Рецензии — стр. 6

Роман Филиппа Майера слегка напомнил мне рассказ "Серая дрянь", авторства Кинга. Не сюжетом, конечно, но общей атмосферой. У Кинга серая дрянь - это какое-то неуловимое нечто; чертовщина, которая заводится там, где пустота. Или, говоря языком ЕГЭ-шных сочинений, где нет "нравственного и духовного развития". В общем, в застойном состоянии болота и разложения. У Майера роль серой дряни играет ржавчина, которая заполонила место действия романа, захолустный городок в Пенсильвании. Повествование разворачивается на двух уровнях: на фоне места действия в целом: природа, сам город, общество - всё приходит в запустение; и во внутреннем мире главных героев. Это, на мой взгляд, очень выгодный приём, так как подобным образом личные драмы персонажей, которые с другого ракурса могут показаться совсем мелочными, выглядят на фоне угнетающих пейзажей более величественно.
"Американская ржавчина" - это роман, в котором никого не жаль, никому не сопереживаешь. Скорее, испытываешь исследовательский интерес, наблюдая, как мыши бегают в лабиринте. Мне кажется, для того, чтобы читатель ни к кому особо не привязывался, Майер в каждой главе рассуждает от лица одного из ключевых персонажей, а их довольно много. Таким образом, ситуация видится с разных сторон, и то, что с позиции одного персонажа могло бы показаться настоящей подлостью, в глазах другого предстаёт как единственный верный выход. Да, менять фокус зрения в каждой главе - отличное композиционное решение, в противном случае роман мог бы превратиться в бесконечную ментальную жвачку главного героя. А так он потрясающе держит в напряжении, вплоть до самых последних страниц, приводя в итоге к действительно интересному и неординарному финалу.
Никто из героев мне не понравился, кроме, разве что, Айзека Инглиша в чём-то, да и он оставляет несколько гаденькое ощущение. Есть в нём что-то неуловимо скользкое и нечистоплотное. Показалось, что, изображая этого персонажа, Майер вдохновлялся образом Оскара Мацерата из "Жестяного барабана" Грасса (тем более в романе есть отсылка к этому произведению): персонаж-"Малыш" с более чем нестандартным мышлением, одновременно развитый не по годам, но в то же время глубоко инфантильный. Остальные персонажи особого интереса не вызвали, но наблюдать за тем, как же развернётся вся эта история, было всё равно увлекательно. Поразмыслив, что же не так с персонажами романа, я пришла к выводу, что все они, во-первых, зависимы (каждый мог бы поступить как-то иначе, изменить свою жизнь, но... и за этим "но" кроются совершенно разные обстоятельства), во-вторых, безнадёжно подавлены обстоятельствами как своего взросления, так и нынешней жизни. События и фон, на котором они разворачиваются, похож на закольцованное время и место, временную петлю. И как бы далеко ты не ушёл оттуда - всё равно вернёшься обратно. Кажется, что чтобы разорвать этот замкнутый круг, с необходимостью должно случиться что-то экстраординарное, и случается нелепое убийство, которое приводит к череде определённых событий, как вовне, так и внутри персонажей. Это должно было случиться, чтобы произошли необходимые изменения. И на протяжении этого огромного романа с нетерпением ждёшь развязки, чтобы узнать, окончательно ли персонажи погрязнут в ржавчине своего захолустья, или трагические события станут началом новой, более счастливой и сознательной жизни?

Я знаю , как на мед садятся, мухи,
Я знаю Смерть, что рыщет, все губя,
Я знаю книги, истины и слухи,
Я знаю все, но только не себя…
Франсуа Вийон

Я не могу перестать думать об этой книге, хотя прочитала ее месяц назад. Рассказывается там о том, можно ли ценой одной жизни пытаться продлить другую жизнь. Общество спасает больных людей, заменив у них пораженный орган здоровым. Но этот здоровый орган они забирают у живого человека-клона, достигшего совершеннолетия. Забирают раз, другой, третий… Если ему повезет, и он все еще жив, то и в четвертый. А потом – ВСЕ. Ради сохранения собственной жизни, или спасения близких, люди жертвуют людьми-клонами, как расходным материалом, бинтом или йодом, например. То ли очень наивные, то ли равнодушные и жестокие, люди не хотят понимать значение этого ужаса.

Как бы ни было людям совестно из за вас, главное, о чем они думали, – чтобы их дети, супруги, родители, друзья не умирали от рака, заболеваний двигательных нейронов, сердечных заболеваний. Поэтому вас постарались упрятать подальше, и люди долго делали все возможное, чтобы поменьше о вас думать.
А если все таки думали, то пытались убедить себя, что вы не такие, как мы. Что вы не люди, а раз так, ваша судьба не слишком важна.

Люди придумали как выглядеть в своих глазах этакими невинными овечками. Убедили себя, что у людей-клонов нет души! Значит они и не люди вовсе. Самый простой способ скрыть свои уродливые поступки – просто закрыть глаза и взять на себя право распоряжаться чужими жизнями. Единицы верили, что душа есть у них есть, а доказать это думали с помощью творческих работ несчастных детей-клонов.

Мы потому забирали ваши работы, что они, как мы надеялись, должны были выявить ваши души. Или, точнее говоря, доказать, что у вас есть души

Почему люди считают, что могут судить о наличии души у кого-либо? Почему вообще кто-то должен доказывать нам, ЧТО У НЕГО ЕСТЬ ДУША? Мы свою-то душу не знаем, не можем поручиться за себя в трудной ситуации. Мы! Ничего! Абсолютно! Не знаем! О душе! О жизни! О смерти! Мы только чувствуем…
Трудно даже перечислить все, что меня поразило в этой книге. Наверное , еще будничное СМИРЕНИЕ с каким дети-клоны принимают свою судьбу, судьбу принесенных в жертву. Ни о какой борьбе они даже не мыслят, никто даже не мечтает избежать смерти. Максимум на что надеются, это только получить отсрочку. Так безропотно в фашистских лагерях шли в газовые камеры дети, сжимая в руках свои жалкие пожитки…
Эта история рассказана через воспоминания девушки-клона Кэти, важные факты очень медленно открываются во время чтения. Но вот с самого начала ясно, что люди-клоны испытывают то же, что и обычные люди, они тоже любят!
Пишу сейчас эту рецензию, а на душе у меня холод. Мрачный ужас этой книги навсегда поставил оковы на мое сердце…

Человек жив, пока у него бьется сердце. У нас Душа не в голове, она находится в сердце. Есть сердце, значит есть и Душа

Хотел немного иначе начать рецензию, но стёр написанное.
Скажу лишь, что лично к моему огромному сожалению, и до книг добралось то, из-за чего я перестал смотреть. фильмы Надеюсь, что не перестану читать книги.
Мне книга понравилась и даже очень.
Сюжет. Бисексуальная девушка влюбляется в женатого мужчину.
Что мне понравилось. Практически всё!
Сам сюжет с первой до последней страницы ни разу не провисал и не становился скучным, не смотря на то, что никого не убили и не велось расследования, НЛО не нападали на нашу Планету.
История здесь стара, как Мир - отношения!
Взрослые и молодые, женатые и холостые, измены, верность и как к этому всему относиться. Уверен, что почти каждый выбирает для себя сам, но зачастую, кто звучит более убедительнее, те оправдания своих действий и выбирают.
Эмоции, которые книга вызвала и заставила мои серые клетки двигаться, тоже понравились.
Герои, их жизнь и поведение самые, что ни на есть настоящие.
Несколько взглядов на одно и то же событие, а не однобокое мнение самого автора, чем зачастую грешат другие авторы, наделяя всех своих персонажей схожими мировоззрениями.
Был юмор и переживания, была страсть и рассуждения, письма и интимные встречи.
Стиль автора мне оказался близок и я даже рад, что однажды не глядя купил Салли Руни - Нормальные люди которая стоит на полке и ждёт своей очереди.
Гармоничная книга и такую не стыдно на свой вкус советовать, если кто хочет оказаться в гуще любовных историй полных разборок, обид, сплетен, но достоинства книги это ни в коем случае не умаляет.
Спросите, почему тогда не 10 или (5 по пятибальной шкале?) Всё просто - мои эмоции.
Чувствую на себе, что окно Овертона работает на полную катушку.
Главное, пожалуйста, пусть они не трогают детей, а взрослые сами в себе и между собой разберутся, кем быть и с кем спать.
У меня всё. Спасибо за внимание!

Эта книга, заключающая в себе немало загадок и полунамёков, заставляет задуматься над тем, всё ли в порядке в современном обществе.
Кадзуо Исигуро рисует мир недалёкого будущего или симулякр нашего мира, где людей разделяет возможность генных усовершенствований, а лучшими друзьями для привилегированных детей становятся роботы. В результате между «усовершенствованными» индивидами и всеми остальными начинает расползаться пропасть. Но, как мы вскоре убедимся, всё имеет свою цену, и цена эта может оказаться непомерной.

Одним из таких искусственных друзей становится Клара - успешная модель, наделённая уникальными способностями. Она невероятно наблюдательна, подмечает даже самые незначительные детали и эмоции. Клара умеет копировать манеры людей с удивительной точностью. За эти качества её и выбрали в качестве ИП (искусственной подруги) для девочки-подростка Джози. Клара и Джози быстро поладили. Мама Джози не ошиблась с выбором ИП.

Впрочем, каждого робота отличает какая-нибудь черта, присущая только ему или ей. Прогресс в области искусственного интеллекта позволяет создавать искусственных друзей, которые почти как люди. Почти?
Робот Клара кажется человечнее и добрее многих людей, с которыми её свела жизнь.
Она бескорыстно хочет помочь порученной её заботам девочке, а не решить собственные проблемы.

Попав в дом к Джози, Клара вскоре понимает, что девочка тяжело больна. Старшая сестра Джози умерла от болезни, очевидно ставшей следствием произведённых над ней генных модификаций.
Джози тоже прошла процедуру «улучшения» или форсирования. Её родители - люди ответственные и обеспеченные - желают ей только добра. Разве задача хорошего родителя не в том, чтобы дать своему ребёнку больше, чем ему или ей когда-то дали собственные родители?
В мире, в котором Джози предстоит жить, нет другого способа добиться успеха. Без помощи генных манипуляций Джози останется аутсайдером в высококонкурентном социуме.
Очевидна критика автором тёмной стороны современного общественного порядка.
От людей требуется всё больше усилий, чтобы не отстать от жизни и соответствовать придуманной, а нередко и надуманной, планке успеха. Ради этого можно даже рискнуть здоровьем ребёнка. Можно даже пойти на этот риск повторно.
Возможности образования даже для талантливых детей, если они не «улучшены», крайне ограничены.
А ведь достаточно только захотеть и не будет ничего невозможного? Разве не это повторяли много лет разные инфлюэнсеры и авторы мотивационных книг?
Воздух во вселенной Исигуро пропитан безысходностью. Словно предчувствие того, что старания героев в итоге кончатся неудачей или окажутся бессмысленными.

