Рецензии

Данная книга была изначально написана на английском. Я прочла примерно половину в оригинале, половину в русском переводе. Пришла к выводу, что лучше читать в оригинале.

В своей работе Александр Эткинд опирается на многочисленные и разнообразные исторические и литературные источники. Она строится вокруг концепций колонизации и самоколонизации. Автор показывает, как эти два процесса были неразрывно связаны друг с другом в пределах плавающих границ Российской империи. В доказательство своего тезиса Эткинд приводит исторические свидетельства, описания из художественной литературы и философские выкладки.
РИ была силой, которая колонизировали и угнетала другие народы, и в то же время колонизировала собственный народ.
Впервые термин «колонизировать себя» (to colonize itself) употребил историк Сергей Соловьёв применительно к России и её истории.

Русский народ, согласно автору, был колонизирован имперскими элитами и администраторами на местах, которые видели себя отличными от народа по большинству показателей. В противоположность колониальной ситуации, скажем, в Британии и Франции, колонизируемый народ в России внешне практически не отличался от колонизаторов. Следовательно, расстояние должно было обеспечиваться посредством установления строгих границ между высшим сословием и простым народом.

Эткинд относит начало процесса внутренней колонизации ко временам, когда Рюрик, иностранец, взял руководство над землями вокруг Новгорода. С тех самых пор элиты стали относиться к своему народу как «чуждому» и «ориентальному», (cf. концепции Эдварда Саида и т.д.). В то же время, элиты часто считали простых людей наделёнными более высокой моралью. Местные интеллектуалы с восхищением отзывались об образе жизни в сектантских сообществах, который казался им «естественным». О сложных отношениях между сектантами и интеллектуалами рассказывает глава Секты и Революция.

Следует отметить, что основная характеристика колонизаторов проявляется в их отношении к покоренной земле. Речь в первую очередь о восприятии земель со всеми, кто их населяет, как terra incognita - неизведанные территории, с которыми и на которых самопровозглашенные «первооткрыватели» могут делать, что им заблагорассудится.

Экспорт меха, по всей видимости, сыграл заметную роль в векторе, которое выбирало российское государство.
Автор проводит тонкую параллель между торговлей мехом, достигшей апогея в XIV веке, и нефте-и-газопроводами в наше время.
Казалось бы, такие разные продукты - мех и углеводороды. Однако экономика, опирающаяся на экспорт меха, и экономика с опорой на экспорт углеводородов, могут привести к похожей динамике во взаимоотношениях между элитами и народом. Оба типа экономики требуют минимального вовлечения людского труда, полагает Эткинд. Ресурсы становятся важнее человеческого капитала.
Это приводит к тому, что государство, его руководители, и народ начинают существовать отдельно друг от друга.

Хотелось бы упомянуть сравнение автором двух известных текстов XIX столетия, где рассматриваются колониальные практики и взаимоотношения между колонизаторами и их жертвой. «Сердце тьмы» Конрада и «Очарованный странник» Лескова. Рассказчик у Конрада принадлежит к колонизаторам. В истории же Лескова повествователь, Флягин, успешно совмещает обе ипостаси - угнетателя и покорённого народа. В отличие от многих субальтернов, Флягин способен поведать то, что у него на уме.
Рассуждения Эткинда вызвали у меня желание прочесть оба произведения. Хотя сюжет в произведении Конрада мне хорошо известен.

Автор часто ссылается на таких мыслителей, как Кант, Арендт, Фуко. Иногда это слегка сбивает с толку, но читать всё равно интересно. Поднимаемые в книге вопросы неоднозначные и многофакторные. Можно было бы пожелать, чтобы идеи в ней излагались более упорядоченно и чётко. Но даже в рецензии рассуждать на эти темы непросто. Мысли начинают расплываться в разных направлениях.
Как бы там ни было, тезис Эткинда о внутренней колонизации заслуживает дальнейшего анализа и обсуждения. Возможно, таким историческим опытом, помимо прочего, может объясняться то обстоятельство, что люди, предки которых пережили внутреннюю колонизацию, не привыкли ощущать ту самую ответственность за действия государства, гражданами которого они являются.

Подводя итог, книга буквально наполнена идеями, и над ними хочется размышлять с разных сторон. Она также ненавязчиво напоминает о непрерывности истории.

Моя оценка ~ 4.3.

Действующие лица:
Сорокин – прозаик;
Мамлеев – философ;
Елизаров – народоволец;
Пелевин – студент;
Акунин – дворецкий;
Липскеров – купец;
Проханов – офицер царской охранки;
жандармы.

Действие происходит в Москве в особняке Мамлеева.
Сцена 1: вечер, гостиная, за столом Мамлеев, Сорокин и Елизаров, играют в преферанс.

Мамлеев: А что, Владимир Георгиевич, не боитесь ли цензуры царской? Нынче, слыхивал я, за пасквили да за сатиру к ссылке приговаривают, да к запрету публикаций.

Сорокин: Помилуйте, Юрий Витальевич, я человек пожилой и мне бояться вредно – совсем нервы расстроятся. А ежели в ссылку меня – так и хорошо, надоела мне Москва, сил нет: грязь, навоз, помои везде. А в ссылке хоть воздухом подышу, по лесам нахожусь.

Елизаров, сдавая карты: Ах, Сорокин, будь я императором, я бы из вас сотворил всенародного мученика. Держал бы вас в застенках, распустил бы слухи, что самолично вас калёным железом пытаю. И вы бы несметное полчище сюзников обрели.

Сорокин: Но вы, Мишенька, не император, а банальнейший анархист, за что купили, за то и продадите. Лучше и дальше мной восхищайтесь или на гитаре нам спойте.

Мамлеев: Увольте, господа, довольно нам анархических песен. Отведайте лучше моей морошковой, Борис сам настаивал. Боренька! (Акунину) Принеси-ка нам морошковой своей, да икорки белужьей не пожалей, голубчик!

Входит Акунин с подносом, ворчит: Пора, пора трясти стены кремлёвские!

Слышится шум за дверью, вваливается Пелевин в фуражке набекрень.

Пелевин: Господа, облава в городе! Говорят, царская охранка за вольнодумцами нынче в рейд собралась.

Сорокин: А вы, Виктор, присядьте и не паникуйте. Кто это у нас тут вольнодумцы?

Пелевин: Так вы же и есть, Владимир Георгич, наипервейший вольнодумец во всея Москве!

Елизаров: А ты, Витенька, стало быть, Вадим Георгича так везде и славишь яко вольнодумца уже который год подряд. Мнится мне, от зависти. А как Вадим Георгича в ссылку – так на его место вскочить хочешь? Во!!! (показывает Пелевину кукиш) Не дорос ещё, Витенька, не просветлился до конца, сокол ты наш.

Пелевин обиженно умолкает, сдаёт карты.

Шум за дверью, входит Липскеров.

Шум за дверью, входит Липскеров.

Липскеров: Ох, господа, презабавнейшее явление: сижу я на Тверской и кофеи распиваю, а из ресторации, что напротив, жандармы Ширянова с Прилепиным под белы рученьки выводят. И всё так чинно-благородно, сажают в экипаж с решётками и в сторону Кремля неспешно трогаются. Но не это удивительно, а удивительно то, что в небе над Кремлём я тотчас увидал огромадного стоаршинного карася.

Мамлеев, сдавая карты: Видать, Сорокин, вам и в самом деле стоит остеречься, езжайте-ка вы немедля к Иванову в Пермь, отсидитесь, по тайге побродите.

