Рецензии — стр. 2

Принимаюсь за отзыв со слегка дрожащими руками. Потому что нет ничего сложнее, чем показать, что такое сила слова, особенно в книге, у которой, собственно говоря, нет сюжета... Случайно, волей строгого рандома, тыкнувшего пальцем именно в эту книгу, я взялась читать её сейчас, когда кругом бодро рассказывается о начале съёмок экранизации. Не представляю, что это будет, по мне, так книга вообще не кинематографична... Что ж, подождём. А пока всё-таки о книге.
По сути - попаданская литература, при этом ни разу не фантастика. Поясню: без расшифровки, что предшествовало самому появлению больного в палате, мы с разбегу влетаем в дневник, который он пишет по предложению/велению врача. Дело в том, что больной ничего не помнит. Совсем. Но у читателя мгновенно появляется ощущение, а очень быстро и полная уверенность, что с ним и кроме потери памяти что-то не так. Он какой-то... нездешний. Обрывочные воспоминания, подёрнутые туманом времени, картины из явно очень давних времён... Тургеневские барышни, крыжовник в саду... Мордастые гпушники... Конка, гремящая колокольным звоном... Детство без страха и упрёка и кем-то произнесённая фраза "Иди бестрепетно"... Или вот так:

Дали мне сегодня новую микстуру – ужасно горькая. Пил ее и вспомнил, как впервые в жизни пил водку. Это было на Дне ангела Елизаветы, отмечавшемся в огромной квартире на Моховой. Помню залитую электрическим светом залу, экзотические растения в кадках. Не помню, кто такая Елизавета.

Потом возвращается имя:

Иннокентий Петрович Платонов. Респектабельно. Немного, может быть, литературно.

Доктор Гейгер, у которого не просто врачебное отношение в пациенту, изо всех сил старается ему помочь безболезненно вернуть память и найти силы для принятия новой реальности. Он-то знает, каким образом пациент оказался на больничной койке, кто он такой.

– Если я правильно понимаю, несмотря на все успехи науки, оживить при разморозке не удалось никого?
– Удалось, – отвечает.
– Кого же, интересно? Бабуина?
Гейгер смотрит на меня сочувственно и как-то даже настороженно:
– Вас.

Из маленьких обрывков, постепенно, складывается история обыкновенного человека Платонова, ровесника века. Каковой тем не менее жив сегодня, в нашей реальности. Прошедший соловецкие лагеря по ложному (? - это неточно) обвинению в убийстве, попавший в специальную программу Лаборатории по заморозке и регенерации ("Какая все-таки подходящая аббревиатура – ЛАЗАРЬ, даже если учесть, что я пролежал не четыре дня. Я видел иконы, изображающие воскрешение Лазаря: он выходит из склепа, а стоящие вокруг люди закрывают носы. Ладно… По описанию Гейгера, когда меня достали из азота, я тоже не выглядел молодцом. Правда, не пах."), он оказывается воскрешённым настолько удачно, что - реально жив. И вот ему приходится учиться жить в новом мире, что крайне усложняет попадание новости о воскресшем человеке в прессу, начинается бесконечная череда интервью, предложений сниматься в рекламе замороженных овощей и т.п. Из одного интервью:

– Что вы чувствуете, – спрашивает, – оказавшись в новой, по сути, стране?
– Чувствую, что у нее новые сложности.

Но это чисто внешняя сторона сюжета, так же как и встреча с внучкой его возлюбленной Анастасии, очень на неё похожей, и вся история их любви, и моментами врывающаяся в повествование современная жизнь со всеми её несуразностями. Вот, например, питерский богатей настоятельно зовёт на свой спонтанный праздник:

Жизнь, сказал Тюрин, должна быть непринужденной: захотелось фейерверка именно сегодня и именно на Елагином – значит, будет фейерверк. Его бы слова да в уши того бомжа, что роется в нашей помойке. Тот просто не знает, какой должна быть жизнь, иначе устроил бы фейерверк на Елагином.

Настоящее течение истории - всё-таки в дневниковых записях о прошлом, как самого Платонова, так и Насти, и доктора Гейгера. Тут настолько концентрированные размышления о СУТИ жизни, истории, вещей, что пересказать нереально. При этом необыкновенно красивый текст, буквально пропитанный красками, звуками и запахами, ложащимися поверх глубокомысленных рассуждений настолько органично, насколько это возможно...

Рай – это отсутствие времени. Если время остановится, событий больше не будет. Останутся несобытия. Сосны вот останутся, снизу – коричневые, корявые, сверху – гладкие и янтарные. Крыжовник у изгороди тоже не пропадет. Скрип калитки, приглушенный плач ребенка на соседней даче, первый стук дождя по крыше веранды – всё то, чего не отменяют смены правительств и падения империй. То, что осуществляется поверх истории – вневременно, освобожденно.

Душой, мыслями, всей сутью своей разорванный между двумя временами человек пытается ... что? Просто быть живым? Почувствовать свою нужность или отсутствие таковой?

Пытаюсь воссоздать тот мир, который ушел навсегда, а получаются только жалкие осколки. И еще такое чувство – не знаю, как правильно его выразить… Вот мы в тогдашнем мире были разными, чужими, часто – врагами, но сейчас посмотришь – в чем-то, получается, и своими. Было у нас общее время, а это, оказывается, очень много. Оно делало нас причастными друг другу. Мне страшно оттого, что нынче все мне чужие. Все, кроме Анастасии и Гейгера. Своих только два человека, а раньше – весь мир.

Мне его было жалко до слёз. Мне было жалко Гейгера, который скорее друг, чем просто врач, теряющего не своё научное достижение, а близкого человека. Мне было жалко даже Настю - самый неубедительный персонаж, на мой взгляд, слишком лихо преодолевший вираж в восприятии Платонова, а ведь вроде такая прагматичная девушка... Мне больше всех жаль будущую Анну, которая ещё не родилась... Книга очень грустная, и нельзя сказать, что это грусть светлая. Осенняя прозрачность, вот как я описала бы тональность книги, хотя это неимоверно далеко от сути. Может быть, потому что осенние воспоминания преобладают. Может потому, что событие, навсегда впечатавшееся в память мальчишки - гибель авиатора Фролова на Фармане-4, кажется, произошло осенью.

Словом, я чувствую, что сбилась окончательно, и ничего сказать про эту книгу так, чтобы это было хотя бы близко к ощущениям от неё, у меня не получается. Да, она из тех книг, которые надо просто читать, а уж понравится или нет - вопрос...

Когда же человек возвращается не откуда-нибудь, а с того света, он имеет особые задачи. Лазарь четверодневный свидетельствовал о всемогуществе Господнем.
О чем свидетельствую я?

Математика это чудесно, я мало знакома с формулами, но имею математический слад ума, который не только помогал освоить курс математики в школе, но и часто помогает в повседневной жизни, но я знаю много людей которым очень тяжело дается любая математика (о высшей вообще молчу, даже проценты посчитать не умеют и дробей не понимают). Раньше считала, что они просто ленивы, но нет, у людей так устроен мозг и с этим ничего не поделаешь, поэтому рассказывать им, что без знаний формул и желания их понять они не способны оценить прелесть науки и понять ее, это ужасно по отношению именно к науке. Да, возможно, чтоб быть ученым (гуманитарием тоже) необходимы знания математики и логики, но это не значит, что обычный обыватель которого интересует наука должен приближать свои знания к знаниям ученых. В общем, мне кажется, что подобные книги могут отбивать желание читать научпоп, а соответственно влиять на формирование научного мировоззрения у людей которые не против его формирования. Так как наукой интересуется не так много людей, их нужно любить, холить и лелеять, а не пугать формулами и терминами.