Наверняка решение «улучшить» Джози далось дорогой ценой её родителям и было принято под грузом социальных установок. И всё же выбор у них был, что доказывает семья, живущая по соседству.
Перед родителями девочки встаёт вопрос, которым, вероятно, задавались и другие члены этого нового дивного мира. Насколько их дети уникальны? Можно ли полностью воссоздать всё, что составляет их сущность? Манеру говорить, улыбку, поворот головы, все те химические процессы, которые отвечают за реакции на внешние факторы и формируют внутренний мир.
Способен ли кто-то, внешне почти неотличимый от Джози, заменить дочку для мамы?
Или же есть какой-то компонент личности, какой-то элемент, который, как ни старайся, нельзя обнаружить и зафиксировать? А без этого вся конструкция рушится.
А может, особенными наших близких делает не что-то в них, а что-то в нас?

– Мистер Капальди считал, что в Джози нет ничего совсем особенного – того, что не продолжается. Он сказал Маме, что искал, искал и ничего такого не нашел. Но я сейчас думаю, что он искал не там, где надо. Что-то совсем особенное, но не внутри Джози. Оно было внутри тех, кто любил ее.

В мире, с которым Клара постепенно знакомится, люди проводят колоссальное количество времени за своими дощечками.
Привилегированные дети учатся через дощечки и социализируются строго по плану.
Однако, по всей вероятности, это лишь вершина айсберга. Мы почти ничего не знаем о бытии простых людей, тех, у кого нет возможности приобрести ИП для своих детей или жить в экологически благоприятных районах.
Создаётся впечатление атомизированного и недружественного мира, где, даже при благоприятных стартовых возможностях, надо отстаивать место под Солнцем.
Солнце, которое настолько влиятельно, что даже вошло в заголовок…
Клара верит в его силу. Если могущественное светило, дающее энергию, пожелает, то оно поможет Джози. Нужно постараться его умилостивить.
Клара трогательна в своём упорстве и в своей вере, такой, казалось, необычной для рационального искусственного интеллекта.

Нужно отдельно остановиться на загадках, которые я упомянула вначале. В первую очередь, несколько скомканный финал, который можно трактовать двояко.

Мы видим всё глазами Клары. Но её не всегда можно считать надёжной рассказчицей, особенно после одного случая.

Я слушала аудиокнигу в хорошей начитке. Уверена, что обратила внимание далеко не на все подводные камни и ключики к покрытым слоем тишины событиям.

Роман - неспешный, написан в приглушённых тонах. В нём нет громких звуков или кричащих эмоций. Повествование слегка напоминает викторианский роман в декорациях современной антиутопии.
Отсутствие громких эмоций - это в целом плюс, но для меня стиль письма Исигуро, убеждаюсь в этом во второй раз, слишком медлительный. Часть диалогов между персонажами казалась неестественной. К тому же эта история оставила у меня тревожное послевкусие. Ставлю высокую оценку за авторскую задумку и ценную возможность поразмышлять. Эмоционально книга для меня на «тройку».

Подводя итог, это заслуживающий внимания роман c неоднозначным финалом, поднимающий важные социальные вопросы.

Если я не ошибаюсь, "Искупление" я начинала читать раза три. И каждый раз меня хватало страниц на тридцать, а книга заново отправлялась в гипотетический "ну кто же начинает читать в среду/в шесть вечера/в международный День рыбака/когда носки не поглажены/хомячок не причёсан и т.д. Вот с понедельника и начну!" Но безжалостный и беспощадный игровой рандом недвусмысленно дал понять, что никуда от Макьюэна мне не деться.

Роман, безусловно, очень хорош, я бы назвала его интеллектуально-стильным. Автор разбил его на три части. Первая часть, завязка, мне была наиболее литературно близка, и читалась с бòльшим интересом, чем вторая и третья части. Предвоенная Англия, богатый особняк, экзальтированное семейство со странностями – автор великолепно выписал атмосферу, царящую в первой части. Читая, мы осознаём, что повествование ведёт нас к чему-то, вероятно, не слишком приятному, которое вот-вот перевернёт всё с ног на голову. И вот не прошло и полгода, точнее полкниги, как ужасное событие потрясло до основания семейный фундамент Толлесов-Куинси и перевело их жизненные стрелки на альтернативные пути. Невольной свидетельницей события оказалась тринадцатилетняя Брайони Толлес, неуёмная фантазия и богатое воображение которой дали неверную интерпретацию происходящему и доставили незаслуженные страдания не только ей, но и её сестре Сесилии и возлюбленному Сесилии, Робби Тернеру. Но к сожалению, есть поступки и ошибки, которые невозможно простить и невозможно искупить, пусть даже на это будет положена целая жизнь.

Во второй части будет много войны, военных переживаний и военно-полевых наблюдений. Это как раз то, что я не люблю. И на фоне военного бесчинства мы продолжаем наблюдать за тем, как складываются жизненные обстоятельства наших героев, что меняется в их мировоззрении, а что остаётся величиной неизменной. Несмотря на тюремные и военные тяготы, постигшие Роби, он остаётся верен своим принципам и своей любви длиною в жизнь. И что удивительно, казавшаяся такой ветреной и неуверенной в себе, Сесилия тоже выпестовала свой характер; и также осталась верна своей первой любви, несмотря на военную неустроенность, долгую разлуку и редкие встречи. Сама же Брайони перестала быть избалованной девочкой и начала воспринимать жизнь с позиции очнувшегося от сна реалиста.

А в третьей части Брайони уже семьдесят лет, и она возвращается в дом детства, который заботами родственников превратили в престижный отель. Наступает кульминация и воссоединение семьи. Но было ли искупление? Для многих финал остался неоднозначным.

«Камин-аут» Дмитрия Глуховского как автора психологического триллера, а не фантаста, пожалуй, одно из главных событий русского литературного сезона. Недооцененный критиками жанр фантастики (хуже приходится разве что детективам) неумолимо воплощается в нашей повседневности. Ничего удивительного, что писатель-фантаст дает нам психологический триллер. Он на своей территории. Он играет по законам своего родного жанра. Еще каких-то 30 лет назад этот сюжет был бы полным вымыслом, сейчас это уже реальность. По нашим гаджетам нас можно просканировать, как по штрих-коду. Об этом и речь. И еще о совести. О том, как у некоторых людей она отсыхает с самого детства, умело купированная родителями.

Илья Горюнов (фамилия уже как клеймо) - простой парень из Лобни, сын учительницы, безотцовщина - видел свою жизнь четко и ясно: школа, экзамены, институт, московская юность в съемной на троих квартире, сессии и целая жизнь впереди. Он и подумать не мог, что эти планы, как тонкий ледок, хрустнут и смешаются с грязью под полицейскими берцами, а лекции ему будут читать блатные в бараках Соликамска. Страшные и горькие университеты длиною в 7 лет. Все эти годы Пётр Сука Хазин, который раздавил Илью, как букашку, наливался свободой, объедался ей, транжирил и отрыгивал. И карьера у него, и машины, и хата с шестом для стриптиза, и женщины, и любовь. И новый айфон - точный слепок с Сучьей жизни, пульт её управления, джойстик от Пети, к которому Илья получил доступ на несколько дней. Нажимай на кнопки и попробуй отыграть у судьбы всё, что она тебе задолжала. Илья идёт ва-банк.

Надо признать, что у меня зависимость. Зависимость от книг, которые закручивают нервы в тугой узел. И, как любая зависимость, эта со временем требует увеличение дозы. Более спокойные сюжеты воспринимаются, как блеклые и безвкусные. Я даже знаю, с чего это все началось. Примерно 7 лет назад, еще до того, как Лайвлиб прикипел к кончикам моих пальцев, я прочитала «Ледяную принцессу» Лэкберг, а потом был «Снеговик» Несбё. Я и не заметила, как подсела на чернуху. За эти годы я выделила для себя несколько видов тлена. Есть и такие, которые я не употребляю: война, дети, инвалиды, животные. Я всё больше по бытовухе и психованным. Новая книга Глуховского, эпиграфом к которой может быть «Ад пуст, все черти здесь» - абсолютно мой формат, чистейший товар высокого качества. И обвинения читателями Дмитрия в излишней депрессухи вполне ожидаемы, с непривычки у человека тут может и передоз случиться.

П.С. Обратили внимание на последнюю фразу романа? Я, может, уже была в край обдолбана «Текстом», но у меня было ощущение, что написана она резко, наотмашь, как кровавую юшку с лица стереть.

Нынче, также как вовеки,
Утешение одно:
Наши дети будут в Мекке,
Если нам не суждено.

(с) Саша Черный

P.P.S. Спорить бы с лингвистами не стал, пусть они этим занимаются сами с собой, но истинное название произведения "Смирение".

Странное время у нас наступило. Куда ни глянь, везде тревога, взбудораженность и, как говорят финансисты, «повышенная волатильность». Информационное поле вокруг нас стало настолько неэстетичным и запачканным, что лишний раз уж не знаешь, как узнать результаты игровой недели в NFL, не подвергнув себя пытке ОН ПАДАЕТ РУБЛЬ ПАДАЕТ МЫ ВСЕ УМРЕМ.

Возможно и отчасти, в этом есть некий смысл, ведь такова человеческая природа - никто уже не слушал музыку на тонущем Титанике. Но музыканты играли, даже когда промокли щиколотки. Стоит Вам открыть "Щегла" и у вас появится свой личный оркестр с Титаника. Именно поэтому так сложно "Щегла" закрыть. Это означает вернуться обратно, в эту глупую суету с её волатильностью.

Нужно было написать книгу в два раза больше.

И еще. 2023 год. Обводите в кружочек.

Ваш CoffeeT

Вот мои мысли, которые у меня возникли после прочтения книги Джона Бойна "Мальчик в полосатой пижаме":

1. У Джона Бойна был лишний час до обеда, так появилась эта книга. Но, несмотря на маленький объем - он именно такой, какой был нужен. В противном случае получился бы "Книжный Вор" австралийского писателя Сусека.