Сорокин: Чушь, господа! И кажется я выиграл.

Сорокин бросает карты и отходит к окну.
Шум за дверью, врываются Проханов и жандармы. Немая пауза, все переводят глаза с Проханова на Сорокина и обратно.

Проханов: Господа, думаю нет надобности объяснять, по какой причине мы вас беспокоим.

Сорокин делает шаг вперёд. Проханов даёт знак, жандармы арестовывают сидящих с картами в руках Мамлеева, Елизарова, Пелевина и Липскерова.

Сорокин, в недоумении: Но, позвольте…

Проханов: Императорским указом сборища лиц с целью азартных игр запрещены. А доносы на вашу компанию картёжников уже давно поступают.

Липскеров, вырываясь, указывая на Пелевина: Это он, он, господа, доносы мастер писать!

Пелевин, вырываясь: О, великий Сорокин, вбейте мне в голову теллуровый гвоздь, я так хочу понять ваши книги!

Арестованных уводят, Проханов и Сорокин остаются вдвоём.

Проханов: А вас, Владимир Георгиевич, его императорское высочество ждёт на аудиенцию завтра к восьми и просит передать, что с вниманием прочёл ваш последний труд и желал бы обсудить некоторые указанные в нём аспекты внутренней политики.

Проханов коротко кланяется и выходит.

Сорокин один: Растерян мыслями. Чего я ожидаю? Меня пред всеми предпочли. Философа, купца, студента, анархиста – повязали. А я, словоплёт неукротимый, аж отрезвился. Они меня прославили безумным хором, и из огня я вышел невредим. Противно здесь мне, нету воли. Вон из Москвы! Сюда я больше не ездок. Карету мне, карету!

Уходит.

Сцена 2. По опустевшей гостиной ходит Акунин, собирает со стола.

Акунин: Картоха кончилася.

О Михаиле Зыгаре широкая общественность знает исключительно как о политологе, который иногда выдает актуальную аналитику с изрядной долей кулуарных сплетен. Источник этих сплетен, для многих, загадка (хотя недавно высказалось мнение, что это сливной бачок министерства обороны, примерно как Латынина сливной бачок ФСБ) – ну да читать интересно, почему бы, собственно, и не почитать? Книгу «Вся кремлевская рать» я не читал – современной политологией увлекаюсь весьма мало, а вот книгу, посвященную периоду, который меня очень интересует – началу ХХ века, все-таки решил осилить.
Сразу скажу – я с подозрением отношусь к книгам по истории, которые пишут не историки. Это болезнь такая (и страдает от нее прежде всего наука история) – если хочешь о чем-то писать, пиши об истории, она все стерпит. Экономика тоже страдает от разного рода «экономистов от сохи», но на ее долю, равно как и на долю политологии (политологи все на словах. Поболтать за политологию – наше все, но вот политологических трудов непрофессионалы пишут не так много), приходится 1/10 тех страданий, которые приходятся на долю истории. Не то чтоб я кому-то запрещал – но все эти самозваные историки, бывает, сделав какое-то открытие (давно известное «официальной» истории) вдруг сходят с ума, начинают бегать, и всем это открытие презентовать. Личных примеров из истории у меня нет – а вот из экономики есть. Мой знакомый (кстати, доктор физико-математических наук) внезапно, годам к 50, открыл, что поведение человека в рамках его экономических потребностей моделируемо, и так этому обрадовался, что стал яростно всем это тыкать под нос (идее этой, если считать со времен Бентама с его моделью «гедониста-оптимизатора», лет 200, весь инструментарий разработан лет за 20 до рождения моего знакомого, дальше только усовершенствования и пр.). Намеки, что его открытие давным-давно открыто, переварено, и, как бы это сказать, даже вошло в учебники – он просто не слышал. В общем, бывает с людьми, которые не прошли базового университетского курса по какому-либо направлению, когда они вдруг находят это направление в зрелости, в том возрасте, когда уже стыдно читать учебники для студентов – разные странности. К чему я это? Михаил Зыгарь – журналист, а не историк, и поэтому к его историческим параллелям надо относиться как-минимум осторожно. Тем более что института жесткого и квалифицированного рецензирования в нашей стране, по факту, нет.
С самого начала Зыгарь дает ответ как-бы из конца учебника – и даже выносит его в название: «Империя должна умереть». Чувствуется, что заголовок им придуман еще до написания книги, и именно в рамках этого заголовка он и работал. Подход, с одной стороны – позволяющий поддерживать идею, с другой – резко отсекающий все, что под него, с первого взгляда, не подходит. Эта «предопределенность» Зыгаря как-бы исключает из его работы компоненту исследования – он не готов принять иной результат, кроме того, который вынесен в заголовок – поэтому неожиданностей в книге не будет. Все события будут рассматриваться через призму неминуемой деградации и развала Российской Империи. В этом смысле он абсолютно «в тренде» и, условных, промонархических историков, и, условно, просоветских историков.
Да, эти две полярные категории историков объединены тезисом неминуемого падения империя, и у двух этих враждующих групп есть на это свои мотивы. С коммунистами все понятно – за ними Маркс, с его сменой общественных формаций, и конечно они готовы представить падение Российской Империи не как действие каких-то конкретных людей, а как историческую предопределенность, то, что было предначертано самой парадигмой исторического развития. С монархистами все чуть-чуть сложнее, для них признание того, что революции и развала можно было избежать автоматически ставит вопрос: «А почему, собственно, не избежали?». Неприятный вопрос, который разом влечет за собой вопросы качества управления последнего русского императора. Иными словами, чтобы спасти монархию как форму правления, им надо сдать систему управления монархии – т.е. как-бы отказаться от самой идеи абсолютной монархии. Разумеется, пойти на такое нельзя – поэтому монархисты давно для себя решили дуть в ту же дуду, что и коммунисты – «грехопадение народа», «вулкан», «господь попустил», «божья воля» и пр. Две полярные точки зрения сходятся в неизбежности данного события – здесь интонация за ХХ век особо не поменялось, и нужно быть гением, таким как Ричард Пайпс, чтоб эту парадигму разламывать. Михаил Зыгарь не такой гений – неожиданной аналитики в его историческом труде никто не увидит. Да что там неожиданной – даже какой-то оригинальной мысли, не пережеванной по двадцать раз, за которую можно было бы зацепить глаз.
Метод, положенный Зыгарем в фундамент своей книги, прост как палка – сопоставление исторических персонажей и событий истории России 1900-1917 года с событиями 2000-2017 года. Личности, отдельные события – ставятся Зыгарем как-бы «зеркально», чтоб читатель (автор, конечно, на такое не претендует, прям все рассказывать напярмую) четко видел путь, которым идет современная Россия. Получается плохо.
Не то чтоб сова начала ХХ века не натягивается на глобус ХХI века – все натягивается, если работает талантливый человек, а то что не натягивается – можно проигнорировать. Мамонтов – это аналог Ходорковского. Кризис в США – аналог кризиса 2008 года. Фрагментарно, выхватывая отдельных личностей, автор старательно лепит свою концепцию «повторяемости» российской истории. Где-то это выглядит забавно, где-то откровенно раздражает – но это дело вкуса. Я не вижу ничего плохого в пусть и натянутых, но аналогиях. Главное, чтоб за этими аналогиями что-то скрывалось. Увы, в данном случае здесь не скрывается ничего.
История России ХХI века совсем не похожа на историю России ХХ века. Да, эту ленивую аналогию хочется провести – но нужно быть очень упертым человеком, чтоб довести ее до конца. Закостенелость нынешней власти плохо «аналогизируется» с кавардак-коллегией начала ХХ века. Аналогов Витте и Столпыина на постах премьеров тоже не просматривается – самые-самые крупные мазки сопоставить не удается, и Зыгарю приходится спускаться на частности. «Богатый человек, мечтающий скинуть власть» - ну и в какое время таких людей не было? Что это, прям реальная точка для сопоставления хода истории в сложный период? Эта натянутость не дает относиться к выбранному автором подходу серьезно.
Может автор вводит в оборот какие-нибудь новые интересные источники? Или хотя-бы их по-новому интерпретирует, опираясь на свой политологический опыт? Увы, и здесь все глухо. Источников, вроде как, много, но, если приглядеться – все сводится к 5-ке мемуарной литературы, которая кочует из исследования в исследование. Воспоминания Брешко-Брешковской, мемуары Керенского и Витте, сплетни из дневников генеральши Богданович – вот основные «инсайды» «историка» Зыгаря (ну ладно, не все – еще пара-тройка источников, которые просто лень вспоминать). Опора именно на мемуары, а не на жесткие исследования, характерна не для исторических работ, а для работ «по мотивам». Тот же Валентин Пикуль прекрасно собирал сплетни, и вышло у него это примерно также исторично, но на три головы веселее.
Что мы имеем? Это не работа историка – именно по истории тут грустно хотя-бы потому, что автор очень невнимателен к хронологии. Страницы текста и событий идут, а дат нет – вообще непонятно, бывает, в каком году и когда это произошло. А учитывая, что повествование не отличается линейностью – надо очень хорошо ориентироваться в исследуемом периоде, чтоб не потеряться. Это не работа политолога – политологический инструментарий, кроме попыток сопоставить революцию 1905 года и митинги на Сахарова и Болотной (самую главную аналогию, Гапон-Навальный, автор боится высказывать – но мы то все поняли), вызывает только грустную улыбку. Это не работа историографа – новых интересных документов в оборот не вводится. Это не работа даже философа – каких-то теоретических взаимосвязей здесь не выводится, автор завяз в фактике. Даже как популярная работа она не слишком выигрывает – она достаточно суха. В итоге адресат сужается только до тех, кто ходит по книжным магазинам, и берет книги со стенда «бестселлеры» и «прочесть обязательно». Плюс книга толстая, внушает уважение. Сомневаюсь, что этот контингент доплывет и до середины этого Днепра на 900 страниц, а уж что вынесет оттуда, кроме кучки непонятных фамилий, когда вообще неясно, кто все эти люди – так вообще для меня загадка.
Если хотите прочитать именно историческую работу – Ричард Пайпс Русская революция (Вот мой скромный отзыв: https://www.livelib.ru/review/840956-russkaya-revolyutsiya-komplekt-iz-3-knig-richard-pajps )
Если хотите прочитать популярную-увлекательную работу, ухватывающую суть событий – Валентин Пикуль Нечистая сила (Вот тоже мой скромный отзыв: https://www.livelib.ru/review/897822-nechistaya-sila-valentin-pikul ).
Если хотите почитать мемуары – Сергей Витте. Воспоминания (Ну вы поняли: https://www.livelib.ru/review/778899-sergej-vitte-vospominaniya-polnoe-izdanie-v-odnom-tome-sergej-vitte )
Кому и зачем читать эту книгу, я, признаться, не до конца понимаю. Дело даже не в ошибках (фамилия Витте из голландской вдруг стала немецкой: я, как поклонник деятельности последнего толкового премьер-министра России, придушил бы) - разжевать до атомов несложный тезис: «Вот, смотрите, прошлая власть все делала нехорошо, как и эта, и чем все закончилось» - он ясен страницы с 50-й – можно было бы значительно короче. Тогда смысл всего этого? Не знаю.
Наверное, я не могу здесь являться объективным критиком – я этим периодом интересуюсь: и фамилии, и события эти мне хорошо известны. Что из этого вынесет человек, чистый как «Tabula rasa» - для меня загадка. Подозреваю что не особо много. А натужные политические аналогии можно потреблять в куда более кратком изложении.
Оценю эту книгу как нейтральную: если хотите – можете спокойно читать, если не хотите – ничего особенного не потеряете. Я не восхитился работой автора, но допускаю, что многим людям она понравится – ну и пусть. Главное, чтоб человек получил удовольствие – ну а кто в нашу историю еще не наплевал своей графоманией (притом, что это не худшая работа, читанная мной)? Стерпит, стерпит.

