Рецензии — стр. 9

И кто только не пугал друг друга и всех прочих подряд и Джойсом вообще и «Улиссом» в частности! Страсти нагнетались весь игровой сезон прошлого 2014 года, да и в нынешнем забеге кулуарно нет-нет да всплывало и имя автора и название самой «страшной книги» Долгой прогулки. Однако организаторы и жюристы забега 2015 превзошли сами себя, назначив эту книгу под самый финиш (впрочем прошлогодний Пинчон с его «Радугой тяготения» тоже был ноябрьским), да ещё в качестве основной, а не бонусной (тут на язык настоятельно просится русский неопределённый артикль бля) ...

Вероятно самой основной особенностью книжного джойсовского «Улисса» является двойственность, полярность, амбивалентность, двоемыслие, бинарность, дипольность и дуалистичность романа. Парная эта противоположность и полярность буквально проходит сквозь книгу и заметна по самым разным критериям и при различных углах зрения.

Структура и хаос. Эти понятия тесно сплетаются в этой книге в одно целое. С одной стороны весь роман просто разбит на безымянные эпизоды, каждый из которых сам по себе является особинкой и нюансинкой — хоть содержательно, хоть по применяемым и употребляемым литературным приёмам. Весьма часто содержание такого эпизода кажется невнятной кашицей бессмысленных слов и фраз, толкотнёй персонажей и поведенческих актов, отсылок туда-сюда и прочим содержимым этого своеобразного «ирландского рагу». Однако читатель буквально с первого слова замечает указатели на некие ссылки и сноски, пройдя по которым узнаёт и название каждого эпизода-главы, и разъяснения невнятицы и сумбура слов-событий, и привязку всего написанного к реальному и материальному миру. И кажущийся хаос тут же оказывается довольно строго и порой даже жёстко структурированным и осмысленным (и тут уже в голове возникает крамольное «чудны дела твои, господи» и ещё что-то про невозможность предугадывания и понимания промысла божьего).

Отменный литературный язык (ведомый нам только в не менее великолепном переводе) совмещается в книге с совсем порой простецкими, а то и площадными и заборными выражениями — не по прихоти ведь и не по дури порой запрещали журнальные публикации отдельных эпизодов этого труда. Изысканные вкусы и ароматы здесь вовсю конкурируют с вонью человеческих экскрементов и трупными запахами, романтические любовные переживания перемежаются рвотными позывами и похотливыми блудливыми происками — высокий и утончённый романтизм некоторых сцен или образов соседствует с самыми вульгарными и низкопробными поступками и словами отдельных персонажей.
О разных джойсовских литературных приёмах и формах я уже упоминал, но если чуть подробнее, то наиболее характерными и запомнившимися стали главы-эпизоды, написанные в стиле «поток сознания» (причём лично мне наиболее интересным показался последний эпизод, «Пенелопа», записанный уже от имени супруги главного героя и буквально погружающий нас во внутренний мир этой до сих пор только лишь невнятно присутствовавшей на страницах книги героини); глава-эпизод, записанная едва ли не в виде своеобразного опроса или интервью (вопрос — ответ); глава с ярко и мастерски выполненной стилистикой под старославянский стиль (понятно, что в оригинале этот стиль был совсем другим и тут уже просто героически постарался переводчик на русский язык, сделавший всё возможное для сохранения джойсовской идеи — да и вообще работа литературного переводчика выше всяких похвал!).
Бытовое и очень личное и порой уже интимное и совсем частное и скрываемое вдруг выказывается напоказ во всей его бесстыдности и отчаянном пренебрежении нормами общественной морали и нравственности — и тут же параллельно идут отсылки и сбросы на события социально-политические и национально-освободительные, высокие и порой героические.
Примеры таких разнонаправленных пар можно приводить ещё и ещё, и думается, что Джойс делал это сочетание несочетаемого намеренно и целенаправленно. Но тут уже лучше уступить лыжню и дать дорогу настоящим джойсоведам и улиссоманам, модернистофилам и постмодернистоедам.

По большому счёту, Джойс этим своим романом выступает и утверждается в роли творца своего собственного мира. Переплетая воедино ткань гомеровского литературного мифологического творения «Одиссея» и реального повседневнопроживаемого мира реальности конца XIX — начала XX вв., Джойс пытается связать реальные события и события гомеровские в одно целое — так, как связаны между собою реальный предмет и отбрасываемая им тень. Но на самом деле в этом романе тесно сплетаются в одну макрамеподобную орнаментальную вязь три реальности — реальность Гомера и гомеровской «Одиссеи», реальность событий и происшествий из личной жизни автора, и, наконец, реальность, создаваемая и реконструируемая автором в романе — результат такого смешения красок получается воистину непредсказуемым и порой попросту взрывным и крышесносительным.

Помните довольно известный короткометражный болгарский (если не ошибаюсь) мультик про спор неких двух умников — Круг. Квадрат. Круг! Квадрат!! — спорит парочка убеждённых в своей правоте обывателей, каждый со своей стороны рассматривая некий предмет. И ведь каждый из них по своему прав, потому что каждый видит именно то, что и называет — один круг, а второй квадрат. Да только спорят-то они всего-навсего о форме, а пришедший к ним третий всё расставляет на свои места и называет предмет его настоящим именем — Цилиндр. Гениальность этого шуточного мультика как раз в том, что в нём чётко продемонстрированы модели узкого, линейного и плоскостного мышления, и показана возможность и способность выйти из плоскости и начать мыслить объёмно, трёхмерно, мультиверсно.
Как мне кажется, Джойс именно такой-вот объёмно мыслящий наблюдатель и писатель. И в своём «Улиссе» он как раз пытается показать своим читателям объёмность мира и взаимосвязанность и взаимозависимость самых разных и кажущихся нам совсем никак не связанными событий и предметов, явлений и сущностей. И умение и необходимость выйти из плоскости бытия и подняться над реальностью...

А ещё, продолжая параллель рассуждений о всеобщей взаимосвязи всего со всем и о проекциях и тенях, мы понимаем, что этот роман прежде всего является богатейшим и ценнейшим материалом о самом авторе книги, о Джойсе — вот уж где богатство и многообразие отбрасываемых личностью Джойса теней! Вот уж где проективность торжествует и пьедесталится! Вот уж где могут поурчать в удовольствие и одновременно всласть пособачиться друг с другом психологи всех мастей и направлений :-)

Совершенно точно, что читать эту книгу отдельно от примечаний или совсем без них невозможно и бесполезно — и так будучи труднопонимаемым и сложновоспринимаемым, её текст без разъяснений и ссылок покажется сплошной чушью и галиматьёй. Другой вопрос — а нужно ли читать эту книгу вообще? Ведь вот жил же некто Белый Ферзь без этой книги и не тужил... Вот и не знаю, обогатило ли меня прочтение «Улисса», или просто доказало, что модернизм и его преемник и последователь постмодернизм всё-таки не совсем мои жанры? Но ведь, с другой стороны, нисколько не мучился чтением... Нет ответа!

