Истории — стр. 4

Бывают что события в книге очень увлекают , что ты сживаешься с главным героем , начинаешь переживать вместе с ним , бывает , что становится интересна целая эпоха где он живет .
Прочитав эту книгу и «пережив» с главным героем заключение в Соловки, мне захотелось узнать как же на самом деле жили заключенные в этих лагерях .Поэтому через «Автатор» я нашёл замечательную книгу Колымские Рассказы Варлама Шаламова , в которой очень правдоподобно описан быт, жизнь и смерть заключённых .Следующая на примете книга на данную тематику «крутой маршрут» и «записки из мертвого дома»(эта правда про царскую тюрьму )

Герой одноименного рассказа однажды проснулся "с удивительно счастливым предчувствием".

Так случается, хоть и очень редко: в какой-нибудь тусклый, неприглядный вторник вдруг возникает острое чувство субботы.

Какое оно, острое чувство субботы: как солнечный зайчик на стене, яркий кленовый лист на асфальте?
Как пузырьки в бокале новогоднего шампанского?
Как возникшее однажды под бой курантов мягкое нежелание загадывать что-либо?
Или это все разные, разнесенные в пространстве и времени, составляющие одной и той же точки отсчета?

Когда поезд разгонялся между станциями, в беспощадном стальном грохоте, стиснутый в толпе, я с любопытством и опаской заглядывал в себя, обшаривал своё нутро, как чёрный ящик, … и мне отвечало — тоненьким горячим уколом — острое чувство субботы. Оно никуда не ушло.

Из последней цитаты я только убрала слова, мешающие моему пониманию чувства субботы.

Книга пронзительная! Я ее читала исключительно в метро и смеялась в голос, настолько она тебя удивляет контрастами и сравнениями несравнимых вещей! Однако, при тяжелых моментах, они так тебя трогают, что потом тяжело вернуться в реальность. Эта книга не оставит равнодушным.

Мне хочется написать именно историю вместо рецензии, потому что книга вызвала бурю эмоций, и на объективность я не претендую.
Мы не можем знать, насколько "Зулейха" правдива, полна или исторически точна.
Одно мы знаем наверняка: совсем недавно люди испытали столько боли, унижения, отчаяния от несправедливости, сколько нам и в кошмаре не может присниться.
Очень мало людей изучает этот вопрос, продирается сквозь исторические справки и складывает все в единую картину.

Гузель Яхина сделала это: вынесла вопрос в массы. Сделала это так непринужденно и образно, что 500 страниц о тяжелейших событиях читаются на одном дыхании. Прекрасный язык, изобилие художественных приемов делают текст красивым и богатым.
Сделать популярными книги о жутких временах не так просто, и нужно быть мастером слова и сюжета, чтобы все преподнести как занимательную повесть.

Что мне понравилось (дальше спойлеры):

История не закончилась, как не заканчивается жизнь.

P.S. Ассоциации: Убить пересмешника, Прислуга, Забвение пахнет корицей; Люди на болоте, Тихий Дон (вот такая мешанина у меня в голове). Некоторые из этих книг написаны в опасные времена, это книги-перевороты; некоторые преподнесены как красивая сказка. Но все они - о людях, о борьбе, о судьбе, и "Зулейха открывает глаза" заняла достойное место в этом списке.

Вчера прошел всероссийский тотальный диктант "для всех, кто умеет писать". И как выяснилось, текст для диктанта принадлежит Гузель Яхиной, а ее книга уже давно дожидается меня. Соединив два этих события, я решила приступить к чтению, тем более оставленные другими читателями рецензии дают надежду на интересное времяпровождение.

Формат истории на книжном сайте предполагает рассказ о событиях, происходивших с тобой или с кем-то , кого ты знаешь (или даже вовсе незнакомым)  прямо или косвенно напомнивших тебе о сюжете, названии, героях книги. Иными словами, диапазон почти безграничен и формально то, о чем я хочу говорить, надо оформлять, как рецензию, но одну уже написала и следующую на ту же книгу  можно будет нескоро, а сказать надо сейчас, пока память ещё свежа и новые впечатления не успели затереть её. Обидно потерять важные нюансы Китаиста. Потому моя история - это скорее продолжение рецензии.

Молодой человек из Советского Союза, ленинградец Алексей Руско, филолог, китаист отправляется на конференцию в российскую Москву, внешняя разница между главными городами сопредельных государств минимальна,  советские Москва и  Ленинград - реплики оставленных на милость врага. Однако это буква - дух, динамика, ритм жизни различается примерно так, как часть Берлина на территории ГДР отличалась от той, что в ФРГ: совок образца позднего застоя с одной стороны, звериный оскал капитализма - с другой. С той разницей, что говорили обе части на одном языке.  Елена Чижова находит для своих мытарей удивительной красоты и яркости решение - Россия говорит на немрусском.

Объясняю : суржик , сложившийся на основе сплава немецких корней (практически отсутствует агглютативный способ словообразования, характерный для немецкого, используется суффиксально-префиксальный). Система падёжных согласований русская, часто употребляемые немецкие слова обкатались и обрели славянское звучание: арбайтать, фолькс и партая едины. Языковой суррогат вобрал массу просторечий, потому что интеллигентные носители языка противились такому надругательству и  подверглись  репрессиям, а на их место пришли носители диалектов из деревень насытившие язык жуткий словесной окрошкой. 