Если в своей малой прозе Пелевин может позволить себе заигрывать с даосизмом, дзен-буддизмом и прочими солипсизмами, то романы у него с давних пор пишутся примерно на одну и ту же тему: о России. О незадачливой нашей Родине-матери, о ее самобытном пути промеж востока и запада, о ее попытках доказать миру, что мы — вполне себе Евразия, а вовсе не Азиопа.
Впрочем, чтобы доказать это миру, нужно сначала поверить в это самим, а Пелевин из книги в книгу дает понять, что нам даже до этого далеко.

Эта книга — такая большая игра для внимательного и усидчивого читателя, причем не столько внимательного по отношению к книге, сколько по отношению к окружающей нас экономической и политической действительности.
Правила таковы: существующие в современной России и мире общественные организации и институты автор шифрует под новыми названиями, привнося в свое произведение кучу новых имен собственных и нарицательных. Далее, не проводя никаких очевидных параллелей, он начинает просто оперировать ими, в соответствии с их реальной функцией в реальном обществе. Наша задача — попытаться угадать прообразы этих имен по их действиям.

Кто, к примеру, такие «нетерпилы»? Никаких идей?
А если вам скажут, что это такой особый слой гражданских активистов, вооруженных камерами и диктофонами, которые суют свой нос в самые недра закостенелых госмеханизмов и вскрывают там все нелицеприятные постымпераилистические пережитки?
Тогда вам станет понятно, что «нетерпилы» — это поколение молодых прозападных либеральных журналистов.
А кто такие «ганджуберсерки»? А что такое «офшар»? А «снаф», наконец?
И даже если вам кажется понятным, что «офшар» перекликается с «офшором», а «правозащитники» они и есть правозащитники, не спешите: в своей книге автор наделил даже самые очевидные и понятные вещи свойствами неожиданными, остроумными и гротескно преувеличенными.

Да, все происходящее здесь пересыпано изрядной долей гротескного юмора, то и дело перерастающего в сарказм и откровенное издевательство — видимо, только в смехе Пелевин видит способ не сойти с ума от идиотизма современной отечественной действительности. О верховной власти в Уркаине (да-да! Я не перепутал буквы!) он пишет так:

...и если их режим не является злом в чистом виде, то исключительно по той причине, что сильно разбавлен дегенеративным маразмом.

Роисся, что называется, вперде — и намек с перестановкой букв мог бы быть даже не настолько прозрачным. Мы бы все равно догадались по одной этой цитате.

Он язвительно проходится по престарелым феминисткам (а заодно и педофилам — в понимании автора это примерно одно и то же): постоянное их нытье на тему ущемленных прав привело к тому, что возраст сексуального согласия в обществе повышают до сорока шести лет.
Просили? Получите.

Борьба за чужое сексуальное бесправие — это экстремальная форма полового самовыражения. Проблема, однако, в том, что эгоистичные действия одного-единственного секс-меньшинства создают проблему для огромной массы людей.