Повозмущалась, теперь можно и о книге рассказать не много. Начало очень занудное и вызывает очень не приятные ощущения, дальше все чуть по проще, автор частично прав, но далеко не во всем. Очень не плохо описано то как развиваются науки, как появляются ответвления и как приходится ученым приспосабливаться под современные реалии становясь очень узкими специалистами. С одной стороны это хорошо, так как ученый может уделить все свое время исследованию одной темы, соответственно получить более глобальные результаты, с другой же стороны он может в совсем другой области удариться в мракобесие и начать верить в что-то противоречащее науке, поэтому, на мой взгляд, здесь у медали две стороны и нужно учитывать все факторы перед тем как судить о том хорошо или плохо то как складываются сейчас обстоятельства. С другой стороны есть тенденция к развитию новых наук, которые находятся на стыке двух и более наук, об этом тоже упоминает автор в своей книге.

Информация в книге подана достаточно занудным языком, не увлекает читателя, не способна спровоцировать интерес к науке (к любой). Достоинств я не нашла, удовольствия не получила, новой информации для размышления и уточнения тоже не взяла, поэтому книгу советовать не могу.

Мне понравился язык и первоначальная задумка. Субъективно - интересная сильная идея нашла слабенькое воплощение. Пока писала и возвращалась к впечатлениям, закрались мысли еще сократить оценку.

Сюжет

В декорациях Ленинграда конца 20-го века происходят советские события из голливудского фильма. Иначе как назвать вольное размышление автора на тему криоконсервации человека.

Мысли вокруг

На первых страницах я предвкушала атмосферу советской фантастики Стругацких или Беляева, напредставляла себе глубину философских воззрений как в романе автора Брисбен , рассчитывала погулять с книгой по любимым улочкам Василеостровского острова и Петроградской стороны из Петербурга... но.. Иногда лучше не загадывать. Даже когда герой ищет связующие нити прошлого и настоящего внутри 20 века, я еще не теряла надежды. Потом, сюжет просто начал распадаться на атомы.

Исключительный дар - суметь передать дух ушедшего века. Я не верила мотивам и поступкам героев. Считаю глупостью комбо-набор Насть в романе (а имя то какое чудесное и самое лучшее, но мне всегда слегка странно видеть его со стороны).
________

Остается открытым вопрос, могу ли я посоветовать читать автора и хочу ли я переходить к другим произведениям.

Интересное это место - Южнорусское Овчарово. Попасть туда может не каждый, а, видимо, лишь те, что приглянулись самому месту.
Странное там практически всё - от самой деревни и её топонимов до населяющих её людей. Но странность эта не жуткая, а уютная, совсем чуть-чуть пугающая, но опять-таки по-доброму. Не создаётся ощущения сумасшедшего бреда (почти), скорее какой-то сказки, которая настолько близко, что уже прямо на собственном пороге.
Жители Овчарова давно привыкли к таким странностям, пользуются ими или являются их частью, поэтому удивительные истории как правило рассказывают приезжие - кто жил здесь не всю жизнь, а поселился всего каких-нибудь шесть-семь лет назад. Пересказывать чудесные события, происходящие в Овчарове, не имеет смысла, но они все разные, не дают читателю уставать, и как правило довольно весёлые, серьёзных очень мало.

Как ни странно, обычно режущий слух банальный русский мат, который в тексте используется часто, но всё-таки не чересчур, не вызывает отторжения. Так и разговаривают (или думают) часто самые обычные люди в самой обычной деревне - это просто органично.

Атмосфера напомнила мне истории Макса Фрая о Ехо, своими странностями и вместе с тем любовью автора к созданному им волшебному миру, которая проглядывает между строк. И что-то ещё напоминает мне Овчарово, что-то ещё более похожее, но никак не могу вспомнить. Может, кто подскажет?

Занятная история человека, который проснулся в будущем.
Повествование переносит нас из одной эпохи в другую и обратно. Все это представлено в виде дневниковых записок. Автор косвенно поднимает в книге очень много проблем и вопросов.
Как это проснуться в будущем? Как привыкнуть к новой жизни и новым технологиям? Главный герой оказался в очень необычной ситуации, да и не ситуации наверное, а в необычном для себя мире. Как бы вы поступили, если бы завтра проснулись в будущем, какие бы были ваши первые шаги?
Как пронести любовь через года? Настоящая любовь неподвластна времени и главный герой это доказал на своем примере. Как бы вы поступили, если буквально недавно вы видели свою любимую молодой и красивой, а сейчас она уже лежит прикованная к кровати на пороге смерти?
Возможно ли забыть прошлое? Главный герой не смог отпустить свое прошлое, он искал людей с которыми был хоть как то связан в той старой жизни. А вас что то или кто то держит в этом мире? Кого бы вы первым делом начали искать спустя года?
Как жить дальше? Приспособится к новому миру и его законам, найти себе спутника жизни, который поможет преодолеть все, и зарабатывать на всей сложившейся ситуации, именно так и поступил наш герой. А как бы поступили вы?
Согласились бы вы на такой эксперимент, если бы это было возможно? Я наверное нет, не готов я расстаться со всем, что меня окружает.

"Времени на раздумий нет, но
У тебя есть шанс отличиться в этой войне.
Всё или ничего, пьедестал или могила.
Будущее наступило, будущее наступило."
ST1M

Лучше запишу свои мысли сразу…Воспользуюсь советом доктора Гейгера, а то мало ли что!
Необычная книга, которая погружает читателя в историю нашей страны, и временной отрезок происходящего может показаться слишком длинным, для жизни одного человека- это верное замечание. Но если принять тот факт, что нашего главного героя заморозили, в прямом смысле этого слова, то всё встаёт на свои места.
Проснувшись после долгого сна, человек не знает своего имени, не понимает где он, кто рядом с ним, но воспоминания приходят к нему, и вместе с ним, мы по крупицам воссоздаём прошлую жизнь. Это действительно его прошлая жизнь, которая началась в 1900 году, когда он родился, а закончилась во всем известном месте, под названием «Соловки».
Но он вернулся в этот мир, его физиологический возраст около 30 лет, а на дворе 1999 год… Все кого он знал и любил находятся на кладбищах Петербурга, куда он теперь станет часто приходить, но всё же осталась одна ниточка, которая поможет ему попытаться понять, зачем ему был дан этот шанс!
По совету врача, который наблюдает Иннокентия, он ведёт записи, куда конспектирует всё что он вспомнил. Благодаря этим заметкам, читатель погружается в мир его молодости, мы выстраиваем параллели того времени с нынешней реальностью. Автор особо не заостряет внимание на проблемах быта, с которыми сталкивается наш главный герой, ведь прошло много десятилетий с момента его прошлой жизни, но книга не об этом, и тут я не могу отметить это как замечание.
Принятие реальности, в казалось бы нереальном мире- это основная трудность нашего героя. Он не знал, когда это всё закончится, т.к. до конца понять происходящее, действительно трудно. Что ему делать? Начитать жизнь с чистого листа, не задумываясь о последствиях, и брать на себя ответственность за чужие жизни, когда ты самого себя до конца не знаешь, и не помнишь?! Имеет ли он право на это? Вся эта история пропитана внутренней борьбой, и сомнениями.
Книга оставила сильные впечатления-это история жизни, преступления и наказания, своевременной исповеди, и второго шанса!
Отдельно хочу отметить обложку этой книги, человеку, который не знаком с сюжетом может показаться, что нарисован какой-то бред. Но этот рисунок- до мельчайших деталей отображает сюжет этого произведения!

