Чилийский ноктюрн (сборник)

Чилийский ноктюрн это тяжёлое произведение оно посвящено жизни Чили в 70 годы и эта исповедь. Автор сделал своего героя падре и со стороны он наблюдает за содомом и гоморой но ничего не может , а может не хочет сделать. Это исповедь перед финалом жизни ,когда ты понимаешь что встреча с Судьей близко и надо излить эту горечь бытия. Ощущение от книги мрачное и тяжёлое , словно ты наблюдатель и видишь что люди делают но ты немой и лишь от ужаса и стыда мычишь.

Складывается впечатление, что «Далекая звезда» состоит из нескольких разрозненных фрагментов. Какие-то части автор прописывает чрезвычайно подробно, и в эти моменты он чрезвычайно многословен и витиеват. В то же время другие фрагменты текста он обозначает весьма схематически. Также ему свойственно упоминать о неких многозначительных вещах, за которыми, как выясняется впоследствии, ничего не стоит — ну, то есть он не дает потом читателю никаких разгадок.

Литературная манера Боланьо включает в себя много мелких деталей, много имен, много сюжетных развилок — этим словно имитируется необработанный поток жизненных разговоров и житейских перипетий. Однако эмоциональное воздействие подобного литературного стиля на читателя крайне низкое, по моему мнению.

Что я имею в виду? Порой чисто…

У кого что болит, как говорится. У Роберто Боланьо, как обычно, болит Пиночет. Причём до такой степени, что он не побоялся поместить его в свой вымышленный мир и дать ему роль. Новоиспечённый падре, увлекающийся литературой и пробующий себя на этом поприще, приглашён в гости известным литературным критиком. А дальше в океане размышлений и наблюдений предстаёт его жизнь, полная довольно-таки мирской суеты - в написании рецензий, посещении приватных собраний представителей богемы, обучении верхушки хунты основам коммунизма.
Очередное произведение с гомеопатическими дозами сюжета, но необычной структурой. Завязка выполняет исключительно унитарную функцию - зацепить ваше внимание и усыпить бдительность, ибо дальше, после того как вы проглотите наживку, оторваться будет сложно. И дело тут не…

Классическая латиноамериканская проза эпохи "маркесизма" - как по форме, так и по содержанию.

Во-первых, в тексте нет вообще никакой структуры. Роман представляет из себя один гигантский абзац длиной в 100 с лишним страниц.

Во-вторых, "Чилийский ноктюрн" ожидаемо изобилует резкими смысловыми скачками из стороны в сторону с постоянной сменой тем прямо на ходу и бесконечными "маркесовскими" предложениями (вроде того, что вы только что прочитали, а то и подлиннее). Правда, о сюжете Боланьо все-таки не забывает, какая-то четкая последовательность событий есть. И это радует, а то в Латинской Америке сейчас полно любителей подражать Маркесу формой, забывая, что за ней все-таки должно хоть что-то стоять.

Главным героем романа является молодой католический священник Себастьян, страстно…

Говорят, Роберто Боланьо хотел назвать этот печальный ноктюрн о непростом периоде в истории Чили «Потопом дерьма», который ливанёт и не останется ничего, но друзья уговорили его оставить более лиричное заглавие. Ночной (nocturno) поток воспоминаний о том времени, когда страшная тень истории окутала родину автора, проплывает единым абзацем через весь роман. Неоднозначный (а лучшая литература никогда не бывает однозначной, чтобы не быть скучной), этот роман ставит вопросы, на которые герой-рассказчик не находит ответы: «почему с нами случилось то, что в конце концов случилось», «был ли на самом деле этот великий террор», «кто во всём этом виноват». А читатель будто спрашивает, за кого – рассказчик? За Альенде, друга Неруды? За Пиночета, которому он преподает «вражеский» марксизм? За Чили?…

Иногда мне кажется, что аннотации к книгам пишут какие-то посторонние люди, которые максимум что-то где-то слышали о биографии автора. Имя Роберто Боланьо автоматически настраивает на определённый лад - жертва и критик режима Пиночета. Но вот ведь незадача. Несмотря на то, что сам генерал появляется на страницах "Чилийского ноктюрна" (и выглядит довольно умным, интеллигентным и ничуть не демоническим персонажем), диктатуре посвящено чуть меньше половины романа и уж точно она не является главной сюжетной линией. Мы следим за жизнью молодого (а потом не очень) падре и литератора, который навещает друзей в провинции, путешествует по Европе, спорит на окололитературные темы и вращается в таком классическом богемном кружке людей искусства, выдуманных и настоящих. И кажется, что диктатура -…

В повествовании вязнешь, как в глине - не для прогулок в теннисках, но сойти с пути не хочется просто потому, что не хочется сойти. Читать со всей вдумчивостью, пропитываться ядовитыми иглами боли, что остается до сих пор от южноамериканской диктатуры.

И тогда с головокружительным ритмом сменяются передо мной лица тех, кого я видел, кого любил, кого ненавидел, кому завидовал, кого презирал. Лица тех, кого берег, на кого нападал, от кого защищался, кого напрасно искал. А после ливанет этот потоп дерьма, и не останется ничего.

Государственные деятели мира... А есть ли среди них ваши личные враги. Мне, как ни забавно звучит, досадил хуже горькой редьки генерал Аугусто Пиночет. Из-за этого Пиночета одно время совершенно нельзя было рассуждать о политике. Только попытаешься высказаться, мол, ребята, давайте как-нибудь дружно, благими намерениями вымощена дорога сами знаете куда, массовые расстрелы не панацея, как тебе отвечают, невинно хлопая глазенками: Но как же, а Пиночет?! Разумеется, он кого-то там чик-чик, но ведь это крикливые…

Небольшая повесть, лично мне по стилю повествования напомнила Харуки Мураками с этими его "это было в то время, когда президентом был..." , и "мы еще в то время не знали и только она догадывалась что...". Чили, 70-е года, молодые и талантливые чилийские поэты, убийства, исчезновение людей, минидетектив, стихи в небе, и все это протекает так плавно и сглажено, что читается на самом деле очень легко, только почему-то создается впечатление что тебе рассказали историю упустив из нее половину содержания.