2. Книга появилась в 2006 году, причем получила прекрасный естественный пиар в виде того, что в ноябре 2005 года была принята Резолюция Генеральной Ассамблеи ООН 60/7 "Память о холокосте", которая тогда вызвала одобрение у большей части мира, став большим информационным поводом. Но это все СЛУЧАЙНОСТЬ. Я серьезно.

3. Аш-Высь - дада, это тот самый Аушвиц, который мы все называем его польским названием Освенцим. Если быть точнее, то это вообще большая история под общим названием Концентрационный лагерь Аушвиц-Биркенау. Судя по уликам, речь, кстати, идет о Биркенау, а не о самом Аушвице (Освенциме). Это для любознательных.

4. Бойну, конечно, далеко еще до больших высот, история его донельзя простецкая и заезженная (об этом также пункт 7), но образы детей у него однозначно удались. Парень может далеко пойти, лет то всего 40, для писателя ещё сущий пустяк.

5. Прекрасный образ Гитлера, еще прекраснее - незаметный, но запоминающийся образ доброй Евы Браун. Кто не в курсе, это была любовница Фурора. 29 апреля 1945 года они даже женились. Но уже на следующий день она вместе с муженьком попробовала прострелить себе головы из пистолета. У обоих получилось.

6. В 2008 году вышел фильм, который заработал в меру много американских миллионов и хорошую реакцию критиков. Возможно, многим покажется разумнее посмотреть его, по времени это займет столько же, сколько и прочтение мммм романа?

7. Теперь уже очевидно, один из самых эффективно работающих с точки зрения рентабельности литературных трендов нулевых - "Дети и Холокост". И чтобы с грустным концом. Искренне надеюсь, что Бойн, Мартелл, Зузак писали свои книги из творческих побуждений, а не потому что "я хочу вон тот Ferrari 250 GTO 1963 года выпуска".

8. К слову, кстати, о Бойне - его книга очень сильно выигрывает у вышеназванных коллег. Она более органична, в меру грустная, заставляет подумать о том, что такое Хорошо, и что такое настоящее Плохо.

И еще.. Так показалось, что если бы Бойн эту историю рассказывал, он был это делал шепотом. Чтобы до мурашек.

Ваш CoffeeT

Время идет, технологии развиваются, удобств и возможностей с каждым днем становится все больше и больше. То же можно сказать и о статистике подростковых самоубийств, число которых продолжает ежегодно увеличиваться. Устрашающие цифры вынуждают общество задаваться вопросом: почему? Какие причины приводят к трагедии, как распознать первые симптомы гибельного желания? Ответов много. Их дают нам и психологи, и непоколебимые родители с учителями, и государственные аппараты. Не остаются в стороне и писатели.

Ася Володина — кандидат филологических наук, преподаватель университета и писательница, успешно дебютировавшая в 2020 году с романом «Часть картины» (финал премии «Лицей»). Во второй работе Володина вновь возвращается в хорошо знакомое для себя учебное пространство, разве что планку в этот раз задирает повыше и помещает своих героев не в школу, а в университет, причем не абы какой, а в саму Академию — главный вуз страны, alma mater всех светил нашего необъятного Отечества и одну большую семью, если верить рекламным проспектам. Да вот только в семье происходит трагедия. На первых же страницах романа мы узнаем, что один из учеников решает отказаться от привилегированного и престижного обучения в самой Академии при помощи окна и гравитации. Новость о трагедии быстро выбирается за пределы студенческого общежития и попадает в неофициальный телеграм-канал университета вместе с фотографией предсмертной записки, в которой почивший возлагает ответственность за случившееся на декана философского факультета и учительницу немецкого языка.

Самоубийство студента становится отправной точкой для развития повествования, от которой Володина прочерчивает девять линий, каждая из которых — оценка события со стороны знакомого подростку персонажа: декана факультета и учительницы немецкого, товарища по общежитию и возлюбленной; сестры и матери, пытающихся понять, что привело к беде. Герои новорусской трагедии, облаченные в медицинские маски, расскажут о своей роли в жизни и гибели студента; поделятся собственным взглядом, порой жестоким и циничным, на фатальный выбор ученика известного вуза. Постепенно читатель сможет сложить осколки разбитой жизни воедино и прийти к цельному пониманию причин случившегося, всесторонне разобрать ситуацию и, возможно, сделать для себя существенные выводы.

«Протагонист» Володиной сильно перекликается с известной повестью Сэлинджера «Фрэнни и Зуи». Угнетенное во имя образования детство, лишенное родительской любви и ласки; нескончаемое стремление к фантомным высотам, возведенным «заботливыми» воспитателями; агонизм — борьба за каждую оценку, каждый метр пройденного материала, — борьба, проигравший в которой всегда ребенок. Детская психика не способна выдержать постоянную гонку за звание «сына маминой подруги» — в неокрепших умах происходит надлом, который зачастую приводит к весьма печальным последствиям, описываемым Володиной и Сэлинджером. Устами детей и их наставников писательница демонстрирует читателю простую истину, написанную американцем в далеком 1957 году: «к чему знать все на свете и всех поражать своим остроумием, если это не приносит тебе радости».

История рассказана очень простым языком. Легко, почти что исключая эпитеты и прочие тропы, писательница повествует от первого лица, регулярно обращая речь героев в поток мыслей. Малочисленность инструментария Володиной буквально не оставляет возможности к чему-то придраться. Единственное, что регулярно бросается в глаза — новомодные словечки карантинного периода, несколько выбивающиеся из общего стиля повествования. Хотелось бы обойтись в литературе без зумов и масочных режимов, но актуальность «Протагониста» целиком оправдывает их присутствие в тексте.

Ключевая особенность романа Володиной — структура. И разговор не об очевидной композиционной схожести текста с древнегреческой трагедией — это-то как раз мелочи, — а о том самом хоре из девяти голосов, раскрывающем путь лирического героя к суициду. Писательница использует единственный верный для такой темы нарратив — всесторонний, многогранный. Только при полном обозрении события мы получаем возможность не прочитать, а исследовать, прочувствовать и что-то для себя понять. Наверняка многие читали роман современной американской писательницы Джоди Пиколт «Девятнадцать минут» о стрельбе в школе. Ее произведение, как и работа Володиной, выделяется именно таким многоуровневым повествованием, подробно раскрывающим серьезнейшую тему, о которой ни в коем случае нельзя говорить однобоко.

Проблематика, выбранная Володиной, возлагает на писателя определенную ответственность. Такие истории не следует оставлять без морали, поучительного вывода. Как я уже сказал в начале рецензии, статистика подростковых самоубийств ежегодно растет, и обществу необходимы истории с терапевтическим, жизнеутверждающим эффектом. В романе Володиной его нет. К сожалению, по окончании повествования писательница так и не подводит к тому, что поступок студента — ошибка. Мы узнали почему он так поступил, узнали мотивы и катализаторы трагедии, но положительной морали, говорящей о том, что суицид — зло, в тексте нет. Возникает чувство недосказанности, словно писательница вела читателя за руку, наставляла его, а в итоге замолкла на полуслове, так и не сказав самого важного.

«Протагонист» Володиной не мог не понравиться читателю. Актуальная тема, легкий язык повествования, намек на темную академию, правда, во взрослом исполнении, — роман соответствует всем пожеланиям своей целевой аудитории. Однако для полного успеха тексту не хватило серьезности, глубины. Володина написала роман на очень важную тему, но не раскрыла ее до конца, оставила читателя в подвешенном состоянии — на развилке, где один путь оправдывает трагедию, а другой сообщает, что все лучшее в жизни еще впереди. Неплохая для начинающего автора работа, но оставляющая к себе слишком много вопросов, которых по-хорошему возникать не должно.

Бывают книги, которые могут довести до драки даже самых сдержанных людей. Это одна из них.

Мне хотелось выбраться из неё, как из колючего свитера, сорвать с себя и затолкать в самый темный угол шкафа, чтобы больше никогда не доставать оттуда. Иногда ярость выжигала меня изнутри. Читать было физически тяжело. Как тащить мешок камней на 491-ый этаж. И с каждым лестничным пролетом камней становится всё больше, а сил - меньше. Приходилось продвигаться по истории Ванессы Уай короткими рывками.

Ванесса познакомилась с мистером Стрейном в старшей школе. Ей было 15. Ему 42. Он вел у них продвинутый курс американской литературы. Курс оказался настолько продвинутым, что включил в себя индивидуальные занятия по изучению романа «Лолита» с практическими заданиями для усвоения материала. Ванесса “сдавала зачет” много раз, убедив себя, что это любовь. И верила в это следующие 17 лет. Верила, чтобы не рехнуться. Чтобы не чувствовать себя обворованной, униженной и опустошенной. Ведь он был нежен, а она не против.

Хорошая литература в умелых руках может быть реальным инструментом соблазнения. Чувственным и волнующим. Особенно для юных, неокрепших душ. Им просто внушить желания, надо лишь выбрать правильный тон. Девочки-подростки, одинокие и потерянные в своем лимбе “еще не девушка, но уже не ребенок” легкая добыча. Они доверчивы. Наивны. Романтичны. Достаточно сказать, что она единственная, особенная, и она поверит, что нужна. Вот так просто. Тот возраст, когда ещё веришь... старшим.

Поэтому игра на их доверии особенно цинична. Это самая отвратительная форма эмоционального мошенничества. Даже если жертва действует добровольно, она не перестаёт от этого быть жертвой. Особенно, если она еще не достигла возраста согласия. В этом случае виноват тот, кто старше. Всегда.

Годы спустя одна из учениц Стрейна обвиняет его в домогательствах, и Ванессе становится еще труднее держаться за свою и без того уже потрепанную, с заломами на сгибах, веру, что она была для Стренда особенной. Всё труднее закрывать глаза на то, что он был всего лишь трусливым манипулятором и подлым лжецом.

Ты всё знал, Стрейн. Знал с самого начала.
Гори в аду.

Прочитано в Книжном бункере.

Самба – это душа Бразилии. Это её ритм, её стиль, многообразие её настроений. Самба – это её сердце, а ритму сердца невозможно сопротивляться. Самба не терпит упрощения; она принадлежит всем и одновременно никому. Её происхождение затерялось, но так ли оно важно?