Мне эту книгу посоветовали прочитать пару месяцев назад, сопровождая словами, что это классный, остросюжетный исторический триллер. Я прочитала аннотацию, удивилась. Действительно, книга обещала быть исторической, но никак своим видом не выдавала, что внутри меня может ждать какой-то саспенс. А надо сказать, что для меня «историческая книга» равно «книга скучная». Такой вывод я сделала еще в школьные годы на уроках истории и никогда ранее не пыталась его оспорить. И теперь я понимаю, что это было ошибкой. Первый раз в жизни мне было интересно читать книгу, описывающую какое-то историческое событие. Для меня книга по истории – это сухие факты, люди, события. И здесь все вроде бы то же самое, но нет, воспринимается все иначе – написана книга очень интересно, читается легко, не смотря на внушительный объем. Если в самом начале я раскачивалась и читала медленно, то уже со второй трети начала глотать главу за главой, не могла оторваться, вошла во вкус, очень мне было интересно. И да, меня предупредили, что можно увлечься, втянуться, начать переживать о том, что же произойдет дальше, а ведь мы заранее знаем, чем все закончится…. Но я все равно попалась в эту ловушку. Круто, это было действительно круто. Мне наконец-то захотелось изучать историю.
Что мне в книге не понравилось, так это попытки проводить параллели с текущей политической обстановкой, показать, что, кстати, и сейчас наша власть пользуется теми же приемами, посмотрите, чем это закончилось тогда, задумайтесь. Мне не понравилось, что меня настолько явно толкают к какой-то конкретной мысли, позиции и так далее. У меня сразу возникает вопрос – а насколько автор был объективен в своем труде? Не подтасовывал ли он факты так, чтоб их трактовка была однозначной и подводила к определенной концепции автора. Это ведь свойственно многим авторам (да и вообще всем людям), но одно дело, когда речь о художественной литературе, совсем другое дело, если речь идет об истории и политике, а они здесь слишком уж близки, неотделимы друг от друга. Мы сейчас итак находимся в таком информационном шуме, что уже не можем адекватно фильтровать информацию. Все, кто находятся вокруг нас, кричат о том, что вокруг пропаганда, также являясь частью пропаганды. У каждого свои доводы, свои методы убеждения, свои факты. А я в историческом плане человек неискушенный, меня легко обмануть, так как знания мои скудны. И во многих моментах я чувствовала, что меня опять пытаются увести в какую-то конкретную сторону. Вот, если честно, не будь этих вставок, то я бы повелась куда охотнее, если бы мне подарили иллюзию, что я сама пришла к такому выводу. А пока я в очередной раз убедилась, что и там, и там меня пытаются облапошить. И при любой власти так было, есть и будет. Империи умирают, а это остается вечным.

Не удалось мне пройти мимо книжки с таким манящим заголовком. Нет, я даже не про "камасутру", а про "35 уроков литературного гедонизма". Гедонизма же! Не знаю, что там у кого представляется, а у меня аж слюнки потекли – ведь значит, что это книга про то, как получить от чтения максимум удовольствия. То, что надо.

Поначалу автор действительно держал заявленный темп, урок был уроком. Как надо читать Толстого, в каком состоянии хвататься за Достоевского, что делать с безудержным Гоголем? Что-где-когда не только освещалось, но ещё и мотивировалось. Но чем дальше в лес, тем толще стали попадаться партизаны. Уже через пару так называемых уроков стало ясно, что такой заманчивый подзаголовок высосан из пальца в чисто рекламных целях. Это просто 35 хаотичных эссе на тему чтения, никакой общей структуры, никаких "уроков". Иногда попадается удачный и интересный материал (большую часть которого благоразумно разместили в начале), а иногда тоска серая и жидкая водичка. Я, на самом деле, где-то неделю назад закончила сейчас, но большая часть эссе уже из памяти выветрилась — ничего в них нет такого, что хотелось бы запомнить навсегда и уж тем более использовать в своих читательских оргиях.

А вот как авторская колонка (подозреваю, что именно оттуда и понаплывали эти 35 уроков) текст выглядел бы вполне симпатично. Когда уже составители поймут, что пихать эссе без литературного редактирования – дурной тон, книга так не склеится, она так и останется сборником разрозненных материалов под одной обложкой, даже если все материалы по одной и той же теме. На то и нужен редактор, чтобы подогнать тексты один к другому, составить общую картину. А так – очередная симпатичная и неглупая, но не слишком ценная вещичка. Штучка. Книжечка. Камасутрочка. Обязательно с уменьшительным суффиксом, чтобы не зарилась на место литературы и осталась в почетных списках литературочки.

В каждой книге Пелевин разъясняет бессмысленность и беспощадность тех стараний, которые человечество прикладывают к сиюминутным требованиям. О том, что есть боль, и есть боль по поводу боли, и вторую боль мы создаем себе сами, и страдаем из-за этого, хотя банально могли просто этого не делать. Для того, чтобы перестать страдать, достаточно осознать, что ты сам с собой это делаешь. В Непобедимом солнце тоже была эта тема (читала подряд), но здесь это прямо, без метафор рассказывается. Вся эта вампирская тема помогает облегчить жуть реальности, обсмеять ее, создавая видимость безмятежности (фантастичности и нереальности происходящего), посреди моря отчаяния. Хоть книга и написана в 2013, я рада, что прочитала ее только сейчас, потому что меня только сейчас догнал мир Пелевина 2013 года.

Если ты действительно не паришься, через несколько лет становится кристально ясно, что все возникающее и исчезающее, вообще все без исключения, чем бы оно ни было — на фиг тебе не нужно. И никогда не было нужно.

Человек всегда выходит в сеть с предвкушением, что он сейчас выловит из океана информации нечто ценное, интересное и нужное. И что происходит через три-четыре часа? Он встает из-за монитора с чувством, что через его душу пронеслось стадо свиней. Причем, я бы сказал, евангелических свиней — в которых перед этим вселились все ближневосточные злые духи. Человек клянется, что больше не будет тратить время на эту помойку. А завтра повторяет тот же опыт.

"Женщина будущего — это одетая шлюхой феминистка под защитой карательного аппарата, состоящего из сексуально репрессированных мужчин… Только дело тут не в женских происках, думал я, засыпая. Женщина ни в чем не виновата. Разгул феминизма, педоистерии и борьбы с харассментом в постхристианских странах — на самом деле просто способ возродить сексуальную репрессию, всегда лежавшую в основе этих культур. Как заставить термитов строить готические муравейники, соблюдая стерильную чистоту в местах общего пользования? Только целенаправленным подавлением либидо, его перенаправлением в неестественное русло. Поворотом, так сказать, великой реки. А поскольку христианская церковь перестала выполнять эту функцию, северным народам приходится обеспечивать нужный уровень половой репрессии с помощью своего исторического ноу-хау — тотального лицемерия."

«— Я не делаю провальных инвестиций, — сказал Кедаев. — Финансирование бессмысленно.
— Почему? — спросила темнота.
— Потому, что русского человека сегодня невозможно развести на нужную форму протеста. Он нутром чует — от борьбы на предлагаемом фронте ни суть, ни качество его жизни в лучшую сторону не изменятся. А вот хуже все стать может.
— Русская жизнь жутка, — сказала темнота.
— Жутка, — согласился Кедаев. — Но давайте говорить честно, единственное, что могут предложить человеку нынешние политактивисты — это ежедневное потребление исходящего от них ментального форшмака. И еще, может быть, судимость. Кроме доступа к этим острым блюдам, протест не принесет ничего. Даже если допустить, что страна не развалится на обломки, перестреливающиеся в прямом эфире… Ну что даст победа оппозиции? Не нам, тут все понятно, а плебсу? При коммунизме это был доступ к западному типу потребления. Они его получили. А сегодня?
— Возможность политического самовыражения, — сказала темнота.
— А что они выражать-то будут? Что денег нет? Так кто ж им даст.
— А чувство собственного достоинства? — не сдавалась темнота.
— Какое достоинство, когда денег нет? Когда нет денег, может быть только злоба на тех, у кого они есть. Вот как тут у некоторых шотландских пацанов…
За столом раздался электронный смех.
— Брать головы на абордаж сегодня бесполезно, — продолжал Кедаев. — Любой дурак понимает, что при самом позитивном для оргкомитета исходе борьбы рядовой пехотинец точно так же низкобюджетно сдохнет в своей бетонной дыре. И это, повторяю, в самом лучшем случае. Если его не зарежут на фридом-байрам.
— Мы можем убедить людей, что все изменится.
Теперь электронно засмеялся Кедаев.
— Вряд ли. Всем ясно, что изменятся только доносящиеся из ящика слова. И не сами слова, а просто их последовательности. И еще список бенефициаров режима на сайте «компромат.ру». Возможно, мы в нем будем несколькими строчками выше. Но ни одного пехотинца там не будет все равно. Кого мы убедим рисковать за это жизнью и свободой? Даже самих себя не убедим. Нереально. Но пасаран! Поэтому но финансан.»

