Я уже мельком писала о том, как приятно было встретить на страницах биографии Шанель Стравинского, Дягилева, великих и не великих князей - имена и события, связанные с русской культурой, историей, имена, которые мы привыкли встречать на страницах русскоязычных авторов.
И представьте же себе мои чувства, когда буквально в следующей же прочитанной мною книге - книге итальянского автора о Португалии, я читаю:
«Восемь лет тому назад, в 1930 году умер в Москве великий поэт Владимир Маяковский. Он застрелился
из пистолета из-за несчастной любви. Он был сыном егеря. Еще в ранней молодости вступил в большевистскую партию, трижды подвергался аресту, и его пытала
царская полиция. Он широко пропагандировал революционную Россию и принадлежал к движению русских футуристов, которые в политическом отношении отличаются
от итальянских футуристов, так, например, он совершил турне по своей стране на поезде, читая по деревням свои революционные стихи. Народ встречал их с
энтузиазмом. Он был художником-графиком, поэтом, писал для театра. Его произведения не переведены на португальский язык, но их можно купить на французском
языке в книжном магазине на Руа ду Оуру в Лисабоне. Он был другом великого кинорежиссера Эйзенштейна, вместе с которым работал над рядом фильмов. Он оставил
нам свое необъятное литературное наследие – прозу, стихи, пьесы. Мы отдаем сегодня дань памяти Маяковскому, великому демократу и ярому противнику царизма».
А я еще корову во дворе держу
После прочтения книги я долго думала, где же я видела название. Ведь я точно помнила, что на прочтение меня натолкнул мелкий взгляд на стопку книг в каком-то из фильмов. Я долго напрягала память, но потом забила. И вот сейчас снова наступает новый год. Я по традиции после всякого артхауса (кстати, посмотрите "Простая жизнь", очень сильный гонкгонский фильм 2011 года (иногда считается 2012)) смотрю перед Новым годом "Отпуск по обмену". И вот, оказывается, именно там я наткнулась на так любимого мною Франзена. А еще, знаете, там видно в одном из кадров "Отель Нью-Гэмпшир" Ирвинга. Короче, у меня теперь есть еще одно оправдание в пользу этого фильма.
Знаете, это такое облегчение, когда разгадываешь загадку, давно засевшую в мозгу. Я в эйфории!!! И в предвкушении нового года, между прочим.
Обложка книги привлекла сочетанием кота, ежика и элегантности.
Кот в моем понимании хорошо бился с элегантностью, но я решила, что он – фантазия оформителя, и взялась за ежика.
С ежом оказалось сложнее.
Устав от вопроса, может ли колючее быть элегантным, я отпустила фыркающего ежа и осталась наедине с понятием элегантности.
Пыталась припомнить, в каких ситуациях уместно применение этого слова, но каждый раз вспоминала вот эту маленькую историю.
Молодой госчиновник за чашкой чая рассказывал, как он достраивает дом и хочет, «чтобы все было элегантно». Ключевое слово он каждый раз так интонационно выделял, что, казалось, одновременно он слегка отводит мизинец в сторону. Нужные документы мы подписали, но слово «элегантность» теперь у меня сопровождается внутренним фырканием.
Между тем интернеты дали такое определение: "Элегантность (от фр. élégant, «изысканный, грациозный, утончённый, изящный») — этико-эстетическая категория, выражающая цивилизованную красоту с консервативным отсылом к классике XVIII—XIX века. Характеризуется благородной простотой, спокойствием, расслабленностью, строгостью и плавностью".
Масла в огонь подлил кутюрье Д. Армаш:" Элегантность — это одна из форм проявления ума".
Для себя я поняла, что это какая-то абсолютная категория.
P.S. Книгу я читать не стала, автору благодарность за предоставленную головоломку.
P.S.S. А можно не зависать на категориях, пойти и купить себе под настроение стильный белый свитер с высоким горлом.
Я топлю и продолжаю топить за литературу как высокое искусство, а не средство зарабатывания денег. Тем более когда правит бал пресловутый creative writing, который дал свод технических правил, чтобы написать книгу. Возьми привычный мир и сделай одно магическое допущение, пиши в таком-то времени, держи фокус внимания персонажа. Так пишутся сочинения для экзаменов-набор правил, чтобы получить оценку. Эмоций это не вызывает. Всё больше таких книг-выкидышей: обложка бомбическая, аннотация-огонь, восторженно пищат из каждого чайника. Открываешь-картон на стекловате, хоть садись и со списком сверяй.
Для меня хорошая книга-история автора, в которой он горел и жил, а не бабки хотел заработать. Пусть вымышленная, пусть приукрашенная-но прочувствованная, прожитая. В это веришь, это чувствуешь, это цепляет. Поэтому так хороши порой первые книги, когда автор прожил и описал свою историю. И проваливаются следующие, когда читатели требуют книгу, а редакция-свежие идеи желательно по современной повестке. Сочинений мне и на работе хватает, а в книгу хочется погрузиться.
Интересная ситуация связана у меня с этой книгой.
Я бы даже сказала странная, которая привела меня в немалое замешательство.
Прочитать данное произведения я хотела уже давно, но все как-то не складывалось, то электронный вариант найти не могла, то настроения не было. И тут подвернулась хорошая возможность - игра.
Каково же было мое удивление, когда в самом начале у меня закралось впечатление, что я эту книгу уже читала. Мне почему-то были знакомы некоторые персонажи, а иногда я очень отчетливо помнила определенные события из книги. Сказать, что я удивилась - ничего не сказать.
Первым делом я проверила все прочитанные книги на сайте, мало-ли может в другом издании читала. Но нет, она все так и значилась в хотелках. Потом я проверила все скачанные книги на телефоне, среди которых ее тоже не оказалось. Потом я проверила все скачанные книги на компе, которые читались еще несколько лет назад, когда я еще не была таким заядлым читателем, но и там ее тоже не было. Думаю ладно, посмотрим, что будет дальше.
Я продолжила читать с уверенностью, что чем дальше буду читать, тем больше будет уже известного для меня. Но и тут я оказалась не права. Дальше, как и в начале, мне были знакомы только определенные отрывки, моменты, персонажи и не больше. Т.е. развития событий я не помнила, чем закончиться произведение тоже.
В итоге, дочитав, я поняла, что конца-то я и не помнила даже. Сложилось такое впечатление, что когда-то я просто выборочно читала определенные куски произведения, но такого и быть не может.
Со мной такое впервые. О дежавю в жизни я, конечно, слышала и не раз испытывала, но с книгой такое впервые!
В очередной раз перечитав эту книгу, я окончательно поняла, что она про меня.
Я - это Оскар, потерявший отца. Только вот мне не осталось от него загадок. Только его носовые платки, наручные часы, да целая коллекция очков со сломанными дужками. Сколько он сменил их за свою жизнь? Сколько тысяч слов мы не сказали друг другу? гуглплекс слов.