Жаргон обитателей городского дна, блатная феня, обсценная лексика великого могучего - все внесло посильную лепту, получившийся в результате кадавр отполировали просторечно проглоченными частями : грит вместо говорит, слышь вместо слышишь и в результате получился омерзительный, как Крошка Цахес, и так же, как он исполненный неправедного обаяния,  новояз. Помните тичи В "Острове Крыме" Аксёнова? Там это были редкие и органичные включения, которые лишь подчёркивали правильную соразмерность речи Стрельниковых. Здесь с точностью до наоборот, хотя бойкость, образность, экспрессия и уровень лёгкости перехода при необходимости  с немрусского на лексически, грамматически и орфоэпически грамотный советский русский тут, как и везде, признак элиты. 

Что до роли языка, как маркера духовности, вынуждена вас разочаровать, особой одухотворенностью в сравнении с жителями России, грамотно говорящий совок не отличается, возможно потому, что большинство понятий, выражаемых им, изначально извращены, важнее все же дух, а не буква. Не могу не вспомнить ещё только об одном филологическом подарке читателю, стилизованном под софтнемрусский отрывке из сорокинской "Метели", названном тут "Пургой", которую герой читает в книжном на Литейном - чистое очарование.

С прозой Сорокина познакомился года два назад, когда случайно наткнулся на небезызвестный рассказ "Настя". Сперва шокировало, а затем позабавило. С тех пор история о шестнадцатилетней Настеньки периодически всплывала во время самых разных бесед с самыми разными людьми.
Будучи в армии я совершенно случайно нашел в небольшой ротной библиотеке сборник "Пир", который пылился среди православной литературы и биографий Ленина. Именно с того момента и началось мое повальное увлечение его творчеством. Читал рассказы из сборника и без устали цитировал отдельные эпизоды своим сослуживцам, которых после прозы Паланика, казалось бы, удивить было невозможно.
И вот спустя почти год я сижу в аудитории университета и понимаю, что у меня проблемы. За три дня необходимо придумать ОРИГИНАЛЬНУЮ бизнес идею и презентовать ее. Ничего кроме всяких зоопарков, квест-румов и магазинчиков в голову не лезет.
После учебы, проходя мимо "Читай-города" случайно заметил "Манарагу" и не упустив возможности сразу же купил ее.
Прочел за два вечера и подумал, что было бы забавно составить эту самую многострадальную бизнес идею, основываясь на романе Сорокина. Воодушевившись и заварив литр чая, пишу о ресторане, который занимается приготовлением еды на книгах. Одним из отличий было то, что в моем проекте использовались исключительно списанные книги. В общем спустя часов 5, работа была готова и я со спокойной душой лег спать. А вот утром задумался... Черт, а как на это отреагируют вообще? Сомнений не отпускали меня до самого последнего момента. Презентация прошла чуть более, чем круто. После ряда проектов о тех самых зоопарках, квест-румах и магазинчиков, эта идея пробудила всех и вызвала обсуждения, чего прежде не было.
Препод также сражаясь с сомнениями менял свое мнение несколько раз и в конце концов утвердил работу и расписался в моей зачетной книжке.

Такие дела.

Получила по e-mail ссылку
А перед этим, только что , кончила разбираться с "Дознаватель" Маргариты Хемлиной.
Не сразу поняла всё написанное.
А когда поняла, решила, что стихотворение Леонарда Коэна будет ответом тому "Дознавателю"

Разговорилась я однажды с женщиной, которая рассказала, что интересуется Италией и ее искусством. Я как раз тогда недавно прочла "Особенно Ломбардию" Ипполитова, и посоветовала ей эту книгу. Через какое-то время мы снова встретились, причем я уже успела забыть про свой совет. И вдруг, к моему удивлению, она сказала, что очень признательна: она эту книгу купила, прочла, и, выбрав время для поездки подешевле (зимой), отправилась в Италию и методично осмотрела все, о чем рассказывает книга. Она показала мне в своем телефоне множество фотографий - например, как она по еле заметной тропке поднимается в гору к средневековому монастырю - все выше, выше...
Особенно забавно было увидеть фото Железной курицы из Монца.

У нас при взрослой библиотеке им. Горького есть еще детско-юношеское отделение. Недалеко, но, в общем, немного в другом доме. Я там естественно до недавней поры никогда не бывал. А тут выясняется, что книга Эдуарда Веркина "Остров Сахалин", которую я ждал, уже давно к ним в детско-юношескую, оказывается, пришла. Только дело в том, что книга эта 18+. А сейчас, чтоб вы знали, с этим очень строго: не дай бог какой засранец решит почитать! библиотекарям реально предписано проверять паспорта. Т.е. своему профильному контингенту библиотека выдать эту книгу не может. Нет, взрослым как бы тоже приходить в детско-юношескую библиотеку, конечно, не возбраняется, но...
- Да, у нас тут есть книги и 18+, - подтверждает мне библиотекарша в ответ на мой недоуменный взгляд.
- А вы их выставьте все отдельной полкой, чтобы дети сразу видели и знали, чего им нельзя.
Смеется.
- А сдавать ее тоже вам, - спрашиваю, - или во взрослую?
- Нет, - отвечает, - тоже нам.
И тут я представил себе следующего, кто будет искать эту книгу, и он меня спрашивает из будущего: Максим, ну ладно эти, но ты же вроде нормальный... Ты-то зачем в этом маразме участвуешь?! И я не знаю, что ему ответить.