Высокая моя оценка этой книге вызвана прежде всего чрезвычайно качественной технологичностью книги — ничего иного, кроме как восхищения трудолюбием Джойса, его изощрённостью и мастеровитостью, умением найти множество слов и понятий и так перевязать и переплести их, что в целом получается довольно органичное тело романа — никакого другого отклика, как мне кажется, и быть не может.
Однако если спросить, получаешь ли удовольствие во время чтения романа, то ответ скорее всего будет не таким явным и однозначным, потому что чтение Улисса — это прежде всего работа — работа для ума, работа для сознания, работа для памяти, мышления, внимания и всех прочих познавательных, эмоциональных и волевых психических процессов и способностей читательского организма. Расслабиться здесь точно не получится, не тот случай.

В любом случае свою долю удовольствия я от чтения «Улисса» получил — теперь могу смело заявлять при подходящем случае и для соответствующей аудитории, что «Улисса» я прочитал и что не так страшен Джойс, как его малюют :-)

39 дней. 729 стр. текста и почти 200 стр.комментариев. Самая сложная книга в моей жизни  (и одна из сложнейших книг в мировой литературе).

Но я. Это. Сделала. Я её одолела, проползла, прогрызла. Каждую букву. Да!

Каюсь, желание зашвырнуть её куда подальше овладевало мною примерно раз в 10 минут.

Признаюсь - я ничего не поняла. Совсем. Не поняла, о чём этот текст. Читала буквы и слова, не видя смысла, не понимая, не чувствуя. Вроде все слова знакомы, а в смысл не складываются.

❗️Хочу подчеркнуть, что все, ниже- и вышесказанное - моё субъективное мнение. Не претендую на истину. На правоту. Просто пишу свои впечатления.

Как и моя оценка - это не оценка творчеству Джойса (да кто я такая, чтобы замахнуться на этот столп?). Это оценка моих эмоций при чтении, того, насколько мне лично зашёл этот текст. Я ставлю 4 из 10, и 3 из них - переводчику С.Хоружему, написавшему комментарии к книге, за его титанический труд.

Поскольку без его комментариев я не поняла бы ничего. Совсем ничего. Кстати, читать его пояснения мне было интереснее, чем саму книгу. Я хоть узнала, что к чему и кто главный герой.

Ну и 1 балл - автору (да простят меня его почитатели). За упорство, труд и время, затраченное на эту махину.

И да, я знаю об аналогии с гомеровской "Илиадой", на которой построен сей труд. Знаю из комментариев, о которых упоминала.

Знаю, что это книга об одном (!) дне  главного героя. Но знаете, что? Спросите меня, что он делал в этот день? И я вам не отвечу. Куда-то ходил, что-то ел, что-то пил, с кем-то встречался, мочился (да! Об этом упомянуто особо и в этом действе тоже скрыты смыслы и подтексты, недоступные моему уму). Ах, да, на поминках был.

Почему это считается непревзойдённым, безусловным шедевром мировой литературы и бла-бла-бла чем-то там ещё чрезвычайно выдающимся - я, простите, не поняла. Несмотря на филологическое образование. Как не понимаю, к примеру, в чём шедевральность "Чёрного квадрата" Малевича.

Резюмирую свои эмоции:

"Улисс" - бред. Поток букв и слов, который практически невозможно понять, не прибегая к комментариям

Так часто бывает с большими книгами: открываешь, борешься, тщишься — ни в какую. Подходишь через время во второй раз, в третий... Нет. Не пускает пока, рано. Понимает будто: слишком она для тебя важна, чтоб проскочить не понятой мимо сердца. А потом... Ну а потом тихо наступает 16-е июня. 

«Улисс» оказался мучительно хорош. Издевательски. Садистски великолепен. Нашёл в нём то, чего так долго ждал от книги и боялся найти. В ней оказалось больше, чем можно было искать: самые бессовестные ожидания Джойс втоптал в пыль дублинских мостовых. И в этом, пожалуй, гавная ценность. 

Крепкая основа гомеровской «Одиссеи», миф о вечном возвращении, возмущённо-сладостное ворчание непокорных ирландцев из-под английского сапога, жёстко-ревнивое бессилие мужчин и шарм женской раскованности — когда тебя не слышат. Почти. Джойс слышит. 

Джойс вообще слышит много, и много кладёт на бумагу. Всё выверено, просчитано, всё по местам. Аллюзии заслоняют одна другую (а сколько раз он подмигивает любимым «Братьям Карамазовым» — ну песня же просто!), английская речь журчит полифонически отточенной какофонией. Ситуация Вавилонской башни: дробление народов и смешение языка. Единого, но до бескрайности разноголосого. 

И если бы это было всё, перед нами лежала бы просто добротная книга. Не всё. Перед нами книга ужасная, отвратительная, отбивающая охоту читать и всякую возможность писать что-то дальше. Шедевр перед нами, чего там.

Вы просите смыслов? — вопрошает Джойс и — выстраивает безукоризненный кристалл аллюзий и коннотаций. «Вложил туда столько, что филологам ещё на 300 лет работы хватит», — подмигнёт Джеймс сквозь круглый окуляр. 

...Хотите стилей? — и возводит язык на вершину, чтобы затем утомить нас, выжать и раздробить — как дробит он каждый приём, обнажая, снижая, опошляя его, доводя читателя до оскомины и отторжения, а затем и вовсе дробя текст на атомы.

«Всё это не более чем текст, — будто говорит он нам. — Плохой или хороший, хулиганский или высокопарный — всего лишь набор клише, штампов и высохших оттисков; листок проповедника — скомканный, уносимый потоком Лиффи. Вы искали букв, и непременно со смыслом? Сколько угодно. Берите, покуда унесёте. Несите, пока не отбросите в гневном изнеможении разлинованные листы... Пока не разглядите за ними человека. Пока не увидите себя — не отглаженного, нелинованного. Отталкивающего и пошлого, низкого и набивающего оскомину. Но любимого и живого».

Джойс знает, что если слово питает человека не хуже хлеба насущного, то тысячи слов — наполняют пустой требухой, плывут крошками вслед за рекламкой Бога в потоках Лиффи. Вслед за рекламой — набившей жизнь Блума пустым заменителем смысла. За Рекламой — обошедшей на скачках призванных к победе жеребцов. За лестригонами и пожирателями лотоса.

И — да, — где-то рядом, не вставая с верного ложа, всегда ждёт родная, терпеливо-взбалмошная Молли. И да, она приготовит яйца. Да.

Эпизод 1. Предчувствие

По набережной сэра Джона Роджерсона шагал собранным шагом мистер Блум: мимо ломовых подвод, мимо маслобойни Лиска (льняное масло, жмыхи), мимо Уиндмилл-лейн и мимо почтово-телеграфного отделения.

Часть тела? Волосы (шевелятся, становятся дыбом от адского дуновения ТОТ САМОЙ книги).
Цвет? Радужный переливчатый (я и Музиля читала, я и Пинчона читала - и тебя, Джойс, зачитаю).
Часть речи? Не определилась, инфинитивчато.
Синтаксис? Примитивный.
Реальный план?
Проклятый рандом.
К чтению "Улисса" надо готовиться.
Одеть чистое белье.
Забить голову самой дурацкой фентезятиной.
Провести опрос среди друзей "что вы стали бы делать в свой последний день перед Улиссом?".
Сделать глубокий вдох. Выдох. Ноги на ширину плеч...
Нет, лучше попа - в любимую вмятину дивана.
"Одиссея" в этом году прочитана. Вообще всего много прочитано. Если я не прочту "Улисса" - то кто?..
Читальный план?
Полистала рецензии... У-у-у, все такие умные...
Завтра. Это будет завтра.