Именно самба – живая, трагическая, страдающая, пульсирующая – является главным действующим лицом романа, вокруг которого сплетаются судьбы, звучат в унисон сердца, рушатся крепости, умирают надежды и рождается музыка. Музыка звучит в каждой строке и в каждом слове, даря великолепные образы и увлекая в свои глубины. Дориш и Граса – две женщины, два мира, две разных самбы. Но в то же время одна не отделима от другой, обе – дополнение друг друга.

Дориш родилась от непутёвой матери, которая умерла в родах, и только благодаря чуду и молоку ослицы она выжила и осталась на плантации Риашу-Доси, в услужении суровой кухарки. После очередного тростникового кризиса усадьба перешла в руки новых хозяев – семейства Пиментел, у которых была дочка Граса, одного возраста с Дориш. Дружбе девочек никто особо не препятствовал, более того, сеньора Пиментел следила, чтобы Дориш выучилась читать и писать, а также познакомила её с музыкой. Именно после первого в своей жизни концерта Дориш и Граса поняли, что во взрослой жизни они хотят заниматься музыкой, и так оно и произошло...

Музыка для обеих стала не только делом жизни и основой безусловной дружбы, но и мотивом для извечного соперничества, размолвок и зависти. Граса обладает чарующим голосом и исключительным сценическим обаянием, Дориш умеет превращать слова в музыку. Казалось бы, им нечего делить; но большой мир жесток, и порой требует непосильных жертв и жёстких решений. Выживает сильнейший, и это не будет Граса. И воспоминания Дориш будут бродить рука об руку с непроходящими мыслями о Грасе по захолустной северной плантации Риашу-Доси, по декадентскому кварталу Лапы, по шумному Копакабана и роскошному Голливуду.

Лёгкое бренчание кавакинью, скрежет реку-реку, глухие удары куике, напев гитары сливаются в одну гармоничную мелодию, с целью затронуть потаённые струны вашей души и остаться там навсегда.

Пожалуй, это одно из тех произведений, которые можно отнести к "лагерю полярных мнений". Последним из таких я читала Евгений Водолазкин - Лавр и очень надеялась, что книга уважаемой мною Марины Степновой не разделит участь "Лавра" в моей персональной классификации. Повезло!.. Конечно же, повезло мне, а не Степновой, так как думаю, она не забывалась тревожными ночными думами о заискивании перед читателем и не "Лавру", грустящему за колючей проволокой отвергнутых мною книг. Роман "Сад" мне понравился, и даже очень, хотя что-то осталось за кадром понятий досягаемости.

Счастливая и сверх меры богатая княжеская чета Борятинских покупает полуразрушенное поместье с живописным садом под богатым плодородными землями Воронежем, чтобы наведываться туда изредка с целью отдохнуть от насыщенной светской жизни. Дети уже взрослые и давно живут своей жизнью, дружеский семейный уклад мерно плещется в благочестивом болотце устоявшихся семейных традиций; и никто не ждал не гадал, каким сюрпризом обернётся одна единственная страстная ночь любви между супругами с двадцатипятилетним стажем, вдохновлёнными пасторальным бытом. А обернётся она Тусей, Наташей, совершенно никем не планируемым и, собственно, мало кому нужным ребёнком. Всё бы ничего, но для светского общества того времени забеременеть в сорок четыре года было верхом неприличия и крепкой основой для общественного скандала, поэтому Борятинские, избегая стыда и всеобщего порицания, уединяются в поместье, приняв решение не возвращаться в столицу.

Далее автор вводит новых персонажей, которым предстоит сыграть важные роли в судьбах семьи Борятинских. Появится земский доктор, суровый и мрачноватый обрусевший немец Георгий Мейзель, которому предстоит не раз спасти жизнь княгини, стать её единственным другом и соратником, а также стать ключевой фигурой в жизни Туси, заменив ей так и не сумевшего полюбить её отца. Появится приёмыш Нюта, дочь погибшей мещаночки-портнихи Арбузовой, которую княгиня возьмёт в дом после смерти матери. Познакомимся мы и с Виктором Радовичем, красивым, но никчёмным молодым человеком, которому предстоит связать свою глупую судьбу с Тусей Борятинской.

Будут здесь и зарисовки из жизни в Симбирске небезысвестной всем семьи Ульяновых, и странная любовь-дружба между Александром Ульяновым и Виктором Радовичем. Объявится на страницах романа и дядя будущего вождя пролетариата Дмитрий Бланк, погибший во время петербургского холерного бунта, знакомство с которым стало символическим проклятием доктора Мейзеля. Промелькнёт и монарший образ Александра III, дружбу с которым по юности водил князь Владимир Анатольевич Борятинский.

Но, как я уже упомянала выше, что-то показалось странным, что-то недоговоренным, как-будто оставленным где-то на обочине за ненадобностью или невозможностью объяснить. Куда делся князь Борятинский? Зачем вообще была нужна Нюта и её мама, если в романе от них ровно никакого толку? И как скромная, два слова за весь роман сказавшая Нюта вдруг превратилась в неблагодарную воровку? По какой такой причине сильная, властная, яркая и богатая Туся выбрала в мужья жалкого, бесполезного, нелюбимого и нелюбящего Радовича? И как так получилось, что при обоюдной любви дочь совершенно игнорирует находящуюся рядом при смерти мать? Так много вопросов – так мало ответов...

У меня часто спрашивают - мол, человек хороший, ты вот пишешь рецензии, но из них даже сам черт не поймет, о чем книга то? Почему ты постоянно пишешь о чем-то абсолютно не то, что к книге, а к литературе отношения совсем не имеющего? Юношеское путешествие на поезде с дьяволом (настоящим) в Анапу, рецепт оригинального и канонического коктейля «Пина Колада», загадка третьего катета, синдром Пастернака (и то, возможно, речь об овоще) - эй, парень, остановись! О чем книга то? Ну как о чем? Книга мне напомнила отблески утренней росы на забытом ежами шалоте. Последствия подобных рецензий очень предсказуемы и в целом логичны - «это не рецензия», «автор пишет только о себе», «автор идиот», «как может выпасть роса на сорванном шалоте?». Конечно, все это достаточно конструктивно и по делу, но эта категория читателей игнорирует причину, почему я пишу не о том, сколько людей было в «доме Болконских» и как их звали, а почему половина из них похожа на тархун, а другая - на моего одноклассника, который рано начал играть в сквош. Причина, кстати, очень проста (и, на мой взгляд, уважительна) - я не нахожу в себе сил и возможностей на тот или иной манер переписывать аннотации, тем более они с годами становятся все более и более содержательными. Мне абсолютно все равно, что там видела девушка в поезде, но мне важно сообщить потенциальному читателю, что во время чтения у меня от нее возникла асфиксия и прихватило живот. В общем, знаете, что это? Я долго думал, как это назвать (фаворитом была Литературная Лайка), и решил, что все это эмоциональные паттерны.

Итак, эмоциональные паттерны чрезвычайно важны в изучении любого произведения, в частности – «Безгрешности» американского прозаика Джонатана Франзена. Так что же это все-таки? Это – то, как вам на вкус сегодняшний борщ в столовой и ваши коллеги. Это – то, о чем вы подумали, когда отвели глаза от книги (например, о новогоднем снеге и Джессике Альбе в старом растянутом свитере). Это - то, о чем вы не читаете, когда вы читаете. Причем, это вещь абсолютно естественная, не вызывающая какого-то моментального резкого переживания (тогда это называлось бы триггерами и вас, скорее всего, наблюдали в диспансере). Это как незвучащая нигде музыка Сен-Санса, которая вас сопровождает утром по пути на работу. Боже, а я-то думал это будет сложно объяснить. Кстати, если кто-нибудь когда-нибудь будет кому-то объяснять, что это, то называйте это, пожалуйста, все-таки Литературной Лайкой. А то метафоры, оксюмороны, гиперболы - скука смертная. Так вот, Литературная Лайка невероятно важна и полезна – ведь без ее шершавого языка никак не донести до читателя, внимание, еще один термин, импрессивную палитру произведения. Импрессивная - от венгерского «впечатление, когда ты читаешь или ешь гуляш». Можно ведь писать о любой бессвязной ерунде (вспомните Гришковца, хотя нет, не стоит), толкая своего читателя даже не к коннотативному ряду, а просто, к каким-то подсознательным откровениям. Именно поэтому, рассказывая историю про забытые подносы на одной правительственной даче под Сыктывкаром, я могу составить для будущего читателя потенциальное впечатление от книги Митча Каллина, причем совсем не обязательно настроения в моей истории будут соответствовать настроениям в книге. Это только звучит как тарабарщина, но на самом деле как-то работает. Я вот прямо сейчас чувствую, что кто-то меня понял и улыбнулся. Привет тебе мой друг, не забывай свои подносы под Сыктывкаром. Ах да, ну и есть категории людей Я ВСЕ РАВНО ПРОЧИТАЮ и ВЫ НИЧЕГО НЕ ПОНЯЛИ, но для них у меня в запасе остался когнитивный бабагануш. Как он работает, я сам до конца не знаю, но нападающие превращаются в сливные бачки на вокзалах. Просто попробуйте с ними как-нибудь поговорить на Ярославском вокзале – вы очень удивитесь.

Что ж, теперь вы вооружены всей нужной терминологией, теперь можно и о Франзене. Его «Безгрешность» ждали чуть ли не истерично по обе стороны океана, ну а как же – новый главный писатель огромной и великой страны, которому нет 80 с лишним, который не прячется от публики, и который пишет чаще чем один раз в 10 лет (это я все про Рота (теперь можно и Делилло), Пинчона и Тартт). Вы, кстати, заметили, какой хайп подняла наша новая интеллигенция – рецензию на «Безгрешность» написали все, кто смог или хотя бы просто умеет писать. Ну а чему ты удивляешься, дружище, ведь это грандиозное событие для литературы, вот и все об этом говорят. И да, и нет. То, что Франзен написал очередной огромный (самый) и сложный (очень) роман – это прекрасно, а то наши Толстые немного извелись в последнее время. Но вот заслуживает ли «Безгрешность» всего того, что ей приписывают? Можно ли простить Франзену его бессовестные шуточки в адрес его доброго вегетарианского коллеги Сафрана Фоера? И, вообще, может этой книгой нужно комод подпирать (Я не понял ни черта – комментарий Леонарда Риджо)? Сейчас мы немного попаттернируем.