В книге Григория Служителя "Будни Савелия" главный герой - это кот, жизнь которого полна передряг. После очередной, которая чуть не стоила ему жизни, его подбирают киргизские гастарбайтеры. В его сознании мелькает такая картина: "Когда прошло двадцать миллионов лет, я открыл глаза. Надо мной склонились какие-то люди в высоких золотых коронах, должно быть короли, и о чем-то тихо между собой переговаривались. Язык их был мне незнаком. Потом снова стало темно". Кота прооперировали, он приходит в себя: "Не знаю, сколько прошло времени. Когда сознание вернулось вновь, я мог смутно распознать оконный проем. Силуэты людей. Опять разговоры на непонятном языке. Я долго пил воду. Спал. Опять пил воду. Помню, я почувствовал, что меня гладят. Потом опять ничего не помню.
И снова сменялись эры, галактики вспыхивали и гасли. «Ай, кёшкя ачнюлс!» — сказал кто-то. И вот тут я обнаружил себя уплетающим за обе щеки рагу со вкусом телятины".
И вот эти склоненные друг к другу головы, что проводят совет, как помочь бедолаге, на диковинном языке, - это напомнило место из "Степи" Чехова, когда на постоялом дворе Егорушка получает пряник: "Сальное одеяло зашевелилось, и из-под него показалась кудрявая детская голова на очень тонкой шее; два черных глаза блеснули и с любопытством уставились на Егорушку. Моисей Моисеич и еврейка, не переставая вздыхать, подошли к комоду и стали говорить о чем-то по-еврейски. Моисей Моисеич говорил вполголоса, низким баском, и в общем его еврейская речь походила на непрерывное "гал-гал-гал-гал...", а жена отвечала ему тонким индюшечьим голоском, и у нее выходило что-то вроде "ту-ту-ту-ту...". Пока они совещались, из-под сального одеяла выглянула другая кудрявая головка на тонкой шее, за ней третья, потом четвертая... Если бы Егорушка обладал богатой фантазией, то мог бы подумать, что под одеялом лежала стоглавая гидра.
- Гал-гал-гал-гал... - говорил Моисей Моисеич.
- Ту-ту-ту-ту... - отвечала ему еврейка.
Совещание кончилось тем, что еврейка с глубоким вздохом полезла в комод, развернула там какую-то зеленую тряпку и достала большой ржаной пряник в виде сердца.
- Возьми, детка, - сказала она, подавая Егорушке пряник. - У тебя теперь нету маменьке, некому тебе гостинца дать".

«...интеллигенция! Вежливая до оскомины, изредка дерзкая на слово, но в поступках – смирная, вялая, покорная. Жалкая. И – живая, в отличие от многих крестьян, не выдержавших болезней и голода. Вот тебе и «бывшие».»

1. Посмотрите фильм "Заражение" (2011).
2. Прочитайте книгу "Вонгоозеро" Яны Вагнер.
3. Застрелитесь самостоятельно или вас застрелят, факт.

Я самоизолировалась с 20 марта. Работа по 10 часов в сутки на удаленке, включения на выходных, закупки в магазине продуктов после того, как у тебя закончилось все, но до тебя из всех магазинов скупили гречу и бумагу из части "товары первой необходимости". Самоизоляция комфортная, чего греха таить. Работа, онлайн-встречи с друзьями, паника из всех щелей, моя впечатлительная натура. Фильм "Заражение" я смотрела ночью, часов до трех в четверг, мне не спалось. Странно, что я заснула после просмотра ангельским сном. Но Яна Вагнер, роман "Вонгоозеро" которой я сама, своими собственными руками, выбрала в игре, была той, что приставила к моему виску дробовик паники и выстрелила. Я в Москве. Конечно, все не как в книге, но после прочтения я стала еще большим параноиком, чем прежде (а это, поверьте, сложно). Начала читать, подумала, что вот-вот сойду с ума и отложила. Ну нафиг, страшно как-то. Художественный роман и вовсе не про короновирус, но в нынешних условиях действует как самые страшные книжки Кинга... Боюсь продолжать. Как так, выживет кто? Вроде вторая часть есть, должны выжить....

Это небольшая историческая справка. Она напрямую не касается этой книги, но проблема здесь общая.
В апреле 1941 года в соответствии с планом "социалистической реконструкции" реки Волги началось заполнение Рыбинского водохранилища. Самого крупного по тем временам. Изначально вода должна была подняться на 98 метров, но незадолго до начала затопления, план поменяли и, в итоге, вода поднялась на 102 метра. Вроде бы не большая разница? Но только в документах, на деле же эти 4 метра для многих людей оказались роковыми. Ушли под воду десятки тысяч гектар полезной земли и лесов. Под принудительное выселение попали около 150 тысяч жителей. Было разрушено и затоплено около 800 деревень и сел, в том числе и культурно-исторических памятников, а также несколько десятков древних храмов и монастырей. 294 человека погибло, они просто отказались покидать свою малую родину и утонули.

Зареклась не читать "Текст" Глуховского. Были на то причины. При том что я очень люблю этого автора и все книги,кроме этой, были прочитаны.
Я нашла путь, не читать,а слушать и правильно сделала.
Честно сказать, я не имела представления о чем эта книга, но ближе к концу ты осознаешь всю драму.
Есть парень Илья, который только что вышел из тюрьмы. Отсидел 7 лет из-за "беззакония". Его подставили, а он по иронии судьбы и естественно что бы было красиво, заступился за девушку. Итог, подбросили наркотики, а потому что нельзя дорогу переходить легавым.
По приезду Ильи домой, выясняется, что за день до этого умерла его мама. И вот с этого то все и начинается.
Сломанные жизни и судьбы,беззаконие, безнравственность, апатия и деменция.
Если рассказывать о книге коротко,то этого не получится,дальше будут спойлеры, даже вначале и это будет влиять на многое.
Почему "Текст"? Задавалась я этим вопросом. Но мы не задумываемся, что телефон, это наша жизнь, не на половину,а на 100% это наша жизнь. Смс и сообщения, голосовые, видео и фото. Это все текст. И как сильно он меняет нашу жизнь. Да так же, на все 100% меняет.
Когда я дослушала книгу до конца, мне было очень плохо, на столько, что хотелось выть. Страшно подумать, если бы я ее читала, можно с ума сойти. Эта книга произвела на меня определённое впечатление. Эта книга индивидуальна и по своему уникальна.
Изначально я очень расстроилась, что в фильме гг будет Петров. Ну честно, надоел. Но после книги, уверенно могу сказать, он идеально вписывается в эту роль.
Изначально еще выходила постановка в театре и там,актёры более симпатичны лично для меня.
В общем, если вы кремень и не такие впечатлительные то смело можно читать.
Глуховский попал прямо в сердечко.