Эпизод 2. Поражение

Вам кажутся темными мои слова. Тьма в наших душах, этого вам не кажется?

Что-то не то здесь: или впрямь Улисс не совсем настоящий, или Телемак, или, может быть, этому Телемаку не подходит этот Улисс?

Часть тела? Уши.
Цвет? Осенний уличный.
Часть речи? Глагол.
Синтаксис? Развитой.
Реальный план?
Пыталась слушать. Герои перемещались по Дублине, я путешествовала по Минску и околицах... Бегала по делам, ходила, ездила, жарила овощи (а не почку), делала громче, отматывала, переслушивала, чередовала текст с комментариями... и снова выпадала: собственное сознание струилось сильнее, вытесняло чужое, обсасывало непроисшествия моего дня. "Улисс" мне не мешал!
Герменевтической план?
Что объединяет, сравнивает, связывает меня и Одиссея? Мы летим к звездам Геркулеса (вспоминайте не только М. Багдановича, но и эпизод 17)? Джойса с Одиссеем объединяет всё. Джойс есть Одиссей, он ежедневно проживает, совершает поход Одиссея, дробятся несобытия дня, реализуются, взрываются приключениями. Текст гомерится , но и библиится: густо прошивается, искрится отсылками (хотя направлен антирелигиозно и полюсность меняется), "запущенный сад", братоубийство, колено Рувимово, Моисей. И - один из этажей литературного небоскреба - текст шекспирится: Гамлет пробирается в биографию и самого Шекспира, и Блума, и Джойса ("так в призраке неупокоившегося отца вновь оживает образ почившего сына": Блум бродит тенью по Дублину, тенью проходит на самом краю дня Стивена Дедала (условного сына), переживает измену своей жены-королевы-примадонны).
Сакрализируется каждый шаг, Джойс-Блум признается: "приготовление завтрака (жертва всесожжения); переполнение кишечника и продуманное испражнение (святая святых); баня (обряд Иоанна); погребение (обряд Самуила); реклама для Алессандро Ключчи (Урим и Туммим)" - все концептуализируется и артефактизируется.

Признаюсь, я почти ежедневно думаю - выбраться из-под теплого одеяла утром, собраться, накормить (и не растоптать) котов, дойти до работы... воспой мой подвиг, поэма Гомера или, на худой конец, драма Шекспира.
Читальный план?
Сперва глянешь - кажется, "Улиссом" зря пугают: герои двигаются, много делают, бреются, умываются, едят, гуляют, диологизируют... но долго всматриваться не получается. Ага!! Сморгнул!.. И потерял нить. И вместо того, чтобы изящно бороться с течением... поток подхватывает, тянет и выбрасывает на берег разбухший труп твоей неживой мысли.

Эпизод 3. Успех

Шекспир – это благодатная почва для тех умов, что утратили равновесие.

...завел блудни с двумя шлюхами, тут же ихний кот с ними, и все глушат портер чайными чашками...

Часть тела? Глаза.
Цвет? Квадрата Малевича = экрана.
Часть речи? Существительное.
Синтаксис? Парцеллированный.
Реальный план?
Чтение - спасение. Я неудачница или фанатка - перечитывание "Улисса"! Неожиданность вопреки страхам: повествование складывается в предметный рисунок, есть сюжет, "Улисс" может быть перессказан! Есть герои, поступки, характеры и переживания. Есть контакт с текстом, отзыв, сопереживание, даже восхищение ритмом, игрой слов. Вскоре приходит узнавание улочек, новые встречи со знакомыми эпизодическими персонажами, приветствия и поклоны, вот ужас-то: теперь я, читатель, - персонаж Джойса!
Читальный план?
Весь текст - многоэтажная игра смыслов, аллюзий, ассоциаций, литературных перекличек, каламбуров. "Блум... одинокий облумок". "Зубрят мою смехографию". "Звяканье, стукопыт глухозвук". "Чавчавстенько встречав-чавкаемся по чавк-вергам". "Все мы арфы". Эпизод с котиком! Котик и Улисс, котик и Джойс... милота.
Легкость тоски Стивена Дедала: по матери, родине, дружбе, спокойствии и благополучии.
Беззаботность (иллюзия, маска?) и глубинная тоска Леопольда Блума: ножки чужой красотки, неудача на работе, воспоминание об умершем сыне, стремление к единению душ со Стивеном, непонимание, инаковость, чужеродность между дублинцев.
Герменевтической план?
День - метафора жизни (не ежедневно у человека баня, похороны, рождение, измена... это больше чем день). День - метафора человечества, искусства, литературы в частности. День, который через аллюзии и цитации вмещает в себя всего Гомера, всего Шекспира, всю Библию... День как сюжет, как полноценная фабула, как приключение, квест. Разностильность дня: описания, диалоги, анекдоты, сложные рассуждения, парцелляции, беспрепинательный поток мысли ("Вечно бегущий поток жизни: ищет в потоке жизни наш взгляд..."), катехизис-вопросоответ, пародия, карнавал.
День-жизнь. День-приключение. День-миф. День-поэма. День-город. День-страна. День-личность. День-герой.
Экстра(супер)платонизм или все-таки антиплатонизм?.. Жизнь - отблеск небесных сверхидэй. Вот эта баня - она ​​сама идея идеальной бани или частная реализация идеи? Эта поездка - идея всех возможных поездок? Этот труп собаки - восхождение к трупу собаки вообще?.. Или наоборот, буден затмевает возможный идеал мира, в будне - реализация возможностей (Платон, но и Аристотель!) идей, он совершенство и полнота. Сегодня, сейчас - пронзительное ВСЕ, реализация - больше, чем ее идея...
Унижение мифа, злая сатира на миф, на науку, спорт, литературу и литературоведение, патриотизм и политику, женщин и мужчин. Опускание мифа (Венера, облегчающаяся в ночной сосуд; прекрасная романтичная Герти-Навсикая - и что в это делает романтический герой Блум, хм...), карнавализация, пародия на тьму авторов и книг, смешение величия мечты с клоакой, пивной бузюкой.
Унижение мифа - это возвышение ли реальности?.. Пьяница, неудачник в липкой грязи и без пуговицы - Герой Блум! Герой Улисс!

Эпизод 4. Осмысление

Мы не можем сменить родину. Давайте-ка сменим тему.

Будучи весьма благодарен, с благодарной признательностью, с искренней и признательной благодарностью, признательно и с благодарною искренностью сожалея, он отказался.