" Эта тайна была дырой в моем сердце, в которую проваливалась любая радость"
Только в моем случае нет никакой тайны, только знание, что его больше нет. Я научилась с этим жить, к сожалению. Читая книгу, я постоянно твердила про себя "как же я понимаю тебя, малыш. мне тоже его не хватает"
Почему я не там, где ты? 21/06/16
Каждое их кино - это выжженная пустыня для меня, по которой, не ускоряя шага, трусит ковбой с каменным лицом. Попутно расстреливая все, что имеет неосторожность сказаться живым. Разумеется - не мое. Я люблю, чтобы Лев возлег с Ягненком и Мир во всем Мире и "К Радости" Бетховена. А реки крови и стервятников, кружащих над побоищем, вовсе даже нет. Впрочем, реки - это к Тарантино, у Коэнов она дорожками-лужицами-сгустками; качество, уровень густоты иной - быстро свертывается. А все же к качеству кино. Не большая поклонница, семь фильмов видела, как сейчас выяснила. Парадоксальным образом, все мои.
Ну какой же это, на фиг, триллер, уважаемая Вика? Вестерн и только он. Коэны другого не снимают, хотя бы даже действие в самом рафинированном Париже происходило. В реальности фильма не только старикам не место. Мужчинам, женщинам, детям и животным тоже. Режиссеры не слишком сокрушаются по поводу того, куда катится этот мир. Собственно, они из тех, кто придает ускорение, может показаться. Но то на первый взгляд, максимум - ехать рядом с паровозом на дрезине, добросовестно фиксируя. Как акын: что вижу, о том пою.
Разборки о чем-то не договорившихся между собой наркодиллеров, в результате смертельно раненный один, убитых, в общем - все, включая собаку. Деньги и дурь без присмотра под жарким небом Техаса (подходи, бери, кто хочет). Он и подходит, сварщик, бывший авган.. бр-р, вьетнамец, живет в хибаре, немного браконьерничал неподалеку; тот еще мудак; занесла ж нелегкая, куда не след. Берет деньги в саквояже, отмахивается от просьбы умирающего о глотке воды. А ночью ("милая душа, как ты сильна под рыжей шкурой зверя") наливает канистрочку, самаритянин, блин. И едет на место страшной своей находки.
И единственное, что там находит (ну, кроме давешних трупов, которых теперь на один больше, не без его участия) - бандюков, обиженных отсутствием двух миллионов. Дальше все еще заманчивей и интереснее. Ну, если вы такое любите. Я - нет, однако то ж Коэны. Умеют, знаете ли, рассказать так, что не оторвешься. И мысль не возникнет: Зачем это смотрю? Заворожило. И тотально отмороженный ублюдок с газовым баллоном, который (баллон, не ублюдок), суть - пневматическое ружье с выдвигающимся стержнем. Инструмент умерщвления на бойне. Хотя, это тот случай, когда орудие и манипулятор становятся одним целым.
Так вот, психа с пневматикой нанимают главари наркокартеля для поиска пропавших денег. Наивные. они не знают, во что обойдется. И этот кошмарный, омерзительный с первых кадров, типус - лапушка Хавьер Бардем, красавец-мачо из "Вики. Кристины. Барселоны", девочки. Да он талантище, коли умеет так перевоплощаться. А вон тот красавчик в ковбойской шляпе (впрочем, этот головной убор тут популярен), да это Вуди Харрельсон, Хеймич из "Голодных игр". Хорош, чертяка.
Но шериф лучше всех, кто бы сомневался. И виделся в Томми ли Джонсе именно он, шериф со Среднего Запада, сквозь все отменно пошитые черные костюмы, а вот поди ж ты, такого точного попадания и предположить не могла. Ах, ну да, мораль: если ты взялся быть плохим - будь им до конца или уж не пытайся. Куцая какая-то, не находите? Так ведь, какова реальность фильма, такова и мораль. Они живут в мире, где никому не место и Всадник на Коне Бледе всегда успевает выстрелить первым.. Но об этом уже говорила.
Самое мое кино у братьев Коэнов - "Большой Лебовски" Вот, кого искренне люблю.
Когда читала эту книгу, то было совершенно непонятно. Казалось, что эту мозаику можно складывать очень долго, но прочитав ничего не понять совершенно. А у меня вот пазл сложился, поняла почему так или не так. Стало обидно за бабушку Оскара, за самого Оскара, который казалось зациклен только на себе, за его маму и дедушку. А более всего Анна меня зацепила, может быть из-за характера, может из-за того что мы с ней тески. Но вот всегда так книги воспринимаю, недавно Мартином Иденом была, а после главной героиней из "Камеры обскура" Набокова, короче веселая жизнь. Так вот пришел сегодня ко мне домой мой парень, а я ему давай про детей говорить. Пока никто мою фишку с перевоплощениями не раскрыл, а то подыгрывать бы начали)
Кому-то нужно умереть,чтобы другие больше ценили свою жизнь. Это контраст.
Даже как-то неловко добавлять четыре копейки своего суждения о фильме, который давно посмотрен всеми, кто есть кто-то и признан шедевром. Кто, не досмотрев, выключил, все равно не признаются. А впрочем - они ведь и не те, кто есть кто-то, следовательно, мнением можно пренебречь. Да и как может не быть шедевром фильм, в котором сразу три чудных актрисы, разыгрывают каждая свою драму, диковинным образом, сплетая иногда голоса героинь, разделенных временем и расстоянием, попарно; а порой образуя диссонансный трехголосный аккорд.
Вы только послушайте: Мэрил Стрип, Николь Кидман, Джулиана Мур. Только представьте - по роману Каннингема! Ну что вам еще? Нет, ничего и фильм хорош, что-то в нем, знаете, от Михалкова времен "Неоконченной пьесы для механического пианино" и "Родни". Герои, все как один умные, тонкие, непонятые, задыхаются в окружении таких же умных, тонких, непонятых, ведут нескончаемый внутренний монолог, который порой прорывется на внешний план.
Слишком часто, прорывается. Крадет у романа восхитительную недосказанность, чересчур подробно объясняет извилистый внутренний мир героинь. Приближает каждую из трех уникальных женщин к тете Маше с третьего этажа. Впрочем - нет, все равно тетя Маша такое смотреть не станет ни под гипнозом, ни под наркозом. К Татьяне Петровне из отдела логистики
И перед нами Вирджиния, которая талантливая, конечно, все это знают, хотя никто ее не читал ("Кто боится Вирджинии Вулф?"), но совершенно же сумасшедшая и как можно так не следить за собой? Оно понятно, в Лондоне жить лучше, чем в Ричмонде. но шоб я и в Ричмонде так пожила, с кучей прислуги да на всем готовом. Гляди ты, истерику мужу на вокзале закатила: Хочу, - кричит, - В Лондон! А только так с ними и надо, с мужиками. Видишь, сразу соглашается со всем. Зачем только утопилась потом непонятно.