Как-то раз мы с другом поехали на дачу. Ну знаете, поесть шашлыка, выпить пива, поговорить за жизнь. Дело, конечно же, было в пятницу, поэтому дорога от пункта А в пункт Б по показаниям Яндекса могла занять примерно 2 с половиной часа. Разумеется, дух авантюризма и желания победить систему очень быстро взял верх над здравым смыслом, поэтому было принято коллегиальное и неоспоримое решение поехать в объезд. А что такое поехать в объезд в Москве – это с гордым видом встать в соседнюю пробку. И так поначалу и было, особенно был радостен железнодорожный переезд, который предложил решить серьезную философскую задачу, можно ли умереть от желания умереть. Темнело. Музыка по радио лишилась своих низких частот. И тут – вот оно, невидимая тропа, древняя дорога, которой пользовались еще варяги. И каким-то образом мы ее нашли, этот Грааль автомобилиста, этот шелест волос Сэлмы Хайек. На правах штурмана я уверенно направлял своего возницу. Мимо проплывали невидимые леса, заброшенные дома, пару кладбищ и, возможно, пара голодных вервольфов. Мы уже забыли о том, куда мы едем, перестали слышать запах маринованной свинины и бульканья чебоксарского пива. Мы победили всех, мы нашли путь!

Спустя 5 минут мы, без каких-либо предварительных ласок, въехали во двор к каким-то людям. Выяснить это удалось по отсутствию любых поворотов и местной собаке, которая была очень рада огромной жестянке на резиновых НЕНАВИСТЬ БОЛЬ ГРЕХ СОЖРУ колесах. С тяжких вздохом, наш флот в лице одного уцелевшего фрегата, дал обратный ход. Напряжение как-то спало, в голове прояснилось, в животе заурчало. Мы были на даче еще через каких-то полчаса. С момента нашего выезда прошло больше 4-х часов. Мы бросили вызов самой природе, самой сути всего на свете… и приехали во двор к Михаилу Петровичу с его супругой и их собаке Самсону. И стоило возить себя по неизведанным лесам, мимо сгоревших остовов старых Москвичей, чтобы приехать куда-то не туда? Возможно, стоит спросить одного американского писателя Джо, который делает то же самое – идет к основной сюжетной мякотке (авокадо) через южноамериканские леса и немецкие спальные районы. И вроде бы кажется, что так быстрее, а на деле.. Ну вы поняли.

Возможно, Джонатан Франзен устал слушать от жены и друзей шуточки про Толстого ("эй Джо, твоя мамка такая толстая, что скоро уже напишет войну и мир"), поэтому «Безгрешность» самая «нетолстая» из переведенного на русский язык творчества Франзена. Да и вообще, какой там Толстой, даешь больше - "Безгрешность" постоянно, и не совсем, скажем, в меру апеллирует к Шекспиру. Сюжетно, это, вроде бы, как и оправданно, но эмоционально как-то непривычно, что все американцы тут и там цитируют Вильяма нашего Шекспира. Все это, ну вы понимаете, не очень правдоподобно, не очень гармонично. Не возникает синергии что ли - Толстой был как влитой, а тут на тебе, Шекспир. А что дальше? Греческие философы, Библия, цитирование самого себя? Ну да ладно, уже вечереет.

«Безгрешность» - правда, вот честно, очень хорошая книга. Если бы я был настоящим литературным критиком, то я бы уже давно бы вам все уши прожужжал про великолепные интертекстуальные маркеры и так далее. Но для простого человека, который чаще пользуется Литературной Лайкой, чем сложным анализом, с этой книгой что-то не то. Она точно не та. Вот, «Щегол» - тот. А «Безгрешность» - не та. Ох ладно, а то потом растащат на цитаты. Просто, если вы вдруг не читали Франзена, то не начинайте с этой книги. А если вы прочитали уже всего Франзена – то, ну не знаю, потяните время, почитайте Янагихару, по которой все сойдут с ума через пару недель. Вот такой вот парадокс, книга хорошая, а посоветовать ее я не могу. И обложка у нее дурацкая. Как альтернатива – в начале следующего года на кабельном канале Showtime (значит, покажут все) выйдет одноименный сериал, в котором неожиданно для всех будет солировать Дэниэл Крэйг (в роли Андреаса Вольфа). Сериал делают вполне заслуженные люди, хотя по кастингу пока нет никаких ясностей – но будет вот Крэйг, да и сам Франзен, вроде как, будет сидеть на каком-нибудь стульчике и морщить лицо. Ах да, какая книга, такой и сериал – 20 серий.

И как пел Джимми Хендрикс – «Эй, Джо, куда ты теперь собираешься бежать?»

«Куда, куда»?

Ваш CoffeeT

С годами я становлюсь всё более сентиментальной. Или просто начинаю задумываться о том, что раньше было как-то неважно?
Вторая книга Наринэ о родственниках. Или вернее не так, она — о малой Родине и о людях, которые живут там.
Казалось бы, армянская девочка и девочка из Сибири. Что между нами общего?!
Оказывается, очень много.
И пусть мы не похожи внешне.
И пусть они там в горах выпекают пахлаву и тушат мясо в пряных травах, вине и зернах граната. А мы в субботние вечера лепили по тысячи пельменей и осенью заваливали погреба картошкой и заставляли банками с огурцами-помидорами и квашеной капустой?!
Это ли главное?!
Главное в том, что именно такая литература возвращает меня в детство. Или заставляет вспомнить своих близких и дальних родственников.
У нас разный менталитет. Разные истории. Абсолютно непохожие места проживания.
Но — мы же просто люди! И радости у нас одни. И горести. И слезы. И кровь одного цвета.
Очень грустная и светлая книга. Обожаю Наринэ Абгарян!

Как-то непривычно было читать скандинавский детектив без шаблонных запойных следователей, деловых встреч в пабах, наркотиков и проблем гендерного неравенства, но «Сварить медведя» именно таков, нетипичен. С алкоголем герои Ниеми борются, разгульный секс осуждают, наркотики, кроме табака, не употребляют, а действие романа происходит не в современном Осло или Копенгагене, а в Шведской деревне середины девятнадцатого столетия, в которой с трудом уживаются представители северных народностей, исповедующих разную религию.

Вопреки нетипичному сеттингу романа (сравнительно с общей массой скандинавских триллеров), во главе повествования хорошо знакомый читателю дуэт опытного и чертовски внимательного сыщика, роль которого в этот раз досталась проповеднику Ларсу Лестадиусу (это, кстати, историческая личность), и его несмышленого напарника, который фиксирует чудеса индукции и порой проявляет обывательскую смекалку. Когда-то Лестадиус подобрал Юсси на улице, тот был безграмотным саамским попрошайкой, который напомнил проповеднику погибшего сына. Лестадиус воспитал его, обучил нескольким языка и дал кров, взамен на что Юсси стал помогать приемному отцу по службе и в быту.

Когда в деревне произошло жестокое убийство с предшествующим изнасилованием, в Лестадиусе открылись детективные способности. Внимательный проповедник осмотрел труп девушки и сделал ряд выводов, которые шли вразрез с мнением исправника, решившего, что смерть наступила в результате нападения медведя, который, видимо, жертву и изнасиловал.

Хоть следовательское ремесло для Лестадиуса не основное, он все же весьма неплохо с ним справляется. Помогают ему в этом, как когда-то и Вильгельму Баскервильскому, точные и гуманитарные науки. Проповедник, в отличие от исправника, может различить следы медвежьих когтей и ножа, или распознать нехарактерное для местной флоры растение, лежащее около трупа девушки. Короче, каким бы странным ни казалось вмешательство Лестадиуса в расследование убийства, оно вполне обусловлено сюжетом.

Разумеется, первое убийство становится не последним, а расследование с каждой главой становится все сложнее и запутаннее. С детективной составляющей в романе Ниеми все в порядке, и если в остросюжетной литературе вы в первую очередь ищете интересный сюжет, то смело можете брать роман шведского писателя на заметку.

Но главная особенность работы Ниеми лежит не в области сюжета, а в области стиля. У шведа превосходно получилось проиллюстрировать человеческую жестокость и спонтанную тягу к насилию. Весь сюжет построен на том, что кто-то кому-то хочет сделать больно, причем без какой-либо цели или выгоды, а вот просто так, потому что захотелось. Это прозаичное, легкое насилие роднит роман Ниеми с фильмами братьев Коэн — проходит всего пару минут, а улицы уже залиты кровью. И агрессия в «Сварить медведя» присутствует даже у проповедника, который, казалось бы, должен быть самым мирным из людей.

Тему жесткости Ниеми подчеркивает описательными деталями, которые производят на читателя гарантировано тяжелый эффект. Швед не играет на человеческих страхах, не пускает по полу пауков и не стаскивает с потолков змей, он просто-напросто описывает каждое насильственное действие с такими анатомическими подробностями, что хочешь не хочешь, а непроизвольно начинаешь с отвращением кривить лицо. Продолжая проводить параллели с кино, можно вспомнить Ларса фон Триера и его «Дом, который построил Джек», в котором провокационный режиссер показал насилие до того натуралистично, что от экрана то и дело приходилось отворачиваться.

Все вместе произвело на меня довольно-таки внушительный эффект, и хотя некоторые нюансы мне не понравились, например, хронологические скачки и поверхностное погружение в исторические реалии, но роман Микаэля Ниеми я все же отнесу к заслуживающим внимания триллерам, которые хотелось бы видеть не только в формате одиночной истории, но и в виде полноценного детективного цикла.

Открытие года. Книга года. Не больше и не меньше. Сколько силы, таланта, сколько понимания чужой души… Где теперь взять слова, чтобы отзыв хоть сколько-нибудь соответствовал тому воздействию на читателя, которое я испытала? Хочется не говорить, а молчать, аккуратно держать в себе эту силу, эти чувства, молча сопереживать тем людям, что прошли через ад и не сломались, помнить об их примере и подпитываться их волей к жизни, просить у них прощения, хотя сам вроде бы ни в чем не виноват.