Ну а самый смак, конечно — это его нападки на пидорасов.
Пелевин настоящий молодец: он не стесняется называть пидорасов пидорасами, а их возмущение предлагает им засунуть туда же, куда они привыкли.
Он им прямым текстом заявляет, что они — генетический мусор и топка для крематориев, а всем высоколобым дохрена-хипстерам, которые слушают Другую музыку, смотрят Другое кино и предпочитают называть себя «геями» или «ущемленными представителями ЛГБТ», в достаточно резкой форме напоминает, что пидорасами они при всем этом быть не перестают.
Браво, Олегыч, рукопожимаю.

Парадокс, правда, еще и в том, что именно эти гомики и составляют одну из правящих элит в «верхнем обществе», прообразом которого, очевидно, стал политкорректный Запад.
Другой столп общественного благосостояния — это киноиндустрия, которая — внимание! — снимает документальные(!) порнофильмы про войну(!!!).
Этот абсурдный идиотизм заставляет вас нервно хихикать, но потом вы понимаете, что и Запад Пелевин, видимо, ненавидит так же сильно, как сермяжную родину.

Он даже о себе высказывается — точнее, не о себе, а о людях, которые пытаются высказываться о нем:

«угрюмым затворником», «нелюдем», «бирюком» и «кокеткой» в наше время называют человека, который не хочет бесплатно трахать свинью перед телекамерой. А если не хочет даже за деньги, тогда говорят — «пытается окружить себя ореолом загадочности...»

Такая вот получается книга: автор-мизантроп ненавидит и Россию, и Запад одинаково сильно, но качественно по-разному, отпускает саркастические замечания в адрес феминисток, ньюсмейкеров, гомосеков и силовиков, а сам отказывается палить щщи потому, что не хочет трахать свинью в прямом эфире.
Круто? Просто супер!

* * *

Впрочем, традиционные для Виктора Пелевина три телеги на тему онтологического субъективизма здесь тоже есть.
Схема стандартная: «ничего не существует, есть только то, что порождает твое воображение. Оно существует только само в себе, то есть фактически, в мире не существует ничего».
Да что я, собственно, рассказываю — все, кто читал Пелевина ранее, знают содержание всего этого, как выражается автор, дискурса. И в «Снафе» все точно так же — другими словами, под другим углом и с другой прической, но все равно до боли знакомо.
Чувствуются здесь, однако, стилевые отголоски «t»: вся эта демагогия не смахивает на иезуитское нагромождение слов, а действительно выстраивается в некую экзистенциальную теорию.

Хипстэры возмутятся, мол «опопсел» Пелевин, «обыдлел» и «уже не торт». Ну так то ж хипстэры, что с них взять?..
Мне же, как давнишнему почитателю творчества автора, отрадно видеть, что происходит с его прозой: она становится более внятной и последовательной, не теряя при этом ни своего остроумия, ни глубины.
То, что его книги становится все проще воспринимать — это исключительно потому, что он научился более понятно изъясняться, а никак не потому, что стал примитивнее мыслить.

Вряд ли потомки будут считать «Снафф» пелевинским magnum opus — все-таки есть у него вещи более сильные и, что называется, более «знаковые».
Но это определенно самое смелое его произведение, в котором автор не просто вплетает вампиров, лис и красных комдивов в существующие социокультурные реалии, а моделирует целый новый мир, самобытный от начала и до конца.
А что самое мерзкое — весь этот гротеск очень узнаваем и понятен.

Есть тут и повторения, и реминисценции на самого себя, и даже прямое самоцитирование — ну, что ж поделать.
Но за совершенно чумовые Дао Песдын, креативный доводчик и суррогатных женщин ему все это можно простить.

8, отлично.

Чекисты и масоны. Одни - закрытая организация со строгим уставом и множеством тайн, на совести которой миллионы жизней, вторые - масоны.

Взгляд на Пелевина как на сюрреалиста заставляет недооценивать его вклад в создание былинной русской современной мифологии. Взяв за основу собрание наиболее модных интернет-мемов, Пелевин создал эпическую сагу о семье Можайских, которая своими шкурами (в буквальном смысле) служит отечеству. У кого-то вся шкура лишь оболочка вокруг пустоты с небольшим количеством устоявшихся фраз, шумом и глупостью своей веселящих Величайшего и Мельчайшего Князя, а у кого-то шкура скрывает одновременно свет электрической лампочки Ильича и секрет пришествия Бога на Землю, который принесёт любовь всем своим созданиям.

Противостояние двух стран обернётся космической враждой двух рас - рептилоидной и чертёштошной, каждая из которых соревнуется в собственной демоничности. Побрызгав на себя модным одеколоном, Кримпай Можайский - любитель симпатичных мальчиков, отправляется к праотцам, после чего, узнав в чёрной праотцовой пустоте нечто особо интересное о своём чешуеногом боге, возлюбит вместо мальчиков русские берёзки. В самом физиологическом из всех возможных вариантов. Маркиан Можайский, допившийся до чертей, едва не станет первопроходцем русского космизма, поймёт, зачем так необходимо, чтобы каждое изобретение, включая пресловутую родину слонов, должно быть первым-напервым именно у нас, а не в рептилообразной Америке, постигнет тайную суть феминизма и узнает, что Бог - это золотая рыбка. Мафусаил Можайский, присылающий в НКВД отчёты из странного Храмлагеря на Новой Земле, станет когда-то живой книгой, открывающей тайны Вселенной, да ещё и заложит основу блатного карго-культа воров в законе, несущего в себе черты гораздо более глубокого знания. А громадный глаз-вселенная смотрит в сам себя и осознаёт себя через себя же, отвечая давней азиатской метафоре бога, созерцающего свой пуп. Иногда глаз моргает. Тогда на месте миллиарда вселенных возникнет столько же.

Как всегда у Пелевина, метафоры носят буквальный характер и только их избитость заставляет не видеть их истинного смысла. Создав стройные миры, не один, а несколько, от материалистического мира Мамоны (такого атеиста, что он отрицает даже сам себя) до мира, где Божественная Любовь забросит Землю, потому что она Ей надоела, Пелевин насытил информационное (одно из самых распространённых слов в книге) поле дополнительными образами. В большом количестве связей между предметами казалось бы разными, каждый сможет найти новый тезаурус, новую образность для создания новой мифологии, нового пантеона, к которому предрасположен тот креативный суп идей, каким сейчас является российское общество, сегодня, как и многие столетия подряд, представляющее собой противостояние между либералами и ватой (и теми, кто совмещает в себе сразу оба аспекта, искупая двуличность мыслями о гармонии).

Как и всегда, книга Пелевина - это камень. Камень, который упал в этот идейный суп, где никто, поварившись достаточно, уже не может точно про себя сказать - курочка (петушок) он или лавровый лист. Брызги от этого камня, крики о том, что кого-то обязательно бы обварило или ещё обварит от разлетевшегося кипятка или поднявшейся пены. Потом пойдут круги на поверхности, где каждый в соответствии со своим пониманием даст прогноз, как разойдутся эти круги, что имел в виду автор и хорошо ли это для нас (любого из "нас", кто займётся гаданием по мистическому символу окружности), как и землетрясение в Гондурасе вперемешку с необеспеченностью доллара золотым запасом. Ещё немного информации, ещё немного энтропии. А погремушки из пустоты и фраз так и продолжают греметь где-то на холодных полях под чёрным, заложенным тучами небом, в своей непрерывной пустоте повторяя, что нет ничего более безумного, чем этот мир, созданный Котовским, который так и не прекратил баловаться кокаином.