Людьми надо управлять очень тонко. Если слишком их угнетать, они восстанут от невозможности это вытерпеть. Но если слишком ослабить гнет, они провалятся в куда большее страдание, ибо столкнутся с ужасающей бессмысленностью жизни…

Интернет — просто космос игр, фильмов и новостей. Как бы черное небо, усеянное кинескопами. Человек способен перемешаться от одной звездочки к другой — и каждый раз устремляется к той из них, которая обещает ему максимум удовольствия. Вот и вся психология интернет-серфинга. Человек — это машина, постоянно движущаяся к точке наибольшего наслаждения. Но при этом она вырабатывает не наслаждение, а страдание. Занятый электронной мастурбацией человек очень скоро начинает бегать по своему личному космосу кругами. Он похож на крысу, которая все время надеется получить стимулирующий импульс — но гораздо чаще сжимается от удара током, вспоминая, что у нее нет ни денег, ни перспектив, ни даже времени на этот серфинг. Весь интернет густо усеян напоминающими про это маркерами

— Потому что русский человек почти всегда живет в надежде, что он вот-вот порвет цепи, свергнет тиранию, победит коррупцию и холод — и тогда начнется новая жизнь, полная света и радости. Эта извечная мечта, эти, как сказал поэт Вертинский, бесконечные пропасти к недоступной весне — и придают жизни смысл, создавая надежду и цель. Но если тирания случайно сворачивает себе шею сама и цепи рвутся, подвешенный в пустоте русский ум начинает выть от подлости происходящего вокруг и внутри, ибо становится ясно, что страдал он не из-за гнета палачей, а из-за своей собственной природы. И тогда он быстро и незаметно выстраивает вокруг себя новую тюрьму, на которую можно остроумно жаловаться человечеству шестистопным ямбом

И да, есть ли у вас пара минут, чтобы поговорить о веганстве?

— Рама, агрегат «М5» — это страдание. Что значит «гуманный»? Который дает приличную картинку на экране? Без говна и крови? Это не гуманизм, Рама. Это умение заметать следы…

В далёкие времена Средневековья опасность подстерегала на каждом шагу: можно было умереть в результате родов, неудачно свалиться с лошади и остаться на всю жизнь инвалидом или оказаться насмерть «замученным» докторами. Для человека тогда большое значение имела загробная жизнь, надежда попасть в рай и страх перед адом были для него реальностью, а не просто абстракцией.

Коллективный труд «Страдающее средневековье» знакомит читателя с историей и изменчивыми смыслами средневековых христианских образов. Мозаики, миниатюры и фрески наполняют странные, поразительные существа. Вызывающее, на современный взгляд, соседство святого и комично-непотребного, высокого и низкого (темы телесного низа) регистров было нормой в ту эпоху. Авторы называют такое сочетание «контрастным монтажом». Низкий регистр заключал в себе целый спектр значений: от смешной пародии до ассоциаций с плодородием и процветанием.
Многие предметы могли выступать и как символы добродетели, и как символы греха. Пример подобной дихотомии - часто встречающийся образ льва. Лев отождествлялся с евангелистом Марком и одновременно мог олицетворять сатану.
В книгах религиозного содержания присутствовали так называемые маргиналии – комичные или непристойные (или и то и другое) иллюстрации, расположенные не в центре листа, а на его окраинах. Одна из излюбленных тем маргиналий – телесный низ: пожирание и испражнение, дерьмо и семя, фаллос и зад, непристойность и плодородие. Вставки такого рода снижали пафос, огрубляли священные образы, выступая в качестве карикатур, пародий, своеобразного «перевёрнутого мира», где высокое и низкое менялось местами. К примеру, в принадлежащем одной французской даме часослове XIV века присутствует изображение «человечка в колпаке, напоминающем митру епископа. У него нет рук, зато есть огромный фаллос, который заканчивается ладонью, сложенной в жесте благословения».
Если неподготовленного читателя может поразить, что богобоязненные люди Средневековья позволяли себе такие вольности и проявляли повышенный интерес к скабрезным сценам, то для тех, кто в теме, это вряд ли будет новостью. Разноплановые сатирические изображения были важным политическим инструментом.
Решение американского журнала Life в 1948 году «отредактировать» публикуемую в нём миниатюру XV века, пройдясь ретушью по половым органам изображённых на миниатюре людей, иллюстрирует, как изменяется мировоззрение и как средневековая этика плохо сочетается с моралистскими предрассудками XIX-XX веков.

То, что в XV в. было приемлемо для заказчика-аристократа, спустя 500 лет показалось уже непристойностью.

Нередко можно встретить изображения гибридов (одна из форм монструозных образов, сращение человека и зверя). Согласно авторам, сегодня невозможно точно определить, какую роль должны были играть средневековые гибриды, эти одновременно устрашающие и смешные противоестественные существа. Одна из функций гибридов – демонстрация природы греха, зверя, скрывающегося в человеке. Другой задачей гибридов - забавных карикатур, не щадящих даже римских понтификов - было, вероятно, потешать публику.
Они могли также играть роль «амулетов», оберегающих владельцев рукописи от тёмных сил. Фигуры гибридов как способ напомнить об аде или просто декор, не несущий смысловой нагрузки? А может, средневековые творцы вкладывали в них какое-то иное, ускользающее от нас сегодня значение? Единого ответа не существует.

Смыслы, которые могли быть заключены в гибридах, столь же изменчивы и подвижны, как их тела.

Скрытый символизм позднего Средневековья хорошо просматривается на знаменитой картине Иеронима Босха «Сад земных наслаждений». До сих пор специалисты не смогли подобрать ключи ко всем загадкам этого полотна.
Несколько фрагментов картины:

Специфическая двойственность, переходы от высокого к низкому, от сакрального к профанному характерны для средневековой иконографии и, можно предположить, для средневекового мировоззрения в целом.
Однако наметились признаки перемен. На излёте Средневековья церковь, прежде снисходительная, стала враждебно относиться к подобным непристойным образам. Мир менялся, набирающее силу движение Реформации бросило вызов католической церкви… В Раннее Новое время (XVI-XVII века) средневековой визуальной вольнице пришёл конец, контроль за церковной иконографией постепенно становился жёстче.

В книге подробно разбираются образы Троицы, одного из ключевых символов христианства. Средневековые мастера задавались вопросом, как следует изображать три ипостаси Бога. Святого Духа часто изображали в виде голубя или языка пламени, Христа - в виде младенца или взрослого, а Бога-Отца – в виде старца с бородой (также существовало мнение, что поскольку Бог вездесущ, его невозможно отобразить). Такое изображение Троицы понятно современному человеку, но в Средневековье было и много других, нередко на современный лад странных, способов изобразить триединого Бога. Его могли представлять и как монстра, возможно, чтобы показать тождество трёх ипостасей и при этом подчеркнуть их различие. Троицу иногда представляли «с двумя или тремя головами на одной шее, с тремя лицами, смотрящими в разные стороны, или с тремя телами, слитыми воедино». Женоподобные образы, фигуры без пола могли подчёркивать вездесущность божественного начала. Необходимо было визуально донести до непросвещённых мирян абстрактный и сложный для понимания образ.