Часть тела? Нейрон.
Цвет? Мозга.
Часть речи? Премногоизобилие.
Синтаксис? Усложненный.
Реальный план?
"Улисса" приходится думать, нет, можно водить глазами по страницам, наплевав на смысл, только есть ли смысл в таком чтении, ведь если уж пришлось читать "Улисса", то следует воспользоваться такой возможностью и прочитать, однако это самая болезненная моя книга: не от нее ли у меня неделю болят зубы, ноет голова, поднялась температура и упало давление до рвоты, забуду ли я об этом, когда возьму ее снова в руки?..
Герменевтический план?
Бесконечно люблю смотреть на чужую работу, чужую качественную работу, дурную-дурную (ибо - а на фиг?), но титаническую, сложную, интеллектуальную, шнобелевскую работу, однако я не зафанатела от "Улисса", это не самая гениальная книга вселенной, ее не следует давать инопланетянам для знакомства с людьми (а... ну ладно, давайте), и мне неприятна ее сниженная фавновская эстетика, но это великая книга, в которую вложено много труда, отражающая или, скорее, как стеклянная призма, раскладывающая луч слова на радужный вселитературный всестилевой спектр, книга - точно необъятная, не очень чистая веселая свинка, порождающая дюжину поросят, - все модные стили 20 века вышли, были рождены или предсказаны, пригрежены "Улиссом": и постмодернизм, и футуризм, и сюрреализм, и абсурд (кроме разве что советского реализма, но так ему и надо); поскольку, видимо, виновата иллюзия легкости написания потока сознания, поэтому столько потомков, более или менее успешных, у которых, тем не менее, преобладает или сюжет, или интеллект (Эко), или сознание (Пруст), или сатира (Чапек), или абсурд (Беккет), ибо столько этажей, как Джойс, не надстроил никто, на такое унижение мифа (такую ​​десакрализацию ВСЕГО) не решился ни один (куда уж аристократичному, изысканному Прусту, пусть себе орхидеится), а если кто-то и решился на унижение (Пинчон), то ему далеко до мифа (интеллектуальности и эквилибристичности в обращении с литературными слоями), - Джойс такой действительно единственный, а "Улисс", чья многоэтажность текста справедливо уравновешена многоплановостью комментариев - план чистого текста и план биографии Джойса, план русского комментатора и план его предшественников, комментаторов и исследователей "Улисса", план цитируемых текстов и план справочной информации, - насмеявшись с мифа, и сам сакрализовался в конце концов, стал страшным обрядом инициации читателя (студента филологического вуза), оброс легендами и интерпретациями («в монографии великого Эллманна "Улисс на Лиффи" самый обширный из разделов носит название: "Почему менструирует Молли Блум"»), - таким образом победив миф или же проиграв ему?..

Эпизод 5. Осложнения

...негоже глазеть, когда у дамы выглядывает астральное.

Аум! Баум! Пижаум! <...> Ых! Ыхбыянбыйлан брралдррал!

Часть тела? Зубы.
Цвет? Зубной боли.
Часть речи? Междометия.
Синтаксис? Туманный, ежистый.
Реальный план?
Зубы-ы-ы-ы! О-о-о-о! У-у-у-Улисс-с-с... Ы-ы-ы-ы! М-м-м... Хр-хр-хр... Э? Абырвал... абырвал (вырвл бы?)... Зу-у-у-б-ы-ы-ы... У-у-у-Улисс... Хнык-хнык-хнык...
Горячечный план?
Вышел Польди из тумана, вынял мыло из кармана...

По вечерам Стивен Дедал ходил к Леопольду Блуму считать звезды...
— ...А он мне скажет... а он мне скажет: "Вот и самовар простыл. Надо бы веточек подбросить этих... ну, как их... можжевеловых!" — А я ему скажу... а я ему скажу... а я ему скажу...
И вдруг... прямо перед ним из тумана выплыла белая Лошадь.
"А интересно, — подумал Стивен Дедал, — если Лошадь ляжет спать, она захлебнется в тумане?"
И он стал медленно спускаться с горки, чтобы попасть в туман и посмотреть, как там внутри.
— Лошадь! — позвал он.
"А-ха, а-ха!" — вздымая боками и раздуваясь до неба, задышал Бык Маллиган. Или это был не Бык? Потому что через секунду уже никого не было...
— Фр-р-р, — вздохнула лошадиная голова...
— Вз-з-з! — зазвенело где-то вдали.
— Вз-з-з! — зазвенело у Стивена Дедала над головой.
— Хе-хе-хе-хе-хе! — обрадовался Леопольд Блум и даже представил себя ночной бабочкой и немного поплясал в воздухе...
— Угу! У-гу-гу-гу-гу-гу!.. — закричал Шекспир.
"Псих", — подумал Стивен Дедал...
— Е-еж-и-и-к!.. — будто с края земли донесся родной крик Леопольда Блума, Стивен побежал на голос, но тут вспомнил: "я же не Ежик!" все закружилось у него в голове: Бык Маллиган, Герти Макдауэлл, Шекспир, Гомер, Джеймс Джойс, бабочки, Лошадь.
"Пусть река сама несет меня", — ...и его понесло вниз по течению.
— Извините... — беззвучно спросил кто-то. — Кто вы и как сюда попали?..

— Где же ты был? — плюхнувшись рядом, запыхавшись, спросил Леопольд Блум. — Я звал, звал, а ты — не откликался!..
Стивен Дедал ничего не сказал. Он только чуть скосил глаза в сторону Леопольда Блума...
— ...а я и самовар раздул, и веточек... этих... как их...
...Стивен Дедал думал о Лошади. Как она там, в тумане...

Як заўсёды, першатэкст па-беларуску

Тут...

Эпізод 1. Прадчуванне

По набережной сэра Джона Роджерсона шагал собранным шагом мистер Блум: мимо ломовых подвод, мимо маслобойни Лиска (льняное масло, жмыхи), мимо Уиндмилл-лейн и мимо почтово-телеграфного отделения.

Частка цела? Валасы (варушацца, становяцца дыбам ад пякельнага подыху ТОЙ САМАЙ кнігі).
Колер? Вясёлкавы пералівісты (я і Музіля чытала, я і Пінчона чытала - і цябе, Джойс, зачытаю).
Часціна мовы? Не акрэслілася, інфінітывіста.
Сінтаксіс? Прымітыўны.
Рэальны план?
Пракляты рандом.
Да чытання "Уліса" трэба рыхтавацца.
Апрануць чыстую бялізну.
Забіць галаву самай дурацкай фэнтэзяцінай.
Правесці апытанку сярод сяброў "што вы сталі б рабіць у свой апошні дзень перад Улісам?".
Зрабіць глыбокі ўдых. Выдых. Ногі на шырыню плеч...
Не, лепш попа - у любімую выемку канапы.
Адысея сёлета прачытаная. Увогуле ўсяго шмат прачытана. Калі я не прачытаю Уліса - то хто?..
Чытальны план?
Пагартала рэцэнзіі... У-у-у, усе такія разумныя...
Заўтра. Гэта будзе заўтра.

Эпізод 2. Параза

Вам кажутся темными мои слова. Тьма в наших душах, этого вам не кажется?

Что-то не то здесь: или впрямь Улисс не совсем настоящий, или Телемак, или, может быть, этому Телемаку не подходит этот Улисс?

