Евангелие от Михаила Булгакова: Опыт исследования ершалаимских глав романа Мастер и Маргарита

Булгаков как бы говорит: легенду о Христе нужно и можно исследовать, как это и делали поколения ученых – исторической науке вышла немалая польза. Но доказывать верующим, что Христа не было, – бессмысленно, ибо вера опирается не на логику и разум, а на традиции.

Новелла о Пилате – не попытка реставрировать Евангелие и не полемика с ним, а самостоятельное, хотя и христианское по духу произведение. Это рассказ не религиозный и не антицерковный одновременно, ибо допускает и то, и другое толкование с существенными натяжками. Это рассказ и не исторический, так как во многом он…

… в современной христианской идеологии личность Христа далеко не имеет того значения, что два века назад или тем более восемнадцать веков назад. Изменились духовные потребности, накопилась интегральная традиция. В древности идея бога человека, погибшего позорной рабской смертью, была кровно дорога рабам, крепостным –…

Булгаков непоколебимо серьезен лишь в одном: идея добра – важнейшая из всех идей; начетническая непримиримость настолько отвратительна, что даже дьяволу надоела. Но это – вне рамок полемики, вернее – в ее поверхностном, очевидном слое. А глубже он работал как серьезный мыслитель, понимающий, что конфессиональную религию…

У Булгакова детали менее всего реквизитны, они дают психологические и социальные характеристики – а попутно уже и исторический привкус, ощущение достоверности. Каждая деталь, как выстрел картечью, поражает несколько целей – вот самый удивительный результат булгаковского метода. Зауряднейшие описания одежды – Пилата,…

Операция, которую я назвал расщеплением образа Иисуса, весьма многозначительна. Это – абсолютно вольное толкование канонического сюжета, т. е. религиозная ересь. Но не атеистическое построение, ибо идея Бога сохраняется, причем на первый план выдвигается максима доброго бога. Она – идеальный стержень христианской религии,…

Систематичность евангельских разночтений здесь проявляется совершенно отчетливо. Это не разночтения на самом деле, а развитие образа: от осторожного и разумного основателя секты — до неистового проповедника-одиночки. От иудейского мессии, цитирующего Ветхий Завет, — до земного Бога, который называет храм домом Отца Своего.

он возвращается в священный город и при въезде творит свое единственное злое чудо: «…Взалкал; и увидев издалека смоковницу, покрытую листьями, пошел… но, придя к ней, ничего не нашел, кроме листьев, ибо еще не время было собирания смокв» (Мк. XI, 12, 13). Иисус проклял эту смоковницу; зеленеющее дерево засыхает.

после въезда: «…И выгнал всех продающих и покупающих в храме, и опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей, и говорил им: написано, — «дом Мой домом молитвы наречется»; а вы сделали его вертепом разбойников» (Мф. XXI, 12, 13).

мученическая, позорная смерть Иисуса на кресте была его важнейшим деянием и одновременно важнейшей проповедью. С трагической наглядностью она объединила Бога с человеком, причем человеком низшего сословия; превратила позор в торжество, унижение в величие; продемонстрировала доминанту духа над телом.