Десятилетний Рейнер, сын издателя Стенли Анвина, прочёл рукопись некоего оксфордского профессора, получил массу удовольствия, а вдобавок ещё и шиллинг за свой отзыв. Много лет спустя Рейнер говорил, что это было самое выгодное вложение в истории издательского дела Великобритании.
5. Что вы не знали об Александре Герцене. У него, «разбуженного декабристами», посвятившего жизнь борьбе с предрассудками и царским режимом, была непростая, полная личных драм жизнь.
6. 7 невероятных историй, которых вы не знали о Владимире Дале. В юности он служил на флоте и плавал на одном судне с великим адмиралом Нахимовым. Его университетским однокашником и другом был хирург Пирогов, считавший медицинские способности приятеля выдающимися. Заглянув однажды к Пушкину, он так разговорился с поэтом, что со временем стал одним из его лучших друзей и долгие годы общался с ним и его близкими.
7. Бомба, видеомагнитофон и мультиварка. Как Герберт Уэллс предсказал будущее. 150 лет назад родился английский писатель-фантаст Герберт Уэллс, чьи догадки о будущем стали реальностью.
8. «Избавь меня от Пентефреихи». Как дочь Кутузова преследовала поэта Пушкина. 19 сентября 1783 года родилась хозяйка петербургского литературного салона Елизавета Хитрово. SPB.AIF.RU вспоминает, какие отношения связывали известную светскую львицу с поэтом Александром Пушкиным.
9. Мэри Шелли: жизненные перипетии девушки, написавшей историю о Франкенштейне. Уже несколько десятилетий подряд история о Франкенштейне не теряет своей популярности. Кинорежиссеры частенько обращаются к этому образу. Но мало кто знает, что автором истории об ожившем монстре стала хрупкая утонченная 19-летняя девушка Мэри Шелли (Mary Shelley).
10. 7 "бесов" Фёдора Достоевского. Духовные метания его героев похожи на одержимость, в каждом романе происходит убийство, Петербург Достоевского - особый мир, тёмный и больной.
11. Как чудил баснописец Иван Крылов. Иван Андреевич Крылов ещё при жизни прослыл великим чудаком. О его выходках и шалостях современники рассказывали анекдоты. В некоторых историях эксцентричность Крылова буквально зашкаливает.
12. Стена и дверь. Юбилей Герберта Уэллса – 150 лет со дня его рождения – заставляет подумать о том, что нынешний этап существования человека – эпоха научно-технического прогресса – не такой уж и модерн, если ее самый знаменитый певец родился полтора века назад. Умер Уэллс в 1946 году, пережив две мировые войны.

Это интересно
1. 15 текстов, чтобы пережить школьную программу по литературе. Как читать классику — помощь родителям.
2. Один из самых сложных романов мировой литературы впервые выйдет на русском. Издательство «Астрель-СПб» купила права на «Бесконечную шутку» Дэвида Фостера.
3. Котики в русской классике. Что сочиняли русские писатели и поэты на самую важную тему в этой вселенной? Вспоминаем котов и кошек в литературе и разглядываем иллюстрации к книгам вместе с Софьей Багдасаровой.
4. «Человек в футляре» — тревожное расстройство, а созависимость изучаем на примере «Душечки». Каково это — преподавать клиническую психологию на примерах из литературы.
5. Перенастроить библиотеку. Новосибирская государственная областная научная библиотека предложила корреспонденту «РГ» побывать там, куда не каждому сотруднику разрешено зайти.
6. Все как при Кашириных. Каким был дом из повести «Детство» Горького. Домик Каширина в Нижнем Новгороде - это и живая иллюстрация к повести Максима Горького «Детство», и возможность своими глазами увидеть огромное количество вещей, к которым прикасался великий писатель.
7. Юные писатели. Инструкция по уходу. Почему пишущие подростки требуют особого к себе отношения?
8. Путеводитель по тайным книжным магазинам Москвы. Сейчас в сетевых книжных редко встретишь ценник ниже 300 рублей. Можно, конечно, приобретать знания и в цифровом формате – так дешевле, но поклонники бумажных носителей еще долго будут хранить верность традициям. Где в городе купить книгу за 10 рублей или найти прижизненный поэтический сборник поэтов Серебряного века? Time Out рассказывает о малоизвестных букинистических лавках столицы.
9. Тест: хорошо ли вы разбираетесь в творчестве Стивена Кинга? 21 сентября писателю, сценаристу, актеру, режиссеру и "королю ужасов" Стивену Эдвину Кингу исполнилось 69 лет.
10. 8 реальных фактов о самом известном вымышленном сыщике Шерлоке Холмсе. Одним из самых ожидаемых кинособытий 2017 года станет сезон британского сериала «Шерлок Холмс». Уже появился трейлер к новому фильму. Мы же решили вспомнить любопытные факты о самом известном, пускай и вымышленном детективе.
11. Почему буква «А» первая в алфавите. Азъ – это первая буква славянского алфавита, которая обозначает местоимение Я. Однако ее главный смысл передается словами «изначально», «начинать» или «начало». Правда, в быту славяне чаще всего употребляли Азъ в контексте местоимения.
12. Очень любопытно. Русские крылатые фразы: тайный смысл. Все ли мы знаем о выражениях, которые постоянно используем? Подчас слишком мало. А ведь за каждым из них стоит целая история, порой увлекательная, а порой и трагичная.
13. Следователи обыскали издательство «Амфора». Счета компании арестованы, а деятельность приостановлена.
14. Дом Гарри Поттера выставлен на продажу. Теперь самые отчаянные фанаты смогут выкупить дом, в котором жил молодой чародей, перед тем как уехать в Хогвартс.
15. Планета кукол: ожившие сказки Сергея Образцова. Детский театр кукол имени Сергея Образцова отмечает юбилей: ему исполняется 85 лет.
16. Дети в России читают больше взрослых. Дети в России читают книги чаще, чем взрослые. Об этом в эфире радиостанции "Москва FM" рассказал один из основателей проекта "Фаланстер" Борис Куприянов.
17. Захар Прилепин считает свою новую книгу ответом литературным оппонентам. Новая книга писателя "Взвод: офицеры и ополченцы русской литературы" выйдет из печати в декабре.
18. Джордж Мартин рассказал, когда ждать приквелов "Игры престолов". У "Игры престолов", только что вновь "порвавшей" телеаналог "Оскара", премию "Эмми", впереди еще два укороченных сезона, после чего лавочка сворачивается. Хотя любому здравомыслящему ясно, что никто вот так запросто доящуюся золотыми яйцами корову на мясо не пустит.
19. Знаете ли вы сказки Салтыкова-Щедрина? Тест трудный, сказки до сих пор вызывают живой отклик в сердцах читателей, однако далеко не каждый может похвастаться знанием творчества Салтыкова-Щедрина. Тем интересней проверить свою культуру.
20. Гарри Поттер захотел сняться в «Игре престолов». Актер заявил, что будет счастлив, если его героя «сразу убьют».
21. Матрица побеждает: Как искусственный интеллект повлияет на культуру. Искусственный разум проникает в сферу, которая раньше считалась исключительно человеческой: творческую. Журналист Андрей Боборыкин рассуждает о том, смогут ли нейронные сети заменить нам любимых музыкантов и писателей.
22. Неточности перевода: как «кувшин Пандоры» в течение 500 лет был «ящиком». История знает случаи, когда, казалось бы, небольшая неточность в переводе с древнего или иностранного языка становилась причиной различного рода заблуждений. Учёные считают, что именно так случилось и с «ящиком Пандоры», который на самом деле был «кувшином».
23. 10 смешных лимериков про Шекспира и его героев. На прошлой неделе стартовал совместный конкурс юмористических лимериков, который Британский Совет организовал совместно с «Мелом». Меньше чем за неделю читатели заполнили свои блоги дестятками стихотворений о Шекспире и его героях. Редакция «Мела» с удовольствием публикует некоторые из них.
24. Штурман опасного плаванья. В день 105-летия Уильяма Голдинга литературный критик Сергей Морозов рассказывает о том, почему зло в его книгах привлекательнее.

Интервью
1. Писательница Мария Семенова: Произведения Толкина стали глотком свежего воздуха. Я всего Толкина прочитала еще до того, как он стал популярным у нас, аж в 80-х годах. В магазинчике иностранной литературы в Питере купила «Хоббита» и «Братство Кольца».
2. Александра Маринина: Чтобы передать настоящую речь XIX века, я читала стенограммы судебных заседаний. Автор знаменитой «Каменской» рассказала Радио «Комсомольская правда», как она решилась уйти от детективного жанра и написать исторический роман о человеческих отношениях «Обратная сила».
3. «От ностальгических чувств теплеет на сердце…». В беседе с корреспондентом «Папмамбука» Татьяна Воронкина рассказала о своей многолетней работе переводчика с венгерского и о том, чему ей в своей жизни довелось стать свидетелем.
4. «На умную литературу сейчас находится читатель»: как живут небольшие интеллектуальные издательства. Специально для T&P культуртрегер и литературный критик Александр Гаврилов поговорил с редакторами и переводчиками серии Шаши Мартыновой и Максимом Немцовым о неизданной иностранной литературе и о том, как живут небольшие интеллектуальные издательства и почему их становится все больше.