Частка цела? Вушы.
Колер? Восеньскі вулічны.
Часціна мовы? Дзеяслоў.
Сінтаксіс? Развіты.
Рэальны план?
Спрабавала слухаць. Героі перамяшчаліся па Дубліне, я вандравала па Мінску і ваколіцах... Бегала па справах, хадзіла, ездзіла, смажыла гародніну (а не нырку), рабіла гучней, адмотвала, пераслухоўвала, чаргавала тэкст з каментарамі... і зноў выпадала: уласная свядомасць плынела мацней, выцясняла чужую, абсмоктвала непадзеі майго дня. Уліс ані не перашкаджаў!
Герменеўтычны план?
Што аб'ядноўвае, лучыць мяне і Адысея? Мы ляцім да зор Геркулеса? Джойса з Адысеем аб'ядноўвае ўсё. Джойс ёсць Адысей, штодня пражывае выправу Адысея, драбняцца непадзеі дня, рэалізуюцца, выбухаюць прыгодамі. Гамерыцца тэкст, але і біблііцца: густа прашываецца, іскрыцца адсылкамі (хоць скіраваны антырэлігійна, і полюснасць мяняецца), "запушчаны сад", братазабойства, калена Рувімава, Майсей. І - адзін з паверхаў літаратурнага хмарачоса шэкспірыцца - Гамлет прабіраецца ў біяграфію і самога Шэкспіра, і Блума, і Джойса ("так в призраке неупокоившегося отца вновь оживает образ почившего сына": Блум баядзецца ценем па Дубліне, ценем праходзіць на самым краі дня Стывена Дэдала (умоўнага сына), перажывае здраду сваёй жонкі-каралевы-прымадонны).
Сакралізуецца кожны крок, наліваць піва - узліваць багам, шпацыраваць берагам мора або гулкай вулкай, смажыць ныркі, есці (паглынаць, жэрці), сядзець на ўнітазе - усё канцэптуалізуецца і артэфактызуецца. Прызнаюся, я амаль штодня думаю - выбрацца з-пад цёплай коўдры ранкам, сабрацца, накарміць (і не растаптаць) катоў, дайсці да працы... апей мой подзвіг, паэма Гамера або, прынамсі, на худы канец, драма Шэкспіра.
Чытальны план?
Спярша глянеш - падаецца, "Улісам" дарма палохаюць: героі рухаюцца, багата робяць, голяцца, мыюцца, ядуць, шпацыруюць, дыялагізуюць... але доўга ўзірацца не атрымліваецца. Ага!! Зміргнуў! ...І страціў нітку. І заміж, каб зграбна змагацца з плынню... струмень падхоплівае, цягне і выкідвае на бераг разбухлы труп тваёй нежывой думкі.

Эпізод 3. Поспех

Шекспир – это благодатная почва для тех умов, что утратили равновесие.

...завел блудни с двумя шлюхами, тут же ихний кот с ними, и все глушат портер чайными чашками...

Частка цела? Вочы.
Колер? Квадрата Малевіча = экрана.
Часціна мовы? Назоўнік.
Сінтаксіс? Парцэляваны.
Рэальны план?
Чытанне - ратунак. Я няўдачніца або фанатка - перачытванне Уліса! Але ёсць кантакт з тэкстам, водгук, суперажыванне, нават зачараванасць рытмам, гульнёй слоў. "Блум... одинокий облумок". "Зубрят мою смехографию". "Звяканье, стукопыт глухозвук". "Чавчавстенько встречав-чавкаемся по чавк-вергам". "Все мы арфы". Эпізод з коцікам! Коцік і Уліс, коцік і Джойс... замілаванне.
Чытальны план?
Увесь тэкст - шматпавярховая гульня сэнсаў, алюзій, асацыяцый, літаратурных перазоваў, каламбураў. Сказы склаліся ў прадметны малюнак. Ёсць героі, учынкі, характары і перажыванні. Лёгкасць тугі Стывена (сам аўтар): па маці, радзіме, сяброўстве, спакоі і дабрабыце. Бесклапотнасць (ілюзія, маска?) і глыбінная туга Блума. Ножкі чужой красуні, няўдача на працы, спомін пра памерлага сына, імкненне да лучнасці душаў з Стывенам, неразуменне, іншасць, чужароднасць між дублінцаў.
Герменеўтычны план?
Дзень - метафара жыцця (не штодня ў чалавека лазня, пахаванне, народзіны, здрада... гэта больш чым дзень). Дзень - метафара чалавецтва, мастацтва, літаратуры ў прыватнасці. Дзень, што праз алюзіі і цытацыю месціць у сабе ўсяго Гамера, усяго Шэкспіра, усю Біблію... Дзень-сюжэт, паўнавартасная фабула, прыгода, квэст. Рознастылёвасць дня: апісанні, дыялогі, анекдоты, картэж яго светласці, складаныя развагі, парцэляцыя, беспрыпынкавая плынь думкі ("Вечно бегущий поток жизни: ищет в потоке жизни наш взгляд..."), катэхізіс, пародыя.
Дзень-жыццё. Дзень-прыгода. Дзень-міф. Дзень-паэма. Дзень-горад. Дзень-краіна.
Экстраплатанізм ці ўсё-ткі антыплатанізм?.. Жыццё - водбліск нябесных звышідэй, вось гэтая лазня - яна сама ідэя ідэальнай лазні ці прыватная рэалізацыя ідэі? Гэтая паездка - ідэя ўсіх магчымых паездак? Гэты труп сабакі - узыходжанне да трупа сабакі ўвогуле?.. Ці наадварот, будзень зацьмявае магчымы ідэал свету, у будні - рэалізацыя магчымасцяў (Платон, але і Арыстоцель!) ідэй, ён дасканаласць і поўня. Сёння, зараз - пранізлівае ЎСЁ, рэалізацыя - больш, чым яе ідэя...
Прыніжэнне міфу, злая сатыра на міф, на навуку, спорт, літаратуру і літаратуразнаўства, патрыятызм і палітыку, жанчын і мужчын. Апусканне міфу (Венера, облегчающаяся в ночной сосуд), карнавалізацыя, пародыя на цьму аўтараў і кніг, змяшэнне высокасці мараў з клаакай, піўной бузюкай.
Прыніжэнне міфу - гэта ўзвышэнне рэальнасці?.. П'янь, няўдачнік у ліпкім брудзе - Герой Блум! Уліс!

Эпізод 4. Асэнсаванне

Мы не можем сменить родину. Давайте-ка сменим тему.

Будучи весьма благодарен, с благодарной признательностью, с искренней и признательной благодарностью, признательно и с благодарною искренностью сожалея, он отказался.