Очень странная книга которая оставила после себя такие же странные впечатления. И здесь сложно сказать понравилась она мне или нет, она читалась ровно и довольно быстро, но при этом я частенько ловила себя на мысли - "Что, блин, за бред тут творится?" Особенно часто возникало это чувство ближе к концу книги. Берясь за эту книгу я рассчитывала на веселую сатиру современного общества, а в итоге получила, да возможно сатиру, но под каким-то уж очень странным соусом. Возможно я не совсем поняла суть книги, но если честно эта самая суть как-то прошла мимо меня.

Все герои меня крайне раздражали, да я понимаю, что автор специально их такими сделал и это искаженное подобие людей ничто иное как высмеивание современного общества и в частности конкретного пласта этого общества, но мне все эти люди были крайне неприятны. Вторая часть истории о Тане мне была очень неприятна, в частности тот бред и фарс во что превратилась ее жизнь. Это изуродуванное понятие феминизма, мне было отвратительно.

В общем и целом книга довольно специфическая, с некоторыми неплохими мыслями, но в крайне странном антураже, который к сожалению мне не зашёл. Советовать книгу или отговаривать ее читать не буду, на ваше усмотрение.

Есть вещи, к которым ты настолько привыкаешь, что они становятся частью твоей жизни. Вот и Пелевин уже стал частью жизни российского читающего человека.
Что мы ждем от вещей, которыми мы пользуемся постоянно, которые стали родными, как разношенные тапки, в которых мы уже лет 10 ходим по дому (я хожу босиком, если честно, но лучшей аналогии не нашел)? Должны ли нас эти разношенные старые тапки чем-то удивлять? Ну так чем они нас могут удивить? Каждый миллиметр этих тапок уже исследован, и удивить они нас могут разве что порванной подошвой. Мы знаем их каждую особенность – знаем, когда они шаркают, где скользят, а где трещинка, которая грозит превратиться в дырку. Но мы не выкидываем их – несмотря на то, что они старые, они уже давно для нас родные. Так и Пелевин.
Должен ли В.О. Пелевин в своей книги 2018 г. выпуска нас взять и чем-то удивить? Увы, боюсь, как и старые разношенные тапки – он может нас удивить только чем-то плохим. Хорошее мы у Пелевина все знаем (за что и любим) – ну и странно ожидать, что его приемы вдруг кардинально изменятся, или он возьмет и помолодеет лет на 30 (в случае с тапками – на 10).
Что мы имеем в этой книге? Да того же самого Пелевина, который был на протяжении последних лет 15 – возможно, несколько в других пропорциях. После, прямо скажем, неудачной последней книги – автор явно решил вспомнить молодость, работу в журнале «Наука и религия» по своей восточной теме – и ударился в нее. Надо сказать – вообще вся эта книга эта масштабная «работа над ошибками» после «Лампы Мафусаила…» и «iPhuck 10». Наш автор решил немного поменять соотношение ингредиентов в своем супе, и, надо сказать, – сделал это небезуспешно, критика на этот раз хорошая.
Что сделал В.О. Пелевин?
1. Почти абстрагировался от темы государства. Именно политической сатиры в книге, фактически, нет, кроме пары-тройки уколов. Весь фокус направлен на куда менее опасную тему – издевательства над бизнесменами;
2. Чуть-чуть поубавил свою ненависть к феминизму в целом (что, в принципе, нормально), и к женщинам в частности (что, если честно, уже совсем нездорово). Нет-нет, не пугайтесь – ненависть сияет ярким пламенем, но, если в двух последних книгах, дабы смотреть на нее, нужна была сварочная маска – сейчас достаточно просто очень-очень темных очков. Плюс, автор даже обеспечил феминисткам… (здесь я умолкаю, ибо пойдут спойлеры), что для Пелевина вообще не свойственно;
3. Подпустил «старого Пелевина» - времен тех, когда тапочки были новые, а люди зачитывались Желтой стрелой, Омоном Ра или Чапаевым. И пусть я на 100% уверен, что буддисткой белибердой он просто нагонял объем (видимо, отрыл какие-то свои старые выписки по теме. Судя по всему, последние лет 10 буддизм и подобного рода практики автора не интересуют вообще) – взращенные именно на раннем Пелевине критики стали наматывать сопли ностальгии на кулак, и расхваливать в т.ч. и этот бессовестный нагон текста.
Т.е. Пелевин взял три темы, за которые его критиковали (жесткую иронию над государством/ мягкую иронию над государством, женоненавистничество и требование поностальгировать о временах, когда Чапаев еще был с Пустотой), исправил их, и выкатил фактически образцовый, с позиции критики на него за последние лет 10, роман.
Что в нем есть? Ну это Пелевин – что было в его книжка за последние 20 лет, то есть и в этой. Известная афористичность, ядовитый юмор, сатира на сегодняшние тренды, слова паразиты (во времена Empire V главным словом-паразитом был «дискурс», сейчас мы уверенно можем сказать – «дискурс» пост сдал, «нарратив» пост принял), чуток буддизма (или, в более широком смысле – тренда на «виртуализацию» всего и вся), олигархи (здесь они какие-то совсем человечески вышли) – да, это те же старые тапки, в которых мы ходим уже много лет, из которых вываливается уже палец, и которые, по хорошем, надо бы уже сменить – но мы их любим. Не за то, что они хорошие (чего хорошего в старых, рваных, вонючих тапках?), а за то, что они наши, и «наши» они уже давно.
Мне, в принципе, понравился этот текст Пелевина – просто потому, что мне нравились и его предыдущие тексты (в отличии от ранних – здесь я с критиками уже не согласен, и считаю, что расцвет Пелевина был не во времена Чапаева, а во времена «Т» и «Снаффа») - так почему не должен понравиться этот, если сделаны они по одной схеме, написаны с одной позиции, и, надо сказать, вообще весьма условно представляют собой «разные» тексты. Фактически, это все-таки один большой-большой текст – просто автор работает над ошибками, настраивает свое письмо под тренды, ну и придумывает актуальные шутки:

– Это что-то мифологическое, да? – продолжал Дамиан, прищуренно оглядывая фрески. – Виноград, колесница, руины… Похоже на «Триумф Вакха» этого… как его… Корнелиуса де Воса. Может, современная вариация? Как называется?
– Это триптих, – ответил Федор Семенович, подписывая очередную бумагу. – Харви Вайнштейн насилует Николь Кидман, Уму Турман и Натали Портман.

Своим дискурсом (ой, простите, это слово уже не в фаворе у Пелевина – нарративом, конечно нарративом), сюжетом, Пелевин как-бы объясняет, почему он такой, и другого уже не будет. Ибо это: а) Невозможно для нынешнего Пелевина; б) Если возможно – это уже будет не Пелевин. Ну т.е. мы получили то, что и должны были получить – старого, удобного писателя, который пишет абсолютно ожидаемые от него вещи, грустит, оттого что публика, ждущая какого-то нового Пелевина (и что их тапочки дома возьмут, и помолодеют лет на 10), вдруг этого Пелевина не обнаруживает, начинает возмущаться – но, вздохнув, садится за стол, и продолжает писать, ибо контракт еще действует, он все-еще на цепи в подвале издательства «Эксмо», его по прежнему пытают редакторы, в результате чего и развилось это его женоненавистничество, и вырваться оттуда он может только в буддистком ключе – умерев и родившись заново. Когда ему скучно - он активно рассыпает по тексту отсылки к песням 90-х - Кино, Алиса, БГ, ДДТ и пр. Эх, если бы молодость знала, если бы старость могла...
Закончить рецензию хочу цитатой, которая прям про меня написана:

Что хотел сказать рецензент по существу? Черт его знает, но желчь так и брызжет. Работу критика я еще могу понять – пересказал кое-как чужой сюжет, добавил запаха своих подмышек, и готово. Но этот-то даже объяснить не смог, о чем книга. Зато насрал.