Рассматривается связь алхимии с христианской иконографией. Основной задачей (opus magnum) алхимиков было отыскать философский камень, который, как считалось, можно было получить путём ряда манипуляций над четырьмя неблагородными металлами. В результате они должны были превратиться в эликсир, превращающий металлы в золото. Алхимики в Средние века использовали христианские образы, чтобы поднять собственный престиж. Они, к примеру, проводили аналогии между эпизодами из Писания и стадиями алхимического процесса.

Подобно воскресению, сублимация – переход вещества в газообразное состояние – подразумевала движение ввысь.

Повседневность также проникала в иконографию. Художники порой создавали иллюзию реальности, изображая священные сюжеты в привычной для зрителей того времени обстановке. Шпиль готического храма мог неожиданно возникнуть на изображениях Голгофы.

Образы отнюдь не были статичны. Их трансформацию легко проследить на примере Иосифа, мужа Девы Марии. Его изображали и как «смешного и жалкого старика», и как подкаблучника на побегушках у своей жены (Иосиф дремлет, готовит еду для Иисуса, выполняет «женскую» работу). Наряду с комичными образами, существовали и одухотворённо-возвышенные (отец-кормилец, глава семьи). Иосиф как любящий отец и кормилец младенца Христа, добывающий пропитание во время бегства святого семейства в Египет. Одни и те же события могли трактоваться по-разному, в зависимости от целей (высмеять или возвысить), которые ставили перед собой мастера.
В XVI веке Марию, Иосифа и маленького Христа также изображали как идеальную семью, что, вероятно, повлияло на возникновение протестантской традиции семейного портрета.
Следует отметить, что заголовки в книге подобраны так, как это обычно делают авторы постов в соцсетях, стремясь привлечь внимание («Иосиф – подкаблучник или кормилец?», «Гендерный беспорядок: кто в семье главный?»).

Подытоживая, средневековое искусство совмещало сакральное и комическое, божественное и эротическое, грани между которыми были зачастую очень тонкими.

Я думаю, что Водолазкина похитили. И подменили каким-то другим писателем, внешне похожим, а внутренне - ни капельки. А, нет, лучше так: Водолазкин сам ушел в тайгу, в скит, под именем Федора Кузьмича. А под его звездным именем издают произведения другого автора. И не спорьте со мной, пожалуйста, иначе я не смогу писать нормальную рецензию на этот роман.

Потому что я была восхищена "Лавром". И я до сих пор благодарна Евгению Водолазкину за то прекрасное ощущение удивления и открытия. И я не могу со спокойным сердцем ругать автора, перед которым я, получается, в таком долгу. Он мне, значит, подарок, а я ему что?

Так что давайте считать, что Водолазкина подменили, и я смогу разругать "Авиатора" в клочки. За что?

В первую очередь за хладнокровность. За низкую температуру общего настроения. Несмотря на то, что вроде бы по содержанию должны происходить страшные переживания, я просто читаю слова: "заплакал", "волновалась", "задрожал". Они несут мне информацию, не эмоции.

Это происходит потому, что "Авиатор" - роман идей, а не страстей. Автор строит конструкции из персонажей, расставляет их по местам, прибавляет антуража и символических предметов. Проводит параллели. Отсылает к источникам. Доказывает тезисы. Подкрепляет цитатами. Блещет эрудицией. За всеми этими умственными упражнениями не остается никакого места для живой души, для настоящей слезы или смеха.

И героя своего он не пожалел. Взял, вылепил для своих конкретных целей, дал пожить немного на воле, потом посадил в лагерь. Потом заморозил. Потом разморозил. Потом... Потом показал нам: вот видите, что получается, если делать то и это? Весь роман сделан нам в назидание, в учебу. Чтобы задумались и одумались. А Платонов - так, демонстрационный материал.

И вот что самое обидное-то: его и правда не жалко! Не жалко! Хотя казалось бы, кого и не пожалеть тогда! Но у меня не получилось. Уже где-то с середины романа не то что жалости мне было для него не найти, а досада появлялась, и в конце даже хуже. Ну что он такой занудный? Пишет, пишет... Шелестели листики, трещал костер, капала капель. Да в том-то и дело, что это было раньше живое, и осталось живое - выйди ты на улицу, пойди в лес, послушай! И листики сохранились, и костер можно запались, и капель капает за милую душу. А Платонову это все не надо. Он днем с огнем ищет ТУ капель, 1920-года, и желая ее вернуть, выписывает в дневнике мертвые слова: "капала капель". Как ты при этом разморозишься? Чтобы разморозиться, надо греться! А он не грелся, он не жил в настоящем, а все возвращался, возвращался в свое прошлое, жил прошлым, дышал прошлым воздухом. Эта прошлая, мертвая материя его и сгубила!

Ну что ж ты, Платонов! Хотела я закричать ему в лицо. Не сиди ты над своими тетрадками! Бери Настю, поезжай в лес, на реку. Не на кладбище только!!! На дачу (не на старую дачу, а сними новую дачу, свою). Вскопай грядку, посади редиску, собери новый урожай. Построй сарай, наноси туда дров - и так трудись, чтобы вспотеть, а потом обливаться из рукомойника. Рисуй, да, рисуй картины. Да делай же что-нибудь, елки-палки! Платонов совершенно не созидательный, а исключительно созерцательный персонаж. Он занят, по сути дела, только самим собой - он копит себя, копит маленькие воспоминания и прожитые моменты, чтобы, как в романе Стругацких, потомки могли восстановить его модель по этим деталям. Он пришел в живую жизнь, но не живет, а сразу готовится к смерти и боится умереть, консервирует себя. Стоит ли удивляться, что клетки от такой неживой жизни стали развоплощаться? Я читала, что деревья, которых уберегали от ветра, становились ломкими. Они не могли сопротивляться уже никакому дуновению воздуха. То же и Платонов. Без работы, без спорта, без энергичных занятий он истончился, весь ушел в свое ненаглядное прошлое.

Я сама берегу старый семейный архив. Я люблю черно-белые, а также и другие фотографии. Но в мире накоплено столько информации. Особенно сейчас, когда буквально все документируется, фотографируется, копируется и запоминается. Всё это мервое дело, пока какой-то файл не берет в руки живой человек и не начинает разбирать: это вот Марья Петровна, это Ванька, а это Шарик. И человек своей живой душой возвращает к жизни этих людей - своей памятью, любовью, нежными чувствами. Чтобы прошлое жило, нам надо самим себя строить и беречь. Воспитывать детей и внуков, продолжая линию уже ушедших предков.

Самое интересное, что в конце концов Платонов, кажется, обнаруживает, что все его записи были не нужны. Он вспоминает "надпись на воротах". Немного отступая от текста, скажу для непосвященных, что это была надпись на воротах Фонтанного дома, где жила Анна Ахматова: "Deus conservat omnia" - в переводе с латыни означает "Бог хранит всё" (Девиз графов Шереметевых). Хранит всё! Расслабьтесь, это хранение попрочнее будет и бумаги, и цифры. Просто живите, и постарайтесь, чтобы не было мучительно стыдно за свое нематериальное, но все же никогда не исчезаемое произведение.

Ругать Сталина, Союз уже давно стало чуть ли не хорошим тоном. Так что ругательные в ту сторону книги меня особо не цепляют.
Но когда автор на белом глазу заявляет , что Вторую Мировую начал Союз:

"Хотя для большинства советских граждан Вторая мировая война началась с нападением гитлеровских войск на СССР 22 июня 1941 года, для советской репрессивной машины она началась, как и для всего остального мира, в сентябре 1939 года, с вторжением Красной армии в Польшу."

