Цитаты из произведения Горбатая гора

— Вот что я тебе скажу, мы могли бы хорошо жить вместе, мать твою, по-настоящему хорошо. Ты не пошел на это, Эннис, и то, что у нас сейчас есть, — это Горбатая гора. Все на этом построено. Это все, что у мы имеем, парень, всё, мать твою, и я надеюсь, ты понимаешь, что никогда в своей жизни не испытаешь больше. Подсчитай,…

— Эннис, что ты там копаешься в этих открытках? — спросила Линда Хиггинс, выбрасывая промокший коричневый фильтр кофеварки в мусорную корзину. — Ищу снимок Горбатой горы. — Которая в округе Фремонт? — Нет, к северу от нас. — Я не заказывала таких. Сейчас, возьму список заказов. У них есть такая, я могу достать тебе хоть…

Рубашка казалась ему тяжелой, пока он не увидел, что в нее была вложена другая рубашка, ее рукава были аккуратно вставлены в рукава Джека. Это была его старая клетчатая рубашка, потерянная, как он думал, давным-давно в какой-то дрянной прачечной, его грязная рубашка, с порванным карманом и оторванными пуговицами,…

Они никогда не говорили о сексе, так получилось, сначала только под тентом ночью, затем при свете дня под жарким палящим солнцем, вечером в отблесках костра, быстро, грубо, со смехом и фырканьем, не без шума, но ни говоря ни одного чертова слова, кроме того, что Эннис однажды сказал: «Я не голубой», и Джек мгновенно…

— Джек, бывало, говорил: «Эннис дель Маар», говорил он, «привезу его когда-нибудь сюда, и мы вылижем это проклятое ранчо до блеска». У него была какая-то полусырая идея, что вы с ним приедете сюда, поставите сруб и будете помогать мне работать на ранчо и поднимите его. Потом, этой весной у него появился другой план, что…

— Эннис, сукин ты сын, возьми пару выходных. Прямо сейчас. Умотаем отсюда. Бросай свои вещи в мой грузовик, и поехали в горы. На пару дней. Звони Алме, и скажи, что уезжаешь. Давай, Эннис, ты только сбил мой самолет с курса — дай мне еще. Это же не просто ерунда какая-нибудь — то, что здесь случилось.

Эннис, не слишком искушенный в нежных словах, назвал Джека так, как он обычно называл своих лошадей и дочерей, — мой малыш.

И он просыпался иногда с чувством вины, иногда — со старым чувством радости и облегчения; иногда подушка была мокрой, иногда — простыни. Оставался некоторый пробел между тем, что он знал, и тем, во что пытался верить, но это нельзя было исправить, и, раз ничего нельзя было сделать, ему приходилось терпеть.