Лучше и не скажешь.

«Авиатор» Водолазкина — уникально изданная книга. «Спасибо» — причём именно так, в кавычках, следует сказать издателям, которые решили прямо на обложке разместить достаточно большой спойлер. Так что, если вы лелеете в себе спойлерофобию, то заверните «Авиатора» в газетку, а заодно дальше не читайте мой отзыв, потому что мало ли что.

Спойлер в следующем, чтобы долго не гадать. Главный герой просыпается в больничке и ничего о себе не помнит, потом начинает потихоньку вспоминать (ага, снова Эко! В «Лавре» был «Баудолино», а тут явно «Таинственное пламя царицы Лоаны»)… Вот только со временем какие-то несостыковки. В памяти у дяденьки начало XX века, а за окном уже вовсю кутит безалаберная постсоветская Россиюшка. Тут бы читатель долго гадал вместе с главным героем, что и как, как так получилось — злобные ли инопланетяне промыли его мозг; может быть, душа его вспоминает предыдущее перерождение; галлюцинирует ли он; начитался книжек… Да мало ли что там можно навыдумывать! Авиатор, в конце концов, — наверняка долетался. Упал темечком с небес о землю бренную, да и поехал умишком прямо во времена братьев Райт. Но обложка однозначно показывает, что именно произошло с бедным авиатором. Прикройте её, ради б-га. И аннотацию прикройте.

Теперь бугурт немножечко прошёл, так что пляшем дальше. Авиатор, как можно уже догадаться, с самолётами связан мало. Не летал, не служил, крылья из птичьих перьев на воске не создавал. Вообще, мы с вами, то бишь читатели, куда большие авиаторы, чем он. Парим над текстом, взираем сверху на связь времён, параллели и судьбы. Главный герой тоже так «парил» — над временем, ввинтившись в спираль прошлого и будущего. И эта его историческая память очень всех интересует. Бедного авиатора спрашивают, ну как там, что там было в начале века? Где великие события? Трогал ли ты Ленина за бороду, чувствовал ли запах революции, трепетало ли твоё сердце, когда валы истории крушили всё вокруг? А ему и рассказать-то нечего. Обычный день. Кажется, дождик моросил, на завтрак съел яичницу, чесалась левая нога. Все вздыхают разочарованно, эх ты, всё проспал. Можно подумать, мы сами сейчас чувствует шевеление великой истории, а она ведь постоянно бурлит, вот прямо сейчас, в новостях, за окном. Но мы об этом узнаем только через лет N-десят — из учебников истории.

Автор поднимает интересный вопрос, насколько является воспоминание реальностью. Или это всего лишь нейроны, которые можно потыкать палочкой, сфабриковать, сфальсифицировать, упаковать в баночку, как консервы. Что такое наша с вами память? Что такое память историческая? Если все будут говорить, что кошка белая, а она была чёрная, то какого цвета она будет для будущего?

Отличной приправой к авиаторству стал выбор места действия. Петербург — связь времён видна даже архитектурно, он существует слегка экстравагантно, вне времени, так что никто не будет в нём удивляться конному экипажу или булыжной мостовой. Впрочем, общий ритм жизни по Водолазкину всё-таки изменился. И не только ритм. Вот раньше деревья были больше, трава зеленее, а всё настоящее, хоть и нет такого слова в сравнительной степени в русском языке. Современная жизнь для главного героя похожа на безвкусный соевый «шоколадный» батончик, в котором от изначально заявленного шоколада остался лишь слабый отзвук вкуса. Слишком пресно, слишком утилитарно, слишком быстро. Нет смакования, наслаждения мелочами, всё бы только побыстрее, попроще, поэргономичнее что ли. Для контраста авиатору дана его современная жёнушка. Так как повествование идёт в форме дневников разных лиц, то мы можем и её глазами глянуть на ситуацию. Она не отрицательный персонаж, её прагматичность не является чем-то порицаемым. Скорее, автор сожалеет, что она не даёт современным людям воспарить в небеса, прижимая прочно тяжеленным якорем к материальному миру. У молодого поколения нет памяти, ни исторической, никакой, лишь мещанство и безвкусица. Зато попа в тепле.

Летающий по времени Робинзон Крузо, авиатор без крыльев, художник без кисти, всегда кто-то без… Главный герой оброс воспоминаниями, странными двойниками, окружён «летающими» фамилиями, даже окунулся немного в так активно всплывшую в современной русской литературе тему лагерей (ага, вновь Соловки, но уже скупо, нехотя, как и рассказывал бы, наверное, настоящий очевидец, которому хочется больше сохранить в памяти запах этой мягкой французской булки, а не вонь барака). Он действительно ровесник века, так что вопрос в итоге встаёт такой: если ты ровесник века, несёшь ли ты ответственность за него? Будешь ли ты виноват в том, что сохранил в памяти своей и для памяти потомкам мелочную ерунду — или что-то великое? Что вообще следует помнить: тяжёлый грохот колёс времени или симпатичную незнакомку в трамвае нумер три? Надеюсь, что с меня никто никогда не спросит чего-то подобного.