хочется спросить у тех, кто отсыпал этой книге пятерки, вы вообще историю хоть как-нибудь учили? Или хотя бы в Википедии посмотрели бы:

1 сентября 1939 года вооружённые силы Германии перешли границы Польши, также в боевых действиях на стороне Германии приняли участие войска Словакии, чуть позже это спровоцировало объявление им войны со стороны Англии, Франции и прочих стран, имевших с Польшей союзнические обязательства.
(...)
Днём 1 сентября Гитлер выступил в Рейхстаге, по этому случаю переодевшись в военную форму. В оправдание вторжения в Польшу он сослался на нападение на радиостанцию в Глайвице. "

И так далее.
В книге очень часто повторяется словосочетание "советский террор", раз сто точно есть. Видно для того, чтоб на подкорку записалось. Вот как начался в Первую Мировую этот террор, так и продолжался, пока Союз не развалился.
Вся книга просто пронизана ненавистью и к Союзу, и вообще к русским.
Все ждала, что автор в конце открытым текстом напишет: "Русские, а почему вы сами себя не постреляли, не повесили? Вы же так мешаете нам всем чувствовать белыми и пушистыми в белом пальто! Если не хотите самоуничтожиться, то должны каяться, просить у всех прощение, искупать вину, платить по всем выставленным счетам без вопросов..."
Но господин Эппле не ограничился Россией. Он также описал опыт "работы с трудным прошлым" некоторых других стран(Аргентина, Испания,Польша, Германия, ЮАР, Япония). Интересно, но не думаю,что опыт этих стран хоть чем-то может помочь-послужить примером не только для России, а вообще любой стране. У каждого свой путь. И не каждый хочет "прорабатывать свое прошлое" и вообще чувствует себя виноватым.
Но вот большущий минус - отсутствие в книге о США, их опыт. Или слабО было написать, поучить?))
Хотя нет, на самых последних страницах есть чуток:

" Принятие же ответственности за прошлое дает основания для реальной гордости. По словам посетителей мемориала жертвам линчеваний в Монтгомери и Музея афроамериканской истории и культуры в Вашингтоне, самое сильное чувство, которое испытывает выходящий оттуда человек, — гордость за величие американского народа, способного проделать над собой такую работу."

В общем, довольно толстенькая книга, много слов, картинок, да и язык не плох, но ощущение после этого творения будто мерзостную гадость в руках подержала.
P.S. Посмотрела, что же автор еще написал. А оказалось, что кроме поругать Союз, поучить сегодняшнюю Россию (ничего, что в Союзе было 15 республик? Поучил бы всех,чоужтам)) и сказать больше нечего было.

Почему решил прочитать: злободневный свежий роман (книга прочитана в январе 2019-го) от редактора телеканала Дождь. Номинант на литпремии, небольшой объём, рецензия Юзефович.
В итоге: теперь я знаю, что такое вербатим. Такой литературный приём, когда всё повествование подаётся через внешние диалоги и внутренние монологи. И описания действий есть только в речи героев.
Много параллелей на самых неожиданных персонажей — Оксимирон, Дзига Вертов, Михоэлс, сама Немзер, очевидно.
Сложная структура, протянутая на век в прошлое и на поколение в будущее.
Ярко, сочно, страстно.
Обязательный параллелизм.
Чуть-чуть фантастики ближнего прицела. Чуть-чуть наивности в том, что технологии помогут победить авторитаризм.
Но роман, безусловно, про людей и отношения.
Хотелось бы мне дружить с такими людьми.
9(ОТЛИЧНО)

спойлер

свернуть

В большом просторном помещении (что-то вроде больничной палаты) на широких железных кроватях (было их там примерно штук восемь) бесстыдно совокуплялись голые пары, причем делали это не стихийно, не сами по себе, а под наблюдением группы специалистов, которые производили измерения, записывали что-то в тетрадки и давали указания, кому, что и как надо делать. Я отлип от окошечка и недоуменно посмотрел на профессора...
– Нет-нет, – сказал он решительно. – Вы не догадываетесь. Вы даже не понимаете. Эти люди как раз и занимаются тем, о чем я вам говорил, а именно созданием нового человека.
– Зачем вы мне объясняете такие банальные вещи? – не понял я. – Вы думаете, в мои времена нового человека создавали как-то иначе?
– Найн, найн! – замахал он руками. – Вы меня все-таки не понимаете. Я говорю не просто о новом человеческом организме, я говорю о человеке, принципиально отличающемся от своих предков физическими, интеллектуальными, моральными данными, уровнем политической сознательности...
Владимир Войнович, "Москва 2042"

Чтобы объяснить такой странный выбор эпиграфа для рецензии, мне понадобится потратить некоторое время и рассказать, о чем, собственно, книга.

"Возвращение в Египет" - роман в письмах, которые на протяжении нескольких десятилетий пишут друг другу члены большой, разветвленной и разбросанной по всему Советскому Союзу семьи, связанной родственными отношениями с Николаем Васильевичем Гоголем. Разумеется, это не прямые потомки великого писателя - детей у Гоголя, как известно, не было, - но тем не менее степень родства достаточно близкая и, как мне показалось, многими участниками переписки она осознается как еще более близкая, чем есть на самом деле.

Центральная фигура переписки, своего рода связующее звено - Николай Васильевич Гоголь. Нет, не автор "Ревизора" и "Мертвых душ", а его полный тезка и родственник, потомок одной из линий рода Гоголей, появившийся на свет в годы гражданской войны, через сто с небольшим лет после рождения классика. В романе, конечно, Николаем Васильевичем его никто не называет - он для всех просто Коля. Что вполне естественно, если учесть, что его корреспонденты - сплошь родня более старшего возраста: мать, две или три тети и многочисленные дядья, похожие друг на друга до степени смешения (из общей массы выделяются разве что дядя Петр, с которым у Коли сложились наиболее доверительные отношения, и дядя Святослав - едва ли не единственный среди всех потомков Гоголя сторонник советской власти). Из-за этого поначалу в дядьях путаешься, но достаточно быстро приходит понимание, что важно не то, кто из них и кому пишет (тем более что в подавляющем большинстве случаев родственники друг с другом вполне согласны, и голоса их звучат дружным хором), а лишь то, ЧТО они пишут.

А вот ЧТО они пишут - это темы очень даже любопытные, и здесь можно выделить несколько основных линий.

1) Гоголь жил, Гоголь жив, Гоголь будет жить...
Перед читателем предстает семья, как-то чрезмерно ощущающая свое родство с классиком и несущая его через года и десятилетия как тяжкое и вместе с тем почетное бремя. Семья, в которой уже более века из поколения в поколение передается идея о том, что если бы Гоголь дописал "Мертвые души", то очень многое в истории России сложилось бы иначе.
Как именно "иначе" - это отдельный вопрос, ответ на который кроется во множестве напластований текста. Шаров посредством своих персонажей обращается с отечественной историей с виртуозной легкостью, он управляется с ней, как фокусник-иллюзионист - с ворохом разноцветных платков. Переворачивает так и эдак, показывает под самыми разными углами, выворачивает наизнанку, сплетает удивительной сложности и пестроты полотно из исторической реальности и библейских сюжетов, причем последние зачастую преобладают.
Интерес персонажей романа к вопросам религии вообще настолько велик, что подчас оказывается весьма затруднительно выполнить "обратный перевод", то есть сопоставить рассуждения об исходе народа Израилева из Египта или о грядущей битве Христова воинства с Антихристом с привычными историческими реалиями (впрочем, возможно, виной тому моя абсолютная безграмотность в религиозных вопросах).