Книжные списки
1. Лучшие книги с классическими мультгероями. Многие из классических мультперсонажей сначала были литературными героями. И мы полагаем, что знакомство с ними на страницах детских изданий — это хорошая возможность для ребенка полюбить и чтение.
2. 6 главных книг в жизни Зигмунда Фрейда. Фрейд посвятил свою жизнь исследованию человеческих мыслей — но что происходило в голове у него самого? «Мел» публикует список любимых книг знаменитого учёного, составленный Favobooks на основе его писем и отзывов.

Цитатник
1. Кто боится Стивена Кинга? Как характеризует свое творчество сам писатель? Об этом рассказывают его цитаты.
2. «Между горем и ничего я выберу горе». 10 цитат Уильяма Фолкнера о природе человека.
3. 10 цитат Герберта Уэллса. 21 сентября 1866 года родился Герберт Уэллс — выдающийся британский писатель-фантаст, чье творчество оказало огромное влияние на становление и развитие жанра научной фантастики.
4. 15 цитат из книг Джорджа Р. Мартина. Автор «Песни льда и пламени» о политике, любви и сражениях в своем знаменитом цикле.
5. «Книги — физическое воплощение бесконечного людского кудахтанья». 19 сентября 1911 года родился Уильям Голдинг – британский писатель и лауреат Нобелевской премии по литературе.

Ладно, давайте сразу начнем с очевидного: Стивен Кинг является сами-знаете-кем ужасов, и если бы не досадное правило о возможности выбрать только одну книгу каждого автора, то наш список вполне мог бы наполовину состоять из его страшных творений. Эта книга, вероятно, самая страшная из них, да и из всех остальных тоже. К тому же в ней есть кровожадный, меняющий обличье клоун.

2. Пирсинг Рю Мураками
Это не просто какое-то там «бу!» – побоялся и забыл. Роман, скорее, вызывает тот тип страха, после которого ваши зубы будут клацать еще несколько дней кряду, и вам не захочется сближаться с незнакомцем до самого конца ваших дней. Главный герой, с трудом удержавшись от желания сделать пирсинг своему новорожденному ребенку, решает свою проблему по-своему, более правильно – находит проститутку и отрывается уже на ней. В тексте много разговоров о перерезании ахиллова сухожилия и прочих ужасных вещах, которые могут накопиться в душе с виду нормального человека.

3. Изгоняющий дьявола Уильяма Питера Блэтти
Вы наверняка видели фильм, не так ли? Ну, книга в сто раз страшнее. Подумайте об этом.

4. История с привидениями Питера Страуба
Страуб известен как еще один мастер современного интеллектуального хоррора, и «История с привидениями», ставшая его писательским прорывом, до сих пор остается одним из лучших его произведений. «Клуб чепухи», группа пожилых мужчин, собирающихся, чтобы рассказывать друг другу истории о призраках, вдохновляется ужасными моментами прошлого своих членов, а также некоторыми другими ужасами. Кроме того, Страуб отдает дань уважения жанру в целом, и то, что могло бы выглядеть нарочитым в чужих руках, в его интерпретации оказывается довольно интересным.

5. Американский психопат Брета Истона Эллиса
Эта книга – один из самых пугающих представителей современной классики, поэтому нас огорчает, что в некоторых странах она до сих пор продается упакованной в полиэтилен. Конечно, в ней есть насилие и не самый приятный секс, но страшнее всего здесь на самом деле то, что мысли, царящие в голове Патрика Бэйтмена, могут быть также и у любого из ваших знакомых.

6. Адский дом Ричарда Матесона
Довольно трудно было поставить «Адский дом» выше Я – легенда , но – эй! – в этом мире всегда приходится делать выбор, и автор этой статьи считает дома с привидениями страшнее вампиров. Кроме того, как отметил Стивен Кинг: «Адский дом» – самый страшный роман о призраках из всех когда-либо написанных. Он возвышается над всеми остальными книгами, как горы над предгорьем».

7. Дракула Брэма Стокера
Несомненно, к настоящему моменту вы видели массу инкарнаций этого вампира, однако оригинал по-прежнему способен лишить вас сна.

Кадр из фильма "Дракула" (1992)

8. Рассказ Служанки Маргарет Этвуд
В этот список могли бы войти многие романы в жанре умозрительной фантастики (Speculative fiction – термин, принятый у англоязычных критиков и литературоведов (используются также переводы: спекулятивная фантастика, спекулятивная литература), обобщающее название для романов, действие которых происходит в нереалистичных вымышленных мирах; прежде всего, литература, в основе которой лежат умозрительные построения (философские спекуляции) связанные с введением в реальность того или иного фантастического допущения – прим. перев.), но идея Этвуд пугает больше остальных. Возможно, так происходит потому, что она выглядит вполне осуществимой на практике – в книге миром правит религиозное, женоненавистническое общество, превратившее женщин в работниц и сосуды воспроизводства. Это фундаментализм, доведенный до крайней точки, нечто, способное впечатлить даже тех, кто до сих пор разглагольствует о необходимости единообразных подходов.

9. Сборник лучших произведений Г.Ф. Лавкрафта
На самом деле, на этой строчке можно разместить любое произведение Лавкрафта, которого можно считать Капитаном мурашек. ( Хребты Безумия будут хорошим выбором, но сборник избранных произведений может охватить все направления его творчества.) Главной идеей этого писателя был «космический ужас», так что лучше вам поверить: он действительно может пронять вас до костей.

10. Поворот винта Генри Джеймса
Классическая история о привидениях. Генри Джеймс знал, о чем писал.

11. Дом листьев Марка Данилевского
Мало того, что эта книга рассказывает умопомрачительную историю о доме с привидениями, она также является единственной в этом списке, что на самом деле способна вызвать у читателя приступ клаустрофобии в процессе чтения. Уникальная, элегантно экзистенциалистская страшилка, которая захватит ваш разум на долгие годы.

12. Призрак дома на холме Ширли Джексон
Еще одна история о доме с привидениями. Можно сказать, История о доме с привидениями с большой буквы, так часто её называют лучшей в своем жанре. Построена она гораздо более классическим образом, чем «Дом листьев», но не дайте этой кажущейся простоте ввести вас в заблуждение. Самое большое количество призраков обитает в самых старых домах.

13. Молчание ягнят Томаса Харриса
Еще один пример того, как куда более известный, чем книга, фильм затмевает в общественном сознании свой первоисточник. Но вот вам кое-что интересное: книга страшнее.

Кадр из фильма "Молчание ягнят" (1990)
Вы также можете почитать интересные факты об этой экранизации в переводной статье на LiveLib

14. Ребенок Розмари Айры Левина
То же самое и здесь.

15. Ужас Амитивилля Джея Энсона
Типичный хоррор о паранормальных явлениях, который становится гораздо страшнее, если знать, что всё это правда (по крайней мере, он на это претендует). Возможно, чтобы поверить в это, вам бы понадобилось увидеть всё своими глазами, но на самом деле вам бы этого точно не захотелось бы.

16. Процесс Франца Кафки
Кафка рождает в читателях экзистенциальный ужас, но это ведь тоже разновидность страха. Что может быть страшнее жизни в изоляции и непонимании на фоне неустанной работы сил, вам не понятных, но имеющих над вами полную власть? Не так уж много.

17. Книги крови Клайва Баркера
Мрачная, кровавая и способная вызвать нервное потрясение, первая книга в серии сборников рассказов Баркера, когда она увидела свет в середине 1980-х годов, была провозглашена Стивеном Кингом «будущим хоррора». Среди 30 историй этого сборника, наверняка найдется нечто, способное напугать всех и каждого.

18. Кровавый меридиан Кормака Маккарти
Шедевр Маккарти 1985 года вряд ли относится к хоррору, но он, безусловно, пугает – мрачная, печальная, кровавая и еще раз мрачная книга, которая способна заставить вас напрочь отказаться от веры в человечество.

19. Коробка в форме сердца Джо Хилла
Дебютный роман современного мастера хоррора. Завязка слегка надумана – стареющая рок-звезда покупает костюм с привидением внутри, – однако развитие истории наверняка подарит вам парочку бессонных ночей.

20. Темная игра смерти Дэна Симмонса
У Симмонса немало сильных конкурентов, но эта книга может считаться его страшнейшей. В этом мире миниатюрные люди наделены особой Способностью – они могут контролировать психику кого угодно, даже с большого расстояния. Это вас не заинтересовало? Книга также получила премию Брэма Стокера, «Локус» за лучший роман в жанре хоррор, Всемирную премию фэнтези в категории «лучший роман» и премию Дерлет за лучший роман. Сообщаю просто так, на всякий случай.

21. Полное собрание сочинений Эдгара Аллана По
В любом списке жутких историй должна быть хотя бы небольшая толика По, который точно знает, как заставить ваше сердце выпрыгнуть из груди и заставить биться у вас в горле. Или под половицами. Это уже неважно.