И эта Лора (сука, сука!), мужик у нее такой хороший, простодырый. конечно; мальчишечка славненький, да еще беременная. Туда же - лезет целоваться к другой бабе. Ох и прошма, а корчит из себя незнамо чего. Бутыльки с лекарствами собрала. травиться собирается. С жиру бесится, одно слово. И уж конечно, это она во всем виновата. Во всем, что случилось с семьей позже. В том, что сын ее стал, каким стал. В смерти его. У, тварь!
И эта Кларисса, не, ну она самая ничего из всех троих тетка. Лесбиянка, конечно, но хоть понятие имеет о Долге и Обязанностях. Тоже не без закидонов, но бог - не фраер, бог все видит. Девчонка вишь. как уважает мать. А чего нам,женщинам. еще надо от жизни - чтоб дети ценили. Мдя.
Послушайте, это же ведь совсем не о том было. И Кларисса любит свою Джули трепетно, благоговейно, боясь неосторожным словом или жестом оттолкнуть от себя повзрослевшую дочь, как оттолкнула ее саму мать. Не предъявляя никаких претензий и, уж точно, не пускаясь в многословные фильмовые излияния, которые только из уст Мерил Стрип условно переносимы. И она склонна рефлексировать на тему: я слишком заурядна и ничего после меня не останется, что переживет века. Но она единственная из трех живет своей жизнью. И это великое счастье.
А Лора все время чувствует, что проживает чужую. Не умея интегрироваться в режим наибольшего благоприятствования, щедро подаренный судьбой, грызя и кляня себя за недостаточную благодарность, но это мучительно, девочки - делать все, что делаешь, только и исключительно подчиняясь социально навязанным стереотипам. Иногда до невыносимости и тогда приходит понимание - не жить лучше, чем жить не своей.
А Вирджиния мучается чудовищными мигренями и боли эти реальны, как те, которыми страдают раковые больные в последней стадии (не приведи, Господи). И постоянное ожидание приступа мучительно. И голоса. Чувствовать, что сходишь с ума, видеть иные миры, сочащиеся сквозь тебя. Ей так плохо, что и вообразить нельзя. А и не нужно воображать, не буди лиха.
И Ричард стал геем не из-за матери, а просто потому что. Мир сложнее, чем представления о нем тети Маши с третьего этажа. И даже чем представления Татьяны Петровны из логистики. И он пронизан внутренними микронными связями, соединяющими все со всем, которые можно попытаться заменить прочными синтетическими лесками, чтобы Татьяне Петровне было нагляднее, но тем упростишь и профанируешь. Впрочем, социум рулит. Видишь, сколько наград и номинаций. Что тебе еще?
Ну... так се конечно.
Все книги теперь мерю в достоевских. Тут от силы 0,05 достоевских.
Сколько людей проходит через твою жизнь! Сотни тысяч людей! Надо держать дверь открытой, чтоб они могли войти! Но это значит, что они могут в любую минуту выйти!
- не, ну от ФМ таких соплей точно не дождешься!
Ну...и не то, чтоб я совсем от книжки плевалась. Хотя, может быть, это из-за сюжета. Теракт 11 сентября - эт не тема для шуток. Но надеюсь, что Фоер не пользовался ею, чтоб я не плевалась.
А еще тут много картинок - вот в такой вот взрослой книжке. Можно и полистать в общем.
Кажется, Толстой сказал, что нужно читать именно те книги, которые отвечают на твои внутренние вопросы, а не просто читать книги. (цитату я могла злостно переврать, пардон)
Сегодня я вспомнила об этой цитате на спектакле "Чапаев и Пустота". Вспомнила, почему люблю Пелевина. Почему продираться сквозь его дебри сложно (первое время), зато потом отрадно. Это как какой-то извращённый метод Сократа, слишком порой завуалированный или слишком уж гиперболизированный... Но моя гордыня глупой собачкой тявкает от радости и просит ещё угощение от дяденьки автора после каждого понимания той или иной истины.
Автор, конечно, ржёт там, измывается, удовлетворяется по полной, зная, что я только так могу узреть и схавать тот или иной ответ... Но, это наше с ним взаимодействие вполне добровольно с обеих сторон, я не жалуюсь, нет-нет!
Сквозь весь этот поток символов, гипер- и интерссылок, парадоксов и просто отменного юмора, который происходил на сцене театра, я уловила именно то, что меня вдохновило, интерпретировала в нужное мне русло и злостно сижу дома вот теперь, радуюсь. Что пусть и субъективно, но я на верном пути.
"Так вот там написано, что у человека ум - это как у казака лошадь. Все время вперед нас движет. [...] Никто с этой своей лошадью совладеть не может, и поэтому она, можно сказать, удила закусила, и не всадник теперь ей управляет, а она его куда хочет, туда и несет. Так что всадник и думать забыл, что он куда-то попасть хотел. Куда лошадь выбредет, там и едет."
И все мои ответы оказались в этой моноложике. Его читал, кстати, Михаил Полицеймако. А Михаил Ефремов рассмешил до слёз отступом от Пелевина. И ещё кучка талантливых людей, которые превзошли все мои ожидания от этого спектакля. Живут же люди в Москве. Они могут себе позволить ходить на спектакли с актёрами такого масштаба. Мне хочется верить, что эти люди используют свои возможности.
“Элегантность ежика” в первый раз попалась мне на глаза где-то года четыре назад. Данная книга как раз только поселилась у моей подруги в честь дня её рождения. Не уверена, что “Элегантность” была ею прочитана, да и это не суть важно. Но мне очень запомнилось наше с ней ироничное недоумение в силу того, что вроде бы элегантен ежик, а на обложке изображен кот.
И вот недавно я вновь встретилась с данной книгой. Встретилась в танцевальном ирландском клубе (периодически он становится испанским, ибо там также танцуют и танго) – антуражном подвальчике с длинным широким коридором, по бокам которого располагаются барная стойка, уютные кожаные диваны и кресла, полки с книгами… Дабы дорисовать картину – под потолком висят большие, похожие на творение эдак века 19 люстры в окружении широких, слегка отзеркаливающих происходящее, длинных труб. За коридором идет танцевальный зал, но туда, при помощи печатных буковок, уже не пойду, ибо “Элегантность ежика” общалась со мной именно в коридоре.
Уютный диван; клетчатый плед; живая кошка, начинающая вопить, как только её перестают гладить; неживая кошка в очках, обитающая на обложке первой попавшейся книги, снятой с полки…
Читая, фильтруя сквозь себя ядреный мизантропический дух сего произведения, я даже прониклась жизнью жутко нереальной консьержки, скрывающая свою якобы гениально умную и понимающую душу… И столь же гениально умная девочка, додумавшаяся до идеи своего самоубийства, вызвала во мне неподдельный интерес…
Ознакомившись с первыми несколькими главами, ушла танцевать. А после, уже дома, скачав электронного “Ежика”, осознала что такое я читать не могу… Тут нужен дух волшебства и мгновения.