Частка цела? Нейрон.
Колер? Мозгу.
Часціна мовы? Премногоизобилие.
Сінтаксіс? Ускладнены.
Рэальны план?
Уліса даводзіцца думаць. Можна праводзіць вачыма па старонках, напляваўшы на сэнс. А сэнсу ў такім чытанні? Калі ўжо давялося чытаць Уліса, дык варта скарыстацца такой магчымасцю і прачытаць.
Асэнсавальны план?
Бясконца люблю глядзець на чужую працу, чужую якасную працу, дурную-дурную (ибо - а на фіг?), але тытанічную, складаную, інтэлектуальную, шнобелеўскую працу, аднак я не зафанацела ад Уліса, гэта не самая геніяльная кніга сусвету, яе не варта даваць іншапланетнікам для знаёмства з чалавекамі, мне непрыемная яе зніжаная фаўнаўская эстэтыка, але гэта вялікая кніга, у якую ўкладзена багата працы, якая адлюстроўвае ці, хутчэй, як шкляная прызма, раскладвае промень слова на вясёлкавы ўсялітаратурны ўсестылёвы спектр, кніга - рыхтык брудная, неахопная, вясёлая свінка - спараджае тузін парасятак - усе модныя стылі 20 стагоддзя выйшлі, былі народжаныя або прадказаныя, прымроеныя Улісам: і постмадэрнізм, і футурызм, і сюррэалізм, і абсурд (апрача хіба савецкага рэалізму, але так яму і трэба); бо, відаць, вінаватая ілюзія лёгкасці напісання плыні свядомасці, столькі наступнікаў, больш ці менш паспяховых, у якіх, тым не менш, пераважвае або сюжэт, або інтэлект (Эка), або свядомасць (Пруст), або сатыра (Чапек), або абсурд (Бекет), бо столькі паверхаў, як Джойс, не надбудаваў ніхто, на такое прыніжэнне міфа (такую дэсакралізацыю ўсяго) не адважыўся ніводзін (куды там арыстакратычнаму, вытанчанаму Прусту), а калі хтось і адважыўся на прыніжэнне (Пінчон), то яму далёка да міфу (інтэлектуальнасці і эквілібрстычнасці ў абыходжанні з літаратурнымі пластамі), Джойс такі дапраўды такі адзіны, а Уліс, насмяяўшыся з міфу, сам сакралізаўваўся ўрэшце, стаў ініцыяцыяй чытача, аброс легендамі і інтэрпрэтацыямі («в монографии великого Эллманна "Улисс на Лиффи" самый обширный из разделов носит название: "Почему менструирует Молли Блум"»), і шматпавярховасць тэксту слушна ўраўнаважана шматпланавасцю каментароў: план чыстага тэксту і план біяграфіі Джойса, план рускага каментатара і план яго папярэднікаў - каментатараў і даследчыкаў "Уліса", план цытаваных тэкстаў і план даведачнай інфармацыі...

Эпізод 5. Ускладненні.

...негоже глазеть, когда у дамы выглядывает астральное.

Аум! Баум! Пижаум! <...> Ых! Ыхбыянбыйлан брралдррал!

Частка цела? Зубы.
Колер? Зубнога болю.
Часціна мовы? Выклічнікі.
Сінтаксіс? Туманны, вожыкавы.
Рэальны план?
Зубы-ы-ы-ы! О-о-о-о! У-у-у-уліс-с-с... Ы-ы-ы-ы! М-м-м... Хр-хр-хр... Э? Абырвал... абырвал (вырвл бы?)... Зу-у-у-бы-ы-ы-ы... У-у-у-уліс... Хнык-хнык-хнык...
Ліхаманкавы план?
Вышел Польди из тумана, вынял мыло из кармана...
По вечерам Стивен Дедал ходил к Леопольду Блуму считать звезды...
— ...А он мне скажет... а он мне скажет: "Вот и самовар простыл. Надо бы веточек подбросить этих... ну, как их... можжевеловых!" — А я ему скажу... а я ему скажу... а я ему скажу...
И вдруг... прямо перед ним из тумана выплыла белая Лошадь.
"А интересно, — подумал Стивен Дедал, — если Лошадь ляжет спать, она захлебнется в тумане?"
И он стал медленно спускаться с горки, чтобы попасть в туман и посмотреть, как там внутри.
— Лошадь! — позвал он.
"А-ха, а-ха!" — вздымая боками и раздуваясь до неба, задышал Бык Маллиган. Или это был не Бык? Потому что через секунду уже никого не было...
— Фр-р-р, — вздохнула лошадиная голова...
— Вз-з-з! — зазвенело где-то вдали.
— Вз-з-з! — зазвенело у Стивена Дедала над головой.
— Хе-хе-хе-хе-хе! — обрадовался Леопольд Блум и даже представил себя ночной бабочкой и немного поплясал в воздухе...
— Угу! У-гу-гу-гу-гу-гу!.. — закричал Шекспир.
"Псих", — подумал Стивен Дедал...
— Е-еж-и-и-к!.. — будто с края земли донесся родной крик Леопольда Блума, Стивен побежал на голос, но тут вспомнил: "я же не Ежик!" все закружилось у него в голове: Бык Маллиган, Герти Макдауэлл, Шекспир, Гомер, Джеймс Джойс, бабочки, Лошадь.
"Пусть река сама несет меня", — ...и его понесло вниз по течению.
— Извините... — беззвучно спросил кто-то. — Кто вы и как сюда попали?..

— Где же ты был? — плюхнувшись рядом, запыхавшись, спросил Леопольд Блум. — Я звал, звал, а ты — не откликался!..
Стивен Дедал ничего не сказал. Он только чуть скосил глаза в сторону Леопольда Блума...
— ...а я и самовар раздул, и веточек... этих... как их...
...Стивен Дедал думал о Лошади. Как она там, в тумане...

"Улисс" легко уважать и сложно любить.
Уважать за смелость, организованность и строгость замысла.
А любить за...?

С этим непонятнее всего, хотя "Улисс" заслуживает именно любви, а не высоколобого уважения. Сложность его чтения, разумеется, преувеличена. Как и сложность внутренняя. Но так легко сказать, ведь как минимум русскоязычный читатель снабжен подробными комментариями Сергея Хоружего, а тем, кому не хватило могут прочитать его же "Улисс в русском зеркале", книжку Гениевой, Гарина и работу Эко "Поэтики Джойса".

И все проблемы начинаются именно здесь. Создается ощущение, что всё человеческое содержание романа придавлено глыбой сносок, цитат и концептуальных нагромождений. А читатель вынужден выбирать из двух способов чтения романа.

Первый предполагает титаническое усилие, чтобы вместить и удержать в голове все концепции и приёмы романа, а в процессе чтения вся эта громадина, скрипя шестернями, будет медленно и с грохотом работать, в попытке некоего полного понимания. Весь литературоведческий аппарат здесь призван выступить как дешифратор, который превращает закодированный "Улисс" в обычный роман, написанный "человеческим" языком. Это утомительное и сложное предприятие.

Второй способ призывает читать "Улисс" ровно так же, как читается любой другой текст. Открываете и читаете, никаких гвоздей. Его сложность кроется в том, что читатель в большинстве случаев все же не Джойс, поэтому ряд моментов так и останется покрыт мраком не только с точки зрения событийной, но и стилистической. Вторая проблема - соблазн заглянуть в комментарии, запустить эту адскую машину интерпретаций, чтобы... чтобы что?

Ответ на эту диллему, разумеется простой. "Улисс" читают не по одному разу. Не могу, да и не имею права, указывать в каком порядке стоит проводить чтение, сперва комментированный вариант, а потом чистый или наоборот.

В романе можно найти самые начала нашего современного способа взгляда на мир, с его резким монтажом (сцена в самом начале, когда Стивену является мать - классический и очень кинематографичный флэшбек), аккуратно нарезанными способами восприятия, которые сменяют друг друга в зависимости от ситуации. В своей структуре, "Улисс" - это 18 способов посмотреть на обыденность, повседневность, которую мы обычно считаем скучной и недостойной внимания. В своей скуке она ускользает от нас, растворяется. А вместе с ней от нас сбегает и наша человеческая природа.