Кадр из фильма "Ворон" (2011), несколько вольного рассказа о последних днях жизни Эдгара Аллана По

22. Рассвет Октавии Батлер
Батлер создает смесь научной фантастики и ужасов, и результат получается, как правило, одновременно страшным и прекрасным, что не так уж просто сделать. В этой книге инопланетная раса покрытых щупальцами пришельцев помогает спастись последним представителям человечества, но требует за это высокую цену. Джуно Диас назвал роман самой страшной книгой из всех, что он когда-либо читал, и написал о ней так: «Эта книга до сих пор дарит мне кошмары и очень быстро учит вас тому, что ни одна торговля никогда не может считаться свободной».

23. Цена нелюбви Лайонел Шрайвер
Кошмар любой матери заключается в том, что её сын может оказаться чудовищем – как и, возможно, она сама. Теперь мы все можем пережить этот кошмар наяву!

24. «Соседка» ( The Girl Next Door ) Джека Кетчама
Стивен Кинг как-то назвал Джека Кетчама «самым пугающим парнем в Америке». Эта книга, одна из многих его отличных произведений, поистине ужасает и мучительна во всех отношениях. Она рассказывает о том ужасе, что могут причинить друг другу разные семьи, так что теперь у вас появится повод коситься на своих соседей, особенно если вы живете в тихом домике в пригороде.

25. Раскрашенная птица Ежи Косински
Если рассматривать ужас в определенном смысле, то этот список мог бы состоять сплошь из романов о Холокосте. Эта книга вполне способна заменить их все. В ней 6-летний еврейский мальчик бродит по небольшим деревням Восточной Европы, сталкиваясь с жестокостью и актами сексуального насилия, которые заставят вас содрогнуться.

26. Осиная фабрика Иэн Бэнкса
Жестокий шедевр с убойным сюжетным поворотом в финале.

27. «Шифр» Кейт Коджа (Kathe Koja The Cipher )
Рваное и сюрреалистическое повествование дебютного романа Коджа представляется нам экзистенциальным шедевром, страшным, как сам ад. Молодая пара находит в своем многоквартирном доме дыру в полу, такую черную, мрачную и притягательную, что она не может быть ничем иным, кроме забвения. Легко предположить, что они начинают кидать в неё всякие вещи. То, что вернется назад, им не понравится.

28. Повелитель мух Уильяма Голдинга
О том, как быстро наша цивилизация может раствориться в безумии, несмотря на то, как долго и бережно мы её строили.

Кадр из фильма "Повелитель мух" (1990)

29. Руины Скотта Смита
Когда вы ходите по высокой траве, то сейчас беспокоитесь только о клещах. После этого романа вам вряд ли вообще захочется по ней ходить. Смит приведет вам убедительный аргумент того, что природа пытается вас убить.

30. «Рассказы антиквара о призраках» ( Ghost Stories of an Antiquary ) М.Р. Джеймса
Джеймс – это еще один столп жанра, которого обязательно нужно почитать любому любителю хоррора. Его рассказы хотя и не изобилуют ужасными деталями, но тем не менее будут еще очень долго подкрадываться к вам сзади, устраиваться у вас на плече и шептать на ухо.

31. «Комната Наоми» ( Naomi’s Room ) Джонатана Эйклиффа
В этой страшной книге дочь одной пары похитили, искалечили и убили, однако она, похоже, так и не покинула этот мир.

32. Ритуал Адама Нэвилла
Туристы в лесу – довольно стандартная отправная точка для хоррора, но эта версия гарантированно сделает так, что у вас по коже начнут бегать мурашки. Вы будете нестись к финишу очень быстро – лишь бы поскорее оказаться в теплом, хорошо освещенном месте.

33. Джонни получил винтовку Далтона Трамбо
Солдат Первой мировой войны просыпается на больничной койке и обнаруживает, что потерял все конечности и лицо. Он заключен в ловушке того, что осталось от его тела, он не в состоянии двигаться, общаться или даже убить себя. Если это не ужас, то я даже не знаю, что тогда такое ужас.

34. «Воплощенный» ( Incarnate ) Рэмси Кэмпбелла
У Кэмпбелла немало страшных книг, из которых можно выбрать, однако попробуйте начать с этого психологического кошмара, всю дорогу балансирующего на грани между снами и реальностью.

35. Женщина в черном Сьюзен Хилл
Загадочный дух, исполненный жажды мщения, бродит по английскому городку, появляясь там, где умирают дети. Изысканная, красивая, угрюмо страшная и короткая классическая готическая история о привидениях.

Кадр из фильма "Женщина в черном" (2012)

36. Великий бог Пан Артура Мейчена
Если вы думаете, что Пан – это милый малыш со свирелью, пришла пора изменить свое мнение. Это страшная повесть, о которой сам Лавкрафт писал: «Никто не сможет описать то напряженное ожидание неизвестности и финальный ужас, какими здесь наполнен каждый абзац». Особенности проведения операций на головном мозге, греческие боги и убийства. Чего еще можно желать?

37. «Страшные истории для рассказов в темноте» Элвина Шварца (Alvin Schwartz Scary Stories to Tell in the Dark )
Любой ребенок, выросший в 80-х или 90-х годах, помнит эту серию Шварца как главную страшилку детства. Возможно, всё дело было в чрезвычайно пугающих иллюстрациях Стивена Гэммела. В любом случае мы никогда не забудем этот опыт, так что неважно, ребенок вы или нет, но серия непременно должна войти в этот список.

38. Октябрьская страна Рэя Брэдбери
Брэдбери, конечно, мастер мрачных историй, и этот классический сборник напугает вас вне зависимости от месяца, когда вы будете его читать.

39. «Белый – цвет колдовства» Хелен Ойейеми (Helen Oyeyemi White Is for Witching )
Господи, эта книга действительно выбивает из колеи. Она покажет вам, на что способен голод.

40. Впусти меня Йона Айвиде Линдквиста
Вампиры всем уже поднадоели своей сексуальностью и в большинстве случаев вызывают чувства, далекие от страха, однако этот необычный экзистенциальный роман возвращает их во тьму, сдабривая повествование нотками педофилии, травли, кастрации и любви. Как это часто бывает, книга даже страшнее, чем её экранизация.

Кадр из фильма "Впусти меня" (2010)

41. У меня нет рта, а я хочу кричать Харлана Эллисона
В заглавном рассказе этого сборника суперкомпьютер обретает разум и убивает весь род человеческий, за исключением пяти выживших, которых он с удовольствием мучает, заставляя бороться за жизнь. Это одна из страшнейших вещей, которые вам доведется читать. А потом вам, возможно, захочется поиграть в видеоигру, которую Эллисон создал на основе этого рассказа.

42. Коллекционер Джона Фаулза
Страшный роман об одержимости и похищении, которому не видно конца.

43. Хранилище Бентли Литтла
Еще одна книга о фальшивых обещаниях. Зло в лице сетевого гипермаркета приходит в небольшой городок, чтобы создать в нём рай потребления, однако со временем приносит в него только ужас.

44. «Друг по переписке» Датана Ауэрбаха (Dathan Auerbach Penpal )
По-настоящему жуткая и тревожная книга. «Друг по переписке» начинался как серия рассказов, размещенных на сайте «Reddit», но постепенно перерос в роман, задающий читателям вопрос: «Как далеко в лес вы можете зайти?».

45. Хладнокровное убийство Трумена Капоте
Иногда эту книгу называют первым романом в жанре нон-фикшн. Шедевр Капоте, инсценирующий убийство семьи из Канзаса, вызывал много вопросов по поводу своей документальности, причем не только в момент его опубликования, но и гораздо позднее, вплоть до настоящего момента. В любом случае эта книга представляет собой пугающее расследование убийства и исследование неуравновешенных умов убийц. Её связи с действительностью, какими бы они ни были, только усугубляют страх.

46. Песня Сван Роберта Маккаммона
А вот вам подборка ночных кошмаров каждого сознательного гражданина – ядерная война с немалой примесью однозначного зла и сумасшедших. Книгу постоянно сравнивают с «Противостоянием» Кинга, но она более жестокая.

47. Оборотни Уитли Стрибера
Вероятно, самая страшная книга об оборотнях из всех существующих.

48. «Опасная зона» Ричарда Престона (Richard Preston The Hot Zone )
Да, это даже не роман ужасов, а скорее научное исследование инфекционных вирусов, хотя та часть, где эпидемия Эболы вспыхивает в 15 милях от столицы США, рассказана вполне в духе триллера. Книга напугает вас так, что гарантирует несколько лишних ручных стирок.

Промо-фото к фильму "Убийца внутри меня" (2010)

49. Убийца внутри меня Джима Томпсона
Пугающее, стремительное и глубокое погружение в мысли психопата, прячущегося в теле нормального парня. В отличие от других книг подобного рода, здесь у героя есть абсолютно определенная цель. Монстры действительно среди нас.

50. 1984 Джорджа Оруэлла
И с каждым годом эта книга становится всё страшнее и страшнее.

