Спиритуализм и загробная жизнь в повести Генри Джеймса «Поворот винта»

«Сама суть призраков заключается в подрывании уверенности — во имя хороших или плохих целей — в том, что мертвые действительно недосягаемы для нас»

К 1890-м годам Джеймс вновь и вновь сталкивался с суровой реальностью — продажи его повестей, издававшихся отрывками, и книг были скромными, а его шаткому финансовому положению недоставало устойчивости. В 1891 году он признался Роберту Льюису Стивенсону:

Унизительная нужда зажала меня в тисках, и мне надо попытаться как-то раздобыть денег, которые за писательство я не получаю. Мои книги не продаются, а пьесы, кажется, могли бы.

Эти надежды оказались напрасными. «Я намереваюсь с ожесточением вести эту войну еще год», — написал  он брату Уильяму в декабре 1893 года, рассказывая о своих стараниях на драматическом поприще, а затем «"бросить к черту" весь этот ненавистный эксперимент». Чуть больше года спустя, 5 января 1895 года, провальная премьера пьесы «Гай Домвилль» (Guy Domville, 1895) с участием популярного театрального актера Джорджа Александера стала для Джеймса последней каплей. Несмотря на то, что присутствовавшие писатели — Бернард Шоу, Герберт Уэллс и Арнольд Беннет — были в восторге от увиденного, большая аудитория освистала Джеймса, что стало жестоким окончанием его треклятого театрального эксперимента.

* * *

Поворот винта был первым крупным произведением Джеймса со времен того фиаско. Первые задумки относятся к дневниковым записям 12 января 1895 года. Грубые наброски истории — первоначально рассказанной Джеймсу за чашечкой чая архиепископом Кентерберийским — поразительным образом близки к реальному сюжету повести: усадьба в тихом месте; сестра с братом, потерявшие родителей и оставленные на попечение двух распутных слуг, которые внушили им свою порочность. Слуги погибают, но возвращаются в дом в виде призраков и изводят детей, чтобы те последовали «туда, где они теперь обретаются» в своей загробной гнусной жизни.

Задумка не получала дальнейшего развития вплоть до 1897 года, когда к Джеймсу обратился Роберт Дж. Кольер — редактор журнала Collier’s Weekly, — который желал получить историю о призраках от писателя, дебютировавшего бы в этом жанре. Он приобрел повесть, разбитую на 12 завершенных отрывков-глав. Жанр, сам по себе практически гарантировавший широкую читательскую аудиторию, оказался идеальным продолжением «Гая Домвилля». Джеймс уже писал истории в подобном ключе, а сверхъестественное же было хобби его семьи: Генри Джеймс-старший увлекался спиритизмом и идеями одержимости духами, брат Уильям изучал явления потустороннего мира.

* * *

Подобно многим своим современникам-интеллектуалам, Уильям и Генри всерьез воспринимали существование призраков. Они состояли в дружеских отношениях с Фредериком У. Г. Майерсом, который возглавлял Общество психических исследований: в протоколе одного из заседаний общества в Лондоне значится, что Генри от имени своего отсутствующего брата читал доклад о женщине-медиуме, в которую иногда вселялся дух некоего покойника. Исследователи сверхъестественного, входившие в общество, занимались поиском позитивистских (добытых опытным путем, т. е. здесь — засвидетельствованных очевидцами — прим. пер.) свидетельств существования призраков и неустанно предоставляли их общественности. Сообщения о наблюдении привидений, числом доходящие до нескольких тысяч, в свою очередь, с жадностью проглатывала читательская аудитория, которая никак не могла утолить этот голод.

Взгляды братьев Джеймс на феномен привиденчества основывались на доводах современной науки, а также на их личных убеждениях о том, что уготовано нашему сознанию после смерти. Обладая столь плодовитыми умами и общаясь с большим количеством обладателей подобных умов, они оба не могли смириться с тем, что столь важный орган вслед за телом просто прекращает свое существование. Уильям писал в письме профессору Гарвардского университета Чарльзу Элиоту Нортону:

Я убежден настолько твердо, насколько это вообще возможно, в том, что опыт, доступный нам — лишь часть того опыта, что существует во Вселенной и с которым связан наш; но что собой представляют остальные его части и где их искать, я не имею представления.

В своем эссе «Существует ли жизнь после смерти?» (Is There a Life after Death, 1910) Генри соглашается с братом, высказывая мысль о том, что подготовка к не поддающейся нашему воображению загробной жизни осуществляется путем долгого культивирования своих интеллектуальных способностей. Смерть, по мнению Генри — освобождение самых недюжинных умов и их переход в республику (здесь — строй, организованный согласно принципам свободы слова, равенства прав, совместной дискуссии в принятии решений и избирательности — прим. пер.) разума, где обретается интеллектуальная элита. Избавившись от громоздкой материальной оболочки, разум сможет объять все. Кроме того, как полагает Джеймс, именно после смерти, когда о нас знают исключительно благодаря воспоминаниям других людей, мы обретаем наибольшую силу пробуждать любовь и управлять близкими.