Что это вообще за книга? А это «Обитель», только о красноярской тайге вместо Соловков, написанная женской рукой и пропущенная через женское сердце. Вместо ожесточения – любовь, пусть ломаная и «неправильная». История ссыльно-поселенцев: раскулаченных из деревень, питерских интеллигентов, а позже и тех, кого переселяли целыми народами. Девятнадцать национальностей на один крошечный поселок в приангарском урмане, а стержнем романа – Зулейха, маленькая и хрупкая татарская женщина, чей ад начался задолго до этого поселка. Да, с вынесенным на обложку словом Улицкой «ад» не просто не поспоришь, оно тут единственно возможное определение…

Ад. Сплошной, непрекращающийся женский и человеческий ад. Не черти со сковородками, а обычная жизнь татарской жены. Да, книга о страшной трагедии советских времен, но принимаемая как должное безысходная ежедневная домашняя каторга, возможно, и дала Зулейхе выжить потом, в тайге. Ад лишь длился, беря начало в мужнином доме, продолжаясь девять месяцев в забитой людьми теплушке, обжигая ледяной водой Ангары, заживо съедая таежным гнусом, морозом, голодом. Таким голодом, что… нет, лучше читайте сами…
Ад обволакивал не только самим фактом телесных и душевных страданий, он раскатывал женщину страшным – нарушением незыблемого порядка вещей, предписанного верой, традициями и общим укладом жизни. Как представить себе чувства той, кому секунда без покрытой головы – страшный грех, и кому достались месяцы в той теплушке, с дыркой в полу вместо туалета, кому даже рожать ребенка пришлось прилюдно.
Но даже в нечеловеческих условиях ад отступал, когда схлестывался с любовью. Невозможной, странной, усложняющей жизнь и мучающей стыдом и виной, но ведь любовью! И тоже – никаких слов, только читать самим. Читать всем, кому ценны сильные и правдивые книги. Читать тем, кто свято верит в исключительно украинской голодомор и отмахивается от голодоморов русских, татарских, мордовских и всех остальных. Читать тем, кто средства оправдывает целью, читать и объяснять думающим иначе, зачем вот это все?

У этих лиц было много имен, одно другого непонятнее и страшнее: хлебная монополия, продразверстка, реквизиция, продналог, большевики, продотряды, Красная армия, советская власть, губЧК, комсомольцы, ГПУ, коммунисты, уполномоченные…

Читайте… Историй много, не только одной Зулейхи. Истории покорности, подлости, благородства, настоящей интеллигентности, неоднозначности личности… Поверьте вступлению Улицкой на этот раз, каждое ее слово об этой книге и ее авторе – правда.

Рецензия написана в рамках 35-го тура игры "Спаси книгу - напиши реценцию!"

Я хотела прочитать ее в конце февраля, когда терпеть зиму нету больше сил, чтобы перестать ныть в ожидании весны, но февраль выдался слишком теплым. И вот, как бы намекая, что пора, очень холодным выдался март. Впрочем, куда нашему холодному марту до холодного марта 1847 года, к западу от Гренландии, под 70°5' с. ш. и 98°23' з. д., где вмерзали в лед корабли Ее Величества Эребус и Террор вместе с командами? Что мы, живущие на припорошенной снегом твердой земле, знаем о паковых льдах, сжимающих корабль в открытом море, о торосных грядах и сераках? Пожалуй, лучше и не знать.

Это странный, новый для меня вид литературы, когда к реальной истории добавляют капельку мистики, мифов и легенд, и довольно свободно трактуют события и загадки, которые они оставили после себя, называют «криптоистория». Это очень странно – осознавать, что хотя многое в книге и вымысел, но люди реально существовали 150 лет назад, про них можно прочесть на Википедии и в многочисленных статьях, посвященным поискам Северо-западного прохода. Поэтому в тексте встречается много одинаковых имен, даже поиск по тексту не особо спасает от легкой путаницы, впрочем, это не проблема, Симмонс успешно проводит сквозь книгу со своими подсказками.

Я который день не могу остановиться – читаю, ищу картинки, от этого становится не по себе, потому что книгой я прониклась, автору поверила, героев полюбила или возненавидела в зависимости от ситуации. Очень живая книга, я не могу не воспринимать ее серьезно, и даже читая статьи о двух капитанах, ловлю себя на мысли, что один из них – болван, хотя, как мне хочется верить, и не в той мере, как описал Симмонс. И не могу не восхититься огромной работой, которую он проделал в исследовании материалов по экспедиции.

Я многое узнала благодаря «Террору». Про устройство кораблей, про лед. Постоянно отвлекалась, чтобы изучить очередную тематическую статью в интернете. Вряд ли мне пригодятся эти знания, конечно, но это ведь не тот багаж, от которого могут заболеть руки, почему бы и нет?

Конечно, мне трудно понять, зачем люди ходили в такие экспедиции, во мне нет авантюриста. Вмерзать в лед несколько лет, плохо есть, болеть цингой, отмораживать конечности, отрывать куски кожи, по неосторожности прикоснувшись к металлу, работать на морозе до -100 °F (-73 °C), жить в постоянном холоде, от которого нет спасения даже под одеялом. Не самый лучший способ провести время, даже если наградой будут деньги и слава. Хорошо, что я могу пережить все это не выходя из дома, просто протянув руку за увесистым томиком. Правда, иногда хотелось пойти сесть в сугроб и там читать, чтобы лучше проникнуться книгой, но духу не хватило.

Если господин в смокинге, сидящий в хорошо натопленной библиотеке в своем лондонском особняке, в состоянии понять, что жизнь дается лишь раз, и она несчастна, убога, отвратительна, жестока и коротка, то как может отрицать это человек, который в холодной ночи тащит сани, нагруженные мороженым мясом и шкурами, через безымянный остров к замерзшему морю, под беснующимся небом, в тысяче и более миль от любого цивилизованного очага?

Я целую неделю не переживаю, что весна так и не пришла – я теперь знаю, что бывает гораздо хуже. Я с какой-то грустной нежностью смотрю на огромные сугробы, которые не тают, хотя уже давно пора. Я благодарна за -2°C и не ною от ледяного ветра в -10 °C, хотя и отмерзает нос, я думаю про -50 и про два корабля и их команды недалеко от острова Кинг-Уильям, и мне становится понятно, что я переживаю из-за каких-то мелочей. Это самая холодная и зимняя книга из всего, что я читала, одна из самых тяжелых для меня историй, и явно не последняя по интересности
И если теперь весна не наступит – моей вины тут нет, со своим зимним книжным долгом я уже расправилась.

Такое чувство, что это было недавно, протяни руку и сможешь всех спасти от голода, холода, цинги и отравлений свинцом. Но мы никогда не узнаем, наверное, как все было на самом деле, если только не изобретут аппарат, позволяющий заглянуть в прошлое. И теперь я даже начала немного понимать стремление людей докопаться до истины в какой-то древней истории, ведь это так же интересно, как быть детективом, только виновники никогда не сознаются.

Хочется, чтобы это было все неправдой, но вот заходишь в Википедию, а он там – HMS Террор:

И парочка немного спойлерных цитат из интернета.

И парочка немного спойлерных цитат из интернета:

В сентябре 2007 года Европейское космическое агентство заявило, что за промежуток около 30 лет спутниковых наблюдений область арктического морского льда сократилась до минимального уровня, и это сделало Северо-Западный проход судоходным.

Неужели тупилек Туунбак все же умер?
Но не об этом речь - только в 2007 он стал судоходным, ну не ужас ли? Ради чего плыли прямиком в лед, спрашивается. А вот для чего:

Наиболее значимым результатом экспедиции Франклина стало обследование и нанесение на карту тысяч миль вдоль береговой линии, произведённые многочисленными экспедициями по её розыску.

"Пляс нигде" Филимонова очень напоминает "Тропик рака" Миллера. Главный герой, он же автор, путешествует по миру (у американца был только Париж), посещает интересные места, знакомится с разными творческими людьми из богемной тусовки. За 200 страниц мы успеваем посетить Алтай, Ригу, Нью-Йорк, познакомиться с художниками, писателями, друзьями самого Филимонова. С кем-то он весело проводит вечера, гуляя по Монмартру, с кем-то отплясывает (лежа) шаманские танцы в каком-то странном рижском клубе... и это почти всегда пьяно, весело, слегка безумно, а главное - интересно. Местами грубо, местами очень грубо, но так и должно быть, когда нонконформистский автор берется писать "в кайф". Филимонову, я уверен, глубоко наплевать, что будут писать люди о его книге, глубоко плевать, что подумают консервативные читатели или ребята из органов, у которых явно нашлось бы, что сказать, прочитай кто-нибудь из них стишок из цикла "Зоофилы", - Филимонов пишет для себя, для тех, кто с ним на одной волне. И итоговое "понравилось/не понравилось" зависит только от того, подружитесь вы с автором или нет. Если не переносите в литературе мат, разврат, шаманизм и все такое, - бегите и даже не думайте брать в руки эту черную книгу. Если же вы, наоборот, фанат всего вышеперечисленного, то попробуйте - вам вполне может понравиться.

Если бы мне заказали книгу о путешествиях или какой-нибудь путеводитель, я начал бы со списка винных магазинов. Перемещения в пространстве вызывают жажду, и ничего нет лучше, чем искупать в алкоголе новорожденный образ чужого города...

С романом Филимонова та же история, что и с картинами Уорхола, Поллока, Баскии, - для одних непонятная мазня из разряда "да я ща сам так намалюю", для других - современное революционное, авангардистское. Правда от романа Филимонова вы вряд ли получите такое же эстетическое наслаждение.., хотя справедливости ради надо сказать, что с русским языком автор управляется отменно: здесь вам и остроумные каламбуры, и обыгрывание разных устойчивых выражений на новый лад, и забавные неологизмы; жаль, мата и новомодных заимствований многовато, но это уже на вкус и цвет.

Книги ведь тоже наркотик. Они штырят. К ним привыкаешь. На них подсаживаешься. Бэд-трип Достоевского, эфирный Джойс, кокаиновый Кокто и капля опиума от Бодлера.

В "Плясе нигде" вы даже не раскопаете какую-то глобальную идею, запрятанную под громадным слоем метафор и аллюзий. Этого здесь тоже нет. "Пляс" про веселье, напитки, вещества, про тотальное неуважение ко всем и вся, роман-отрыв, в котором автор делает все, что ему вздумается.

Филимонов не может конкурировать с Кастанедой или Миллером, которых он отдаленно напоминает. По оккультному он проходится поверхностно, как юзер, а не технарь; в богемной авангардной тусовке он хоть и свой, но новатором его назвать нельзя, скорее одним из ему подобных. Заметный современный деятель, на этом и сойдемся.

Жаль, конечно, что людям больше нравится быть живыми личностями, чем произведениями искусства.