Любить "Улисс" стоит именно за то, как Джойс любит всеми презираемую обыденность. Форму обыденности Джойс берет из своей собственной, единственно ему данной и единственно ему известной. Анекдоты, случаи, реальные знакомые, персонажи пусть и слепленные из кусков знакомых или родственников Джойса. В своем наблюдении за повседневностью Джойс так же внимателен и упорен, как другие внимательны к текстам высокой культуры. И его комментарий к одному дню в Дублине настолько же глубок и последователен, как стеллажи исследований "Божественной комедии" или "Суммы теологии".

Единственная условность здесь только в том, что Джойсу пришлось остановиться, хотя по большому счету, он мог бы продолжать бесконечно. Как бесконечен в своих аспектах и категориях любой день нашей жизни, любая её мелочь, любая, даже самая тривиальная ситуация. Он создает миф на отмели, на месте своей собственной жизни и через этот миф пытается исследовать другие мифы, в первую очередь о человеке как таковом, так и о каждом человеке в отдельности. С вниманием к человеку, с любовью к человеку в его обывательской и скучной жизни. И даже звезд небодрево придумано с отрадой о том, что есть где соорудить ватерклозет.

Роман современной польской писательницы «Піщана гора» написан в жанре семейной саги в декорациях социалистического «рая» в Польше. В своей книге Йоанна Батор воскрешает события из жизни простых обывателей шахтерского городка Валбжих – родного для писательницы. Может быть, поэтому сам город, а в особенности его микрорайон Песочная гора, прописаны так детально и живо, что его можно смело считать полноценным персонажем книги.

Перед нами история трех поколений одной семьи: бабушки Софии Масляк, матери Ядзи Масляк-Хмары и дочери Доминики Хмары. Их истории можно смело охарактеризовать одним словом – борьба. У каждой из них она своя. София Масляк, «соломенная вдова», так и не научилась любить свою дочь Ядзю, постоянно высматривая в ее внешности черты насильника, от которого она ее родила, и в глубине души продолжая любить спасенного во время Холокоста еврея Игнация Гольдбаума. Ядзя Масляк-Хмара живет в своем «стерильном» мире в новом панельном доме на Песочной горе, коллекционирует хрусталь в серванте, делает химическую завивку, стоит в очередях и смотрит сериал «Рабыня Изаура», читает любовные романы и мечтает о лучшей жизни для своей дочери Доминики. Кажется, что только Доминике под силу вырваться из Песочной горы в Валбжихе, сбросить из себя лассо общественных предрассудков и просто «жить сейчас», а не «потом», как это делали ее бабушка и мать. Можно ли вообще вырваться из этого места?

Образ Песочной горы, где для шахтеров вырос небольшой микрорайон из однотипных домов, олицетворяет собой перевалочный путь в другую лучшую жизнь. Но шахты закрылись или реорганизовались, а семьи шахтеров остались там в тщетных надеждах на «улучшенное» жилище в более престижном месте. Йоанна Батор рисует до боли знакомую всем нам картину: мечты о югославском магнитофоне и цветном телевизоре, о самодельных «джинсах-варенках», о коллекционировании жестяных баночек из-под пива, фанты и кока-колы на книжных полках, наклейки-вкладыши из жевательных резинок, туш «брасматик», турецкий трикотаж и китайские «абидасы» - все это ироничная ностальгия за «теми» временами и благодарность сегодняшнему дню, что все это есть в свободном доступе без очередей и толчеи. Все это отошло в прошлое, но так иногда хочется вытянуть что-то из памяти на свет сегодняшнего дня и показать современной молодежи. За нас это сделала Йоанна Батор. Иронично, иногда с сарказмом, но так реалистично и тонко.

Книга будет интересна всем, кто хочет c высоты сегодняшних дней взглянуть на социалистическое прошлое Польши, которое было так похоже на наше «советское», отследить историю жизни трех поколений типичной шахтерской семьи и вместе с ними попытаться побороться за счастье уже в новое время. Книга имеет свое продолжение (роман «Хмурдалия»), в котором повествуется о жизни Доминики. Но пока она еще не издана в украинском переводе, над чем издательство сейчас усиленно работает.

Книги как люди. Есть среди них глубокие, а есть пустышки. Сверкающие нестерпимым блеском и скучные серо-мышастые. Популярные, что у всех на слуху и такие, о каких лишь ограниченный круг знает (из которого каждый раздувает щеки и старается не забыть, что он - Гигант Мысли). А читала из этого круга едва сотая часть. А понявших - и того меньше. У книг, как у людей, свои судьбы. Джойсов "Улисс" - роман счастливо-трагической судьбы. Все, кто есть кто-то, знают его, относясь с хотя слегка ироническим, но почтением: темна-де вода во облацех. И филологи изучают в обязательном порядке, однако спроси о чем-то, относящемся к сюжету или деталям, почти наверняка услышишь: Да я не помню (каковой эвфемизм заменяет честный ответ "не читал/а").

Да, величайший из романов двадцатого столетья; да - сокровищница мысли и фейерверк стилей; да - разобран на цитаты (и разбирается и будет продолжать разбираться); да - в Ирландии - национальная достопримечательность, день 16 июня известен как Блумсдей (в честь героя) и чтения избранных отрывков проходят в Дублине на местах, описанных в нем; да - туристическая индустрия подсуетилась с экскурсионным маршрутом "Дублин Джойса" и всякий желающий может повторить блуждания Леопольда Блума и Стивена Дедала. А все ж никто не читает.

Уныло-рутинная обязаловка, предписывающая филологам непременное изучение, остается "прохождением", наподобие того, как проходится (мимо) "Онегина", "Войны и мира" и "Преступления и наказания" в школе. По той же причине - не может человек молодой, даже и неглупый воспринять полной мерой вещь, понимание которой требует жизненного опыта, энциклопедической эрудиции, знания многих языков, а также - последнее по счету, но не по значимости - отменного знакомства с историей Ирландии и реалиями ее жизни времен написания романа.

Потому что, наряду с бесчисленными литературными и мифологическими аллюзиями, "Улисс" перегружен отсылками к такого рода сведениям. Занятный парадокс - апеллируя к вечности, оставаться местечковым междусобойчиком, в некоторых аспектах до конца понятным лишь участникам попоек и болтовни в описанных кабачках и кулуарах. Фраза о вечности может показаться пафосной и напыщенной, не то, чтобы представляла Джойса приступающим к очередной главе "Улисса" с мыслью : "А вот очиню-ка я перо, да и сделаю Мир лучше!"

Скорее отправной точкой можно считать фразу, прочитанную много раньше у моего любимого писателя: "Я хотел написать то, что мне было бы интересно читать самому". Хотя автор "Улисса" не мог не понимать относительной ценности и новизны, и оригинальности своего опуса, как не мог не понимать, что до него ТАКОГО не делал никто. Что ж, все когда-то происходит впервые. И если в одного положен талант творчества, созидания - свойство уникального по звучанию инструмента, то в другого камертонный - отзываться на звук, помогать настраивать, опосредованно служить передаточной инстанцией между исполнителем и слушателем.