Все чаще приходится наблюдать, по мере старения своего окружения, — на закате жизни с человеком что-то происходит. Возможно, подходящая грань, за которой что-то может быть, но, вероятнее всего, большое ничего, настолько страшит, что заставляет усиленно строить «мостики» с реальностью. «Мостики» эти, как правило, тесно связаны с деятельностью человека. Так, многие действительно хорошие научные работники под старость начинают изобретать «теории всего» — ну т.е. на основе своего узкоспециального опыта пытаются формировать очень общие модели, и мелкие наблюдения из жизни становятся им питательной почвой для формирования глобальных обобщений. Как сейчас помню, когда один очень пожилой председатель одного из крупнейших диссертационных советов в России на семинаре, предназначенном для молодых аспирантов/докторантов (куда меня занесло исключительно из желания послушать одного конкретного спикера) в своем выступлении презентовал нам... ни много ни мало «всеобщую теорию познания». Теория эта сводилась к двум линейным графикам, которые призваны были проиллюстрировать развитие человеческой мысли за всю историю. Я сидел и думал — как же люди по-разному сходят с ума. Кто-то сходит вот так, кто-то иначе, но это неминуемо сводится к попыткам «заякорить» себя. Инструментарий, понятное дело, будет у всех разных.
Данная книга называется: «Уроки чтения. Камасутра книжника». И название уже обманывает — никаких «уроков» в данной книге нет. Что такое урок? Урок — это система; когда материал разбит на уроки, значит автор данного курса предусматривал какую-то систематизацию, последовательность, иерархичность в подаваемых знаниях. Систематизация вообще не конек ни данной книги, ни автора — автор ничтоже сумняшеся сам признается, что с систематизациями в жизни у него не удалось, и никогда у него это не получалось делать (что странно, будучи выпускником Латвийского университета, который, конечно, хоть и не Тартуский, но косвенно связан с именем великого Ю.М. Лотмана ). Более того, автор идет дальше, смело отрубая, что систематизации только мешают — интуитивная каша, дескать, значительно лучше сухости систем и жесткости логики. Посыл этот на разные лады будет повторен несколько раз. Вот эти самые «уроки» без «уроков», «Камасутру» (книгу, кстати, досаточно хорошо структурированную) без структуризации нам и предстоит читать — вернее жевать нечто недопереваренное, не до конца осмысленное, а, скорее, просто наваленное в кучу.
О чем нам предстоит узнать? О литературе, Боге, слове, Боге, чтении, Боге, Библии, Боге, календаре Майя, Боге, Солженицыне, Жириновском, сюжете, Боге, Ходорковском, Боге, ребе из Любавичей Шнеерсоне, Боге, Гоголе, Боге, цензуре, филологии и, конечно же, куда без него — о Боге. Главная аналогия, упорно не желающая отлетать за не столь длительное чтение — поздние годы Гоголя, то самое старческое заглядывание в небо, граничащее с безумием, вылившееся в Избранные места из переписки с друзьями и Размышления о божественной литургии. Жанр этот никакие не «уроки», и даже не «камасутра» — данный сборник разнородных очерков ничего не дает в плане понимания книги для читающего человека, ибо у него уже есть свой аппарат, а не читающему он просто будет неинтересен. Данный сборник это просто такая старческая попытка «систематизации» (видно, что автор этого желает даже в названии, но видно, что автор в этом не умеет, и даже не хочет себе признаться, что надо бы уметь) без необходимого для этого методического аппарата. В результате эти разнородные очерки состоят из:
1. Очень недурных авторских суждений, явно, продуктов долгой мыслительной деятельности и большого читательского опыта — а-ля: «Классиков надо читать не с лупой, а с биноклем» или аналогий «Гоголь — русский Маркес» (редакторы, предусмотрительно, самое интересное вынесли в самое начало — поэтому если вам надоело, и чувствуете, что пора бросить — смело бросайте. Дальше будет только хуже);
2. Стандартная каша в голове постсоветского интеллигента — бурное удивление что, оказывается, цензура существовала не только в СССР, но и в Англии. Данное утверждение написано с таким неподдельным шоком, что становится понятно, что перед нами рафинированный представитель советской образованщины (сам автор данного слова не стесняется. а даже бравирует);
3. Попытка поделиться какими-то практическими советами, вроде чтения с карандашом. Для кого это — малопонятно. В те времена, когда я читал без карандаша — никто бы меня не убедил его взять в руки. Когда мне понадобился карандаш (ладно — твердый текстовыделитель) — мне не нужен был чей-то совет для этого;
4. Забивание остального места высосанной из пальца актуализацией, вообще не имеющей к обозначенной теме отношения. Зачем, спросите вы, Ходорковский или Жириновский в данной книге, в данной теме? Вы правы — они тут просто так. Это какие-то разорванные мемуары, которые мелко нарублены, свалены в кучу да перемешаны.
Я не против разовых наблюдений автора из серии: «Кривое зеркало вмещает больше» или «Историческая проза нужна чтоб погрузиться в эпоху, а приключенческая чтоб подслушать эпоху» — мне бы хотелось, чтоб это были не кучи разнородных сведений, из которых с лупой приходится выковыривать жемчужные зерна, коих тут, прямо скажем, совсем немного — а нечто большее. В данном случае мы видим классическое: «Что в голове — то и на бумаге».
Бывают люди с изначально вышколенным методическим аппаратом — даже когда они что-то пишут экспромтом, видно, что за написанным есть система, есть некий замысел. Увы, такие далеко не все — из козырей в руках у автора только язык, настоятельно вводящий в транс. С литературной точки зрения написано неплохо, но, опять же, к «урокам» это отношения не имеет. Бедность методического аппарата автора, к сожалению, равно как и непонимание, зачем он нужен, не были преодолены на страницах. Вот и получаем мы тезисы вроде: «Бог как секс — не переносит разговоры про себя». Неплохая мысль — но подведи ты под это что-то стоящее. Дай пример, объясни, почему так. Ты же литературовед, в конце концов. Строго следуя своей концепции литературного гедонизма автор не хочет утруждать себя неприятной для него аналитической или исследовательской работой — подчас неплохие тезисы просто висят в воздухе.
Раздел, где автор размышляет о науках, системологии, философии — боюсь, заставит дергаться глаз не только у меня. Сказать, что это примитивно и незрело — это не сказать ничего. Трагедия неплохого специалиста в своей области — за рамками её он начинает нести ахинеию с той же самоуверенностью, что есть в его действительно профессиональных суждениях. Не читать же всерьез эти надоевшие противопоставления Восток и Запада, которые мгновенно выдают незрелого философа?
Куски мемуаров, которыми обильно пересыпана книга, немного позволяют понять самого автора. Ключ в одном слове — инфантильность. Автор мечтал всю жизнь учиться, и никогда не работать (важный маркер — учеба это подготовка к жизни. Когда человек мечтает готовиться к жизни вместо самой жизни — это об очень многом говорит). Автор мечтает читать, т.е. качаться на волнах, создаваемых великими писателями — именно поэтому Достоевский неприемлем, т.к. мешает нежиться, а больше невротизирует своими текстам, а Толстой замечателен, ибо нет там чего-то, что выбило бы из седла читателя. Продолжая мысль автора что «филолог — не обязательно писатель», и что он, дескать, завидует «настоящим» писателям — я продолжу, что люди, публично отрицающие ценность систематизации, втайне завидуют тем, кто это умеет делать, и даже книги называют в соответствии со своим тайным комплексом.
Еще одна биографическая важная черта — автор задался целью уничтожить сюжет. Дескать, сюжет только вредит. А вот без сюжета будет... и очень удивился, когда у него ничего не получилось. Это удивление он сохранил, похоже, и до сегодняшних дней — еще один штрих к портрету. Последняя история — как автор пытался найти «русский роман». Разумеется, автор не дал определение, что же он хочет найти, ограничившись этой заведомо неясной формулировкой. Мигом выведя, что «Милый друг» это идеально французский роман, автор стал искать «русский роман» — старательно отметая все. Пушкин сильно европейский, поэтому он не может быть русским. У Гоголя много чертовщины, поэтому он не может быть русским (!!!). У Достоевского тоже ничего русского. Нет особого русского и у Толстого — там аристократия описана нерусская. Ну т.е. русская, но как нерусская. Побегав за своим хвостом, автор признался, что миссия то невыполнима. От таких поисков, в сопровождении с такими рассуждениями, хочется рыдать. Трагедия эмпирики без должной степени теоретизации.
Завершить данный отзыв хочу смысловой цитатой из автора: «Русский язык нужен не для того чтоб донести мысль, а чтоб размазать её». Глядя на эти «уроки» без уроков, честно говоря, даже не знаешь, что возразить. Размазано так размазано.

Нужно, чтобы чувство вины было у [русских] людей. Должно быть чувство вины. [В. Познер, гражданин Франции]

Остерегайтесь тех, кто хочет вменить вам чувство вины, ибо они жаждут власти над вами 

Книгу читала давно по совету одного книжного блогера, которая сначала выпускала видео о том, как читать исторические книги, а потом рассказывала про Эппле с его «неудобным прошлым» и горячо советовала читать.