Вновь оказавшись в волшебном подвальчике с живой вопящей кошкой на коленях, посмотрела на книжные полки. Элегантности Ёжика уже там не было…
…
В ту ночь в полудреме меня отчаянно мучил вопрос - “А был ли ёжик?”.
Слева полки, на которых жил "ёжик"
Это одна из немногих книг на моей книжной полке, настоящих книг, бумажных и в твердом переплете. Для меня Сенсей - лекарь души, эту книгу (как и почти все книги Мураками) я воспринимаю как дежавю, сон на грани пробуждения, картины Дали - все бессмысленно когда пытаешься описать сюжет кому-то, но когда читаешь (переживаешь, видишь) сам - грандиозно! Мураками вывел ГГ из колодцев реальных и потусторонних, а вместе с ним и меня в трудный период моей жизни. До сих пор когда у меня что то неладится, я перечитываю его книги. Становиться легче, и выход находиться сам собой.
На днях один человек одолжил эту книгу прочитать, поймала себя на том что завидую, потому что ее можно перечитать, но первый раз, как почти всегда в жизни, самый яркий!
Кстати, всех моих знакомых, кто читал Харуки Мураками, можно поделить (условно) на две категории: либо очень нравиться, либо совершенно не нравиться. Равнодушных нет.
Если у вас богатое воображение, представьте:
Лондон.Утро.Вы спешите по делам.
Стоите на остановке, подъезжает нужный вам автобус. Поднимаетесь по ступенькам, в своих мыслях. Трогаетесь с места. Путь не близкий. Примерно длиною в жизнь.
Салон полный, свободных мест нет.
И тут вы обращаете внимание, что вы- единственная белая женщина на этом рейсе.
Автобус заполнен чернокожими женщинами.Все они говорят. Одновременно. Каждая о своём. И это двухэтажный автобус.
Сотни кусочков чужих жизней.Без заглавных букв и точек (в прямом смысле). Как во время подслушанной беседы.
Вот непьющая вегетарианка, радикально настроенная и немного психопатичная. Произносит спич «о мужском заговоре и патриархальной системе, поощряющей увечья женских гениталий» и т.д Перекрикивает темнокожую лесбиянку, что ещё со школы призналась лучшей подруге, что увлечена своим же полом.
Любовницей непьющей вегетарианки на время станет «пьющая, курящая, распространяющая наркотики радикальная феминистка-лесбиянка»,«плотоядный завсегдатай ночных клубов, продюсер женских пьес, жила в Лондоне». (Последняя, кстати, куда приятнее, чем та, что не курит и питается овощным рагу из бобов,грибов с хлебом из непросеянный муки).
А вот прекрасная девочка, что стала вице-президентом банка (мерзкий начальник клеется до сих пор). Однажды в детстве решила во что бы то ни стало не повторить очевидную судьбу одноклассниц-разбойниц-забияк,не стать матерью- одиночкой. Хоть и после изнасилования это было не легко.
Во многом помогла учительница. Она же «дракониха» и «сраная морда».
Мама девочки вице-п.(проторила дорожку от бунгало до клининговай компании) тоже здесь. Как раз рассказывает свою судьбу. Можно услышать отрывки.
«Дракониха» и её два мужа+подробности интимной жизни в том числе - тут же.
Все на месте?
Подружка одноклассница-разбойница-забияка+ее трое детей от трёх разных мужчин- здесь!здесь!здесь!
Чудесно.
Пройдём на второй этаж..
Кто же тут у нас по списку??
Женщин тут, как погляжу, ещё больше!!!
Порой сбиваешься кто где говорит.
Очень шумно и многоголосно.
Но крайне жизненно.
Читала урывками, тайком, прости господи, на работе. Безответственно, бессовестно, самым наглым образом отвлекалась и снова читала. В любом произведении каждый находит что-то свое, видимо, я это "что-то" отыскала. А иначе как? Хотя... Возможно, не слишком хотелось работать. Абсолютное выпадение из реальности. На тот момент, к моему неудовольствию, имелся вялотекущий конфликт с одной из сотрудниц, но поскольку мне было не до нее, неприятная для меня особа тихо уволилась. Чудеса. А чуть позже ушла я. Вот такая история.
В 1941 моя бабушка была студенткой педучилища. Зимой этого года перестали ходить пассажирские поезда и она с кожей отдирала с ног резиновые боты. Ее первый муж погиб на войне. Наверное она его любила.
Она родила 8 детей, 7-от моего деда.
Дед много пил и, вероятно, погуливал.
Она находила его пьяным в сугробах и тащила домой, спасая от смерти.
У неё была мачеха, хотя мать была жива. И даже как-то приходила наблюдая из далека, как дети купаются. Мачеха запрещала старшим детям называть ее «мамой». Ее младшая сестрёнка умерла от кори.
Собираясь по праздникам нашей большой семьей, мы пытаемся воссоединить крупицы этих знаний. Но они остаются крупицами. Это ниточки, за которые уже нельзя потянуть, потому что бабушки больше нет, как и деда, они унесли истории своих жизней в могилы.
И это запредельно больно.
Почему никто так и не расспросил ее о жизни? Не узнал всех подробностей? 8 детей, 14 внуков, 8 правнуков...
И обрывки НЕ ЧУЖИХ жизней, которые выглядят как хайповые кликабельные заголовки в рекламных макетах блогеров.
Она рассказывала мне что-то, но я была слишком мала, чтобы понять.
Почему вы не спрашивали?
Что мы знаем о чувствах людей, которые нас окружают? О их боли, об их одиночестве, о чем они плачут по ночам, о ГИРЯХ НА СЕРДЦЕ.
Сколько вокруг людей с гирями на сердце? Почему многоэтажки ещё не ушли под землю от тяжести на душах жильцов?
Хочется попросить всех близких написать мне письмо, всех знакомых написать мне хотя бы записку.
На телефон постоянно приходят уведомления с новостного портала: разбился самолёт, пожар в торговом центре, резня, ураган, потоп, смерть знаменитости.
ЖУТКО ГРОМКО И ЗАПРЕДЕЛЬНО БЛИЗКО.
Напоминание себе: говори людям, что ты их любишь. Даже если не уверена в чувствах, если это глупо, если это не к месту, если в ответ смеются или крутят у виска, если тебе кажется, что они этого не заслуживают. Говори.
В сущности, все мы узники, не правда ли?
Вирджиния Вулф
Из окна нашей психиатрической больницы не было видно мира, словно бы его и не существовало, словно в мире случилось что-то страшное, человечество сошло с ума и мир погиб, и все забыли про нас, а те, кто остался, не говорят нам правду о мире, жалея нас.
Во всяком случае, одна грустная девушка в очках часто всматривалась в небо за окном, с той же обречённой надеждой, с какой человек на необитаемом острове пристально, до солнечной боли в глазах, всматривается в синюю даль океана, высматривая корабль.
Когда она видела в небе самолёт, то хлопала в ладоши со слезами на глазах: живы, живы люди! Они спаслись!
