Колымские рассказы. Левый берег

оборотная сторона жизни. да, тяжелое наследие, но понимания без осознания этой стороны не получится. человек становится почти просто оболочкой, движимый одним желанием - жить, все эмоции и чувства приглушены, притуплены, и на этом фоне настоящие чувства, цели, вдохновение, мораль, долг и даже труд становятся ярче к пониманию считаю, каждому надо ознакомиться

Я под глубоким впечатлением от прочитанного, пытаюсь его осмыслить, отрефлексировать.

Колымские рассказы — это прежде всего художественное исследование, а не летопись и передача фактов, хотя фактура там довольно точная. Я читал факты об ужасах ГУЛАГа, но в сухом изложении факты и статистика не пробирают так эмоционально, не оставляют глубокий след в душе.

Как рассказать о том, что невозможно понять, не пережив это? Это творческий вызов, с которым Шаламов очень хорошо справляется. Холодный тон, очень мало художественных метафор и одна-две яркие детали, вкраплённые в рассказ. Краткость, ёмкость, максимальная концентрация смысла в тексте, но без упрощения языка.

Восхищает эпическое спокойствие, с которым он пишет Шаламов. Спокойный голос автора — в нём нет надрыва, нет крика. Он выше всего о…

Чтобы вернуть человека в первобытное состояние, не нужны миллионы лет эволюции, достаточно поместить его в условия, где он почувствует себя животным. Именно такие мысли приходят в голову, когда читаешь Колымские рассказы. Причём в рассказах человеческий облик теряют все, не только заключенные, но и сотрудники исправительной системы. И, конечно, такая система не может исправить. В лучшем случае, она сломает, покалечит, в худшем – убьет.

Иногда я слышу: «раньше был порядок». Обычно это говорят люди, сами не заставшие этого «раньше». Или люди, которые хотят, чтобы старый «порядок» навели в отношении других – наказали, посадили других, но никак не тех, кто об этом говорит. Пресловутый порядок в 30-е годы косил кроме уголовников, ещё и политических. А ими могли стать кто угодно: рабочие,…

Шаламова всегда вспоминают вместе с автором "Архипелага". Оба сидели, но Солженицын в местах несравненно более мягких, чем потерявший здоровье (в первую очередь – зубы) Варлам Шаламов. Колыма – место ужасающее. Это не шарашка для инженеров, которая на фоне Колымы – пятизвёздочный отель с блэк-джеком и куртизанками.
Да и в оценках своего тюремного опыта Шаламов и Солженицын расходились. Как раз-таки из-за различных условий содержания. Если Александр Исаевич считал тюрьму «очищающей душу», был ей даже благодарен за своё становление как художника, то Шаламов называл тюремный опыт уничтожающим душу, убивающим нутро и унижающим человеческое достоинство. Пытки. Суровые условия содержания. Голод, недоедание. Отсутствие каких-либо витаминов в «еде» и, как следствие, выпадающие зубы, волосы,…

Человек ко всему может привыкнуть - голоду, холоду, побоям, смертям. Такова его природа, потому что психика бы очень сильно пострадала. И чтобы её сохранить, на помощь приходят инстинкты;то, что заложено в людях на бессознательном уровне. Целью становится выживание, какие бы тяжёлые условия не окружали человека.
Поэтому колымские заключённые изо всех сил старались найти тёплые места работы, где они смогли хотя бы час погреться ;знакомых врачей, у которых можно провести неделю - две в изоляторе. Но медики не  попрекали узников , они откармливали арестантов  и приводили в норму,хотя не стоит ожидать, чтобы   болячки там вылечивали. Оставались и вши, и гнойники, переломы, воспаление почек,но главное - не надо было  работать!
Почему-то эти люди не смогли привыкнуть к труду. Варлам Шаламов…

Шаламов пробыл треть жизни на исправительных работах. И хотелось бы сказать о том, какими жизнеутверждающими являются его рассказы, но это не так. Он остался жив, но моральная его сторона осталась навсегда погребенной где-то в снегах Колымы.

