Алмазный мой венец. Повести (сборник)

Бигнония: Цветы бигнонии необязательно как на картинке, могут быть темнее и светлее, но на бордовые и розовые я смотрю с подозрением. Они неправильные, правильную, кирпично-красную, написал Катаев , написал так, что розовая бигнония прочитавшему "Траву забвенья" кажется странной. Катаев обладал могучей силой описания. И еще более могучим умением сказать, что хочется, не говоря нежелаемого. Мовизм, говорит автор, это от слова "mauvais", плохой, значит. Неумело, мол, пишу, не стреляйте в пианиста, играет как умеет. Катаев умеет сплести из воспоминаний осязаемое и ускользающее одновременно. Перепрыгивая во времени, переводя взгляд с одного современника на другого, переключая вид от первого лица на вымышленное альтер эго - Рюрика Пчелкина. В зависимости от того, о чем…

Изданная в "Новом мире" в 1967 году, была "Трава..." чем-то новым и необычным в творчестве Катаева . Сам он, писавший в стиле соцреализма, назвал этот стиль "мовизмом", "плохим письмом". Лукавил, понятное дело. Да и отрывистость, отсутствие структуры и явной последовательности вовсе не его заслуга. Сразу вспомнился Василий Васильевич Розанов и его Опавшие листья . Было ли это поиском новых форм, переоценкой долгих лет работы, перестройкой и переналадкой под ветром перемен...все возможно. Формально эта автобиографическая повесть рассказывала о становлении будущего писателя, о влиянии двух таких великих, и таких диаметрально противоположных поэтов как Бунин и Маяковский. На самом деле это была осторожная, завуалированная исповедь, в надежде на понимание, а возможно на оправдание.…

Катаева я никогда не воспринимала как мастера слова - фельетонист, публицист - рядовой работник пера, не слишком требовательный к себе. И эта книга мало что изменила в моем отношении к нему.
        Он часто использует одни и те же понравившиеся ему определения - штампует; горазд в  подробном и многословном описании одежды своих персонажей; грешит манерностью - "крыла Азраила" и ангелы смерти постоянно мелькают на страницах этой книги -  вообще слишком много слов посвящено теме смерти, возможной смерти и суетных посмертных действий, банальных поминальных речей. Упомяну и про верность социалистическому образу мысли которую он неустанно демонстрирует, хотя для 1967 года, возможно это еще было необходимо.
        По человечески я также не очаровалась автором - например мелочную…

Восхитительная, прекрасная советская книга, не нуждающаяся в длинной рецензии. Книга, где язык наравне с персонажами - друзьями и знакомыми автора - является главным героем. Книга, где смысл зарождается, разрастается и расцветает совокупно с чарующим оформлением звукописи фраз человека, блестяще владеющего синтаксисом. Книга, где быт описан столь совершенно, что читателю уже не нужно ничего сверх этого описания. Книга, где, как мне кажется, нет отрицательных героев, но бывают отрицательные обстоятельства, встречаются негерои и несудьба. Но стремление автора искать и находить вечную весну волей- неволей передаётся читателю. Любовь к старым друзьям, любовь к вечным стихам, любовь к прошлому, помогающему строить прекрасное будущее - основа замечательной книги В. П. Катаева.

Благодаря этой книге заново открыла для себя Валентина Катаева. Читала давным-давно в детстве "Белеет парус одинокий" и помню только прилипшие к потолку макароны (или я выдумала это??) Когда только начала читать, ожидала очередной агитки с пропагандой советской власти. А тут оказалось все так честно... Конечно, Катаев страшное время перелома вспоминает с ностальгией, когда все были молоды, полны сил и живы. Но двуликий Янус советской литературы на исходе жизни может позволить себе быть честным перед читателем и перед собой, поэтому никакого прославления советского строя, никакой лжи. Совсем другое отношение к каждому из зашифрованных поэтов и писателей после этой книги, они ожили как будто... А читать легко, несмотря на шифровку, благо есть интернет и можно себе помочь. А можно устроить…