И вдруг, садилась за подоконник - лицо, в сложенные горизонтально руки, и рыдала, рассказывая о птице среди океана, ангеле, у которого кончились силы: она верила, что самолёты устают, как птицы, и падают.
Девушка записывала в голубой тетрадке с сиренью и одуванчиковым солнцем с краю, все погибшие самолёты.
А по ночам она полуоткрыв рот, словно ребёнок, заворожённо смотрела как спутник-звезда медленно приближается к звезде в поясе Ориона, или к Сириусу... и вскрикнув, закрывала ладонями лицо: она каждый день и каждую ночь переживала не только конец нашего мира, но и других миров.
Собственно, это же было и с самолётами на большой высоте с белым, словно бы пнистым следом на волнах неба за ними: когда они приближались друг к другу, она тоже закрывала ладонями лицо и плакала.
Так вот, о погибшем мире за нашем окном: за ним была тощая, словно небрежно нарисованная травка, как на картинах Эгона Шиле, куст сирени и бессмысленная в своём ровном жёлтом цвете, как бы смазанного слюною солнца, как на детском рисунке, высокая стена, привставшая на цыпочки к равнодушному небу.
Когда мы собирались в коридоре, нашим любимым занятием было смотреть в окно и представлять себя - птицей, травинкой, облаком, мотыльком.
Когда я был мотыльком, поднялся ветер, и меня, угловато-грубо, бессмысленно швыряло над вскипающей листвою сирени, словно потрёпанный парусник в бурю.
Мотылёк утонул в листве. Я - умер, и со мной не общались мои безумные друзья, игнорировали меня, не видели даже.
Одна девушка легла на пол, и с идиотской улыбкой разметав в стороны руки, блаженно шептала: я - облако, солнечное облако... в меня влетел самолёт. Я беременна самолётом!
И ласково прижимала ладони к животу.
Некий паренёк подходил к ней, робко наклонялся на четвереньках, и приникал ухом к её животу.
Другая девушка, та, что жила в вечном конце света, рыдала, сидя за столиком, упрекая облако на полу: ты всё врёшь, ты это нарочно!!
А я летал по голубому потолку, прозрачно ударяясь о стены и окна, и девушка за столом переставала плакать и улыбалась, глядя на меня: я был душой умершего самолёта.
Та девушка, что лежала на полу, сошла с ума вскоре после рождения сына, узнав об измене мужа в отпуске.
Ей снились странные сны: она была беременна своим мужем, маленьким, но с его опрятной бородкой и умением, даром говорить из утробы.
Уже позже, она ночью раздевалась перед зеркалом, поворачивалась боком и выпячивала живот, гладя его и нежно с ним разговаривая.
А муж ей отвечал, и плакал, жалобным голоском просил его выпустить, словно бы она заперла его в тёмную комнату.
Потом она начинала сердиться и кричать на мужа в своём животе. Ложилась в кровать, выливала на простынку и спящего, обнажённого мужа земляничный тёплый сок, и начинала кричать, рожая мужа; муж в ужасе просыпался и тоже кричал, словно огромный младенец.
А потом ей стало представляться, что она беременна любовницей мужа.
Одно время она очень ласково с ней говорила, желая её изменить, перевоспитать.
Называя её дочкой, она ревновала к ней меньше.
Дочка в ней росла, ходила в детский садик, школу, закончила её с отличием, поступила в институт на филолога, всё также, в ней... и вновь встретилась с мужем, переспав с ним, опять же - в ней.
Некоторое время ей удавалось скрывать от мужа свою болезнь: она вела с ним нормальную половую жизнь.
Но как-то муж проснулся, и услышал чей-то разговор в прихожей, разгневанным шёпотом.
Он встал, вышел в коридор, и замер: его обнажённая жена стояла возле зеркала, выпятив живот, и, нагнувшись, яростно что-то доказывала животу: в правой руке у неё был нож.
Увидев мужа, она успела только прокричать: вот тебе, су..а, получай, получай!
И вонзила себе нож в живот.
Муж бросился к ней и успел перехватить новый удар в живот.
А вообще, она была почти нормальная женщина. Гордилась, что родила мальчика... мужчину.
Говорила это таким тоном, словно бы она впервые родила мужчину - как вид, мол, я сильная, могу рожать мужчин, а мужчины слабаки, они не могут рожать мужчин, хоть и сильный пол.
Иногда, сидя с ней на лавочке, женщина приближалась лицом к моему лицу, и со странной улыбкой, прищуринкой глаз и даже слов, говорила шёпотом ( всё шёпотом: улыбка, глаза, слова.. она вообще жила как-то шёпотом), - если хочешь, я и тебя рожу!
Она была довольно образованная. В моменты просветления, мы говорили с ней о литературе, Анне Каренине..
Не забуду её историю из воспоминаний Лескова.
Жила одна красивая в Саратовском уезде.
Всё как положено в семье: муж, дети, выезды в свет.
Но так уж вышло, что она влюбилась в мужчину моложе её, в студента.
Встречались с ним тайно: сердце расцвело в ней сиренью, лиловой прохладой прислонившись к груди, словно к вечернему окошку.
Она была счастлива. Но её конюх проведал об этом и стал шантажировать самым подлым образом.
Кончилось тем, что он стал требовать от этой несчастной, утончённой женщины - секса, за своё молчание.
После ночи слёз и душевных терзаний, женщина уступила...
Девушка сидела со мной на вечерней скамейке, бессмысленно смотрела куст сирени на ветру, и тихо так, после паузы, сказала с грустной улыбкой: эта женщина сошла в итоге с ума. Она каждый день мылась и рыдала: ей казалось, что от неё пахнет лошадями...
Странное это состояние "просветления" у душевнобольных.
У обычных людей - это сопряжено с вдохновением, с лёгким и сладостно контролируемым сумасшествием: человек покидает границы тела, и на миг сливается с листвой за окном, звёздами, птицами, вымышленными людьми, и реальными..
А "просветление" больного, это обычный мир.. за миг до нежно сошедшего с ума мира поэта.
Или же через миг после вдохновения, когда словно бы запыхавшиеся предметы, деревья, тени и самые законы природы, успевают-таки возвратиться обратно, после своих шаловливых отлучек, и озорно так сидят, чуточку румяные, после бега, и глазками посверкивают друг на друга, улыбаются..
Так в детстве в комнате шум и гам. Мама говорит что-то, идёт разобраться... а ты с сестрой сидите на диване, как ни в чём не бывало, прилежно так, и только растрёпанная косичка сестры и румянец на её щеке ( проказливый блик горячего сердца, взошедшего комнатным солнцем, отразившись в окне, где шёл тот мальчик в земляничной футболке, которого она любила, а ты зло пошутил над этим), говорил о прошедшей здесь буре.
Мы могли собираться на лавочке возле сирени и рассказывать одни и те же истории, но каждый раз, они были мучительно разные.