Впечатлившись «Зулейхой», решила я ознакомиться и с позицией критиков, а не обожателей, коим я сама и стала. И попалась мне на глаза рецензия Руслана Айсина https://poistine.org/istoriya-odnogo-predatelstva – ущемленное национальное самолюбование. В общем-то, можно было ожидать, что первыми выскажутся татары. Ну не может этот национальный моралезащитник принять, что в 30-40 годы прижимали татар, и, видимо, забывает, что помимо татар от режима пострадало и культурное наследие других национальностей и этносов.
Аморальная баба – ваша Зулейха, говорит он. Где страдания «безутешной вдовы»? А, простите, с чего бы ей быть безутешной? Её взяли в жены, потому что «у неё между ног мёдом намазано», а не по великой любви. А она, как любая религиозная женщина (И неважно, татарка, грузинка, француженка, русская, с рождения проповедующая мусульманство, иудейство, христианство или поклонение макаронному монстру) следует тому, чему её научила жизнь в этом религиозном обществе – уважать своего мужа, в её голове пресловутый домострой. Она для него вещь, он для неё – тиран. И с чего прикажете ей убиваться? Да, убили, да, она теперь беззащитна перед обстоятельствами, но поделать она ничего не может. Она безвольная, слабая женщина, несущая на себе тяжеленное бремя быта, но при этом бесправная в решении каких бы то ни было вопросов.
В общем, Айсина бомбануло. А от таких бестолковых критиков, не видящего ничего дальше полумесяца на башне мечети, другого ожидать и не приходится.
Кто-то в комментах к рецензии писал, что «Не похоже это на татарских женщин того времени, тогда женщины оберегали свою честь и достоинство. И первым, что для них было – это их вера, то что они мусульманки /…/ Одно я знаю, наши матери были достойными татарскими женщинами». Возможно, её мать и была. Если не попала в ссылку, не была поставлена перед выбором «войди в новый мир, прими новые порядки, иначе погибнешь». Как же мы любим ровнять всех под одну гребенку.
Я живу в Татарстане. И всю свою жизнь я наблюдаю, как татары пытаются правдами и неправдами обелить себя, выставить себя в лучшем свете, чем русских. Всю жизнь говоришь по-русски, но делаешь миллион ошибок? «Нам, татарам, скидка». Товарищи, а вы часом не забыли, в какой стране живете? Какой язык является национальным? Татарский язык и традиции – их культурное наследие, конечно же, но оглянитесь вокруг себя: татарский в школах обязательный даже для русских, книги и газеты на татарском печатаются, мечети на каждом шагу, чего не хватает-то? Вот как сказал «добрый» Ельцин «Хотите суверенность – получайте», так татаре (и я намеренно использую именно это окончание для обозначения конкретно чокнутых на своей нац. идентификации) и возомнили, что живут в стране Татарии (на секундочку, именно этот треш был написан в учебнике татарского в годы моего обучения в школе), а не в субъекте РФ. Вот отсюда и растут ноги всяких узколобых Айсиных.
В общем, не зашло мне знакомство с критикой, коль она такая национально двинутая. Я, пожалуй, пойду «Дети мои» почитаю…

Может быть, я ночью вьюжной
Упаду, и вплоть до дня
Снег холодный, снег жемчужный
Будет падать на меня.

И тебе, метель родная,
Не страшась и не грустя,
Сном последним засыпая,
Улыбнусь я, как дитя.

Александр Тиняков

Когда писатель Владимир Данихнов узнал о своем роковом диагнозе, мир сразу же изменился для него. Окружающая действительность предстала в новых красках, многое потеряло ценность. Он почувствовал себя чужим в этом мире, будто инопланетянин среди людей, а, возможно, и наоборот - человек среди инопланетян, единственный бодрствующий среди спящих. Он-то уже знал, что ему мало осталось, узнал свое будущее. В это самое время другие прохожие гуляли рядом, не зная, что их самих ожидает в ближайшем будущем. Мы часто грустим или мечтаем, слушая музыку, смотря фильмы, спектакли, но когда человек находится на грани, ему не хочется ничего ни слышать, ни видеть. В такие моменты мы будто понимаем, что самое дорогое, что у нас есть - это наша жизнь и здоровье. В такие моменты даже заядлый шутник становится серьезнее и по-иному начинает видеть мир.

История

Карлен был самым циничным человеком, которого я когда-либо видел. Он мог шутить даже о своих близких людях, но чаще всего он любил подвергать беспощадной критике самого себя, но одно он знал точно:

"Я никогда не умру", - любил он повторять. "Вот серьезно. У меня такое предчувствие, я буду первым человеком, кто будет жить вечно".

Карлен, конечно же, шутил, но была в его словах и толика правды. Он сам себя убедил в том, что с ним никогда ничего не случится. Он был шутником и всегда был готов сказать что-то смешное. На его замечание о бессмертии я ему отвечал, что нельзя с этой темой играть. Все-таки шутить можно практически над каждым вопросом, но смерть - это последнее, с чем можно заигрывать. Однако Карлен был бы не Карленом, если бы стабильно не гробил свое здоровье. К своим 30 с чем-то годам у него уже не было зубов (он носил зубной протез), выкуривал две пачки сигарет в день и очень любил выпить. Пил он безбожно много. Временами он напоминал человека, болеющего туберкулезом, настолько худым и истощенным он выглядел.