Перевод: Count_in_Law
Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ

В этой подборке собираются все фотографии, принимающие участие в августовском туре игры "Книжная полка". На каждую фотографию кураторы с помощью графического редактора наносят тег #книжная полка (за исключением тех случаев, когда тег уже нанесен самим участником). Подборка будет использоваться для учета прочитанного и сфотографированного в рамках 20-го тура игры. <

это именно что фантастика. Не в нейтрально-литературоведческом, а в негативном смысле. То есть жанровая литература, собранная, как из готовых деталек конструктора, из всех клише, привычных ее среднестатистическому потребителю, который ничего другого не понимает и не приемлет. Тут тебе и конспирология, предлагающая на все сложные вопросы мировой истории простые ответы; и всемогущие инопланетяне, занявшие в атеистическом сознании место богов; и времяпроходцы, перекраивающие прошлое как тришкин кафтан; и конечно, псевдоактуальность, целиком высосанная из фейсбука.

Самое печальное, однако, здесь то, что этот средней руки фантаст Пелевин использует все привычные приемы и методы культового писателя Пелевина, по чьим романам сверяло и корректировало жизнь целое поколение (я, например, прочитав «Generation П», просто выдернул антенну из телевизора). Так что если какому-нибудь прилежному студенту понадобится написать курсовую или даже дипломную работу, посвященную стилистическим и жанровым особенностям творчества Пелевина (а такие работы уже давно пишутся), «Крайняя битва…» — просто идеальный учебный материал. Подобно «ДПП (НН)», книга состоит из четырех взаимосвязанных частей: мемуара нашего современника, носителя остромодной профессии финансового аналитика и не менее модной хипстерской бороды Кримпая Можайского (почти Вавилен Татарский, герой 90-х из «Generation П») под названием «Золотой жук»; «космической драмы» (авторское определение) «Самолет Можайского», в которой, как в Empire V, описываются битвы вселенского масштаба, разворачивающиеся в подвале усадьбы скромного отставного офицера Маркиана Можайского (прямого предка Кримпая, как легко догадаться); «исторического очерка» «Храмлаг», в котором история возведения масонского Храма за колючей проволокой преподносится, как в рассказах «Реконструкция Крёгера» или «Память огненных лет», под видом пересказа некоей ученой монографии другого автора; и, наконец, «оперативного этюда» «Подвиг Капустина», где действие почти полностью вынесено в сновидение героя. И, как во многих произведениях Пелевина от «Жизни насекомых» до «Смотрителя», действие это, собственно, состоит в том, что главный герой ведет со своими противником-наставником развернутые философские беседы.

Словом, всё то — всё и не то! Каламбуры притянуты за уши, как знак доллара в кабалистические выкладки, в философских пассажах дно проглядывает уже с первых фраз. А фразы типа «Если мы не хотим, чтобы мир сгорел — а мы ведь нормальные люди и этого не хотим, да? — мы должны сплотиться вокруг доллара. Это наш новый Сталинград», — хоть они и вложены в уста гадкого американского масона, увы, слишком много говорят не о персонаже, а об авторе.

Можно сказать, что с Пелевиным произошла та же удручающая метаморфоза, что и с описанным им самолётом Можайского: на месте изящного, легкого и, главное, реально летающего аппарата после манипуляций с пространственно-временным континуумом вдруг оказался неуклюжий драндулет — повторяющий в общих чертах конструкцию исчезнувшего, но ни при каких обстоятельствах не способный к самостоятельному полету. Не случайно в социальных сетях сразу после выпуска романа была запущена грубая и глупая шутка о смерти Пелевина «во времени спиритического сеанса». Но была свернута очень быстро — сам же Пелевин и учил когда-то своих читателей не вестись на подобные маркетинговые штуки.
Одна из опорных частей пелевинского мифа — якобы существующий контракт, обязывающий его публиковать по роману в год. До сих пор всем казалось, что этот контракт (если он действительно существует) тягостен и обременителен для автора. После выхода «Лампы Мафусаила…» впервые хочется пожалеть связанного гипотетическим контрактом издателя.

Доктор с первого взгляда понял, что девочка обречена, такие дети долго не живут. И тогда он принял «единственно верное» решение и стал тем самым «хранителем тайны», о котором нам сообщает загадочная зимняя обложка. Так что же с подвигом? Кто же его совершил?

И здесь я начинаю балансировать над пропастью – мне очень хочется обсудить решение Каролины Джил, но и спойлера я допустить не могу. Поэтому скажу так – подвиг совершила та, чей удел всегда был находиться в тени, незаметная и неприметная фигура, предмет насмешек и живая иллюстрация одинокого синего чулка. Она грезила об Африке, о красавце муже, о семье и детях, но все повернулось иначе. И может быть ее смелое решение лишь бегство от реальности, от жизни в которой не было перспективы счастливого брака и кучки счастливых детей? Может быть, определяя это главным в своей шкале ценностей, Каролина и приняла окончательное решение? Я думаю так и есть. И самое важное ведь было не просто сам поступок, некое действие, а то, что она фактически определила всю свою жизнь. Она выбрала свой смысл жизни...

«Дочь хранителя тайны» - роман, имеющий большие преимущества среди прочей современной прозы. У него хорошая завязка, у него интересные герои, он рассказывает не тривиальную историю, он раскручивает клубок жизни именно в том контексте, который нужен читателю, чтобы самому разобраться с ценностями и смыслами жизни. Мне нравится, что в этом романе каждое событие неизбежно вытекает из предыдущего. Это вроде бы мелочь, но для меня это всегда интересно, ты словно ведешь пальцем по картинке-головоломке, где нужно найти конец запутанной ленты. И как ни странно, этот роман реалистичен. В нем нет уступок для вкусов массового читателя, нет чудес, которые превращают Золушек в принцесс или лягушек в принцев. Да, у этого романа много преимуществ. Но… не смотря на всё это, мне он не очень понравился.

Мне сложно определить, в чем именно минусы этой книги. Пожалуй, все мои доводы будут просто описанием чувств и впечатлений, что вряд ли можно считать достойными аргументами. Но, в самом деле… Никто из героев не полюбился мне, ни к кому я не привязалась, пока читала этот толстый роман. Я могла отложить книгу на середине страницы и со спокойным сердцем заниматься своими делами. Эта книга была для меня чужой. Но может быть она написана для вас? Возможно, это так. Ведь темы, которые поднимает Ким Эдвардс, достойны обсуждения, а замысел ее книги необычен. Надеюсь, вам она понравится больше чем мне.

Но стоит немного копнуть прошлое Лейси, как мы видим, что именно Джек-Потрошитель был ее любимым героем в детстве. Она много времени провела за исследованием его преступлений. Может поэтому он выбрал ее для своей кровавой игры?

Преступления совершаются по сценарию, написанному сто лет назад: те же убийства, расчленения, даже место действия выбирается со смыслом. Только вот жертвы не сходятся с прошлыми. Джек-Потрошитель выбирал опустившихся женщин, торговавших собой, бродяжничающих-из низших слоев населения. А его современная копия предпочитала женщин за 40, ухоженных, обеспеченных, любимых жен и матерей детей-студентов. Между жертвами на первый взгляд нет ничего общего: все из разных районов, практически нигде не пересекались между собой в жизни. Но когда полиция начала заниматься их прошлом, то становится понятно, что выбор современного потрошителя не спроста. Все они связанны между собой и причина, по которой они умирают выходит на поверхность. Остается дело за малым-найти главного кукловода, пока не произошли новые убийства, ведь список Потрошителя сто лет назад и его нынешней версии еще не закончен.

Лейси, которая невольно оказалась привлечена в расследование убийств, параллельно занимается своим, не менее важным делом: в неблагополучных черных районах города участились групповые изнасилования несовершеннолетних. Девочки боятся обращаться в полицию, поскольку не верят, что им там чем то могут помочь, особенно если насильники-богатые и влиятельные детки из частных школ. И эта история не менее страшная и шокирующая, чем игра Потрошителя сто лет спустя. Если не боитесь кровавых подробностей расчленения тел, описаний убийств-читайте! Здесь много психологии, травм из детства, психических отклонений-огромный завлекающий букет для каждого любителя книг такого жанра :) Книга вас несколько раз буквально развернет на месте и заставит думать иначе-а это очень ценно в детективах!

От учебы в привычном нам смысле слова здесь лишь одно название. Мистер Уоттс читает им книгу "Большие надежды" Чарльза Диккенса. Эти чернокожие ребятишки и слыхом не слыхивали об этом величайшем писателе Англии, да и про саму Англию ничего не знают, но Пип - главный герой романа Диккенса, становится для них реальным физическим лицом, а для некоторых даже другом и членом семьи. Чему дети могли научиться в такой школе? Я думаю, самое главное, что мистер Уоттс дал им надежду. Как бы банально ни звучало, во время войны, надежду на светлое будущее, надежду на возвращение в свой дом, как когда-то сделал Пип. Ещё учитель научил их думать и размышлять. Многие считали мистера Уоттса чудаком, надевающим красный клоунский нос и везущим его жену Грейс на тачке. Что это было? для чего автор вставил в роман такие сцены? Для того, чтобы показать насколько один и тот же человек может быть разным и принимать любые роли? Удивительно то, что учитель знал о данном ему прозвище - Лупоглаз и даже сам признался в этом, но посещая школьные уроки, дети забыли об этой кличке и о странностях мистера Уоттса. Можно сказать, что уроки были не простыми не только из-за чтения одной единственной книги. К нему на занятия приходили родители и бабушки учеников, рассказывали то, что знают, тем самым уча их мудрости жизни. Да, люди они были необразованные, но каждому было чем поделиться.

