Текст: Лилит Мазикина

Удивительно, что славянские дети хорошо знают Шарля Перро и братьев Гримм и плохо — Божену Немцову , легендарную чешскую собирательницу сказок. Сами чехи считают её основательницей чешской литературы. Но, кроме того, Немцова стоит большей славы уже потому, что, в отличие от Перро и Гримм, не переделывала народные сказки в назидательные истории с моралью. Она вообще обрабатывала их настолько минимально, что сюжеты или отдельные фразочки вызывали скандал — ведь дело происходило в чопорном девятнадцатом веке.

Двенадцать месяцев и их неизвестная авторша

Самая знаменитая в России из западнославянских сказок, записанных Немцовой — «Двенадцать месяцев». Конечно же, дети её знают в адаптации Маршака, который сделал из неё пьесу, убрав все недетские моменты. Но детство уходит, и взрослым бы стоило иметь представление о том, как выглядела эта сказка, пока была фольклором, а не литературой. Впрочем, для этого Немцову надо было бы активнее издавать — но в фаворе по-прежнему француз Перро и немцы Гримм, а не главная славянская собирательница сказок. Можно сказать спасибо, что хотя бы одну сказку и хотя бы в пересказе Маршака знают в России, Украине, Беларуси.

Другая знаменитая сказка, из которой сделали популярный фильм — «Три орешка для Золушки». А вот фильм «Семь воронов», тоже по записям Немцовой, у нас знают куда меньше, хотя многие чехи на нём выросли.

Литературный критик и главный редактор Storytel Анастасия Завозова по просьбе Esquire выбрала пять новых книг в разных жанрах, которые этим летом должен осилить каждый. В подборке — два крепких (не скандинавских) детектива, роман воспитания британской писательницы Дженет Уинтерсон, который спустя 35 лет перевели на русский, и еще две отличные книги.

РОМАН
«Седьмая функция языка» Лоран Бине

«Издательство Ивана Лимбаха», пер. А. Захаревич

Говорить о французском постструктурализме так, чтобы это было понятно не исходному литературоведу, а гораздо более неподготовленному читателю, всегда довольно сложно хотя бы потому, что сам постструктурализм изначально интересует некоторая разрозненность, разделенность и фрагментарность всего — в противоположность структурализму. В постструктурализме же нет единой, единственной теории, а есть совокупность множества блестящих (и довольно туманных одновременно) мнений, каждое из которых — фрагмент во фрагменте огромной, разобщенной, не поддающейся соединению в целое системы.

Поэтому Лоран Бине как писатель, кажется, совершил невозможное. Из вот этого бурного и намеренно стремящегося в разные стороны течения он вытащил не просто общую историю, а историю такую, которая понравится — ну ок, если не совсем неподготовленному читателю, то читателю искренне книжному, искренне увлеченному, который всегда подходит к

Канал Audience готов продолжить увлекательный рассказ о приключениях детектива Билла Ходжеса. Руководство американской телесети объявило, что остросюжетный триллер «Мистер Мерседес» вернется на экраны в начале осени.

В основу сюжета третьего сезона телехита Audience ляжет второй роман книжной трилогии Стивена Кинга — «Кто нашел, берет себе». На старте новой главы истории Ходжес (Брендан Глисон), Холли Гибни (Джастин Люпе) и Джером Робинсон (Джаррель Джером) отправятся в небольшой городок Бриджтон, чтобы помочь местной полиции в расследовании убийства писателя Джона Ротштейна (Брюс Дерн). Вскоре выяснится, что преступление оказалось двойным. Злоумышленник не просто устроил расправу над всемирно известным автором, но и похитил черновики его неопубликованных произведений, которые оцениваются в несколько миллионов долларов. Ситуация примет неожиданный оборот, когда Билла начнут мучить подозрения, что это преступление загадочным образом связано с делом психопата Брэйди Хартсфилда (Гарри Тредэуэй)...

Премьера третьего сезона «Мистера Мерседеса» состоится 10 сентября.

«Написание The Overstory буквально изменило мою жизнь, начиная с того, где и как я живу», — сказал Ричард Пауэрс в интервью с литературным изданием «Chicago Review of Books». До того, как написать книгу, Пауэрс жил и преподавал в Пало-Алто, в городе посреди столь техноцентрической Кремниевой долины и первобытных лесов Калифорнии. Ричард был потрясен встречей с гигантской секвойей; в интервью с газетой The Guardian он описывает это как своего рода «религиозное обращение», которое показало ему его место в «системе жизни, которая не начинается и не заканчивается людьми». Сразу же после этого Пауэрс начал работу над романом, его исследование привело его к Грейт-Смоки-Маунтинс в Теннесси. Спустя несколько месяцев писатель переезжает туда, чтобы жить в глубине леса, где «прогулка по тропинкам стала для меня так же важна, как и писательство».

Роман «The Overstory», получивший Пулитцеровскую премию в номинации художественной литературы, как будто является основополагающим текстом в идее Пауэрса о защите окружающей среды. В книге девять главных персонажей, среди них — ветеран Вьетнама, молодой гений программирования и последний потомок первых иммигрантов, чьи близкие

В последние годы хорроры пользуются небывалым спросом на ТВ, и продюсеры не устают организовывать все новые и новые экскурсии в страну ужасов. Одни сооружают проклятые дома, другие оживляют мертвецов, а канал AMC и вовсе является одним из лидеров в создании жутких аттракционов для сериаломанов. Почти десять лет назад телесеть произвела фурор, выпустив на волю «Ходячих мертвецов», а в прошлом году устроила настоящий «Террор» для бедных моряков. Следующая остановка — страна Рождества из одноименного романа Джо Хилла, которая станет одним из основных мест действия в сериале «Носферату».

