Как писать роман

Автор: Акилеш Айар (Akilesh Ayyar)

Долгое время идет спор об одном несомненно важном аспекте писательской деятельности. В отдельных кругах писательского сообщества этот спор называют «Спонтанность против планирования» (прим. переводчика: в оригинале — «pantsing vs. plotting». Термин Pantsting образован от английского простонародного выражения «flying by the seat of your pants», используемого для обозначения принятия решений по ходу действий, а не на основании плана). Писатели-спонтанщики пишут роман и смотрят, куда их заведёт мысль. Писатели-планировщики же перед тем, как начать писать, составляют тщательный план.

В защиту обоих подходов можно привести прецеденты и отношение к ним писателей.

Вирджиния Вулф делала подробные записи перед тем, как писать роман, также поступали Фёдор Достоевский и Владимир Набоков (последний делал заметки на каталожных карточках). Уильям Фолкнер набросал конспект Притчи на стене, которую его жена пыталась покрасить. Джозеф Хеллер создал обширную таблицу, чтобы связать различные сюжеты в Поправка-22 .

В то же время Джеймс Джойс считал, что «книгу не стоит планировать заранее, она сама себя формирует, когда её пишут, при условии, как я говорю, постоянного эмоционального побуждения индивидуальности пишущего». Марк Твен также настаивал на том, что книга «пишет себя сама», и говорил, что «как только книга попытается взвалить на мою голову труд придумывания для неё ситуаций … я ее откладываю… Причина была очень простая: мой резервуар иссяк, он был пуст … рассказ не мог идти дальше без материала, его нельзя было сделать из ничего». Эрнест Хемингуэй говорил практически то же самое, и верил, что нужно просто изливать то, что внутри, останавливаясь каждый день до того, как полностью опустошён, и продолжая писать на следующий день.

Также, конечно, можно выделить ряд других точек зрения по данной проблеме. Итало Кальвино начинал работу с образа, который он затем расширял. «Если бы я не знала конца истории, я бы не начала её. Я всегда сначала пишу последнюю строчку, последний абзац, последнюю страницу, и только потом возвращаюсь к началу и работаю в определенном направлении» говорит Кэтрин Энн Портер. Процесс написания романа также может рассматриваться самим писателем не так, как остальными. Джордж Элиот из-за сериального формата Мидлмарча могла быть вынуждена сильнее объединить роман, чем это первоначально было задумано, но, тем не менее, она рассматривала свою работу больше как «эксперименты в жизни», чем как «несущие в себе мораль истории, последнее слово философии, призванное учить примером», как Генри Джеймс оценил ее работу.

Разделение существует в равной мере как на массовом рынке, так и в «жанровых» школах. Типичными планировщиками можно назвать, например, Джоан Роулинг, которая подробно набросала всю серию Гарри Поттер , или Джона Гришэма, который, по слухам, в общих чертах набрасывает каждую свою книгу, прежде чем её писать. Стивен Кинг, с другой стороны, придерживается мнения, что предопределять сюжет ‒ «нечестно», а Уильям Гибсон не любит спланированное писательство, так как считает, что это попахивает «домашним заданием». Польский писатель Станислав Лем сравнивал процесс написания книги с «опусканием нити в жидкий раствор сахара: проходит некоторое время, и кристаллы сахара начинают оседать на этой нити, постепенно их становится всё больше и больше, слой становится толще и толще, он, так сказать, облекает себя в плоть»; это напоминает фразу автора фэнтези Нила Геймана о том, что его романы «обрастают». Описание Лема походит на то, что Стендаль говорит в своем чрезвычайно пронзительном трактате О Любви об идеализации, связанной со страстной любовью. Когда прутик оставляют в соляной шахте, пишет Стендаль, он, в конце концов, становится полностью облепленным хрупким переплетением кристаллов. Таким же образом влюблённый человек заключает своего возлюбленного в бесшовное одеяние воображаемого совершенства. Пожалуй, таким писателям как Лем необходимо идеализировать свою работу, прежде чем её писать.