Колымские рассказы - это не просто хроники пребывания Шаламова в трудовом лагере за свои «троцкистские проделки». Это кровожадные убийства за 100 грамм хлеба, прожаренное мясо щенка овчарки. Это раскопанные мертвецы. Это кожа, что слазит с ладоней перчатками. Порванные вены и пожирающий миелит. Незаживающие цингитные язвы, окоченевшие конечности, гремящие кости. Искалеченные пропащие души. Бывший заключенный трудился над своим детищем несколько лет. И мы ужасаемся, пережевывая его сухое изложение пережитков прошлого. Он делает это так, будто…

Когда я прочитала книгу Прилепина «Обитель» еще неделю не могла начать читать новую историю, так сильно меня зацепила эта. Тем более, главные герои были вполне себе реальными людьми. В таких ситуациях кажется, что круче этой книги уже ничего не найти, особенно, на определенную тематику. В данном случае тюрьмы при СССР. Но я ошиблась. Спустя четыре месяца после прочтения «Обители» я случайно наткнулась на «Колымские рассказы». И это был тот случай, когда было трудно дышать. Книгу я слушала в аудиоформате и голосу, который начитывал ее (простите, не знаю, чей это был) настолько погружал в реальность того времени, что меня словно переносило туда - в те трудовые лагеря и я была сторонним наблюдателем за этим кошмаром. На протяжении всей книги меня мучил один вопрос – как выживали люди?…

Стивен Кинг - признанный король ужасов. Он садится и придумывает то буку, живущую в канализации, то страшных вампиров, то неназываемых тварей. Но читатель всегда может укутаться поглубже в свой плед и в самые страшные моменты сказать себе "это всё невзаправду". Так вот, шаламовская жуть страшнее, потому что она мало того что взаправду, так она ещё и не всегда в прошлом. Вот это совковое отношение к людям как к расходным единицам, обворовывание самых беззащитных, тупой формализм даже когда видишь, что твоё бездействие приводит к чьим-то увечьям и даже смерти - всё это во многом ещё живо в современной России, управляемой всё теми же вертухаями. В отличие от документального и в силу обстоятельств сумбурного "Архипелага ГУЛАГ", "Колымские рассказы" - произведение художественной и более…

На таких книгах я всегда затрудняюсь с оценкой. В этот раз - особенно, очень уж она похожа на летопись. Да, обрывочную, эпизодическую, без дат и последовательности, но тем не менее цельную. Летопись безысходности - срока без начала и без конца, без надежды. Выживания, на чем? На злости, не упрямстве? "Хоть что пусть будет, а я не сдохну"? Или на безысходности, на бессмысленном переползании из одного дня в другой. Из одного дня, где кто угодно может унизить, избить, обокрасть, убить. В другой день, где можно собрать комбо из всех вышеназванных вариантов.

Мечты... Не о свободе, нет. О сахаре в посылке. О банке сгущенке. И ночной кошмар, где эта банка, чудеснейшего небесно-голубого цвета испещерена дырками, сквозь которые вытекает сгущеное молоко. Шаг за пределы разрешенной зоны потому что…

Эти рассказы напомнили мне истории о севере Джека Лондона, которые я очень любил в детстве. Только у Лондона люди оставались людьми до конца, у Шаламова же люди перестали быть людьми, они растоптаны, изничтожены, расчеловечены. Они уже не думают даже о том, как выжить, неукротимый зов к существованию инстинктивен, подсознателен, надчеловечен. Недаром автор неоднократно сравнивает эти ощущения с ростом деревьев и кустов — организм просто не может по-другому. Так и существуют эти организмы день за днём, не глядя дальше за горизонт. А уж чтобы подумать о временах, когда настанет миг освобождения из мест лишения свободы — о том даже и заикаться не стоит. Будет ли оно? С нами ли? Такими бы вопросами могли задаваться герои Шаламова, не будь они смертельно измотаны. Однообразие сюжетов и…