Ну что за неудобное пошлое может быть у России? 90-ые годы? Горбачёвская перестройка? Царские времена и крепостное право? Чеченские войны? Нет – это «сталинские репрессии», исключительно они. Опять старые песни о главном, только под новой обёрткой, якобы проработкой прошлого. Это же современное поколение должно расплачиваться за деятельность политиков. Были такие, сталинские репрессии, и вам сейчас о них напомнят, а то вы ж забудете. Для этого появляется автор этой книги - Николай Эппле.

На кого рассчитана эта книга? Думаю, на поколение 2000ых, тех, кто не видел ельцинские годы, свободу (капитала) и демократию (демократов), которые царили в новоиспечённой стране – Российской Федерации, а также на людей, не знакомых с историей от слова «совсем». Эппле, в отличии от других истеричных либералов, обволакивает читателя спокойным тоном, мягкой недосказанностью, специально сформулированными фразами, но, по сути повторяет до боли знакомые мифы. Эппле – он не историк, а исследователь, поэтому можно в любой неудобной ситуации поднять лапки кверху и заявить: я так вижу.

Хочется обратить внимание, на авторитетных лиц, которых Эппле цитирует и благодарит – это, конечно же, «совесть нации» - А.И.Солженицын, музей ГУЛАГа (не музей, а инсталляция, стоящая бюджету города Москвы по нескольку миллионов в год), его директор – Роман Романов (распространяющий историю о девочке-мороженщице, которую отправили на Колыму, доказательства которой он так и не предоставил) и его жена – Дарья Хлевнюк (фамилия знакомая).

В принципе, после фразы «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына – книга, сделавшая много для открытия правды, книгу можно закрывать, так как сам Солженицын признавался в том, что свидетельства никоим образом не проверял, и вообще – это литературное исследование. Вот здесь читала, что он и вовсе завещал публиковать своё эссе через 10 лет после его смерти, где говорил, что всю дорогу врал и клеветал.

Эппле также считает, что фильм «Колыма» Дудя, у которого так много просмотров на YouTube, это маркер интереса населения к теме, а не искусственно накрученная ботами популярность. Наивный Эппле…

Если два этих утверждения не отвратили читателя от книги, то можно продолжать дальше. Эппле расскажет за историю России. Начнёт он с Гражданской войны. Виноваты в ней большевики, Корниловщина – это другое, да и вообще такие вещи упоминать не положено. В освещении автором событий Гражданской войны он фокусируется лишь на «красном терроре», будто бы колчаковщины и деникинщины не существовало вовсе. Все потери Эппле списывает на большевиков – не было ни анархистов, ни разбойников, ни махновцев – это всё слишком сложно.

Говоря о коллективизации, как и большинство «западных партнёров», Эппле не говорит о борьбе с кулачеством (ростовщичеством), которое закабалило крестьян непосильными процентами с аренды земли, Эппле использует формулировку «зажиточное крестьянство». Таким образом, получается, что раскулачивание сломило деревню, так как самых трудолюбивых тружеников отправили по лагерям.

Хочется отдельно остановиться на законе «о пяти колосках», который упоминает Эппле. Лучше почитать этот закон и почему он был принят и чем грозило хищение колхозного урожая населению. А ещё какой процент осужденных постигла высшая мера наказания.

Говоря о кровавых большевиках, Эппле не расскажет, что происходило в стране, собственно, до них – ни о бесполезных войнах, ни о тотальном упадке сельского хозяйства, ни о массовом голоде, ни о недоступности образования, ни о черносотенном терроре. Симпатию к монархии Эппле я заметила потому, как он рассказывал о деятельности РПЦ и об устраиваемых ею «царских днях». Таким образом, впечатление от прочитанного складывается следующее – «неудобное прошлое» - это только лишь советское прошлое.

Зарубежный опыт, опыт Испании, Польши, Германии и др. я вообще не понимаю, чем это может быть полезно России.

В Испаниипредпочли примириться, поставив памятники жертвам Франко, но «примирились» криво, фактически наследники Франко и реальные виноватые не получили наказания.

Польша – это отдельный случай. Эппле тыкает мордой СССР за заключение пакта «Гитлера-Сталина», но почему-то не говорит о такой же договорённости Польши с Гитлером в 1934ом году. Как же раздел Чехословакии? А за гибель советских военнопленных в польских лагерях (1919-1923) Эппле нечего сказать? Там погибло около 60 тыс. человек. А как же этноцид белорусов и украинцев?

Принимаем "этодругин" и идём дальше.

Германия - здесь не надо быть Вангой, чтобы предположить, что опыт ФРГ, а не ГДР Эппле считает наиболее удачным. ФРГ - молодцы, и репарации выплатили быстро и поднялись. И ни слова о том, как США и Европа устроили ГДР экономическую блокировку и грозились санкциями всем тем, кто желал бы сотрудничать с ними. И ни слова о милитаризации и расширении НАТО и угрозе войны.

Жаль, для Эппле ничего не стоит латиноамериканская история - диктатура в Чили, Парагвае, например? Ах, Эппле, тут вижу - тут не вижу. Эти примеры не подходят, потому что неожиданно выяснится, что это всё демократия США виновата и тогда Эппле будет противоречить сам себе.

Апогеем справедливости Эппле называет «Нюрнбергский процесс». Но как бы и здесь не упустить возможность ткнуть палкой СССР? Дело в том, что Сталин пригрел у себя автора «Барбароссы» - Паулюса. Вот те на! Фашист – любимый пленник Сталина. Но Эппле не расскажет о том, как именно свидетельства живого Паулюса помогли советской стороне на процессе доказать, что война Гитлера не была превентивной. План нападения на СССР вынашивался и был тщательно продуман.

Ладно, что же предлагает Эппле?

Да ничего нового, то же, что и все либералы, только истеричнее и в более низкосортном стиле. Автор этой книги говорит о том, что нужно принять прошлое как есть. Потом аккуратно автор проталкивает что и ответственность хорошо бы принять…. Допустим, ладно, Сталин – кровавый маньяк. Но о какой-такой ответственности идёт речь? Может надо пересмотреть итоги Нюрнбергского процесса? Пойти на территориальные уступки? Нынешнее поколение должно ответить за 1937 год? И при этом не учитывать вину «оппонентов»? Но позволить им переложить ответственность на себя, как с Катынью?

Я считаю, что эта книга – скрытая под добрыми намерениями русофобия, искажение фактов, умалчивание действительно «неудобных» моментов. От прочтения книги ощущение такое – покаяться и искупать вину, а ещё платить, платить и платить за ошибки прошлого. Вот тогда травма затянется. Относительно нашего настоящего книга тоже никак не полезна – весь русский народ должен винить себя за противоречия капитала? За то, что западный мир видит свои интересы, а Россия свои? Да бросьте!

Думаю, книга должна войти в золотой фонд антисоветчины. Именно из-за таких своевольных перессказов истории, из-за того, что целевая аудитория этой книги не знает своего прошлого, такие как Эппле ловко манипулируют читателем и вкладывают в его голову свои идеи. Ещё и деньги получают с продажи книги.

P.S. Даже живопись по мнению Эппле в СССР была "тоталитарной". Как иначе?

P.S.-2 Прошу почитателей "вселенной солженицына", дудя, эйдельман, шульман и прочих не пытаться вступать со мной в диалог. Мы друг друга не переубедим, так что цените своё и моё время и уважайте чужое мнение.