В "Траве забвения" я открыл совершенно нового, неизвестного для меня Катаева. Я знал его только как автора "Белеет парус одинокий", "Хуторок в степи" , "Сын полка", "Время вперед", которые прочитал еще в подростковом возрасте и в последующем особенно им не интересовался. Здесь же я узнал, что он начинал с поэзии и был любимым учеником Бунина, который сыграл большую роль в становлении Катаева как поэта и прозаика, но не смог изменить его отношения к Революции. Необычна сама форма написания этих воспоминаний. С такой я встретился впервые. Это не связанное единое повествование, а извлекаемые из памяти запечатлевшиеся там события о себе, о времени, которые автор откровенно изложил на бумаге. Очень много Катаев пишет о Бунине, его не простом характере и отношении к происходивших в России…

"Моруа утверждает, что нельзя жить сразу в двух мирах – действительном и воображаемом. Кто хочет и того и другого – терпит фиаско. Я уверен, что Моруа ошибается: фиаско терпит тот, кто живет в каком-нибудь одном из этих двух миров; он себя обкрадывает, так как лишается ровно половины красоты и мудрости жизни. Я всегда прежде жил в двух измерениях. Одно без другого было для меня немыслимо. Их разделение сразу превратило бы искусство либо в абстракцию, либо в плоский протокол. Только слияние этих двух стихий может создать искусство поистине прекрасное. В этом, может быть, и заключается сущность мовизма". Повесть - одна из первых работ позднего Катаева, и "слияние двух стихий" здесь раскрывается в полной, обостренной, мне кажется, форме. Вся повесть - это своеобразный поток видений…

Эта книга хотя и довольно трогательная, пронизанная самыми теплыми чувствами автора к своим друзьям, к своей молодости, но читать ее мне было тяжело. Тяжело в первую очередь по причине собственного невежества: я практически не знаю ни биографий упоминаемых поэтов, ни их стихов. По сему читать было довольно скучно. Но когда мне вдруг удавалось кого-то "раскусить", то книга тут же преображалась в моих глазах. Примерно на середине книги я вошла в азарт, и отгадать о ком идет речь стало делом чести и совести. В итоге мне удалось выяснить кто такой Синеглазый, Королевич, Командор и Ключик. Хотя автор пишет все их прозвища с маленькой буквы, мне так поступать как-то неудобно. Как только мне удавалось признать кого-то по вскользь упомянутому стихотворению или названию книги, сразу же хотелось…

Чем больше я читаю произведения Валентина Катаева, написанные в изобретенном им самим стиле «мовизма», тем больше они мне нравятся. Вероятно, в силу того, что мемуары не входят в число моих любимых жанров и редко доставляют мне удовольствие, – мовизм Катаева, в его соединении истинных происшествий со свободным полетом фантазии, в его замене хронологической связи связью ассоциативной, пришелся как нельзя кстати.

Потому у меня и не возникло недоумения, почему Катаев в своей книге избегает подлинных имен, наводит, что называется тень на то, где ее быть не должно и где все и так ясно. Конечно, не узнать Маяковского, Есенина, Булгакова просто невозможно. Тем не менее, есть образы, не поддавшиеся лично мне для опознания. Все зависит от того, насколько были известны ранее биография и творчество…

Два человека учили Валентина Катаева видеть мир. Мир был разный, у каждого свой взгляд.

Бунин и Маяковский. Маяковский и Бунин. Что у них общего? Пожалуй, ничего, кроме возможности смотреть на окружающую жизнь беспощадно зоркими глазами и давать совершенно точное словесное выражение, быть художником слова с неистощимой фантазией.

Маяковский и Бунин. Бунин и Маяковский. Что у них общего? Пожалуй, ничего, кроме главного объединяющего – таланта.

Антагонизм литературных направлений. Не выдумка ли это? По-моему, не существует никаких литературных направлений. Есть одно только направление в искусстве: всепокоряющая гениальность. Даже просто талант. И – воображение.

Очень хорошая книга. Как назвать, к какому жанру ее отнести? Затрудняюсь с ответом. Сам Катаев признается, что не…