После очередной речи о бессмертии Карлен вдруг не пришел на работу. Он часто отсутствовал, поэтому никто ничего дурного не заподозрил. Карлен пришел на следующий день. Выглядел он как свежераскопанный труп. Гладко выбрит, изящно одет, но цвет лица у него был серый и землистый. Оказалось, что накануне после очередной попойки ему стало настолько плохо, что он потерял сознание и рухнул посреди дороги. Его срочно доставили в больницу, оказали надлежащую помощь. Врачи ему сказали, что он должен завязать с таким образом жизни. Карлен изрядно был напуган, но прошло несколько дней, и он ослеплял нас своей коронной улыбкой.

"Видели, как я вернулся с того света? Это еще одно доказательство того, что я буду жить вечно, я бессмертен!",- говорил самодовольный Карлен, зажигая очередную сигарету.

"Ай Карлен джан, ты что за собой гоняешься? И так чуть не помер на днях, а ты все свое талдычишь. Не шути со смертью, парень. Возьми уже себя в руки", - сказал один из коллег, который был намного старше и серьезнее Карлена.

Впервые я увидел, чтобы с его лица так внезапно пропала улыбка. Он будто получил оплеуху. Такой же резкий удар, который подкосил его несколько дней назад. Он вспомнил себя на операционном столе. Тогда он не хотел шутить. Единственное о чем он думал, это поскорее встать на ноги и поправиться.

Беда может случиться с каждым из нас. Мы часто вспоминаем о том, что у нас есть зубы лишь тогда, когда один из них начинает болеть. Мы начинаем ценить здоровое горло во время ангины, когда каждое проглатывание слюны причиняет нам боль. Книга Данихнова является напоминанием о том, что нужно заботиться в первую очередь о себе и своих близких. Казалось бы, все это прекрасно знают, и я в том числе, но очень часто мы вспоминаем эти простые истины в самую последнюю очередь, когда уже и не вернуть прошедшего.

– И чем этот гипс замечателен?
– Главным образом своей стоимостью. Гипс ценится даже выше, чем балтийский туннель. В смысле поздний прибалтийский соцреализм, а это очень редкое и дорогое искусство.
– Насколько все это дорого?
– По-разному, – ответила Мара. – Но обычно суммы сделок исчисляются миллионами.
"IPhuck10" Пелевин

- Разве не вы, доктор Андерсон, сказали однажды, что вся театральная энергия викторианской Британии ушла не в драму, но в роман?
"Лжец" Фрай.

Это для себя, зарубка на память. И как констатация совпадений, с которыми сталкиваешься в читаемых одновременно (или почти одновременно) книгах. Пелевинский "Айфак" прочла пару недель назад, а совсем только что "Лжеца". Между книгами языковое, географическое и временное в четверть века расстояние. И у героев ничего общего, за исключением несколько экзотических (хотя приемлемых по нынешним временам) сексуальных экспериментов; интеллекта много выше среднего; и некоторой доли участия в происходящем искусственного разума.

В обеих книгах имеет место подделка артефактов. которые могут быть оценены в астрономические суммы. У Стивена Фрая это скорее носит характер литературной мистификации: куратор ГГ, профессор Трефузис, поймав студента на попытке плагиата, дает ему задание сделать что-то свое, что можно было бы оценить, как оригинальное и яркое. Неважно в каком жанре. на какую тему и какого объема. Главное - чтобы такого прежде никто не делал. Адриан пишет ни много ни мало роман "Питер Флауэрбак", который выдает за чудом найденную рукопись Диккенса. Акценты в произведении сильно смещены в направлении гомосексуальных привязанностей между персонажами, что неминуемо должно поставить под сомнение авторство. Однако это настолько безупречная стилизация под диккенсов стиль, что научный мир на какое-то время введен в заблуждение. А торжествующий автор под шумок затаскивает в постель молодого человека, в которого давно влюблен и позаботился вывести его в своем романе в качестве мальчика-проститутки - силами студенческого театра произведение немедленно адаптируют к постановке, ставят, и главная роль достается авантюристу Адриану (не нужно уточнять, кто играет жертву викторианского мужеложества?)

У Пелевина несколько иная картина. Тут безупречно спланированное и технически оснащенное предприятие по производству подделок "гипса" - так в романе называют современное нам искусство, все эти перфомансы. мобы. инсталляции и иже с ними. Действие в недалеком будущем, когда, как следует из эпиграфа, гипс стоит баснословных денег. Вдохновительница авантюры Мара Гнедых (Маруха Чо) с компанией единомышленников, талантливых программеров, создает виртуальную вселенную. куда помещается искусственный интеллект, подвергаемый жестокими творцами многим моральным пыткам (а хотите я его стукну и он станет нежно-фиолетовым в крапинку), чтобы страдание переплавлялось в творчество, аутентичное столь дорогому гипсу. Стоит уточнить, что персонификацией ИИ стала девушка. с которой беспринципная Мара вскоре вступила в сапфическую связь.

Вот как-то так. Удивительно все совпадает. Любовь, гомоэротика, подделка артефактов.

С утра прошли два дождя и студент.