Рекомендовать "Пляс нигде" я могу только отвязным любителям чего-то нестандартного, временами безумного, развратного, пошлого, дерзкого. Читателям, которым надоели условности и традиции, нормы и приличия. Всем остальным советую пройти мимо и поостеречься: Филимонов кусается.

Над миссис Беннет из «Гордости и предубеждения», будущей тёщей мистера Дарси, как-то принято все больше потешаться, над ее суетливостью и приземленностью, но, как ни печально, если посмотреть на роман не через дымку свадебной фаты, которая, как ей и положено, решит все проблемы, она является чуть ли не единственным здравомыслящим персонажем, которого суровая реальность и быт довели до невроза. А как иначе, если ты с детьми и инфантильным мужем скоро можешь оказаться на улице? Роман, в котором девушка посмела позволить себе выбор в браке и смелость отказать надменному предложению руки и сердца, уже двести лет вызывает восхищение. Это и трогательно и грустно. И бесконечно жаль, что из миссис Беннет сделали карикатурное посмешище, обесценив тот груз ответственности, который она вывозила, как могла.

Сара Мосс веером страниц своего романа отмахивается от ложной романтизации викторианства, манеры которого затянуты в корсет, искажая (такова уж природа любого корсета) реальность, в которой женщина на самом деле была лишь бесправным телом без возможности образования, работы и собственных средств. Без права выбора своего пути. Время, когда домашнее насилие прятали под покровом из слов о благих намерениях, сейчас нужно рассматривать, как опыт еще одной общественной травмы. Наконец-то добрались и до нее.

Роман о девочке, страдающей от панических атак (в то время таких слов не знали, любые отклонения от якобы нормы назывались истерией и лечились самыми варварскими способами) и ее матери, под добродетелью которой скрыта обыкновенная жестокость, актуален в любой точке координат пространства и времени.

Алли родилась в семье художника-декоратора и его жены Элизабет, унаследовавшей от своей матери показное милосердие к беднякам в приютах и ежовые рукавицы для своих детей. В воспитательные методы Элизабет в качестве успокоительного средства, например, входило прижигание рук и ног Алли до волдырей. К младшей дочери, Мэй, она была мягче. Вероятно потому, что Мэй со временем научилась давать отпор и по природе своей была не столь ранима и чувствительна. Алли всю жизнь стремилась заслужить похвалу и одобрение матери, за что и расплачивалась. Но как бы не была высока цена ее стараний, их всегда для Элизабет было недостаточно.

Роман красив в своем элегантном равновесии и спокойствии. Он не профеминистский, как могло показаться. Он глубоко человечный. Фигуры света невозможны без теней. На мать-садистку найдется добросердечная тетушка, на жестокие слова - поддержка, на безразличие отца - участие подруги, на упорный труд - успех, на комплексы - избавление, на старые шрамы - ценный опыт. И самое главное: понимание, что ты не обязана приносить свою жизнь в жертву на алтарь чужих ожиданий. Будь счастлива. Так можно.

На самом деле нам читать Франзена куда проще, чем американским читателям. Нам он достается очищенным от медийного багажа, который уже лет десять как, а то и больше волочится за ним мешком-калоприемником по англоязычному интернет-пространству. Любое публичное выступление Франзена (интервью etc) выглядит так, будто он заранее пришел на него с включенным вентилятором, предлагая пошвырять в него инвективами. То он скажет, что хотел усыновить какого-нибудь сироту из Ирака — ради эксперимента, чтобы лучше понимать молодежь. То заявит, что американскому аналогу лапотников и офисного планктона вовсе незачем читать рассказы Элис Манро, мол, у них в жизни и без этого проблем хватает. А то и вовсе повиснет на вилах у феминистски настроенных критиков, слишком громко сообщив, что у Эдит Уортон и романы были бы почеловечнее, если б она не была такой страшной.

Не то что бы нам непременно нужно знать, медийный ли чудак Франзен или просто не слишком умеет разговаривать на публику, но для понимания его нового романа это знание пригодится. Отдельные его куски и некоторые темы явно задумывались как ответ Франзена интернету, который медленно, но верно превращает его в мем — «немодный белый писатель для белых читателей». Но «немодность» Франзена живет только в голове у интернета, излишне раскаленного его высказываниями. На самом деле романы Франзена — или, вернее, каждый новый роман Франзена — это такой конструктор, где самые свежие темы плотно увязаны в одно повествование при помощи бойкого и динамичного сюжета, который постепенно возвращается даже в большую — и даже во франзеновскую — прозу.

Название

Интересно, конечно, под каким названием роман выйдет в России, потому что называется он натурально «Пьюрити». Пьюрити — то бишь «чистота» — это имя главной героини. Так ее назвала мать — очередная и на этот раз слишком выпукло выписанная франзеновская истеричка с таинственным прошлым и страстью к духовному самосовершенствованию. И название это такое, двояко, скажем, выпуклое. С одной стороны, чистота, а точнее прозрачность, — навязчиво педалируемая тема романа. Который, в общем-то, посвящен тому, как нас потихоньку захватывают соцсети и гугл, перед которыми мы скоро будем стоять в одном исподнем, а то и вовсе голыми, потому что последние трусы выложим в фейсбук. С другой стороны, в героине романа, которая росла-росла в лесу без телевизора и интернета, да и выросла этаким гибридом соловьевской Софии с мисс Джеллиби, явно просвечивает желание Франзена по привычке поскрести граблями воинствующий феминизм.

Сюжет

Пьюрити «Пип» Тайлер 23 года, у нее долгов за обучение на 130 тысяч долларов, и она работает в стартапе, из лучших побуждений толкающем альтернативную энергию пенсионерам. В оставшееся время Пип сквотирует в заложенном доме, который банк вот-вот отберет за неуплату, вместе с группой поистине гоголевских персонажей: немецкими вербовщиками в проект а-ля WikiLeaks, хакером-шизофреником и людьми, которые не верят в деньги, поэтому живут исключительно за чужой счет. Пип очень нужно узнать, кто ее отец (вдруг у него найдутся лишние 130 тысяч долларов), поэтому она соглашается поработать интерном у ассанжеподобного хакера Андреаса Вульфа. Вульф — немец, выросший в Восточной Германии, — как и Ассанж, вываливает в интернет грязные секреты человечества и, кажется, может помочь Пип найти ее отца. Но сначала ей, как водится, нужно сгрызть семь железных сюжетных хлебов и поучаствовать в сценах неловкого секса, а Франзену — сказать все, что он думает об интернете, тоталитаризме и твоей матери.

Ассанж и Сноуден

Андреас Вульф — хакер и автор проекта «Солнечный луч» (дезинфекция человечества от секретов) — тот же Ассанж, только немец. Хакеры, которые скопом вываливают на неподготовленные головы секреты, которые они добыли не «ногами», а просто поковырявшись в чужих компьютерах, совсем не ровня другим героям книги, Тому и Лейле, честным журналистам, которые ради материала по старинке готовы брать интервью, рисковать жизнью и — что гораздо сложнее — проверять все факты. Андреас Вульф же, который то Ассанж, то Сноуден, а то и просто обсессивный гуглосерфер, никакой не журналист. Он и диссидентом стал поневоле, и борцом с режимом, потому что мама мешала мастурбировать, да и чужими секретами увлекся только из-за того, что всеми силами мечтал скрыть свои.

Феминизм и образ матери

Мать у Франзена кажется просто хтоническим злом. Одна — воинствующая феминистка, которая довела мужа до того, что он и через двадцать пять лет после развода ее боится (еще бы, ради нее он научился писать сидя, а когда она не слышала — бунтовал и мочился в раковину). Вторая слишком сильно любила сына и сидеть голой на дереве. Третья сначала служит больному желудку своей матери, а потом подчиняет весь дом своей кишке. Единственная приличная женщина в романе — не мать. Но это только на первый взгляд, ведь мы помним, что Франзен всегда старается помочь интернету с материалом для вентилятора. На деле же это роман о детях, которые, как водится, все свои анальные фиксации, комплексы и кусочки прошедшей мимо жизни стараются приписать родителям, но мама всегда все лучше знает, поэтому всегда выкрутится.

Интернет и тоталитаризм

Великий хакер Андреас Вульф неслучайно помещен Франзеном в условия тоталитарного режима. Восточная Германия у Франзена, с ее комфортной жизнью аппаратчиков и тоскливыми взглядами за стену, по мнению писателя, мало чем отличается от современного интернета. И там и там — замкнутая система, от которой особенно никуда не денешься (партия знает, кто твои друзья, а Цукербергу даже и спрашивать не пришлось). Только теперь apparatchikov, которые в этой системе прекрасно устроились, можно определить не по наличию телефона в квартире, черной «Волги» и выездам в Югославию, а по тучным стадам фолловеров и большому количеству лайков и перепостов. Выросший в семье партийного бюрократа Вульф понимает это как нельзя лучше. Будучи молодым и дерзким, он не забывал бояться Штази. Теперь же, раскрывая чужие секреты, он делает это строго в рамках непротивления гуглу.

Диккенс, Гете и Булгаков

Пип, которая пытается раскрыть тайну своего происхождения, героиня настолько диккенсовская, что сам Франзен аж раза три разными героями шутит шутку про «большие надежды». Но диккенсовость романа — это такая дымовая завеса, за которой Франзен старательно упрятал русско-немецкие корни «Пьюрити». Эпиграф у романа — тот же, что у «Мастера и Маргариты», в сюжете появляется непременная отрезанная голова, а само повествование явно лежит на подушке, набитой булгаковщиной, достоевщиной и сумрачным немецким духом. Особенно это касается истории Андреаса Вульфа — Воланда, Фауста и Раскольникова в одном несчастном лице, который настолько нечаянно причиняет всем добро, что сам этого не выдерживает. В «Пьюрити» есть и хрестоматийное убийство лопатой с целью избавления от вредоносной гадины, есть и знакомое каждому десятикласснику последовательное нисхождение в глубины душевной каторги, есть даже Аннушка-Гретхен, которая и масло разлила, и сама стала тюрьмой одному из героев. Вообще это самый русский из романов Франзена, хоть сама Россия как таковая тут представлена обязательными шутками о Путине и русской мафии (один из второстепенных героев облегченно вздыхает — раньше он боялся, что русская мафия пульнет в них ядерными боеголовками, но теперь русская мафия пришла к власти и ядерное оружие, слава богу, под контролем). Но русскому читателю, наверное, куда интереснее будет черная-пречерная нажористая достоевщина, которой нет-нет да и пахнет из-под бойкого сюжета и памфлетных вкраплений. Внезапная ощутимая несовременность романа — именно то, что поражает в этой работе Франзена. На первый взгляд это очень-очень трендовое произведение, очень традиционный Франзен, который, несмотря на всю свою нелюбовь к технической современности, вдруг и сюжета в роман добавил, и структурировал его в духе Дэвида Митчелла. (По сути это шесть новелл, объединенные общими персонажами.) Здесь есть все, за что мы уже несколько раз любили Франзена, — тихенький сарказм, секс из-за угла, огромные отступления на политические и семейные темы и неосознанные бракосочетания. Но здесь же Франзен вдруг неожиданно как-то укрепил то, что начал в «Свободе», когда он на скроенном из идей и впечатлений холсте, оставшемся от Филипа Рота и Дэвида Фостера Уоллеса, вдруг стал выкраивать роман старинный — и даже не англоязычный, а такой, от которого русским духом пахнет. В «Свободе» это были «Война и мир» и «Анна Каренина», в «Пьюрити» же — трогательные, онемеченные и чуточку раскрашенные Булгаков и Достоевский. Герои Франзена перестали копаться в дерьме в поисках обручального кольца всевластия и устремили взгляды внутрь себя, где вдруг внезапно началось все самое интересное.