Чарльзу Мэнксу стукнуло уже больше ста лет, но он, подобно Дориану Грею, не меняется внешне. Правда, для этого Мэнксу нужно хорошо питаться, только в ход идут не мясо и овощи, а человеческие души, причем Мэнкс весьма избирателен и заманивает в свои сети лишь маленьких детей. И вот ребенок, получив от незнакомца гору подарков, уже садится в старенький «роллс-ройс» и отправляется туда, где Санту можно вызывать хоть каждый день. Став пассажиром Мэнкса, бедное дитя лишается души и превращается в монстра, которому место теперь — в стране Рождества, эдаком парке развлечений для пропащих ребят. И жил бы себе Мэнкс поживал, детишек поедал, если бы не талантливая художница Вик МакКуинн. Дела в семье у нее не ладятся, мечты о колледже грозят остаться лишь мечтами, но зато Вик открывает в себе необыкновенную способность: она может

Автор: Эмили Тэмпл (Emily Temple)

Что ж, друзья, вот и все. «Игра престолов» окончена. ( «Песнь льда и пламени» не окончена, но это мало кого волнует.) Вы смеялись, вы плакали, вы содрогались (или радовались) от безмерного насилия и наготы. А теперь в вашей жизни огромная дыра в форме дракона. Что вообще могло бы заполнить эту дыру? Очевидно, раз вы здесь, глубоко внутри вы знаете ответ — книги. В частности, эти удивительные циклы эпического фэнтези, которые будут настолько же захватывающими, настолько же восхитительными, и даже более понятными (хотя эта часть, я думаю, зависит от вас). Возможно, это единственный способ утолить вашу драконью жажду.

Нора Джемисин , трилогия «Наследие»

Если вы читаете наши статьи, то знаете, что я фанат серии «Сломанная земля» (Broken Earth), и я определенно советую вам прочитать и эту серию. Но «Наследие» Джемисин сможет утолить вашу жажду «Игры престолов» лучше, так как там развивается политическая и социальная борьба за королевское наследство.

Робин Хобб , Сага о Видящих

Если вас расстроило, что Джон не погладил Призрака, могу ли я предложить вам Робин Хобб? Все ее книги, по сути, о том, как «кто-то гладит Призрака» на

Автор: Светлана Волошина

Ревность как звериный инстинкт, как недостойное собственническое чувство — но и как свидетельство могущества одиночки-романтика: сегодня в нашей рубрике «Всевидящее око русской литературы» Светлана Волошина рассказывает о ревнивцах в произведениях классики, а также о том, почему писатели почти поголовно осуждали это чувство, столь хорошо всем знакомое.

На первый взгляд тема ревности в отечественной литературе кажется необъятной. Это чувство столь распространено, что должно бы закономерно часто фигурировать в литературе. На поверку выходит не совсем так: случаи, когда ревность становится определяющим и поглощающим героя чувством и удостаивается подробного психологического анализа или хотя бы экстенсивного описания, можно пересчитать по пальцам. Упоминаний о ревности, в тот или иной момент ощущаемой героями, правда, много, но ревность эта мимолетна, не занимает героев всерьез и надолго и в основном добавляет лишь (малозначительный) штрих к рельефному портрету героя: ничто человеческое ему не чуждо или, напротив, не стоило поддаваться мелким страстям. Здесь, впрочем, стоит оговориться: обобщение это не касается романтической литературы.

В литературе XVIII века с ревностью все обстояло предельно просто: в классицистических трагедиях ревность была одной из тех страстей, которой мог отдаться правитель вопреки велениям разума, и тем самым продемонстрировать свою «профнепригодность». В известной дилемме «разум или

Мила Голдберг о том, как проникнуть в сознание художника или фотографа

Одна из чудесных особенностей писательства (и чтения) заключается в том, что оно позволяет мне ненадолго стать тем, кем в реальной жизни я никогда не буду. Рисунок или фотография могут сразу добиться того, для чего писателю требуется целый эскадрон слов на странице. Авторский смысл закодирован в наборе символов, которые мозг сперва должен расшифровать, а искусное изображение оказывает мгновенный эффект, как инъекция адреналина в сердце.

Книги о художниках и фотографах переносят нас в их разум, открывая доступ к другой манере видеть и мыслить. Лучшие из них дают нам больше, чем временный перенос, навсегда изменяя форму нашего представления о мире. Вот список историй о художниках и фотографах, которые перестроили мой собственный мозг и позволили мне, хотя бы ненадолго, стать человеком, наделенным мощью образов.

Хулио Кортасар «Фотоувеличение: и другие истории»

Кортасар изменил название этого рассказа после того, как Антониони адаптировал его для своего известного фильма, который (сюрприз) мало похож на то, что написал Кортасар. Читая его, вы попадаете в сознание фотографа, тонко чувствующего детали своей камеры, свое окружение и ремесло, который запечатлел нечто тревожное на пленку и пытается решить, как поступить со своим