У меня способности такого рода в литературе, развитые и отшлифованные обширным чтением; и неюные 45 ("Якшайся с теми, кому под пятьдесят, мужик в этом возрасте знает достаточно о судьбе, чтоб приписать за твой счет что-то еще себе"); и знакомство со многими языками - поверхностное, но имеющее место быть; и немалый опыт взаимодействия с людьми из разных социальных групп. Талант подбирать ключи к сложным замкам и отпирать потайные двери. И я могу сказать, что "Улисс" не так прост, как об этом можно подумать, на самом деле он гораздо проще.

Имеет смысл понимать, приступая к чтению, что роман - это колоссальная по объему и сложности интерактивная литературная игра. В которой Джойс, предвосхитив тенденции развития литературы, использовал все известные жанры и стили: от гомеровых эпосов и саг до потока сознания и фрейдизма. Часто смешивая внутри эпизода в произвольном сочетании несколько стилистических пластов. Порой перемешивая внутри одного абзаца таким образом, что хвост одного переходит в туловище другого и непонятно, где у этого тянитолкая начало - где конец. А может это вообще уроборос, кусающий самого себя за хвост.

Однако, не задаваясь целью прочитать сплошной текст и извлечь из него максимум информации, но настроившись на ежеминутное разгадывание шарад, ребусов и загадок, предлагаемых автором, получаешь шанс извлечь совершенно иного уровня удовольствие: так, вот здесь героический эпос, а тут отголоски раблезианской карнавальности; а дальше психологические рефлексии достоевщины; ну-ка, ну-ка, что я вижу - любовный роман; следом газетные репортажи и оперетта; а теперь не замахнуться ли нам на Вильяма нашего Шекспира?

И так все время у Джойса. А ведь есть еще синхронизации. Понимаю, следить за приключениями одного-двух-трех персонажей, взаимодействующего в каждый отдельный момент времени с одним партнером, много легче. А охватывать взглядом панораму чужого города, по улицам которого блуждают, пересекаясь, но до поры не сталкиваясь друг с другом, однако находясь в контакте с огромным множеством разных людей, герои - это нелегко. Но и не запредельно трудно. Вот отец Конми шествует по городу, благославляя приветствующих его школьников, вот он едет на трамвае через мост, а вот идет по стерне и скошенные травинки колят его щиколотки сквозь черные носки.

Вот вице-король с супругой следует кортежем по городу. А вот слепой юноша со своей тростью. И городской сумасшедший со сложносочиненным именем, обходящий фонарные столбы. И смятый листочек: "Илия грядет", данный Блуму уличным проповедником, смятый им и брошенный в канал, продолжает свое движение малым корабликом к океану. И над всем - размалеванное лицо мюзикхольной субретки, приподнявшей юбочку. Трудно удержать в уме и памяти всех, но до чего интересно!

Я делаю это для себя и для того, кому нужна помощь. Буду возвращаться к интерпретации отдельных моментов и фигур романа не с точки зрения академической науки (этого добра хватает и достоинства комментариев столь же бесспорны, сколь неисчислимы), но с позиций читателя. Желающего понять-постичь роман, сколько возможно и не решающегося приблизиться.

Причина, по которой я взяла эту книгу, довольно банальна – в школе я не читала эту книгу, на тот момент я болела, и книга просто была успешно мной пропущена. Вот и, слава Богу. И сейчас, прочитав эту книгу, я более чем разочарована. Я окончательно поняла, что Джойс полностью не мой автор. Да и я из тех людей кто признает «классичность» автора только тогда, когда автор по- настоящему заденет и зацепит. С этим автором так не будет. Многие говорят «для того чтобы понять Улисс нужно несколько лет». Вот извините, я такой человек кто ненавидит всё растягивать, к тому же я не филолог, мне не нужно исследовать стиль и развитие литературы. И Боже упаси, работа сценариста это найти коммерчески выгодную тему, это работа на зрелище, иногда на смысл. И как сценарист говорю, что если оставить, так как есть – это будет коммерчески провальный проект. Потому что тут сплошной поток сознания. И это не предвзятое мнение. Просто для того, чтобы снять какой-то фильм, необходима одна цельная концепция и тема, а тут куча тем, куча проблем, которые в наши дни не актуальны. Попробую объяснить, почему у меня двоякое мнение на конкретных примерах.

Я не настолько люблю Джойса, чтобы следить за тем, на чём автор основывает свои суждения. Я не настолько его уважаю, чтобы знать его биографию и если честно, мне всё равно до него. Поэтому, не слушая никакую информацию, почему-то я ожидала произведение в стихотворной форме, это раз. Во-вторых, я ожидала хоть какую-то отсылку к Гомеру, о которой все талдычили. Но скажу прямо – не ищите философии там, где её нет. Единственное, что поднимает автор это острые социальные вопросы, которые были актуальны на тот момент. Лично для меня это не уникально. Если говорить о стиле, то любой может так размышлять и лично для меня это псевдофилософия, которая не может, да и не хочет чему-то научить. Разложу по порядку, потому что отдельные темы да вот они в целом интересны, но пока раскапываешь…

Дальше...

Первый такой момент, то что сейчас начинают вбивать детям – нестандартное мышление, Джойс как раз идёт от этой идеи, что чтобы интересно мыслить, не нужно давать детям чепуху, им нужно просто привить любовь к чтению и они сами до этого дойдут, но вот преподнести это надо в игровой форме. За это отдельное уважение и плюшк. Далее есть тема религиозности. Да да, я не забыла, что Джойс помешан на католицизме, и он выдвигает разного рода проблемы веры и прочее и прочее. Только почему-то говоря про догматы и какая это прекрасная вера, он не упоминает, что иногда из-за своей непреклонности и своему закрытию глаз происходят религиозные войны. Третий пункт это правительство. В данном произведении идёт фактически открытый троллинг на ту систему, что есть. Для примера автор упрекает то, что система не меняется с веками, а парламент любит прохлаждаться в публичных домах. Но будь он в наши дни, он бы королевы и не касался, поскольку в Англии нет таких глобальных проблем в экономике, как в Ирландии. Так что уж извините и делайте определённые выводы. Я не говорю что лучше в Англии, просто образ жизни ирландцев и ведение бюджета у них ярый показатель реалий. Четвёртый пункт – семья и дети. Опять же насмешка над тем, что семье нужен наследник, что иметь детей, в общем-то, и не надо, а жена лишь украшение дома. Вот простите меня это откровенно выбесило. Ты работаешь сутками, вечером хлещешь пиво, потом заставляешь супружеский долг исполнять и потом тебе это всё не нужно? Извините, без комментариев. Не знаю что было у автора на уме, но он так мерзко описал институт брака, с таким негативом относится к женщинам, что противно. Хотя чему я удивляюсь, когда в «Поминках» он прямо заявил – все женщины шлюхи. Очень большой кусище этой книги посвящён именно проституткам.

Откровенно говоря, вот из-за последних двух тем читать было очень мерзко очень противно и меня бесило всё. Особенно детализация. Поэтому скажу что были моменты, которые любопытно было читать, но в большинстве своём это была пустая житейская билиберда. И не верьте тому, что тут нужна какая-то подготовка. Давайте прямо и откровенно – это просто скучная книга, не более того.