Авторы Рэймонд Чандлер и Джордж Мартин утверждают, что если бы они планировали сюжет, у них пропала бы мотивация писать. Последнее создает различие между «архитекторами» и «садовниками». Архитекторы строго планируют, и только потом строят, садовники же сажают семена и поливают их, и из них со временем вырастает роман.

Эти различия не отрицают факта, что писательство, по сути, представляет собой вид планирования, но только в ретроспективе, и границы между смутными видениями, развитыми мыслями, подготовительными записями, предварительными набросками и первыми черновиками растворяются. Планировщики, конечно же, не могут спланировать абсолютно всё, в то же время даже самый спонтанный автор, без сомнений, периодически испытывает вынужденное желание планирования.

Одна из особенностей, по которой дискуссия может быть классифицирована, – психическое состояние, с которым связан писательский процесс. Многие спонтанщики считают, что идеальное состояние для написания романа похоже на сон наяву. Стивен Кинг утверждает, что он впадает в задумчивость, когда пишет. Рэй Брэдбери говорил примерно то же самое, советуя писателям быть ведомыми эмоциями, а не разумом, чтобы испытать это состояние, которое он ассоциировал с настоящим удовольствием («Не думайте. Размышления – враг вдохновения. Вы не можете пробовать делать что-то. Вы просто должны делать что-либо»).

В Федр Платона любовь, безумие и поэзия связаны между собой, и поэтому древнее Дельфийское пророчество – практически картина божественного вдохновения. Идея божественного безумия, охватывающего поэтов и пророков (в эти обширные категории я включаю и романистов), стара как мир. Индийский поэт Калидаса, по слухам, имел сигил (прим. переводчика: символ, обладающий магической силой) вдохновения, нарисованный у него на языке богиней, из-за чего он просто изливал потоки творчества. Сумасшествие и вдохновение, посланное свыше, здесь противопоставляются спокойной, ясной рациональности и планированию.

В таком случае, кажется, есть разница между романами, развивающимися благодаря азарту писателя, который, находясь в сноподобном состоянии, практически автоматически извергает всё, что придет ему в голову, и романом, развитие которого основывается на тщательно обдуманном решении, в котором чувства и мысли – равные партнеры, и автор которого наперед знает, к что он хочет получить.

Планирование в некоторой степени входит в обе модели. В случае планировщиков более явно, так как планирование ‒ мыслительный процесс, в то время как у спонтанщиков имеет место быть бездумное планирование посредством первого черновика.

Это различие вполне может означать, что разные части разума функционируют, чтобы составить общее представление об основополагающей структуре романа. Каждый день, общаясь с людьми, мы понимаем, что они имеют в виду, по их поступкам или словам, представляя, как бы мы поступили на их месте. Обычно это бессознательный процесс. Доказано, что, когда читатели читают книги, они идентифицируют себя с персонажами и делают примерно то же самое.

Возможно, спонтанщики занимаются такого рода воображаемым эмпатическим воссозданием ситуации, когда пишут историю, и именно поэтому они не могут её спланировать. Им нужно рассказать историю, чтобы узнать её структуру и развитие событий. Им необходимо попасть в голову персонажа и смоделировать, что он будет делать. Может быть, именно поэтому Хилари Мантел считала, что написание её романов – деятельность сродни актерской игре.

Работа этих писателей основывается на вере, что их эмоции направляют в слова некий скрытый объект, который впоследствии докажет, что обладает структурой. То, как писатель создает персонажей, помещает их в какую-нибудь стрессовую ситуацию или препятствует осуществлению их желаний, а затем следит в своём воображении, как они будут реагировать, – по сути эмпатический творческий процесс.

Этот эмпатический процесс также связан с тем, что персонажи каким-то образом могут захватить контроль и удивить своего создателя.

Сама по себе возможность этого вызывает множество споров. Хорхе Луис Борхес – по общему признанию не романист – скептично относится к такой возможности и считает, что это просто авторский самообман. Он находит идею, что персонажи могут действительно выступить против своего автора, абсолютно нелепой.