Саша, Сашенька! Радость моя, солнце моё!
Нашёл минутку, чтобы написать тебе пару строк (а получится как всегда четыре листа с двух сторон). Присел за краешек стола на веранде. Сижу на этом неудобном краешке, хоть и весь стол свободен, но именно сюда попадают лучи зимнего солнца и я в них греюсь, так как дома, как всегда, не натоплено. (Надеюсь, ты уже привыкла к моей любви к описанию незначительных подробностей. Ты уж потерпи (что значит восторгайся моей художественной одарённостью и оригинальностью, конечно). Решил выпить чайку, поставил на огонь нашего пузатого эмалированного старичка без свистка – он что-то булькает, шипит, вроде хочет рассказать мне что-то, а я только и понимаю из всех этих звуков, что вода вскипела и можно заваривать чай. Вот в этом и вся суть людей – понимаем только то, что им, то есть нам нужно.
Та книга, про которую писал тебе в прошлый раз, теперь лежит в морозилке, рядом с нашими запасами мороженого мяса и малины. Как дочитал, так и положил сразу – так мне стало страшно, что мы с ней в одном доме находимся. А в морозилке оно как-то надёжнее. Книга меня пугала, конечно, всю ту неделю, что я с ней мучился, но пока оставались непрочитанные страницы, оставалась и надежда. Помнишь, мы как-то говорили с тобой на тему смерти и о том, в каком месте и как нам бы хотелось умереть, если бы была возможность выбора. В духе ответа на вопрос «Вам осталось жить всего один день – как бы вы его провели?» И я тогда сказал, что провёл бы его где-нибудь на берегу моря-океана в компании с хорошей книгой. Так и вижу себя со стороны, сидящим в шезлонге, закутанным в одеяло (ибо старичков всегда так закутывают, я в кино видел), читающим увесистый томик. Взгляд то скользит по строчкам, то переводится на набегающие волны. Но вот руки слабеют, глаза закрываются, и книга выпадает из моих похолодевших пальцев прямо на песок. А волны продолжают перекатывать у берега мелкие камушки и белую пену. И вот вчера читаю я эту книгу, мучаюсь, и тут, как пишут в романах, холодею от одной мысли – умру я прямо сейчас, а не в старости, в нашей холодной гостиной на продавленном диване, а не в удобном шезлонге на берегу океана-моря и найдут у меня в руках томик Шишкина в мягкой обложке, а не Достоевского или Толстого. О, Господи! Пощупал руку в районе запястья, схватился опять за книгу, да и «добил» её в тот же вечер от греха подальше, пока хорошо себя чувствую.
Ты прости меня, Сашенька, что я всё о плохом, да о плохом. Ведь в мире же больше хорошего. Солнце вот совсем ушло с веранды и я пойду. Оденусь сейчас потеплее, выйду на речку. Поброжу по тем местам, по которым раньше мы с тобой гуляли. Намучился и больше не тянет любопытствовать. Взял с собой томик Достоевского. Так, на всякий случай.

То, что тема кулаков и раскулаченных напрямую касается жизни многих знакомых мне людей, я впервые осознала классе так в пятом-шестом уральской школы. Разговор о кулаках зашел на уроке краеведения, и я, внучка пламенного коммуниста, после армии и войны приехавшего на Урал поднимать промышленность, вдруг впервые почувствовала себя не очень комфортно. Из двадцати шести моих одноклассников у восьмерых (а это ведь почти треть) оказались раскулаченными или репрессированными вполне еще живые бабушки и дедушки. И как-то эти дети (и их родители) не считали, что потерпели заслуженное наказание.

Помню свое потрясение. Вот сидишь ты за партой с толковым и бойким мальчиком, сыном простого инженера, а он, оказывается, потомок купцов, владевших сетью винных лавок. И это сейчас они от получки до получки живут, о Москве и колбасе и не мечтают, а тогда в Париж могли ездить. А у другой девочки, чья мама, злая и завистливая математичка, вечно высматривает, кто и в чем пришел в школу, прадед, оказывается, держал под собой половину лесозаготовок края. А у еще одной девочки бабу с дедом аж из трех домов выселяли. Придут коммуняки, заберут зерно, скот и избу, а те на припрятанное зерно новый скот и новую избу покупают, прямо на соседней улице. И так три раза людей беспокоили, пока то ли зерно не кончилось, то ли дочка этих самых кулаков за представителя новой власти замуж не вышла, смекнув, что проще ассимилироваться, чем без конца переезжать.

Семьи всех этих ребят, в отличие от моей, жили на Урале веками. И все они поначалу потеряли с революцией гораздо больше, чем приобрели после. (Забегая вперед, скажу, что приобрели тоже немало. Только не у всех хватило сил это признать. Кстати, жаднее, злобнее и завистливее училок из семей раскулаченных куркулей я в своем детстве и подростковом возрасте не встречала. Именно они всеми силами создавали мутотень с обязательными подарками классным руководителям и прочими поклонами. Психология набить сервант хрусталем или психология набить амбар зерном — это одна психология).

Одним словом, социальное и классовое расслоение в тот день открылось мне в полной мере, а слова “купечество” и “кулачество” обрели вполне конкретные лица и фамилии.

Следующим знакомством с темой репрессированных, спецпереселенцев и раскулаченных для меня стал опыт мелкой бумажной работы в городской администрации. Шла волна выдач государственных компенсаций, я сидела на приеме, вклеивая фотографии в удостоверения, и видела, каким потоком идут за документами люди. Десятки людей каждый день (вернее, это мы принимали десятки, а приходили сотни и стояли в коридорах по несколько дней, по привычке и из страха, что раздача прекратится, и на всех не хватит).

Сотни людей, пришедших получить причитающееся за родных, пострадавших в 20-е и 30-е годы. У большинства истории были как под копирку: в семье было больше одной коровы, родители не захотели отдавать скот в колхоз, в итоге все имущество забрали, а людей выселили в соседний район или отправили на стройку завода. Вот так из вчерашних крестьян и набирали строителей и чернорабочих. А я-то думала, что мой молодой город строили исключительно добровольцы-комсомольцы да городская беднота, с радостью покинувшая родные деревни. Не с радостью.

