На таких книгах я всегда затрудняюсь с оценкой. В этот раз - особенно, очень уж она похожа на летопись. Да, обрывочную, эпизодическую, без дат и последовательности, но тем не менее цельную. Летопись безысходности - срока без начала и без конца, без надежды. Выживания, на чем? На злости, не упрямстве? "Хоть что пусть будет, а я не сдохну"? Или на безысходности, на бессмысленном переползании из одного дня в другой. Из одного дня, где кто угодно может унизить, избить, обокрасть, убить. В другой день, где можно собрать комбо из всех вышеназванных вариантов.

Мечты... Не о свободе, нет. О сахаре в посылке. О банке сгущенке. И ночной кошмар, где эта банка, чудеснейшего небесно-голубого цвета испещерена дырками, сквозь которые вытекает сгущеное молоко.
Шаг за пределы разрешенной зоны потому что там, всего в метре от границы, кочки усеяны ягодами, а стакан ягода - это лишняя пайка хлеба.
Обыденное убийство за свитер - последнюю передачу его владельцу от жены. Самоповешение в развилке дерева. Смерть от голода, холода и истощения. Нескончаемые вши. Цинга.
Паек, составленный в строгом соответствии с загадочными таблицами замены, по которым ведро воды равняется килограмму масла.

Это один из тех случаев, когда о книге нечего сказать. Нечего добавить к тому, что видел, чем переболел, и о чём смог рассказать Шаламов.