Когда я переводила мнение мистера Уоттса о том, что «белый — это ощущение», могу поклясться, что весь остров затих. Мы давно это подозревали, но не были уверены. Теперь мы могли это услышать.

Каково быть последним мамонтом? Каково быть не таким, как все? И не так уж и важно в чём это проявляется, люди всегда видят отличия. Так произошло и с мистером Уоттсом. Он сам себя сравнивал с последним мамонтом на Земле. Этот человек был единственным белым во всей деревушке. Как к нему относились другие жители? Как к чему-то особенному. Они спокойно принимали все его причуды и даже то, что он вроде как выше всех по грамотности, конечно же. И в то же время, нельзя сказать, что все жители любили его. Были и такие, кто ему не доверял. Особенно, когда начались школьные уроки. Например, мать Матильды - главной героини романа, считала мистера Уоттса своим заклятым врагом. А всё почему? Потому что дочери стал ближе Пип, чем собственный отец, которого она толком и не помнила и другие дальние родственники. Ну а что поделать, если девочке книжный герой стал лучшим другом?

Идёт война, дети учатся. Кажется, что всё замечательно на этом острове. Но увы и ах. Автор не нагнетает события, не описывает ужасов войны, он неожиданно сваливает всё на голову читателя и всё. В любой момент могут прийти, отобрать все вещи и сжечь их вместе с домами. В любой момент могут прийти и убить любого из жителей. Мать, отдающая свою жизнь, ради спасения дочери. Это ли не война? А главное из-за чего? Точнее из-за кого? Узнали о некоем Пипе и заставляют выдать его, не веря, что это всего лишь книжный герой. Называется "слышу звон, да не знаю где он"... А кто во всём виноват? Кто начал читать книжку? И кто в итоге стал для убийц этим самым Пипом?

К сожалению, после такого поворота событий, для меня роман практически закончился. Я не виде смысла продолжать его, но увидел автор. Что ж, ему виднее. Что он хотел сказать продолжением романа? Матильда выросла на этой книге и естественно, что всячески интересовалась ею, собирала по крупинкам, а потом её пыл угас. Но странный белый учитель навсегда остался в её сердце и памяти.

Большинство людей в конечном итоге идут другим путем – объединяют книги по общим темам. Раньше я тоже так делала: «Ах да, на этой полке стоит классика художественной литературы. А вот там хранится написанный женщинами нон-фикшн». Проблема состоит в том, что за пределами ваших собственных мыслей логика в этой системе не просматривается. И что будет, если кто-то еще, кроме вас, тоже пользуется вашими полками? Разве ваша система будет в таком случае работать?

Другие книголюбы / дизайнеры интерьеров рассуждают о систематизации книг по цветам. Понимаю, что это отличная концепция для Pinterest, которая циркулирует в Интернете уже довольно долгое время. Посмотрите вариант расстановки книг из блога Matilda’s Shelf.

Прекрасный пример того, как это можно сделать хорошо. Однако я не могу себе представить, как я буду искать нужный сборник стихов в большой коллекции расставленных по цвету томов. Правда, статья из «Slate» утверждает, что в данном случае красота может быть выше всякой логики. Меня это, впрочем, не убедило.

Таким образом, передо мной встал вопрос: как еще можно систематизировать домашнюю библиотеку?

1. По высоте.
Знаю. Это звучит смешно, особенно в свете того, что многие книги по дизайну и искусству могут существенно отличаться размерами обложки от обычных величин. То же касается сборников стихов и пьес, которые, кажется, тяготеют к миниатюре. Кроме того, некоторые производители книжных полок (гхм… привет тебе, «Икея») не склонны принимать во внимание нестандартные размеры томов. Порой вы были бы и рады систематизировать вашу библиотеку по цвету, но проклятая книга Тафти «Визуальное представление больших объемов информации» ( The Visual Display of Quantitative Information ), оставшаяся у вас со времен аспирантуры, просто никуда не влезет. А сборник стихов Никки Финни (Nikky Finney The World Is Round ) просто затеряется среди остальных. Порой лучше расставлять книги по высоте.

2. По старой доброй десятичной классификации Дьюи.
Теоретически, если вас хватает на то, чтобы в уме классифицировать ваши книги в соответствии с системой Дьюи, то у вас точно ничего не потеряется. Никогда. С одной стороны, пользоваться ею проще и быстрее, чем расставлять книги по алфавиту, но с другой, она требует системы маркировки, которая может погубить обложки или засорить мысли. И, конечно, как и любая старая система, она имеет свои недостатки.

3. По семи основным сюжетам.
Помните, что это? В 2004 году Кристофер Букер выпустил книгу, в которой объяснил, что основные сюжеты всех книг можно разделить на семь категорий: «Победа над чудовищем», «Из грязи в князи», «Туда и обратно» и т.д. Подробнее можете почитать об этом в книге «Семь основных сюжетов: почему мы рассказываем истории» ( The Seven Basic Plots: Why We Tell Stories ). И если вы верите в лежащую в её основе юнгианскую теорию, то почему бы вам не систематизировать ваши книги, руководствуясь ею? Хотя я знаю, что некоторые писатели возражают против подобного упрощения сюжетных линий, так что кому-то это может показаться неправильным.

4. По читаемости.
Особенно полезно это будет в отношении книг, которые используются несколькими читателями. Да, вероятно, имеет смысл размещать детские книги пониже, а более взрослые – перемещать повыше. Янг-эдалт может стоять где-то посередине, чтобы до него доставали все.

5. По последним прочитанным.
Может, вам захочется отследить хронологию? Нужно ли мне стыдиться того, что Гроздья гнева я читала еще в средней школе, но до сих пор утверждаю, что это одна из моих любимых книг? Если вы решитесь на такой способ размещения томов, то у вас появится собственная вселенная непрочитанных книг, ждущих, когда на них обратят внимание, и дальняя полка «старичков», надеющихся когда-нибудь вернуться на лучшие места. Меня такая система шокировала больше, чем кто-либо может подумать. Возник вопрос: от скольких прочитанных вами книг можно избавиться, передав их кому-то еще?

6. По сентиментальности.
Ладно, это может показаться неуместным, но мне бы хотелось попробовать сделать это. Если бы я стала размещать книги, основываясь на своей эмоциональной с ними связи, то, возможно, я бы смогла избавиться от книг, которые никак меня не затронули. Сразу стало бы ясно, что вон тот сборник рассказов я купила как-то по прихоти и так и не смогла в него вчитаться, а вот те книжные подарки для меня и вовсе никогда не имели смысла. Могло бы это помочь мне проредить свою коллекцию? Смогла бы я освободиться от ненужного балласта, если бы стала сравнивать свое к ним отношение?

7. По подлинным предпочтениям.
Рискованный способ, потому что вынесение подобного рода суждений чревато большими тратами времени, проведенного в сомнениях. Хотя я вполне могу себе представить некоторых преданных любителей классики, которым понравится такой метод. Иногда нам больше нравится содержание книги, а не писательский стиль, порой наоборот. Но можете ли вы выделить книги, в которых обе эти составные части уравновешены – те, что вы сами считаете произведением искусства? И если вы это сделаете, то, наверное, сможете оценить и все остальные – сравнивая их со своими любимцами? Какую книгу я люблю больше всего? Скорее всего «Гроздья гнева» (но об этом я уже говорила).

Мне нужно хорошенько над этим подумать, до того как я начну расставлять свои книги.

Есть ли еще какой-нибудь способ их систематизировать? Или вы верите в книжную анархию???

Перевод: Count_in_Law
Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ

Этот молодой человек так любит мечтать и строить воздушные замки, что судьба решила сделать ему подарок и воплотить их в реальность! Вот только она, судьба, любит шутить, а потому сделала она это весьма оригинальным способом. И Абдулле придется испытать на своей шкуре немало приключений и проявить недюжинную ловкость, сообразительность и способность к убеждению, чтобы прийти к счастливому финалу. А наблюдать за всем этим, можете мне поверить, очень даже интересно и весело.

Для воплощения этой сказки автору понадобились:
1. Юный торговец коврами - 1 шт.
2. Прекрасная и очень рассудительная принцесса - 1 шт.
3. Очень вредный джинн - 1 шт.
4. Падкий на лесть ковер-самолет - 1 шт.
5. Себе-на-уме солдат - 1 шт.
6. Очень наглые кошки - 1,5 шт.
7. Громко орущие дети - 2 шт.
8. Пес - любитель кальмаров - 1 шт.
9. Шайка разбойников - 1 шт.
10. Позитив - неисчислимое количество.