2) "Бабу-Ягу со стороны брать не будем. Воспитаем в своём коллективе!" (с)
Из осознания участниками переписки себя как продолжателей рода - и дела - великого писателя, равно как и из осознания судьбоносности "Мертвых душ" закономерно вытекает еще одна важная мысль: рано или поздно в семье должен появиться достойный последователь классика, который завершит начатый Н.В. Гоголем труд, допишет "Мертвые души" и тем самым совершит переворот в истории отечества, направит его по иному пути. И описанные в романе Гоголи делают для этого всё от них зависящее. Наверное, такие определения, как "священный долг" или "дело чести", прозвучат излишне высокопарно, но они как минимум полагают это своей задачей, каковую и пытаются решить по мере сил.
Впечатление, честно говоря, жутковатое. Герои романа - люди интеллигентные, образованные, сдержанные и уже не первой молодости. В них нет всесокрушающей экзальтации кортасаровских менад из одноименного рассказа, им скорее присущи вдумчивость, обстоятельность и терпение... что, пожалуй, только утяжеляет восприятие этой пикантной ситуации. Мысль эта проходит красной нитью через всю книгу и высказывается многими - приведу подряд несколько цитат из писем разных лет, написанных разными персонажами:

Мысль, что мы не можем дописать "Мертвые души", потому что с каждым поколением кровь Гоголей разжижается и разжижается, возникла в нашей семье давно...

Жениха для нее готовы были искать лишь среди потомства Псиоловых, Косяровских, Лукашевичей, то есть своей ближайшей родни. Так что мама дышит этим с пеленок и по-другому смотреть на мир уже не будет.

Расчет... на том и строился, что, подолгу находясь вместе, какая-нибудь пара Гоголей полюбит друг друга, а дальше соединит свою судьбу в законном браке. Тогда, если Бог даст, в числе детей, возможно, окажется и новый Гоголь.

Когда Маша с ним обвенчалась, я, да и другие сочли себя обманутыми... Впрочем, и здесь, едва выяснилось, что в новом браке твоя мать рожать не собирается, наверное, уже и не соберется, ревность улеглась, отношения вошли в прежнюю колею.

Вот и вся буденновская история про твою любовь, Соню; ясно, что из нее следует, что по материнской линии она натуральная Гоголь. Так что решайтесь и заводите ребенка. Со времен Николая Васильевича это будет первый младенец, в котором, как мы и мечтали, кровь Гоголей не разбавится.

Порой складывается ощущение, что ты попал на конезавод в разгар селекции элитных пород. Или, как герой "Москвы 2042" Войновича, - в ИНСОНОЧЕЛ, то бишь институт создания нового человека. Собственно, вот мы и дошли до эпиграфа :)
Ощущение и само по себе не из приятных, но оно еще и усугубляется тем, что не только родственники ожидают от очередной дамы (в данном случае речь идет о Марии - матери Коли) рождения нового гения, но и она сама видит себя в первую очередь в этой роли. Личное счастье, будущая супружеская жизнь не то чтобы совсем уж приносятся в жертву великой идее, но как-то отодвигаются на второй план. Удивляться не приходится - для Гоголей на протяжении целого столетия эта идея является едва ли не определяющей, они ею почти что околдованы, поэтому рассматривают и самих себя, и ближнего своего как потенциальных доноров спермы и яйцеклетки, извините за такое сравнение.

3) "Плохо слышу, заградил господь ухо мое от мерзости словес никонианских" (с)
Как я уже сказал, персонажи - люди глубоко религиозные. Но они - не православные христиане в их современной версии, а старообрядцы, исповедующие дониконовскую веру. Соответственно, реформы Никона и раскол церкви в правление Алексея Михайловича видятся им отправной точкой падения России в бездну несчастий, воцарение Петра I - приходом Антихриста, и это - лейтмотив почти всех умозаключений. Один из дядьев пишет:

Противостояние Христа и антихриста началось на Руси давно. Два с половиной века напряжение росло, росло и в восемнадцатом году вышло на поверхность, превратилось в Гражданскую войну.

Путь к спасению они видят в старообрядчестве и странничестве. Остановиться, прекратить движение, прикипеть к земле = поддаться нечистому, покориться его власти. "Беги, Лола, беги".
Сквозь призму старообрядчества рассматриваются практически все основные события отечественной истории последних трех столетий - и правление Александра I, и восстание декабристов, и отмена крепостного права Александром II, и убийство последнего народовольцами, и всё остальное. И красной нитью - мысль о том, что русский народ, подобно сынам Израилевым, долго и честно шел в Землю Обетованную, но в конечном итоге вернулся в Египет. Параллели между историей России и исходом из Египта бесконечны, и у меня ввиду безграмотности далеко не всегда получается их расшифровать: отечественную историю я вполне себе представляю, а вот любой библейский сюжет для меня как китайская грамота. Аналогичные параллели, кстати, проводятся и с главными произведениями Гоголя - "Мертвыми душами" и "Ревизором".
И здесь, как и в вопросе рождения нового великого писателя, тоже наблюдается изрядный перехлест. Если литературоведческие находки исследователей творчества Гоголя кажутся порой весьма неожиданными, но имеющими право на жизнь, то от преломления некоторых наших повседневных реалий в восприятии старообрядца берет оторопь:

...Вероника объясняет, что язычество, как в свое время христианство, ушло в катакомбы. Что станции метро – это подземные капища, сама душа адского города, украшенные с неимоверной пышностью статуями и мозаиками. Чтобы завлечь колеблющихся, антихрист решил возвести город еще прекраснее Небесного Иерусалима и тратит на это человеческие жизни, не скупясь и не чинясь.
Если станции метро – это языческие храмы, возведенные в честь того или иного большого демона, слуги антихриста, то подземные туннели – корневая система страшного города, а бешено мчащиеся по ней поезда – змеи, отродье того райского гада, который когда-то соблазнил Еву и погубил человеческий род. Как чудище, пожиравшее девиц в Галилее и убитое Св. Георгием, они живьем заглатывают человеческие души, только на этот раз не невинные, а падшие и, доставив по назначению, изрыгают на станции их греха. Говорит, что человек спускается в подземный мир не просто так: несчастный добровольно едет работать на антихриста, строить его город и, чтобы он окончательно проникся дьявольским духом, навсегда забыл Господа, весь его путь – поклонение одной языческой святыне за другой, издевательская пародия на паломничество по святым местам истинного христианина. Спускаясь в метро, кидаешь жетон – это лепта, приношение нечистым богам; в ответ около каждого подземного храма языческий поезд на несколько секунд замирает, чтобы ты мог поклониться мерзкой святыне, затем во весь опор несется к следующей.

Право слово, очень хочется, чтобы пришел кто-то вроде дедушки Фрейда из анекдота и произнес авторитетным тоном, что иногда бананы - это просто бананы. А метро - это просто метро. Транспорт такой :)

Резюмирую так. "Возвращение в Египет" - книга очень сильная, очень непростая и однозначно рассчитанная на гораздо более искушенного в вопросах веры и истории религии читателя, нежели ваш покорный, но весьма невежественный слуга. А пишет Владимир Шаров замечательно.

  Первое: провокации. Книга в скором времени (если уже не сейчас) вызовет массу hate-контента со стороны свiдомых украинцев -- это же надо, замахнуться на святое -- Украину, обозвать её Уркаиной, свести её промышленность до производства мопедов "Карпаты" , а гаранта-президента показать как иностранного ставленника "уркагана"! Я национализмом не страдаю, пытаясь объективно оценить книгу, понимаю, что это всего-лишь метафора, необходимая для того, чтобы сделать мрачную картинку нагляднее, но всё-же осадок остается. Почему именно Уркаина, а не Уркугвай, например?

  Второе: мясцо и безнадёга. Пелевин никогда не отличался сентиментальностью, героев и читателей особо не щадил (вспомнить хотя бы мозговыносной "Омон-Ра"). Но столько "невинной" крови на страницы он не выливал никогда. Опять же, будущее этого "будущего" представляется не самым позитивным и красочным. Так что не в меру и даже в меру впечатлительным читать не советую.

