4

И тогда с головокружительным ритмом сменяются передо мной лица тех, кого я видел, кого любил, кого ненавидел, кому завидовал, кого презирал. Лица тех, кого берег, на кого нападал, от кого защищался, кого напрасно искал.
А после ливанет этот потоп дерьма, и не останется ничего.

Государственные деятели мира... А есть ли среди них ваши личные враги. Мне, как ни забавно звучит, досадил хуже горькой редьки генерал Аугусто Пиночет. Из-за этого Пиночета одно время совершенно нельзя было рассуждать о политике. Только попытаешься высказаться, мол, ребята, давайте как-нибудь дружно, благими намерениями вымощена дорога сами знаете куда, массовые расстрелы не панацея, как тебе отвечают, невинно хлопая глазенками: Но как же, а Пиночет?! Разумеется, он кого-то там чик-чик, но ведь это крикливые студентики-псевдолеваки, разве их можно жалеть?
Когда такие прогрессивные реформы?
И транснационализация капиталов?
И чилийское экономическое чудо?
И так им и надо, коммунякам?
В общем, спора не получалось, а получалось, что с прежде милым и приятным собеседником уже разговаривать не хотелось. Хотелось встать и уйти на свежий воздух, чтобы трихины из сна Раскольникова на тебя не перескочили.

Пока расхлёбывали наши прогрессивные реформы, доблестного генерала хвалили меньше и осторожнее, а совсем недавно поднялась новая волна пиночетофилии. Ах, молодчаги военные, навели такой славный порядочек, спасли страну, а убили всего 3000 коммунистов.
Всего 3000.
Всего.
Всего.
Нет, это, может, я такая непонятливая? Может быть, рассуждения незабвенных Карамазовых о слезинке ребёнка устарели и заплесневели. А ведь тут не слезинка, - три тысячи человек. Дело не в цифрах (спорных), не в исторической правде: знаем-знаем, кто и как пишет историческую правду, не в том, было или не было пресловутое чилийское чудо.
Всего три тысячи, а? Формулировочка-то?
Сколько вложено в каждого из нас не то что от рождения - задолго до рождения: труд родителей, семьи, акушерок и врачей, учителей, мудрые книги - и дурацкие, кровавые закаты - и розовые рассветы, страшные сказки и сказки угомонные, ровные стежки рукодельницы, сочиняющие плюшевого мишутку, и узлы, которые затягивает на кетгуте хирург, отпечаток любого, кто остановился переброситься несколькими словами - или не остановился, кто встретился - или не встретился. А тут представьте: входит, печатая шаг, этакий тараканище с усищами, главнокомандующий без буквы Л, прыщ злокачественный, и заявляет: вы знаете, я тут собрался навести порядок и всеобщее счастье. Вот вашему - и вашему - и вашему мальчику, и вашим девочкам-двойняшкам не повезло, их придётся к стенке. А после этого акта справедливости мы все станем счастливы. Образованные, культурные, порядочные рукоплещут - почему бы не рукоплескать расстрелу, если расстрел для блага нации?

Весёлая студенческая компания празднует, флиртует, читает стихи, выпивает и закусывает. В полночь один из поэтов снимет маску.
Стареющий диктатор призыает к себе священника - не для покаяния, а для того, чтобы изучать марксизм, с которым столько боролся.

Мы ещё увидим Прыща на скамье подсудимых, что облегчения не принесёт. Дряхлый, трухлявый хрыч высовывает черепашью шейку из мундирного панциря. Он в маразме. Ни единого из своих преступлений он не помнит. Кто сказал "историческая справедливость восстановлена"? Сейчас цитату приведу, как делается историческая справедливость:

Книга называется «Ma gestalt-thérapie», ее автор – врач-психиатр Фридрих Перлз, бежавший из Германии нацист, скитавшийся по трем континентам.

Фридрих Перлз. Фридрих Саломон Перлз. Я подумала, с ума схожу, нашли нациста. Если его зовут Фриц, это же не означает, что он фриц! Великий психолог действительно бежал из Германии, но от нацистов, в тридцать третьем. И если дурная башка переводчик способен одним росчерком пера превратить жертву фашизма в обратное, что напишут в учебниках про Злокачественного Прыща?
И как с этим быть, если не справиться и не смириться? Боланьо, опытный политзаключённый, даст нам ответ:

«Лучше бы вы его не убивали, – сказал я, – это сломает, разрушит нас с вами, да и нет необходимости: он давно никому не причиняет зла». – «Меня этот поступок не сломает, а как раз обогатит, – возразил Ромеро, – а что до того, что он никому больше не причинит зла, то могу вам сказать, нам с вами это неведомо, мы не можем этого знать, это знает только Бог, а мы должны делать что можем. И ничего больше».