* * *

Эти идеи лежат в основе сюжета «Поворота винта» — произведение затрагивает тему того, какое влияние мертвые оказывают на живых. Рассказчица-гувернантка завораживает аудиторию своей историей из потустороннего мира. Граница между миром живых и мертвых на протяжении всего повествования остается проницаемой: на первый план выходят всевозможные барьеры — архитектурные (двери, окна, коридоры, лестницы); связанные с законами природы (рассвет, сумерки); классовые (дядюшка/гувернантка, слуги/дети, гувернантка/дети) — и их постоянное нарушение. Сама суть призраков заключается в подрывании уверенности — во имя ли хороших или плохих целей — в том, что мертвые, действительно, для нас недосягаемы.

Вопрос, который встает перед каждым читающим повесть — являются ли призраки предыдущей гувернантки мисс Джессел и лакея Питера Квинта «настоящими» или же они плод воображения новой гувернантки. С момента публикации повести критики спорят о достоверности существования в усадьбе призраков. Одни всецело верят в их реальность в то время, как другие считают их галлюцинациями страдающей истерией гувернантки. Ключевую роль играет отстаивание Джеймсом права на неопределенность; он понимает, что отказ однозначно принять ту или иную сторону в данном вопросе идет его истории на пользу.

Проблема реальности существования призраков еще больше осложняется наличием нескольких временных планов повествования. Историей с нами делится неизвестный рассказчик, который узнал ее от некоего Дугласа, который, в свою очередь, прочел рукопись новой гувернантки. Рассказ от первого лица позволяет героине вещать из могилы.

Дочь пастора, нанятая богатым опекуном в отдаленную загородную усадьбу Блай для воспитания его подопечных — 8-летней племянницы и 10-летнего племянника, — гувернантка получает указание «никогда, ни под каким видом не <...> беспокоить милорда: ни о чем не просить; не жаловаться, ни в коем случае не писать ему». За это опекун, «одинок(ий) холостяк без необходимого в таких случаях опыта и без капли терпения», платит ей жалованье, которое «намного превышал(о) ее скромную мерку» и от которого посему она не может отказаться.

То, что, на первый взгляд выглядит как пасторальная утопия, вскоре, однако, превращается в кошмар — гувернантку мучают образы призраков мисс Джессел и Питера Квинта, а потом и нарастающая острая тревога относительно моральных качеств детей. Понимали ли инстинктивно Майлс и Флора, какую модель поведения распутные гувернантка и лакей, кажется, им продемонстрировали?

* * *

Хотя в «Повороте винта» автор проявляет большой интерес к онтологии (к реальным воплощениям, конкретным примерам — прим. пер.) зла, нежели к кальвинистским представлениям о первородном грехе (согласно идеям кальвинистов, человек от рождения грешен и его нечестивостью непременно, хоть и незримо, отмечены все сферы жизни — прим. пер.), любой читатель испытывает сомнения в абсолютной непорочности брата и сестры. Как и в другом романе Джеймса «Неудобный возраст» ( The Awkward Age , 1899), повествование сосредоточено на том, как взрослые персонажи в частности и общество в целом справляются с ситуацией слишком ранней сексуальной информированности детей, что оставляет полностью открытым вопрос о самой информированности.

Основная дилемма остается неразрешенной: действительно ли эти дети непорочны и что значит непорочность в контексте данной истории? Если дети узнали о сексуальности взрослых больше, чем им следовало, кто в этом виноват в первую очередь? Зловещей персонаж Питера Квинта или рассказчица-гувернантка, чья пылкая натура может показаться неуемной? Ключом к этой интриге является предвосхищенная Джеймсом проблема фрейдистской психологии о том, что знают дети и когда они это узнают. Эта тема является центральной в прозе Джеймса 1890-х гг. — он неоднократно описывает опыт детей, которые обладают сверхъестественной проницательностью в отношении окружающего их мира взрослых, оставаясь при этом честными и наивными. Тем не менее, это замысловатое сочетание детских качеств не отличается от того же у взрослых персонажей романов Послы и «Золотая ваза» ( The Golden Bowl , 1904) — такие герои, как Ламбер Стретер и Мэгги Вервер также должны подвергнуться мучительной утрате легковерия и доверчивости в пользу зрелой осознанности.

Роман «Неудобный возраст» завершает галерею целомудренных персонажей, созданных Джеймсом в 1890-е гг. Он посвящен теме пробуждающейся сексуальности юных женщин, которая провоцирует их окружение быть начеку. С одной стороны, эти девушки невинны, и потому преображение культурных привычек становится неизбежным с их выходом в свет. С другой стороны, по ходу повествования такой персонаж все больше воспринимается как угроза общественным нравам. Всякая попытка сохранить образ женской непорочности заканчивается неудачей, а сама неудача объясняется скорее природой женской натуры, нежели природой самого общества.

Отрывок из монографии «Генри Джеймс: краткое введение в жизнь и творчество» Сьюзан Л. Мизручи, 2021 (Henry James: A Very Short Introduction by Susan L. Mizruchi, 2021)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