Колымские рассказы

Шаламов, будто бы, напрочь лишен саморефлексии. Он ведь и правда был троцкист, и лагерный мир, в котором он оказался, и был тем прекрасным будущим, за которое он боролся*, и то, что карта истории легла так, что это не он пытал сталинистов, а наоборот, - для него самого должно было восприниматься как случайный поворот судьбы не в его пользу. Но нет. ”А нас-то за що?” Видимо, это и есть та самая “энергия заблуждения”. Нигде ни на миллиметр не отходит он от восприятия себя как невинной жертвы. Возможно, именно эта слепота помогла ему “сидеть в тюрьме”. Не задается он и вопросом, что же это за имманентный признак дал ему это качество, которое ометил Андреев, – эсер, коорый в борьбе стремился обрести право бросить в мясорубку вековую культуру и соперников в борьбе за это право – то есть, и…

Ужасная книга. Ужасная. Это единственное слово, которое может ее описать. Смесь неприятных чувств – вот, что остается после нее: хочется вымыться и обожраться, не жить в этой стране, не жить совсем – и все-таки жить. Это наша версия ремарковской «Искры жизни», но еще более безнадежная. «Жизнь отвратительна!» – главный урок «Колымских рассказов».

Тут могут встрять защитники «нравственного искусства»: «Как же так, литература должна учить хорошему!» А вот «Колымские рассказы» ничему не учат. Это сгусток боли, он вне человеческой морали. Варлам Шаламов максимально жесток, более того – писатели утешительные вызывают у него неприятие. Скажем, он не выносит «Записки из Мертвого дома» Достоевского – за «облегченное описание» мест заключения. Не выносит «Отверженных» Гюго – за романтизацию…

Каторжная проза -- это особый вид литературы, рассматривающий человеческий мир с совершенно чуждой для обывателя стороны. В ней описывается абсолютно иное существование, которое по своей небывалости может показаться инопланетным. Шаламов в своих "Колымских рассказах" приотворяет завесу тайны с тех вещей, которые, как кажется, лучше не знать. С первых же страниц на читателя опрокидываются бесконечные сонмы людских страданий, таких бессмысленных, почти нечеловеческих страданий. Читая и осознавая всю убогую реальность написанного, ты не веришь, что человек способен сотворить подобное.

Мысленно примеряя на себя жизнь каторжника, я ощущал почти физически давящий на меня дискомфорт. Жизнь в промозглом и тесном бараке, из которого тебя ударом приклада выгоняют на пятидесятиградусный мороз.…

Сгусток боли, холода и нечеловеческих страданий

Это не та книга, о которой хочется рассказывать, которую хочется обсуждать. О ней хочется молчать, тихо, в уголке, накрывшись тёплым одеялом. Очерки - воспоминания, где нет ни одного лишнего слова. Когда подогретый снег — это уже чай, когда крошки хлеба — это уже лакомство. Жутко представить, через что прошли люди, попавшие в лагеря. Как выживали люди под гнетом непосильного труда, голода, холода, страха? Как переживали все это их близкие - матери, жены, дети? Как такое вообще возможно пережить?

Нужно время, чтобы переосмыслить, свалившиеся на меня эмоции. Когда просто физически ощущаешь, как холод пронизывает от головы до пят, постоянный, не проходящий.

"Тонко визжала метель, мелкий сухой снег бил по щекам, как песок".

Беспрсветный ужас и…

Как образованного, уверенного в себе человека превратить в животное, убить в нем самое человеческое — достоинство, честь, любовь к жизни, оставив толь самые низменные инстинкты?

На что готов пойти человек, чтобы утолить голод? Снять нательное белье с уже захороненного товарища, чтобы утром обменять его на хлеб и табак… Или же «играть», как куклой-марионеткой умершим соседом, чтобы при раздаче получать хлеб на мертвеца, как на живого…

Как справиться с непосильной каторжной работой, от которой валишься с ног? Шестнадцатичасовой рабочий день — труд, который становится пыткой, медленно забирающий жизнь.