Встречались вещи и позабористее. Помню, как одна старуха, получив компенсацию за мать, вдруг поинтересовалась, а может ли она получить деньги за своего биологического отца. Оказывается, ее мать из семьи кулаков, будучи уже беременной этой будущей старухой (вот вам оборот в стиле Яхиной или Солженицына), ушла от своего жениха, главного кулака всей деревни, буквально за день до его раскулачивания. Ушла и вышла замуж за красного снабженца, которого вскоре довела до тюрьмы за какие-то там торговые махинации. Тогда она вышла замуж опять, переписала дочь на второго красного мужа, который вскоре погиб в великую отечественную, оставив ей пенсию и льготы для падчерицы (будущей старухи). Все это время экс-жених кулак пытался поддерживать с ней связь: писал из тюрем и из ссылки, а как вышел — вернулся и поселился неподалеку. Однако мать с ним никаких дел не имела и дочери о нем до самой смерти не рассказывала. И только перед смертью, отдав ей документы на собственное имущество, открыла, сколько всего было у ее настоящего отца. И вот теперь старуха-дочь хотела бы обналичить наследство этого невиданного ею отца, который точно был самым богатым в их деревне. Как минимум, пару домов и десяток коров имел.

Помню, у меня голова шла кругом от всех этих коров и домов и от той жадной прямоты, с которой старуха хотела денег. Денег, денег, денег. Не справедливости, не вернуть отчество и фамилию настоящего отца, а денег. Вы. Мне. Должны. Плевать на ваш всеобуч, здравоохранение, бесплатные квартиры, Гагарина и прочее, что было в нашей общей жизни. Верните мне стоимость всех коров, отобранных до моего рождения.

…Впрочем, легко иронизировать, когда эту корову отняли не у тебя. Да и об исторической справедливости в кабинете, где сидят пятеро пострадавших преклонных лет, а еще пятьдесят ждут своей очереди в коридоре, говорить было бы странно. Тем более, что я тогда была еще старшеклассницей, временно устроенной в соцотдел по блату, так как штатные сотрудники администрации просто не справлялись с наплывом населения.

Однако одно я тогда уяснила совершенно точно: потомки раскулаченных и репрессированных — это не миф и не мизерный процент населения, а вполне себе существенная часть общества; и они всегда помнили о том, что потеряли.

И теперь эта часть общества хочет писать (и читать) книги о своем прошлом. Как к этому относиться? Я любила своих родных и точно помню, что они ну никак не походили на кровожадных и тупых коммуняк из "Зулейхи". Но я также отчетливо помню холодок на школьном уроке, когда я осознала, что треть моих одноклассников находятся по другую сторону истории и любят, помнят и гордятся ничуть ни меньше моего.

Так как относиться к кулацкой правде о советском прошлом? Для себя я все поняла, когда оказалась (спойлер: ненадолго) в обществе тех, кто в 90-х смог восстановить личную справедливость и многократно отыграть назад свое кулацкое добро. Дышать среди тех людей было невыносимо трудно, как Зулейхе жить со своей свекровью и Муртазой. Очень хотелось побыстрее перевернуть страницу.

Субжанры всегда более доходчивы и убедительны. Воровской шансон, пролетарский агитпроп, кулацкий «кулаксон»... Субжанры живут, пока авторы учатся писать медали с обеих сторон, а не только с той, что видели с детства. Субжанры востребованы, пока в них есть потребность. Пока была потребность плакать о царской России, которую они потеряли (не до конца забив шомполами, вздернув на виселицы, замордовав сапогами в зубы), выходили воспоминания белых офицеров. Пока есть потребность вспоминать отобранное сто лет назад зерно и убиваться о мельницах и маслобойках, будут появляться романы навроде "Зулейхи".

Так как к ним относиться? С вниманием. Есть такое выражение в группах поддержки: "мы не вмешиваемся в рассказы других людей, так как сказанное ими является их правдой". Вот такая смена правд в миниатюре: три минуты говорит один, потом другой, потом третий. А под конец каждый уносит с собой то, что захотел и смог услышать.

Книга Василия Авченко оказалась просто невероятной. После прочтения мне хотелось всем советовать эту книгу, просить прочитать. Это насколько же надо любить свою малую родину, чтобы так о ней написать.
Казалось бы, это публицистика: автор рассказывает о камнях, о рыбах, рассуждает о воде. Но почему-то меня увлекло, я читала взахлёб.

Я очень люблю эту писательскую династию — Голованивских. Каждый раз читая одного, я бессознательно ищу связь с другим — читая Савву, вспоминаю Марию, читая Марию, вспоминаю Савву. У Саввы есть стихотворение "Плечи исполинов", где один видит Савву и его биологического отца, другой видит Савву и его отца-Бога, и строки в нем:

"когда, поднявшись в мыслях над собой,

я на плечах стою у исполина"

И Мария, и Савва умеют приподняться над собой и видят картину полностью или хотя бы крупный ее фрагмент (вспомним Предисловие к Пангее, да?) — широкий горизонт, хороший угол обзора, но вот Савва все-таки более земной — "И увидишь  внуков своих, и мир над Израилем", а Мария — она вся текстовая, возвышенная, несмотря на подчас грубую речь: захочет покажется, не захочет — не найдешь, при этом оба религиозны, Мария постоянно возвращается к иудаизму, к судьбе еврейского народа, по-моему переживает трагедию народа, как собственный опыт, но остается в тексте: я имею в виду, когда я читаю Марию, я понимаю, что мне нужно прочесть священные книги и мне становится стыдно, что я не читаю их, а Савва пишет так, что я не стыжусь, а начинаю потихоньку справляться с проблемой, которой стыжусь через маленькие приятные шаги — думаю, как же это я раньше не замечала каштаны такие красивые,  встаю иду куда-то, у него есть очень красивое описание, состоящее буквально из одного предложения — девушка спала с совсем еще маленькой крохой и ощутила почти физическое прикосновение к счастью:

"После нескольких часов ожидания, волнений и тревог на душе стало легко, почти весело. Заботясь, чтобы девочке было как можно просторонее, чтобы она спокойнее спала, Ксеня почти весела в воздухе. Но и на расстоянии на неё веялось умиротворением, покоем, сонным детским теплом, а сердце таяло и замирало от почти физического прикосновения к счастью, немыслимому еще за несколько минут до этого" — вот через такие шажочки, но действительно приятные в ощущениях, я справляюсь с тем за что мне стыдно, то есть я не продолжаю закрывать на это глаза, а подхожу к эпицентру, а там уже ничего остального не остается — решить проблему, только кажущуюся большой.

Савва — иудей, иудаизм считается религией этого мира, Писание предпочитает сосредоточиться на земных проблемах, а Мария — христианка (по-моему, бабушка из валахов крестила ее), а христианство больше сосредоточено на обсуждении "другого" мира. Как бы там ни было, я не теолог, и плохо знаю религии, но когда читаешь Марию — понимаешь, что нужно больше читать фундаментальных текстов, а когда читаешь Савву — понимаешь, что нужно больше делать и не бояться. Их нужно читать именно вместе, хотя оба самодостаточны — парадокс, да. Савва много и перевел и ссылается на исторических личностей, про него это все говорят, что он связывается с историческими личностями разных эпох и выстраивает логичную последовательность событий, Мария — естественное звено той цепи, которую выстраивал Савва, и частью которой является сам, она просто его будущее, поэтому их и интересно читать — они не повторяют других, а развивают общечеловеческие идеи, не замыкаясь на чем бы то ни было. В 1934 году Савва написал стихотворение "Встреча Марии", где Марией он зовет жизнь, "которой я доныне не постиг. Она и смех, она и плач, она и песня, и трубач...Ее Марией иногда я ласково зову, Чтоб сон перенести сюда, — увидеть наяву", мне оно не дает покоя, я все думаю, что он обладал какими-то особенными знаниями, которые помогают словом творить реальность. Может, это просто особенность религиозного человека — жить по Слову?

Был горд этим... сбродом?
В каком-то роде!
"Они победили", это уж точно.
Но в чём? В какой области?
—
Не героин и не опиум.
Даже не вздумай пробовать!
Они победили, победили в одном.
С такой страстью вбивать гвоздь в лоб:
тут быть надо либо отбитым, либо совсем окрылённым.
—
Пока мастер вбивает гвоздь, понимаю,
что встретил умельцев когорту,
умело они совмещают первое и второе.
Не поспоришь!

12 дек 2018 начало. Не дочитав пол книги, у меня появились приглашения на спектакль в постановке Константана Богомолова «АЙ ФАК.Трагедия» по роману Виктора Пелевина «iPhuck 10».

«Человек в наше время одинок - и часто хочет, чтобы его пережили хотя бы любимые электронные игрушки»

Главные герои Порфий ( Игорь Миркурбанов) и Мара ( Дарья Мороз) наподражаемые «Брусникинцы» отыграли в золотом 75 этажном небоскребе «Меркурий», в московском Сити...

Дарья Мороз, была той немолодой женщиной. У «девочки во взгляде отсвечивало больше БДСМ-шипов, чем на одежде» с короткой стрижкой, и огромной красной чёлкой, «баба с яйцами» подчиняющая себе алгоритм, в виде Порфия.

Виртуальный полицейский Порфий Петрович, изображающий «типичный российский искусственный интеллект второй половины 21вв, окрашенный в контрастные тона нашей исторической и культурной памяти» Игорь Миркурбанов - детектив, говорящий с Марой всей мировой литературой.

Первые два акта, они соприкасались между собой только экранами за спинами друг друга. Для нас зрителей, был ракурс одного из героев, относительно мест билетов.

« я подключился к камере на микроволновке, некоторые идиоты ещё спрашивают, зачем там камера»

«-Порфий Петрович?
- Так точно, сударыня. Он самый прибыл для прохождения службы»

«Открытый ею канал вел.. прямо в айфак-10, лежащий на кровати в её спальне. Дорогущий тёмно-пурпурный айфак, в женской стрейт-сборке ( то есть с пристёгнутым дилдаком), со ртом типа два-шестнадцать-практически таким же, как у моей экранной проекции. Рядом валялись огмент очки» По итогу: Маруха Чо пожизненно арендовавшая и пристроившая Порфия к написанию порно-сценариев для iPhuck-фильмов.

Постановка размазала зрителя своим бесконтактным способом. Люди, пора учиться жить нам по новым правилам иллюзорности присутствия)

Пелевинская реальность, с изящной цепочкой нагибательных отношений ( в этом всегда Пелевин на высоте, умеет задать нужный тон, выточить искру в отношениях, и ещё обязательно «надрать задницу»). Режиссер К. Богомолов изящно передал нам драму, своими актерами (не залезть при этом в трусы, но накалив атмосферу в зале до уровня сауны).

Выплыла я из зала, в пьянящем обожании, с широко открытыми глазами, (так возможно?!)
Я ещё долго не стремилась к бумажному источнику, мои образы фундаментально подкрепились Богомоловскими.
К рецензии на книгу вернусь, там столько фраз, ставших уже афористичными ( даже если вы всё ещё не читали).

С любовью, Кат ( к Пелевину, естественно)))