Тем не менее, Лев Толстой утверждал, что удивлен тем, что делают его персонажи. В частности, шоком для него был печально известный поступок Анны Карениной.

Действительно, Стивен Кинг – один из «задумчивых писателей» – считал нечестным автору предопределять развитие сюжета вместо того, чтобы просто поместить персонажей в определенную ситуацию и наблюдать за тем, что они сделают. Джон Р.Р. Толкин утверждал, что он давным-давно понял, что нельзя определять поступки персонажей, а вместо этого нужно просто разрешить им действовать по-своему; а Брэдбери говорил, что сюжет – всего-навсего следы персонажей, следующих за своей мечтой.

И, тем не менее, здесь также возможна некая смесь подходов.

Планировщик Уильям Фолкнер, в конце концов, говорил, что именно так он поступал с Когда я умирала . «Я просто представил себе группу людей и подверг их обычным всемирным природным катастрофам – наводнениям и пожарам – с одной единственной целью – дать направление их прогрессу». И это книга, в которой, по его словам, он знал практически каждое слово, прежде чем начал писать. Более того, он утверждал, что в любой его книге «всегда есть момент… когда персонажи берут бразды правления в свои руки и заканчивают работу – скажем где-то на 275 странице».

Генри Джеймс продумывал ситуацию, а затем рассматривал возможные варианты её развития. Произведение начиналось для него с маленького «семечка» или «вируса», который он затем расширял по смыслу, структурировал в роман и записывал. Особым наслаждением для него было изображать сложный организм, в который превратилось ситуационное семечко – эмпатический подход таким образом проходил через могущественный разум планирования.

Планирование зачастую связано с желанием автора использовать художественную литературу, чтобы изложить идею. Этот подход имеет смысл, так как подобное желание требует разумной предусмотрительности и контроля.
Достоевский делал подробнейшие заметки, без сомнения, потому, что его работы должны были иллюстрировать сложные философские мысли, такие как «феномен красоты» в Идиоте или обоснованность аморальных действий, в Преступлении и наказании .

Марсель Пруст писал, что он был чрезвычайно рад, когда один из его читателей понял, что работа его, по сути «произведение догматическое, что оно и есть конструкция», то есть она была построена по плану с целью демонстрации определенных принципов. Несмотря на общепринятое мнение, Пруст пытался не просто воссоздать старые воспоминания. Он стремился продемонстрировать определенные философские, психологические и литературные идеи, что и проявляется в его работе. Он восхищался готическими кафедральными соборами и рассматривал свою работу с позиции архитектуры, или произведения живописи или великой симфонии, и, соответственно по памяти писал своих персонажей и ситуации. Он даже утверждал, что у него вообще не было воображения, хотя на это замечание следует смотреть так же серьезно, как на заявление Монтеня, что у него была плохая память, и он не умел рассказывать истории.

И, тем не менее, даже здесь есть определенные сложности. Рэй Брэдбери упоминает, что, когда он пишет, возникает его второе «я» и делает всю работу – его муза делает всю работу. Странную аналогию можно провести между взглядом Брэдбери и позицией Пруста, что реальная жизнь писателя не может рассказать нам ничего важного о нём как об авторе, это можно узнать только по его художественным произведениям. Тем не менее, эту позицию трудно рассматривать применительно к вопросу спора, так как это второе «я» может быть мыслительным «я», а не автоматическим, бессознательным «я», которое появляется, когда разум уступает мечтам. С другой стороны, сам Пруст твердо убежден, что для художника «инстинкт» — бог, и что даже интеллект преклоняется в признание этого факта. К сожалению, он нигде не определяет, что это за инстинкт или как получить к нему доступ в процессе писательства, оправдывая себя только тем, что Фолкнер независимо от него сказал, что, в конце концов, нет общих правил для писательства.

Конечно же, как сказал Генри Джеймс, «общие соображения терпят неудачу или вводят в заблуждение, и… даже излишне оптимистичным художникам необходимо использовать логику в конкретных случаях».

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