Ничего необычного? Все это мы уже где-то видели? А вот и нет! Диана Уинн Джонс, взяв все это, приготовила настолько вкусное блюдо, легкое и воздушное, этакий литературный десерт, что вам непременно захочется еще. Мне так уж точно. Потому что это тот автор, с книгами которой замечательно отдыхается и улыбается. Чего и вам желаю.

При переводе текстов, созданных 50 или более лет назад, переводчики должны соблюсти баланс, ухватив суть текста и сделать его легко читаемым для современников. Я напугана.

Благодарю вас, переводчики, за расширение горизонтов научной фантастики. В конечном счёте, научная фантастика — это о том, каким человечество представляет себе своё собственное будущее, глубоко задумываясь о современных проблемах, так что не думаете ли вы, что было бы разумно поделиться некоторыми идеями и понятиями друг с другом? То есть, должно ли/покинет ли человечество землю для того, чтобы заселить орбитальные колонии или даже другие планеты??? Какими могли бы быть государства через 100 или 200 лет? Какие новые виды и формы искусства появятся? И так далее. У нас должно быть больше международных соглашений в области научной фантастики, и меньше чёртовых войн.

Спасибо вам, переводчики, за отработку своего труда в тылу, часто не за большие деньги, а для того, чтобы дать читателям доступ к великим произведениям, коими, в противном случае, они не смогли бы насладиться. Вы оказываете жизненно важные услуги, но я думаю, если вы не сделаете чего-то, что люди увидят на экране, вы не получите миллионов. По всей видимости.

Благодарю вас, переводчики, за то, что вы цените множество англоговорящих читателей (каковой являюсь и я), которые ждут с нетерпением больше переведённых книг и историй, так что вы выпускаете свою собственную прессу и журналы, чтобы дать людям то, чего они хотят. Многие из них могут быть маленькими, но очень мощными.

И, в заключение, спасибо вам, переводчики, за то, что вы простираетесь сквозь два (или более) мира, принося мысли, разговорные выражения и истории от одних людей другим. Благодаря вам мы не живем в cвоём собственном мыльном пузыре (имеется в виду, в изолированном мире — прим. перев.) без возможности общаться с кем-либо снаружи.

Продолжайте делать свою работу, переводя художественную литературу и поэзию, и знайте, что вас ценят.

В качестве дополнения — забавное gif-видео

Примечание * Speculative fiction— термин, принятый у англоязычных критиков и литературоведов; в русскоязычной литературе устоявшегося перевода данного выражения нет; выражение speculative fiction используется как аналог русского «фантастика», используются такие словосочетания, как умозрительная фантастика или литературная фантастика, спекулятивная фантастика, спекулятивная литература. Однако, speculative fiction остаётся термином англо-американского фантастиковедения, перевод которого на русский вряд ли целесообразен. В своём современном, «обобщающем» значении термин speculative fiction более-менее совпадает с русским термином фантастика.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ

25:08

Обзор aaliskaaa :
Элизабет Страут Оливия Киттеридж
Николь Краусс Большой дом
Рейчел Джойс Невероятное паломничество Гарольда Фрая
Жоэль Диккер Правда о деле Гарри Квеберта
Джон Голсуорси Сага о Форсайтах

metaloleg : Три четверти века назад, 25 сентября 1941 года, 18-я немецкая армия намеревалась атаковать рубеж на Пулковских высотах — последний, третий рубеж обороны Ленинграда перед городом. Но намеченное наступление отменили из-за дружного заявления командиров отдельных дивизий Вермахта и СС, что из-за понесенных ранее потерь атака приведет к ситуации, которую лаконично описал один из офицеров немецкой части в журнале боевых действий: "Когда дивизия доберется до Ленинграда, то будет есть из одного котла".

Так завершился немецкий натиск на северную столицу с южного и западного направлений, самой ближней точкой продвижения агрессора стал Урицк, бои за который снова вспыхнут в октябре. К востоку от города бои и не думали прекращаться. Немцы в эти дни пытались сбросить в Неву наши части на клочке земли у напротив Невской Дубровки, навсегда вошедший в историю как Невский пятачок. Эту пядь земли ставшей сплошной братской могилой за все годы блокады от фронта со стороны Большой Земли отделяло всего-то от семи до двенадцати километров, которые в те же дни безуспешно пыталась извне кольца пройти 54-я армия маршала Г. И. Кулика, которого снимут с командования за неудачи день спустя после. Бои на всех участках кольца еще шли до начала октября, но основной контур линии фронта вокруг осажденного Ленинграда определился именно в эти дни. В этом очерке я перечислю наиболее достойные прочтения с моей точки книги о Битве за Ленинград, начиная с боев за Лужский рубеж в середине июля и до конца сентября 1941-го года. В целом, историография боев за город в этот период весьма обширна, но в месте с тем в нем сияют обильные белые пятна, потому что некоторые события были хорошо описаны еще в советское время, а некоторые становятся известными только сегодня в связи с архивной революцией, и оценка значений тех или иных боев постоянно переосмысливается.

Как не странно, сразу трудно найти и назвать воспоминания людей, которые воевали на сухопутном фронте на командных должностях под Ленинградом от лета 1941-го до полного снятия блокады. Генералов назначали и переводили, командующий Ленинградским фронтом на протяжении почти всего времени блокады маршал Говоров умер достаточно рано и не оставил воспоминаний. И все же два примера автора подобных книг есть, и это делает их весьма ценными в глазах современного читателя. Генерал-лейтенант инженерных войск Б.В. Бычевский, начальник инженерных войск Ленинградского фронта, в 1963-м году выпустил свои мемуары Город-фронт , с первого дня войны и до конца блокады постоянно был свидетелем и очевидцев всех событий, происходивших в северной столице. Кроме того, воспоминания, изданные на закате "оттепели" весьма откровенны и часто идут в разрез с официальной точкой зрения партии на историографию ВОВ времен брежневского ужесточения идеологического контроля. Не случайно, они были изданы не в "Воениздате", что вполне соответствовало рангу генерала, а в "Лениздате", и после второго издания 1967-го года ни разу не переиздавались. Отмечу также, что Борис Владимирович также является автором книг о маршале Говорове, с которым прошел почти всю войну. Вторым мемуаром "от и до" стали воспоминания Повелители огня маршала артиллерии Г.Ф. Одинцова, сделавшим в войну стремительную карьеру от командира сводного артиллерийского полка на Лужском рубеже до командующего артиллерией Ленинградского фронта и подчиненному ему Балтийского флота. Это был один из лучших артиллерийских командиров всей Второй мировой, как в организации контрбатарейной борьбы с осадной артиллерией немцев, так и в артиллерийском прорыве при наступлении на долговременные укрепления врага, как в Карелии в 1944-м году.

О боях на Лужском оборонительном рубеже летом 1941-го года, на дальних подступах к городу на Неве, написано несколько книг, из которых трудно выбрать одну и лучшую. Каждый автор предпочитает заострить свое внимание на чем-то одном - строительству оборонительных сооружений, боям ополченцев или общей картине с точки зрения руководства фронта. Наверное, наиболее универсальным трудом станет Лужский рубеж: хроника героических дней Ильи Хомякова, ставшей кратким ликбезом по боям на дальних подступах к северной столице, тем более, что издана на хорошем уровне в формате А4. В штабе ЛВО решили строить Лужский оборонительный рубеж аж 23 июня 1941 года, во второй день войны, что кажется просто невероятным предвиденьем на фоне еще неясной обстановке в Приграничном сражении и общей предвоенной шапкозакидательской атмосферы отношения к "непобедимой и легендарной" Красной Армии. Решили, и в целом успели построить отмобилизовав всю мощь ленинградской строительной промышленности и до трети трудоспособного населения города. Параллельно в города начали формировать двухсоттысячное ополчение, что, кстати, дало обилие послевоенных опубликованных воспоминаний, потому что туда попало много людей из ленинградской интеллигенции. Даже отдельную горно-стрелковую бригаду сформировали из граждан, увлекающихся альпинизмом. Устойчивость этих частей на фронте была невысокой, с первых же боях они начали частично разбегаться с передовой, их останавливал лично Ворошилов, приехавший к напряженному участку. Но укрепления, даже занятые вперемежку добровольцами и кадровыми частями остановили вал немецких подвижных частей, что вместе с явными ошибками немецкого командования группы армий "Север", устроившего наступление в трех расходящихся направлениях, заставили остановиться блицкриг на полмесяца. Но подтянув отставшие пехотные части, немцы в августе опять перешли в наступление, окружив часть защитников рубежа, из очередного котла Восточного фронта вышло около половины личного состава.