Просто это зависело от степени "просветления".
Кто-то из нас был "нормальным", а кто-то - по ту сторону жизни, разума, в бытие сюжета.
Запыхавшись сердцем, руками, глазами... они мысленно носились где-то в иных веках, существованиях..
С чем бы это сравнить.... представьте себе разбитое стёклышко в цветах.
Помните как в детстве, вы смотрели сквозь цветные стёклышки на мир, волшебно преобразившийся каким-то 5 и 7 временем года?
А тут разбитое стёклышко в цветах... потянешься к цветку, и порежешься о небо, крылья птиц в облаках.. да и сами птицы летали днём, летом... и вдруг, словно бы разом сходишь с ума, вместе с окружающей тебя природой ( она сходит из сострадания), и попадаешь в карюю лужицу разбитого стекла, в осень и вечер природы.
Например, если мы обсуждали Анну Каренину, то сюжет странно двоился и смешивался с другими книгами.
Анна прыгала под поезд, но словно в фильме "Привидение", проходила сквозь стенки вагона, и оказывалась рядом с Идиотом и Рогожиным.
Анна просто садилась в поезд и уезжала куда-то, а рядом с ней стоял сбежавший из Ясной поляны Толстой, уже заболевший и чуточку бредивший, и странными глазами смотрел на неё.
Словно Коля Красоткин в "Братья Карамазовых", Анна ложилась на рельсы и ждала поезд, дабы испытать "страх и трепет".
Потом поднималась, и, улыбаясь, возвращалась к мужу.
Или ещё проще: Анна садилась на поезд и уезжала куда-то. Толстой нервничал за столом, не понимая что происходит, ссорился с женой, писал что-то с горя, и потом, отчаявшись, уходил из Ясной поляны в поисках Анны.
Один парнишка рассказывал, как у них в деревне был сумасшедший, нашедший где-то книгу греческих мифов и помешавшийся на превращениях женщин - в деревья, и преследующих их Фавнов.
Этот несчастный читал деревьям стихи, шептал что-то нежное, ссорился...даже рубил деревья и хоронил их ночью в лесу, а в моменты обострений, занимался с деревьями обыкновенным сексом.
Выбирал стройные и нежные берёзки, яблоньки... и просто тёрся о них по вечерам, до естественной физиологической разрядки, и грустно замирал, плакал, нежно гладил дерево, смотрел на звёзды и просил у него прощения.
Кто-то даже видел экзистенциальный ужас растерявшегося совёнка высоко на раскачивающемся дереве.
Порой садишь с любимой поздним вечером на лавочке в августе ( она протяжно говорила loveочка..), считаешь падающие звёзды ( кто больше соберёт, словно землянику).
Девушка раскроет вспотевшую ладошку, а она сладко так мерцает: нежная, спелая горсточка звёзд в ладошке..
Поднесёшь её к губам, поцелуешь звёздное небо на ладошке... пропадут целые созвездия.
А потом улыбнёшься, и оближешь кончиком языка улыбающуюся, зардевшуюся ладошку... Беззвёздная ночь подойдёт бесшумно сзади, и закроет глаза руками: а может, глаза просто сами закрылись от наслаждения поцелуя, по привычке.
Романтика... и вдруг, в соседнем дворе, на безветрии, грустно закачалась несчастная яблонька, роняя не менее грустные плоды в траву.
Сидишь, обнимая зардевшуюся любимую, улыбаешься... и вдруг открывается окно и женщина кричит: ты что ж, паразит, с деревом моим делаешь?!
Это было бы забавно, если не знать, что осенью этот сумасшедший повесился на берёзе, перелезши за чей-то забор.
Утром, мальчик вышел во двор.. тень качнулась на него, коснулась, и убежала... мальчик поднял глаза, и закричал не своим голосом.
Полез на дерево, со слезами на глазах дрожащими руками вгрызаясь в узел на верёвке, тянул её на себя, упал в траву, и рыдал, рыдал и бил ручонкой о землю, говоря что-то о брате.
А тень прозрачно замерла над лежащим в траве мальчиком, робко касаясь его, словно желая успокоить, но чувствуя свою вину.
Этот же парнишка, который любил быть травой в наших заоконных играх, ложился на пол, прислонялся к стене, и пальчиками шептал что-то о стену, дуя на пальцы: волнение и рябь травы.
Мучаясь по эту сторону стены от крайней несвободы, он перешёптывался с травой за стеной.
Ему казалось, что дом сумасшедших давно, уже много веков как разрушен: окна выбиты, крыша провалилась.. деревья, солнце и трава ворвавшись в мрачный дом, как врываются люди, освободить своих любимых из неволи... и вот, дом изнутри зарос травой и солнцем, травы и солнце обнялись, нежно обняв скелеты людей.
Все были свободны: и солнце, и травы и люди..
Парнишка любил рассказывать историю о поэте Бальмонте, который во Франции, незадолго до войны, ходил пьяный по улицам ночным, и матом крыл немцев.
Его забрали в сумасшедший дом... Когда к нему пришли друзья, он, тихий и странный, ходил по саду, останавливался, глядя на высокое дерево, и благоговейно показывал на него дрожащим пальцем, шептал: там живёт жёлтый ангел!
Парнишка-трава писал книгу про этого ангела.
И поскольку моменты "просветления" сменялись в нём обострением ( словно бы он входил в лес, и жёлтые лучи солнца ложились на землю и на него, сменяясь тёмными тенями стволов, причём стволы солнечного света - были похожи на симметричные призраки срубленных деревьев), то и теории о "таинственном ангеле" были разными.
То это был совёнок в дупле или ангел, тающий, восковой, на рождественской ёлке.
То тёплый блик солнца на дереве от открытого напротив окна, то ворон Эдгара По, обратившегося в жаворонка Шелли, поющего с неба жёлтой трелью о том, что смерти нет, что никто не умирает, ни звёзды, ни деревья, ни люди, просто они...
Дальше, в книге было написано, но уже чуточку другим почерком, женским, с тем трогательным наклоном, с каким ребёнок наклоняя головку, смотрит куда-то в окно, на замечтавшееся деревце..что жёлтый ангел - это птенец осени, поселившийся на яблоне.
Жёлтый ангел раньше был солнцем, влюблённым в девушку с рыжими волосами, зацелованных солнцем.
Но однажды девушку убили в лесу. Её долго искали.. и солнце сошло с ума, и превратилось в птицу, метавшуюся меж деревьев, выискивая то самое дерево, под которым зарыли его любимую.
Девушка стала деревом, прекрасной Дафной. Её смех, янтарным бисером бликов солнца на стволах деревьев, удалялся в лес, смешиваясь с ним всё прозрачнее и нежней.
А утром, на ветке яблони повесилось солнце, и день так и не наступил.
Жёлтый ангел повесился, а мальчик, смотрящий на мёртвое солнце - сошёл с ума и превратился в траву, в которое упало его сердце.