Итог

В России роман выйдет весной, и к тому моменту российскому читателю вряд ли удастся прочесть его так, как он и задумывался, — с подкладкой из актуальности, «сейчасности», которая, впрочем, подчас превращала роман в шестисотстраничный фейсбучный пост на злобу дня. С другой стороны, нам повезло гораздо больше англоязычных читателей — к тому моменту, когда выйдет перевод, вся новостная злободневная фейсбучность романа уйдет в глубины потока новостей, и нам выпадет редкая возможность прочесть очень свежий и почти что классический роман о недавнем прошлом.

Далеко не каждая книга способна вдохновить на сильные эмоции. Грусть, слезы, сопереживание, — это все запросто, надо только уметь нажать на нужные точки. А вот вызвать любовь или ненависть, счастье или глубочайшую хандру способен лишь один из десятка писателей. Особенно молодых. Особенно в дебютной работе. Оттого роман «Отец смотрит на запад» Екатерины Манойло вызывает еще больше восторженных чувств, ведь у молодой писательницы из Москвы получилось с первого раза написать историю, которая — не то что на чувства пробивает, а вызывает непреодолимое желание найти того самого героя романа, взять что-нибудь потяжелее, поострее или поскорострельнее (а можно все и сразу) и учить уму-разуму, потому что события, описываемые писательницей, — самое несправедливое и жуткое, что я читал за последний год, а то и два.

Экспозиция романа, как и большая его часть, пропитана смертью. В результате несчастного случая умирает Маратик — младший брат главной героини истории Кати, дочери казаха и русской. Под печальным взором Богородицы на мальчика упал телевизор, размозжив ребенку голову. Нельзя сказать, что трагедия коренным образом повлияла на семью Абатовых: отец как пил так и пьет, мать как отдавала всю себя богу так и отдает, а девочка Катя как была никем не любима и всеми гонима так такой и остается. Катино одиночество устрашает. Масла в огонь добавляет то, что девочка не была желанной: отец и вся его семья ждали от жены только мальчика, другие варианты попросту не допускались. Поэтому первенец Катя получила всю волну неприязни, которую только может получить ребенок. Даже называться Катей для девочки было привилегией — азиатская часть семьи прозвала ее Улбосыном. Так в казахских семьях, ждавших мальчика, именуют родившихся с двумя х-хромосомами существ. И оскорбительное имя только начало Катиных бед. Побои от одноклассников, родной тетки, двоюродного брата, — все это для девочки стало нормой. Изменилось положение только после побега матери: она украла семейные накопления, отдала их на постройку нового Храма в поселке и уехала в неизвестном направлении (как мы узнаем позже — в монастырь). Кате, конечно, досталось поначалу, но затем на пороге квартиры появилась русская бабушка, которая, увидев побои на теле ребенка, забрала девочку в Москву, где та и воспитывалась вплоть до своего совершеннолетия.

Но не о судьбе одной Кати повествует Манойло. Ее роман о миллионах женщин, которые до сих пор, по какому-то дичайшему, средневековому и позорному для человечества порядку, подвергаются физическому и эмоциональному насилию со стороны мужчин. Позволила себе поправить мужа — получай в зубы, вырядилась как-то излишне открыто — так можно и изнасиловать. Как там у Шолохова: «Сучка не захочет...». Самое страшное, что Манойло ничего не придумывает. Писательница описывает устрашающую реальность, с которой колоссальное количество «людей» мирится. Актуальность — вот что пугает в романе Манойло. Каким бы развитым сейчас ни казалось общество, но герои истории, к сожалению, списаны с реальных людей, не гиперболизированы и не придуманы больным воображением. Да, многим из нас повезло родиться в более или менее цивилизованных условиях, но это не отменяет того факта, что колоссальный процент населения нашей с вами планеты живет в таких непотребных для человека разумного условиях, описываемых Екатериной Манойло в романе. И без каких-либо сомнений именно чудовищная актуальность романа обособляет его на фоне прочих современных произведений. Актуальность и неприглядность описываемого. Честность.

Жестокостью «Отец смотрит на запад» напоминает прозу Кормака Маккарти. Правда, у американца брутальные приключенческие романы о ковбоях, варварах-мексиканцах, тюрьмах и выживании на диком Западе («Пограничная трилогия»), а у Манойло российский поселок на границе с Казахстаном и две девушки, подвергающиеся насилию со стороны родственников. Поразительно, насколько сюжеты оказываются друг-другу близки. Помимо темы безудержного, всепоглощающего насилия авторов сближает и общий лейтмотив границы между двумя мирами — живых и мертвых, реальности и мифа. Населенный пункт близ Казахстана в романе Манойло предстает неким загробным миром и это выражается не только в постоянном присутствии давно почившего брата Маратика, обитающего в поселке в форме рупора правды, но и в эпитетах, которые писательница использует. Ее архитектура кровоточит, пахнет мясом, скорбью, тоской по жизни. Стиль писательницы обнажает, срывает маски; он мягок, местами даже поэтичен, но при этом бескомпромиссен и брутален под стать истории. Абзацы приходится перечитывать, за них цепляешься, спотыкаешься, оглядываешься и улавливаешь суть, зачастую поражаясь тому, как совсем еще молодая писательница видит и репрезентует.

Говоря о героях романа, то здесь в первую очередь на ум приходит «Сияние» Стивена Кинга. Если помните, Джек Торренс, которого сыграл Николсон, впал в безумие, став жертвой зла, таящегося в гостинице. Обезумел и в мгновение ока стал маньяком и женоненавистником, начал нападать на супругу и своего ребенка. Главное в сравнении то, что персонаж Кинга стал безумным, проиграв борьбу за разум с вековым злом, а вот герои Манойло, словно и есть то самое зло, его подлинное воплощение — они и без вспомогательных источников справляются. Им достаточно культуры, в которой они существуют вот уже сколько веков. Помните, не так давно на просторах интернета распространилось и вызвало немалый резонанс видео со свадьбы, на которой жених, проиграв невесте в конкурсе, дал ей по голове. Так вот, если для людей цивилизованных такое поведение недопустимо, то для многих — это вполне оправданный и даже воспитательный поступок. И здесь мы опять возвращаемся к актуальности романа. Литература всегда была локомотивом духовности и культуры, просвещала и меняла общество — этими же свойствами наделена и проза Манойло. Трагичная, чудовищная, но невероятно поучительная и важная для человека двадцать первого века книга.

Тяжело представить, что выйдет из-под пера писательницы в следующий раз, сможет ли она повторить успех своей первой работы или даже выйти на новый уровень. Екатерина Манойло — однозначно одна из самых многообещающих писательниц современной России. Было бы интересно посмотреть на работу Манойло в малой прозе: ее стиль, напоминающий флоберовский le mot juste, мог бы очень выгодно смотреться в сжатом формате рассказа или небольшой повести. Остается ждать и надеяться на скорые анонсы.

У Тани всегда были сложные отношения с матерью. В разговорах мать умела ужалить в самое уязвимое место, загоняя иголки слов под кожу. Она была человеком, которого трудно любить, но Таня старалась. Когда выросла, она потратила сотни часов на психотерапию, чтобы выработать иммунитет от материнского характера. Таня всегда оставалась рядом и заботилась о ней вопреки всему. А потом мать пропала. В её пустой квартире Таня нашла только пепел от сожженных фотографий. А потом нашла и её. В секте.
⠀
Нас с детства учили мыть руки перед едой и чистить зубы два раза в день. Это правила обычной гигиены, они понятны и не нуждаются в пояснении. Но говорить о гигиене психологической стало принято относительно недавно. Раньше не было вообще такого понятия, как уважение личных границ, зато были клише, которые годами вбивались на подкорку: все так живут, не выноси сор из избы, Бог терпел и нам велел. Долгие годы люди были беспомощны в вопросах заботы о своем психологическом здоровье, более того, обществом порицалось сама потребность в ней.
⠀
Мы все еще учимся говорить о своих травмах, но сейчас хотя бы уже не стыдимся их. Наконец-то можно сказать - мне плохо и это нормально, я живой человек и мне больно. У меня есть право на эту боль. И на помощь. Психология - это травмпункт для душевных ушибов и переломов, если их замалчивать, они срастаются неправильно и ноют годами, причиняя боль снова и снова.
⠀
Целые поколения росли психотерапевтическими «дикарями», пытаясь самостоятельно, вслепую справиться со своими проблемами, рыдая по ночам в подушку. Это стало настоящей эпидемией, которая не так заметна, как вирус гриппа, но не менее губительна. Она расползалась медленно, проникнув в нерв исторической памяти, в код поколений, когда сотни лет принято было молчать о травмах психики. И теперь миллионы людей, которым нужна опора, становятся легкой добычей для хищников. Они попадают в капканы лидеров культов.
⠀
«Риф». Надо. Читать. Это правила безопасности дорожного движения по трассе жизни: как увидеть сигналы абьюза, избежать столкновения с манипуляторами и вовремя пройти техосмотр, чтобы не попасть в аварию. Это важный и нужный роман о том, что ни у кого нет права делать вам больно.

Прочитано в Книжном бункере.