Другая хорошая книга о Лужском рубеже принадлежит перу Владимира Рохмистрова, человеку, который в сети себя сам называет философом, и еще пишет книги о религии и оккультизму. Но в Дивизии без вести пропавших. Несколько дней июля 1941 года на Лужском рубеже обороны Ленинграда автор смог максимально подробное описание боев 10-18 июля 1941 года прежде всего на плацдарме у села Ивановское, немного есть по второму плацдарму у Сабска и по боям под Сольцами. Трагизм плацдарма у Поречья-Ивановское был в том, что немцы буквально на полдня опередили соединения 2-й дивизии народного ополчения, и ленинградцам, в подавляющем большинстве своем представляющим совершеннно необученных рабочих, служащих, студентов и преподавателей, пришлось ходить в атаки на зарывшуюся в землю боевую группу опытных немецких ветеранов войны в Европе. Впрочем, аналогичные плацдармы у Сабска или у Кременчуга тем летом не смогли скинуть в реку и гораздо опытные кадровые красноармейцы, но полная неразбериха на поле боя, нескоординированность атак и неувязка своих действий с танкистами, повлекла потери на уровне 60-70% личного состава ополченцев, причем в статичных позиционных боях они не смогли даже точно подсчитать своих погибших. Даже ручное управление наблюдавшего за боев Ворошилова не помогло. Рохмистров, опираясь на широкий спектр документов, как из архивов ЦАМО и NARA, так и на личные воспоминания участников с обеих сторон, описал бои, видимо, в максимально возможном доселе приближении, посветив указанному хронологическому промежутку в девять дней примерно 300 страниц повествования. Ну и авторский вывод в том, что ополченцы, несмотря на отчаянность своих усилий, не смогли бы выбить немцев за Лугу, вполне логичен, их просто этому не обучили, как и всю вновь воссоздаваемую РККА образца 1941-го года. В любом случае такой кропотливый поиск воспоминаний и документов по каждому дню июля и публикация их пусть и непрофессиональным историком, заслуживает одобрения и упоминания.

Еще считаю нужным упомянуть книгу 1983 года военного журналиста и политрука в годы войны Юрия Крынова - Лужский рубеж . Это своеобразный литературный памятник защитникам Лужского рубежа, впервые поднявший тему обороны города на дальних рубежах, почти забытый после войны. Кринов написал повесть, безусловно качественную с литературной точки зрения и умеренно политизированную по сравнению с тогдашними главпуровскими трудами. И самое главное - она дала точку опоры последующим историческим изысканиям авторам уже наших дней, пишущих о сражении на Луге. Во всех прочитанных мною современных книгах о Луге-41 широко использовался и цитировался данный труд: где больше - где меньше, как правило, когда нужно было проиллюстрировать тот или иной боевой эпизод или решение командования сначала сухим языком документов, а потом прямой речью очевидца. Кринов построил свою книгу на коротких рассказов участников изо дня в день, начиная от идей по строительству рубежа, первыми боями на Луге, оперативной паузе и прорыву укрепленной позиции, но вопрос: откуда он брал свидетельства рядовых и младших командиров непосредственно с такими деталями, которыми после войны уже и не упомнишь? То ли у него были какие-то дневники, где он отражал интересные донесения, то ли он пользовался при написании достаточно широким списком тогдашней военной прессы, причем со всего почти 250-км фронта укрепленной позиции. Прямо об источниках автор не пишет, но судя по тому, что приводимые им свидетельства достаточно точно бьются с документированными отдельными боевыми эпизодами у других историков - чаще "гуляет" дата, но канва событий совпадает - он имел доступ к информации выше низового уровня. Такая небольшая историческая загадка о малоизвестном авторе известной книги. Кроме того, я считаю нужным повторить упоминание мемуаров немецкого танкового командира Эрхарда Рауса и его книгу Танковые сражения на Восточном фронте . Именно он оборонялся на лужском плацдарме и стал главным немецким источником по Луге для отечественных историков. Кроме того, общий стратегический охват сражений на реке и до пригородов Ленинграда дан в двух книгах Алексея Исаева - Иной 1941. От границы до Ленинграда и Котлы 1941-го. История ВОВ, которую мы не знали , где рассматриваемая тема изучается в первой главе.

Лучшим из вышедших в России за последние пару лет исторических исследований на тему Великой Отечественной стала Битва за Ленинград. Неизвестная оборона. Вячеслав Мосунов, научный сотрудник ВИМАИВиВС (Артиллерийского музея в Санкт-Петербурге) написал книгу раскрывшую много белых пятен в истории обороны северной столицы осенью 1941-го, но, одновременно поднявшую много новых вопросов. В целом - это лучшее исследование о боях под городом в сентябре 1941-го. Войска группы армий "Север", преодолевшие Лужский рубеж, начали пробиваться к городу через оборонительные районы со все более усиливающимся сопротивлением его защитников. Немцы к концу первого военного лета уже не ставили задачу во что бы то не стало ворваться в город, целью было окружение на выгодных позициях, соединение с финскими войсками вдоль западного и восточного берегов Ладоги и осада города на измор, потому что потери непосредственно при боях на улицах города ими оценивались как недопустимые. Наступление велось на всем фронте, на западе немцы прижали к морю войска 8-й армии в Ораниенбаумском плацдарме, на востоке вышли к Ладоге и отсекли город от Большой Земли, в центре наступали, в основном ориентируясь на главные дороги в город, ось главного наступления шла по линии Красногвардейск (Гатчина) - Пулково. Двойственность немецкого наступления была своеобразной, часть подвижных войск уже отзывалось для "Тайфуна", их старались беречь. Наверное, единственным недостатком книги стало то, что автор не раскрыл численность немецких частей к началу боев на подступах к Ленинграду, и трудно оценить потери Вермахта в боях в процентном соотношении. К концу боев, например в одном из полков 96-й дивизии оставалось по 150-250 человек в батальоне, в окопы шли штабисты и писари. В целом, немцы сохранили возможность обороняться, что показали дальнейшие бои в попытках деблокады, но наступать на всем фронте сил уже не было. По количеству стертых белых пятен со советской стороны исследование не имеет равных. Например, автор развенчивает роль флотской артиллерии, как решающего фактора, остановившего немцев на прибрежных участках. Скорее мешало и нервировало, чем останавливало, хотя не исключаю, что жалобы-предлоги на советские боевые корабли появлялись тогда, когда немецкие командиры уже не видели возможности для дальнейших атак. Но куда важнее и интереснее стали оценки роли командующих войсками фронта, сначала Ворошилова и Попова, потом Жукова. В книге почти ничего о Попове, хвалебное в адрес Ворошилова, и вряд ли отыщется что-либо негневное в адрес Жукова, поскольку именно оборонительные мероприятия первых, в том числе постройка укрепрайонов летом 41-го и позволила отстоять город на Неве. Жукова автор постоянно обвиняет в невладении ситуацией и отдаче невыполнимых и грозных приказов и угроз. В целом, описание боев на подступах примерно уравнивает и тех и других в реагировании на события, поскольку связь - главный бич советской армии - работала исключительно плохо при всех командующих. Более того, из книги вообще не очень понятна их роль, кроме как направление резервов и издание невыполнимых приказов - врага сдержало скорее упорство и самопожертвование бойцов и офицеров поредевших дивизий и полков, а роль военного и партийного руководства проявилось прежде всего в мобилизации людских ресурсов почти трехмиллионного города, постоянно подкидываемого на алтарь обороны. Еще, по описанию боев 54-й армии в Приладожье в целом положительно оценен маршал Кулик, обычно нелюбимый в отечественной историографии. Еще автор в заключении дает обзор по белым пятнам боев под городом до полного снятия блокады - это все воспринимается, как творческие планы, в дальнейших очерках я еще буду называть другие его работы по боям в условиях блокады.

Я еще неоднократно буду возвращаться к теме Ленинграда в своих дальнейших очерках, окрестности города стал одним из главных полей битвы всего Восточного фронта, и все 872 дня блокады Красная Армия либо вела бои за прорыв кольца, либо готовилась к ним по обе стороны Ладоги. По некоторым оценкам в этих боях погибли каждый десятый советский солдат и офицер из общих потерь армии Советского Союза в ВОВ. Книги о боях вокруг осажденного города в октябре-декабре 1941-го заслуживают отдельного поста, но это будет чуть позже. В своем следующем очерке я напишу про апогей всего первого этапа Великой Отечественной - наступлению немцев на Москву осенью 1941-го года.

Его документальные романы могут сравниться с его художественными произведениями, комиксами и сценариями. За три десятилетия своей карьеры он написал множество рецензий, интервью, предисловий, речей, статей на практически все темы, которые только можно себе представить (и несколько, которые представить невозможно). Опубликованный Вильямом Морроу «Взгляд с галерки» является первым сборником не художественных произведений Геймана; он включает в себя широко известную «Создавайте искусство» (Make good Art), беседу со Стивеном Кингом, его исследования касательно проблемы сирийских беженцев, Оскара и Эдгара Аллана По. Мы разговаривали по телефону пока он был в Англии; беседа была отредактирована для краткости и ясности.

Книга достаточно велика, 544 страницы и более 100 произведений, но в то же время она озаглавлена «Избранные произведения» – многое не включили в сборник. На что был похож процесс отбора?