Как согреться, когда мороз пронизывает всё тело до костей (и это не метафора) в сомнительно теплых бараках, где за ночь волосы примерзают к подушке?

Каждый рассказ, извлеченный из памяти, как…

Книга пугающая. Я далеко не самый легко впечатлительный  читатель, но мне было тяжело читать «Колымские рассказы», приходилось откладывать книгу на несколько дней, чтобы как-то отойти от прочитанного. Все, что нужно знать о книге, автор очень точно выразил в предисловии - ничему этот опыт не учит и никого он не делает лучше, это адская государственная машина, молох, уничтожающий человеческие судьбы. Самое страшное, что никто не в безопасности в таком государстве, сегодня ты в партии, завтра - на каторге, сегодня твой срок - 5 лет, завтра - уже  все 10 и хорошо если не расстрел. Все что мы, как поколение, не заставшее этого ада, можем делать это быть человечнее и стараться строить мир, в котором не будет такого равнодушного и уничижительного отношения к человеческой жизни.

оборотная сторона жизни. да, тяжелое наследие, но понимания без осознания этой стороны не получится. человек становится почти просто оболочкой, движимый одним желанием - жить, все эмоции и чувства приглушены, притуплены, и на этом фоне настоящие чувства, цели, вдохновение, мораль, долг и даже труд становятся ярче к пониманию считаю, каждому надо ознакомиться

Я под глубоким впечатлением от прочитанного, пытаюсь его осмыслить, отрефлексировать.

Колымские рассказы — это прежде всего художественное исследование, а не летопись и передача фактов, хотя фактура там довольно точная. Я читал факты об ужасах ГУЛАГа, но в сухом изложении факты и статистика не пробирают так эмоционально, не оставляют глубокий след в душе.

Как рассказать о том, что невозможно понять, не пережив это? Это творческий вызов, с которым Шаламов очень хорошо справляется. Холодный тон, очень мало художественных метафор и одна-две яркие детали, вкраплённые в рассказ. Краткость, ёмкость, максимальная концентрация смысла в тексте, но без упрощения языка.

Восхищает эпическое спокойствие, с которым он пишет Шаламов. Спокойный голос автора — в нём нет надрыва, нет крика. Он выше всего о…

Чтобы вернуть человека в первобытное состояние, не нужны миллионы лет эволюции, достаточно поместить его в условия, где он почувствует себя животным. Именно такие мысли приходят в голову, когда читаешь Колымские рассказы. Причём в рассказах человеческий облик теряют все, не только заключенные, но и сотрудники исправительной системы. И, конечно, такая система не может исправить. В лучшем случае, она сломает, покалечит, в худшем – убьет.

Иногда я слышу: «раньше был порядок». Обычно это говорят люди, сами не заставшие этого «раньше». Или люди, которые хотят, чтобы старый «порядок» навели в отношении других – наказали, посадили других, но никак не тех, кто об этом говорит. Пресловутый порядок в 30-е годы косил кроме уголовников, ещё и политических. А ими могли стать кто угодно: рабочие,…

Шаламова всегда вспоминают вместе с автором "Архипелага". Оба сидели, но Солженицын в местах несравненно более мягких, чем потерявший здоровье (в первую очередь – зубы) Варлам Шаламов. Колыма – место ужасающее. Это не шарашка для инженеров, которая на фоне Колымы – пятизвёздочный отель с блэк-джеком и куртизанками.
Да и в оценках своего тюремного опыта Шаламов и Солженицын расходились. Как раз-таки из-за различных условий содержания. Если Александр Исаевич считал тюрьму «очищающей душу», был ей даже благодарен за своё становление как художника, то Шаламов называл тюремный опыт уничтожающим душу, убивающим нутро и унижающим человеческое достоинство. Пытки. Суровые условия содержания. Голод, недоедание. Отсутствие каких-либо витаминов в «еде» и, как следствие, выпадающие зубы, волосы,…