Да, чуть не забыл. Рассказал о многих в нашем сумасшедшем доме, а о себе - ни слова.
Может, оно и к лучшему, ибо меня уже там нет.
Помню, что часто стоял у окна, прижавшись к нему руками, прижавшись грудью, щекой и губами - к небу, сирени и птицам, словно комнатный, забытый всеми цветок, мучительно искривлённый от тесного соприкосновения с окном, с прозрачно навалившимся на него безумным и немым миром.
Я ощущал окно, как смирительную рубашку своего существования.
Иногда окна летом, в августе, раскрывали, и тогда "рубашка" была блаженно расхристанной, почти как у печального Пьеро.. и небо, и крики птиц и сами тени птиц, с роскошной лёгкостью влетали к нам в окна, и мы были свободны.
Но однажды, спелёнутый в тугую смирительную рубашку прохладного весеннего окна, я освободился, сумев развязать окно и шагнуть в небо.
Я превратился в сизую бабочку Махаон, из семейства парусников.
Нырнув в сирень на ветру, глотнув крылом лиловой прохлады, бабочка поплыла по течению воздуха к стене, привставшей на цыпочки к небу.
Кто-то из вас скажет: и это всё? Тот, кто рассказывал историю - умер? Банально и ни о чём...
А кто же тогда дальше пишет всё это? Художественный приём?
Нет, друзья, он действительно умер. Хотя, в смерть я не верю, как и не верила в неё Вирджиния Вулф, выбравшая смерть, похожую на смерть её любимого поэта Перси Шелли - утонуть.
Я просто с новой страницы продолжаю писать свою книгу о жёлтом ангеле.
Мой почерк наклонился так славно и грустно, как рожь на вечернем ветру.
Острое, в чернила ночи обмокнутое крыло неведомой птицы, кончиком моего пера мечется по живой, свечеревшей строке...
Жаль, вы не видите этого травянистого почерка.
Прочитал я сие произведение впервые, когда мне было лет 18.
То ли причиной послужила неразделённая влюблённость, то ли -надцатая чашка кофе за вечер, но...
Еду я такой в маршрутке, читаю и понимаю, что вот книга как будто пишет мои мысли. Знает что происходит у меня в голове.
И знает о том, что знает. И знает о том, что знает, о том, что знает - и так до бесконечности. Фракталы эти не умещается у меня в мозгу, как под спайсами в 14-ом году. Выскакиваю я из транспорта, бегу в ближайшую подворотню (благо, дело было в центре) и тупо сворачиваюсь там калачиком. И в таком виде совершенно случайно меня находит товарищ, живущий в доме неподалёку.
Тащит к себе домой, приводит в чувство и после этого я не берусь за Пелевина ещё лет пять.
А то, что было спустя пять лет - уже другая история :)
В книге Энга много говорится о японских садах, в частности, о таком приеме, как шаккей, заимствованный пейзаж: «Применяли его четырьмя способами, ...: «энсаку» — отдаленное заимствование, включение гор и холмов в виды сада; «ринсаку» – использование видов, имевшихся у соседа; «фусаки» - заимствование из окружающей местности, и «гёсаки» - отображение облаков, ветра и дождя».
И мне вспомнились многолетние поездки на дачу к одной коллеге нашей небольшой компании со старой работы. Позади её участка нет забора, а к участку примыкает заброшенное совхозное поле. И, сидя на крылечке ее домика, можно вечером любоваться закатами, утром – туманами, а иногда из леса выходят грибники и долго идут, приближаясь, по тропке, а потом проходят мимо через открытый участок, и говорят нам, сидящим у стола на улице за кофе: «Доброе утро!»
Прочитала сегодня в новостях про британку Мэри Хобсон, которая в девяносто лет переводит Пушкина, и узнала ее историю – в пятьдесят шесть лет она, попав в больницу, от скуки стала читать «Войну и мир». Книга ей так понравилась, что захотелось узнать русский язык. В шестьдесят два года она поступила в колледж – и пошло-поехало…
Эта трогательная история сразу напомнила мне Рене, героиню «Элегантности ежика» Мюриель Барбери. Рене пятьдесят четыре года, она работает консьержкой, сидя на работе, любит читать, любимая книга – «Война и мир». Ее завораживают слова:
«…слова, которые Кутузов в «Войне и мире» говорит князю Андрею: «Да, немало упрекали меня, и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient à point à celui qui sait attendre»…»
И ей тоже хочется знать русский: «Я бы много дала, чтобы прочесть этот кусочек по-русски. Особенно мне в нем нравится цезура, размах маятника сначала к «войне», потом к «миру», набегающая и отступающая интонационная волна, как будто прибой выносит на берег и уносит обратно дары моря. Что это: прихоть переводчика, которому захотелось как-то расцветить пресный русский текст: «Меня немало упрекали за войну и за мир» — и нарушить гладкое, без единой запятой, течение фразы тем, в чем мне слышатся морские изыски, но для чего в оригинале нет ни малейшего основания? Или же свойство самого этого прекрасного текста, который я и сейчас не могу читать, не прослезившись от счастья?»
Отрывок из романа Джонатана Франзена "Поправки":
"Швейцар по имени Зороастр выбежал навстречу, чтобы помочь с багажом, и проводил Ламбертов в норовистый местный лифт.
– На днях я столкнулась в банке с твоим старым другом Дином Дриблетом, – сказала Инид. – Всякий раз, как встречаю Дина, он непременно спрашивает про тебя. На него произвело впечатление, что ты теперь пишешь.
– Дин Дриблет – всего-навсего одноклассник, а не друг, – заметил Чип.
– Его жена только что родила четвертого. Я тебе рассказывала, они построили огромный дом, за городом, в Парадайз-Вэлли. Ты насчитал у них восемь спален, да, Ал?
Альфред не мигая уставился на жену. Чип нажал кнопку «закрыть двери».
– В июне мы с отцом были у них на новоселье, – сообщила Инид. – Грандиозно! Они заказали еду из ресторана, целые горы креветок. Горы креветок, прямо в панцирях. В жизни не видела ничего подобного!
– Горы креветок! – фыркнул Чип. Двери лифта наконец закрылись.
– И дом прекрасный, – гнула свое Инид. – По меньшей мере шесть спален, и, похоже, они их все заполнят. Дела у Дина идут невероятно успешно. Сперва он создал компанию по уходу за газонами – когда понял, что похоронный бизнес не для него, ну, ты же знаешь, Дейл Дриблет, его отчим, владеет агентством «Часовня Дриблета», ты же знаешь, а теперь повсюду висят его рекламные щиты, он создал организацию здравоохранения. Я читала в газете, это самая быстрорастущая ОЗ в Сент-Джуде, называется «ДиДиКэр», как и его компания по уходу за газонами, и тоже рекламируется на щитах. Он настоящий предприниматель, вот что я тебе скажу.
– Ме-е-едленный лифт, – протянул Альфред.
– Дом довоенный, – напряженным голосом пояснил Чип. – Чрезвычайно престижный.