Да, всего существует около 300 написанных мной статей. Я отдал практически все, что когда-либо писал, моей близкой подруге, писательнице Кэт Говард. Попросил ее выбрать, что заслуживает сохранения. Что интересно, она выбрала совсем не то, что взял бы я. Конечно же, кое-что из того, что она забраковала, я все-таки впихнул. И по поводу по крайней мере одного произведения я прочитал в рецензии: «Зачем он сюда это поместил?» Так что теперь я знаю, что она была абсолютно права.

Вы говорили, что аудио книга была едва ли не самым сложным, что вы когда-либо записывали. Почему она стала для вас такой проблемой?

С одной стороны, это был не один из персонажей, это был я. С другой, это был я, раскрывающий различные публицистические голоса, которые немного странны. Так что вам нужно сделать: «очень формальный публицистический голос», «очень неформальный публицистический голос», «репортаж», «рецензию». Ну и наконец, худшую вещь в мире – интервью. Я не думал, что мне придется их записывать, я даже изначально не планировал включать их в сборник. Туда попали только два: с Лу Ридом и Стивеном Кингом. Мы взяли их, так как ощущали некий глубинный смысл. Таким образом, внезапно я оказываюсь в звукозаписывающей студии в Санта Фе, размышляя, каким же образом представить Стивена Кинга и Лу Рида. С Кингом мне как-то удавалось переключаться между нашими голосами, но с Лу было невероятно сложно, так что в итоге я записал все реплики Лу за один гигантский дубль, а затем вернулся в начало и записал непосредственно мои вопросы.

Нил Гейман – в центре, на красной ковровой дорожке Оскара 2010. В голубом – Рейчел МакАдамс (Брайан Чан / LA Times)

«Взгляд с галерки» изначально был заголовком статьи, которую вы писали для Guardian, заголовком, который они изменили. Можете мне рассказать, как же так вышло, что вы не только вернули статье ее первоначальное название в своей книге, но и весь сборник так озаглавили?

«Коралина» была номинирована на Оскар в 2010. Не знаю, много ли будет еще случаев, когда вы знаете, что не получите Оскар, даже получив номинацию, но однозначно это произойдет не в год, когда «Вверх» был номинирован не только на лучший анимационный фильм, но и на лучшую картину. Когда такое происходит, вы знаете две вещи: первое – «Вверх» не получит картину, второе – ничто другое не получит анимационный фильм, иначе это все не имело бы смысла. Так что пришлось идти на Оскар, зная, что мы уже проиграли. Что я еще понимал головой, но не осознавал, так это то, как сильно я буду под впечатлением от того, что это будет ровно год с того момента, как мой отец умер от сердечного приступа. Когда день клонился к закату, я все еще был в Лос-Анджелесе в модных шмотках. Я предпочел бы быть в Мидвесте, выгуливая свою собаку и провести день, ни с кем особо не разговаривая.

Вместо этого я был на Оскаре, который напомнил мне цирк. Но в то же время я ощущал необычность своего пребывания здесь, так как я не был непосредственно зрителем, да, я участвовал в происходящем, но не был его частью. Я также прекрасно понимал, что мне придется рассказывать о происходящем за сценой Оскара людям, которые даже не осознают, что есть что-то помимо нее. Так что я написал статью в Гардиан о том, что я чувствовал, находясь там в такой момент, и, в целом, что же такое взгляд с галерки. Это очень забавное, очень меланхоличное сочинение. Кроме того, это единственная вещь в книге, которую я проиллюстрировал, так как она заканчивается фотографией из Л.А. Таймс, которая выступает в качестве кульминационного пункта.

Я невидимкой прошел сквозь всю церемонию, чувствуя себя лишним, будто я и не являюсь частью происходящего, но несколько дней спустя вышел специальный выпуск Л.А. Таймс об Оскаре, и задняя часть обложки представляла собой панорамный снимок, центром которого оказался я, глядящий себе под ноги. Я глядел на шлейф платья Рэйчел МакАдамс, разглядывая отпечатки подошв, потому как кто-то неуклюже потоптался по этому восхитительному платью, и, возможно даже, это был я. Так что Гардиан напечатал статью, но сменил название «Гид Никого по Оскару», и я подумал: «Нет, это не совсем то».

Почему мне показалось уместным использовать именно «Взгляд с галерки» в качестве названия этой коллекции, так это то, что большая часть вещей, о которых я писал, не является поп-культурой, скорее, они принадлежат к таким областям культуры, которые порой не замечают. В большинстве своем они малопривлекательны, кроме того, я считаю, что привлекательные вещи могут и сами о себе позаботиться.

Нил Гейман, слева, на съемках эпизода «Доктора Кто», сценарий к которому он написал (ВВС)

В «Кредо», которая открывает первый раздел книги, вы пишете: «Я верю, что у меня есть право думать и говорить о неправильных вещах». Вы обнаружили, что в современном обществе – а в особенности масс-медиа и 24-часовом круговороте новостей – мы не позволяем быть людям достаточно другими?

Я обратил внимание, что все чаще и чаще люди прячутся по углам. Люди опасаются, что что-то пойдет не так, или на них будут кричать. Поэтому они создают что-то вроде поселения, в котором согласны с любым другим жителем, и, возможно, они отрываются и орут на людей в соседнем поселке ради развлечения, но, так или иначе, никакого обмена мнениями не происходит. Мне кажется, стоит поощрять идею, что вам позволено думать. Я передумал великое множество глупых вещей за долгие годы, и ни одно из этих мнений никогда не менял тот факт, что на меня накричали или угрожали убить. С другой стороны, потрясающие беседы с близкими друзьями, возможно, после выпивки, серьезно повлияли на мое мировоззрение и подтолкнули к тому, чтобы стать лучше. Вам позволено становиться лучше, но и вы должны позволять другим людям двигаться вперед.

В предисловии к «Сказаниям об ужасах и воображении» Редьярда Киплинга вы написали: «Убеждения Киплинга ни в коей мере не являются моими. Но, пожалуй, этот мир был бы жалок, если бы люди, читая книгу, сразу же принимали точку зрения автора за единственно верную». Вы хотите сказать, что чтение похоже на болтовню за выпивкой, и в таких примечательных книгах есть всякие замечательные вещи, которые вынуждают нас думать?

Художественная литература помогает вызвать сопереживание. Вы представляете другого человека, который не является вами, и вы видите его глазами. Это приводит к тому, что мышление людей меняется, что крайне важно. Человеческие существа от природы племенные ксенофобы. Мы любим людей, которые похожи на нас; они кажутся менее опасными. В прошлом это имело смысл в пещерах и на равнинах. Но сейчас подобный тип мышления практически бесполезен. Когда мы страдаем от необходимости найти что-то похожее в других, нам нужно осознать, что люди, не похожие на нас – тоже люди, и чтение подходящий для этого инструмент. Можно напрямую нарисовать прямую линию от «Кредо» к статьям про литературу и сопереживание, и наконец, к статье про лагерь беженцев.

Одна из подобных вещей – ваша речь «Творите искусство». В некотором смысле, кажется, будто она подводит итог предыдущим 450-ти страницам. Вы задумывали ее как завлекалочку для книги?

Мне кажется, так и есть, хотя, что интересно – «Твори искусство» не было там изначально. В предпоследней редакции книги она отсутствовала. Ее там остро не хватало. В ней четко видно, как двигался мой поезд мысли; вы можете наблюдать, как он останавливается в пути; как мне удалось выяснить отдельные вещи; но именно в этот момент я решил рассказать все, о чем я узнал за последние 30 лет, и о чем, я надеюсь, я знал, когда только начинал.

Еще одна статья, которая подводит книгу к завершению не только в буквальном смысле, посвящена Терри Пратчетту. Внимание в ней, кроме воспоминаний о вашем друге, который умер, или высокой оценки его как творца, которым вы восхищались, также приковывает мысль, что гнев может питать художественное выражение. Не могли бы вы рассказать немного об этом?

Статья была написана до того, как Терри умер [из-за болезни Альцгеймера], так что он имел возможность прочитать ее. Меня посетила навязчивая идея, что я должен написать эту статью. Я не мог сделать этого после его смерти, это выглядело бы как нападки на память об ушедшем, хотя мы и были друзьями. Когда издатель спросил: «Как мы можем опубликовать это как предисловие, когда здесь написано, что ты раздражительный и злой?» На что Терри ответил: «Нет, я хочу этого. Я попросил Нила написать обо мне правду, он это и сделал». Но когда я озвучивал книгу, на этом моменте я разрыдался. Пришлось перезаписывать три или четыре раза из-за того, что я всхлипывал.

Я также упомянул, что его обработчик описывал его как веселого старого эльфа. Терри был чем угодно, но не веселым старым эльфом. Я думаю каждый из нас имеет привычку брать что-либо и использовать как место, где вы начинаете творить искусство. Если вы собираетесь создавать что-то стоящее, то это можно описать, будто вы забрели во тьму и пытаетесь зажечь свет, как в собственной жизни, так и, если вы сделали все правильно, в жизнях других людей. Что касается Терри – он всегда был в гневе. В нем сидела дикая ярость, которая помогала ему творить. Для меня это, как правило, печаль или одиночество, или же смущение.