– Знаешь, что он собирается подарить матери на день рождения? Для нее это будет сюрприз, но тебе-то можно рассказать. Он везет ее в Париж, на восемь дней. Два билета первого класса, восемь суток в «Ритце»! Такой вот Дин человек, для него семья – всё. Представляешь? Сделать матери такой подарок! Ал, ты ведь говорил, что один только дом наверняка обошелся им в миллион долларов? Ал?!"
Инид и Альфред - родители, Чип - их великовозрастный сын, Дин - одноклассник сына.
Наверняка всем приходилось сталкиваться с подобными рассуждениями, когда, упоминая успехи одних, родители (супруги, возлюбленные) намекают на неудачи других.
Но интересно, почему вообще принято сравнивать жизни одногодок? Будто окончание школы или достижение какого-то возраста это стартовая черта, к которой подходят абсолютно одинаковые люди. У них идентично всё: уровень интеллекта, здоровье, положение в обществе, финансовый статус, стремления. Поэтому можно беспристрастно следить за их успехами. Тех, кто к сорока годам построил шикарный особняк и завел четверых детей, мы объявим состоявшимися людьми, а тех, кому это не удалось, справедливо запишем в неудачники. Всё просто и беспристрастно.
Но жизнь ведь не такая. Все начинают гонку за успехом с разных стартовых позиций, а кто-то просто не хочет участвовать в забеге. Но отчего-то мерка успеха для всех одинакова. Ерунда какая-то получается, если задуматься.
Мало падающих со всех сторон плохих известий, так ещё и пришла она - зима. Ноябрь только начался, а кому-то уже приходится вовсю орудовать по машине щёткой для чистки снега рано утречком, когда всё вокруг состоит из оттенков серого, а под ногами лежит ненавистная белоснежная снеговая масса.
И истории и рецензии подобных книг в изобилии полнятся рассказами, как, благодаря этой книге люди справились с депрессией, поняли как они ошибались, как их затуманенный тоской взор открылся навстречу новой осмысленной жизни. Я же, наоборот, всё больше укореняюсь в своем коконе отчаяния и нежелания говорить с кем-либо, кроме персонажей читаемых книг.
Читала и смотрела на кружащие за окном снежинки, тогда как герои книги пили чай со вкусняшками. Они боролись со своими страхами и проблемами, принимали себя и других такими, какие они есть, а я лежала, обнимая одной рукой плюшевого мишку, а в другой держа телефон и думала о том, что ни черта мне не помогает пример других людей. Знаю, что не стоит замыкаться, знаю, что я часто обижаю близких, но ничего не могу с собой поделать. А теперь, после нелепой смерти Рене после того, как она наконец открылась, я ещё больше уверена в том, что хочу замкнуться в своём мирке и не высовываться.
Мы встретились с этой книгой по чистой случайности: имя брисбенского журналиста и писателя Трента Далтона было мне незнакомо, хоть я и живу всего в паре тысяч километров от него. Роман попался мне на одном из книжных сайтов, в подборке «Странные названия». Я стала читать аннотацию и с изумлением поняла, что многие детали там совпадают с теми, что я придумала для своего романа «А любви не меняли», дописанного двумя годами ранее. И у меня, и у Далтона герои-подростки носят имя Илай и растут в предместьях больших австралийских городов, окруженные наркоманами, алкоголиками и еще более опасными соседями. Я поняла, что обязательно должна прочесть эту книгу. К своему потрясению, я обнаружила там еще больше совпадений, а финалы и вовсе рифмуются с пугающей точностью. Я говорю сейчас о деталях – по сюжету обе книги все-таки разные, и, несмотря на повествование от первого лица, у них совершенно разные интонации. Но есть кое-что более важное, что их объединяет. Это светлые и жизнеутверждающие истории о том, как любовь побеждает всё, пробиваясь сквозь бетонные плиты подобно упрямому ростку. Это книги о том, что каким бы неблагоприятным ни был твой жизненный старт, всегда есть шанс вырулить на правильную дорогу.
A Strangeness in My Mind я читала долго. О нет. Не так. ДОЛГО. Памук писал этот роман шесть лет и это ощущается. Это работа. В ней чувствуется research, лучшие его - Памука - усилия, время. Это настоящий массив.
Я читала с перерывами 10 месяцев. Granted, посередине случился, как пишут на просторах ЛЛ, жуткий "нечитун" и я вообще не брала в руки книги, и её - отложила. Но начала я читать в феврале 2017 года, вскоре после того как узнала, что любимый писатель приезжает в Москву в конце этого же месяца. Конечно, я была еще совсем на первой половине странных мыслей , когда увесистый том лежал у меня на коленях, а я сама - сидела на встрече с писателем в РГБ. И, еще не успев погрузиться полноценно в повествование, я слушала Памука, слушала жадно и ловила все его - странные мысли. На самом деле он рассказывал потрясающие вещи о своём писательском и преподавательском деле, о студентах, о чтении, работе над собой и книгами, о своих персонажах и - обязательно - любимых авторах.
Я помню его слова, когда он рассуждал о счастье и вспомнил Мевлюта. Слова, которые именно что тогда показались мне очень странными. Что внутренне, что в озвученной реальности, я бы никогда не решилась спорить с писателем, поэтому всё, что мне оставалось, - это замирать от удивления и недоумения. Он сказал, что Мевлют никогда не имел завышенных или вообще особых ожиданий от жизни, высоких, конкретных, и хотя он и был беден и жил крайне простой жизнью, - он был счастливым человеком. Именно потому что не ждал слишком многого. Я опустила взгляд на книгу и задумалась. Со всем пылом не забытого в юношестве максимализма я говорила сама себе - разве он счастлив, Мевлют? Разве можно быть счастливым в таких обстоятельствах со всем, что выпало ему?
Прошло десять месяцев, а я всё еще помню встречу с Памуком в Москве и его слова о счастье. Мевлют, как много позже я для себя решила, и правда был счастлив. В любви, в поисках, в ежедневных заботах. Но более всего - в своем собственном мире. Потому что никогда не переставал быть верным своей природе и оттого - никогда не страдал от самой болезненной формы обмана. Обмана самого себя.
Now he knew what it was that he wanted to tell Istanbul and write on its walls. It was both public and private view; it was what his heart intended as much as what his words had always meant to say. He said it to himself:
"I have loved Rayiha more than anything in this world."
Данную книгу я прочитала зимой 2013 года, как только она попала в мои руки, сердце облилось счастьем, т.к давно грезила ее заполучить. "Жутко громко и запредельно близко" одна из немногих книг, читая которую, я обливалась слезами, я не могла таить свои эмоции, впечатление книга производит колоссальное. Сама по себе она необычная: построением сюжета, мыслями мальчика 9 лет, которые совершенно не соответствуют возрасту, да и само оформление книги очень впечатляет. Это та книга, последующие действия которой просто не предугадать. Она попала в мой маленький списочек любимых книг.