  Третье: пародийность. Утøпiя или антиутопия -- вопрос скользкий, "свободная энциклопедия" (по ходу, та самая, которая в мире "Снаффа" является всеобъемлющим и авторитетным изданием) пишет: "Утопия -- жанр художественной литературы, описывающий модель идеального, с точки зрения автора, общества." Учитывая, что автором текста по задумке Пелевина, является современник описываемых событий, да ещё и стоящий на одной из верхних ступенек в пирамиде власти, такое определение жанра вполне уместно. Согласитесь, ведь "Город Солнца" или та же "Утопия", казавшиеся их авторам совершенными социальными моделями, сейчас выгладят, мягко говоря, не совсем привлекательно. Как бы там не было, пародийные элементы тут явно присутствуют

  Третье "А": Оруэловское "мир -- это война" (в данном случае СВЯЩЕНIШЕРЪ ВIЙНА № 221) искажено, но до неузнаваемости ему далеко. Опять же новояз, безвременье etc.

  Третье "Б": роман стойко ассоциируется с творчеством Сорокина, в частности, с "Голубым салом" (высокие технологии на фоне сермяжного средневекового быта, половые извращения, как предмет культа etc)

  Третье "В": вообще стёб. Над всем и вся -- от феминизма и его влияния на порнографическое кино до однотипных жилищ, разница в цене между которыми зависит от анимированной картинки за окном и Солженицина, бюст которого занимает в музее секс-меньшинств почетное место рядом с Элтоном Джоном.

  Четвёртое: безликость персонажей. Если летчик Дамиолла получился хоть сколько-то объёмным (что не странно, он выступает в роли автора, соответственно, свои мысли и чувства выражает в полной мере), то молодые орки и Кая получились какими-то линейно-диаграммными. Вроде и адекватно реагируют на происходящее, и любят, и ненавидят, но настолько предсказуемо... насколько предсказуем сюжет вообще. В принципе, монолог Каи о законах человеческого поведения, как результате физико-химических процессов в организме объясняет это, но смотрится всё равно убого.

  Пятое: игра слов и игры со словами. Нецензурщина. Исходя из того, что практически все (анти)утописты прочат новому времени новый, отличный от современного, язык, Пелевин (в который раз) начинает фантазировать на тему приобретения старыми словами нового значения. Примеры: "вертухаи" -- высший слой оркской элиты, производное от названия крутого телефона VERTU и церковноанглийского HIGH, указывающего на то, что эти орки в прямом смысле "сверху" . Или аббревиатура GULAG, означающая крупную политическую силу, состоящую из секс-меньшинств (представляющих большинство) и расшифровывающаяся как «Gay», «Lesbian», «Animalist» и «Gloomy» (значение символа "U" утеряно в веках). Нецензурные слова и выражения автор не вуалирует, мотивируя тем, что они давно стали языковой нормой. Зато их вуалируют издатели: сноска-перевод к слогану на церковноанглийском "Don’t FUCK With the GULAG!" гласит "Не бодайтесь с Гулагом!". По детски наивно, умиляет.

В итоге:

  Понравилось: Сама идея стёбной антиутопии, не встречал раньше, тем более, не ожидал от Пелевина. Понравились, в принципе, характерные для автора злые шутки, ирония, перетекающая в сарказм. Посмеялся с формулировок "Дао Песдын". Очень понравилась хитро закрученная петля "Кая-Дамиолла" и замечательный анализ женской логики с точки зрения программирования и баз данных. Ну и "любомудрая" составляющая: большая часть разглагольствований на тему мироздания проходит за бутылочкой саке в уютной квартирке в зажиточном районе. Чем не "кухонная философия"? Приятно, что Пелевин ушел от давешних разжовываний солипсизмов-экзистенциализмов в малопонятных лекциях к наглядным картинкам, позволяющим читателю сделать те же выводы самостоятельно. А, ну и обложка не такая тошнотворная, как обычно.

  Не понравилось: Кроме уже упомянутых "за державу обидно" и "персонажей-декораций" не понравилась "сыроватость" книги -- некоторые моменты явно черновые, не хватает самой малости чтобы смотрелось блестяще и органично; недосказанность -- идею "сжигателей плёнки" можно и нужно было (это моё мнение, Пелевину виднее, конечно) развить, лулзов с нее вытянуть можно немеряно. Дежавюшность -- о том, что деньги и массмедиа правят миром мы уже читали в "GП", хватит об этом. Введение в роман ссылки на "Burning Bush" -- зачем? Ну и хэппи энд показался уж слишком спонтанным и натянутым, видать, сроки поджимали.

  Итого -- серединка на половинку, по сравнению с "t." -- слабо, по сравнению с "5П" -- сильно. Четыре, короче. С натяжкой.

"...что есть любая культура, как не замкнутая сама на себя цепочка проходящих по синапсам электрических импульсов, которая позволяет одним оркам с веселыми прибаутками убивать других?"

Обычно в период осеннего равноденствия выходит новый роман Пелевина, в весеннее равноденствие я перечитываю что-то из старого. Но в этом году что-то сбилось. И хорошо. Потому что я совершенно не наелся слишком диетическим "Путешествием в Элевсин". Поэтому практически сразу перешел к перечитыванию "Снаффа".
Помню был в восторге после первого прочтения. Мысли про женщину, сатира на первый и третий мир, забавная антиутопия, остроумное словотворчество. Всё это никуда не делось и при перечитывании, но внезапно стала видна громоздкость и надуманность конструкции.
Ну, с каждым годом роман становится только актуальнее.
Особенно метко получилось про глобальных урков, хранящих деньги в Лондоне и живущих там же.
10(КЛАСС)
По поводу ценности женщины даже мысленно подискутировал и нашёл опровержения мизогинным тезисам автора.

Т.А. Касаткина – доктор филологических наук, зав. Отделом теории литературы Института мировой литературы имени им. А.М. Горького Российской Академии наук, председатель Комиссии по изучению творческого наследия Ф.М. Достоевского, главный редактор филологического журнала «Достоевский и мировая культура». Имеет множество работ и статей о творчестве Ф.М. Достоевского.

Книга состоит из трех разделов. В первой части рассматривается теоретическая часть предлагаемого метода исследования. Во второй и третьей частях демонстрируется применение этого метода на книге «Записки из подполья» и художественных текстах «Дневника писателя».

Метод анализа текста
Основой рассматриваемого анализа является субъект-субъектный способ взаимодействия книги и читателя. Для меня, чтение книг является формой взаимодействия не только с текстом, но и с писателем. Поэтому было интересно познакомиться с исследованиями в этом направлении. В работе сделан акцент на преподавании литературы, но и для обычного читателя книга представляет интерес.
Возможно, недостатки субъект-объектного изучения искусств не до такой степени актуальны для обычного человека. Но этот подход внушается нам со школы, и мы неосознанно применяем его в жизни. Это, например, видно при путешествиях, когда важным становиться не встреча с достопримечательностью, а выполнение определенных параметров, характеризующих эту встречу. Такие как: побывать возле объекта, сфотографироваться, ощутить благолепие, набраться информации об объекте, похвастаться знакомым о приобщении к «высокому». Всё, задача встречи с «высоким» выполнена. Подобные параметры могут присутствовать и при знакомстве с книгой, например, когда мы просто ставим галочку, что книга прочитана и идем далее по списку, набирая количество, не заботясь о качестве и осмыслении прочитанного. При этом эмоциональный контакт с книгой обычно присутствует, но на первое место при подобном потреблении, ставиться наше Я, а книга, вместе с автором, выполняют обслуживающую роль.
Выдвигаемая автором мысль, через своих героев, может вообще игнорироваться. Читатель, на основании своего опыта, сам выстраивает смысл произведения.
Кто, в этом случае, с кем общается? Очевидно, что общение, при подобном чтении, происходит с самим собой. Обратной связи, кроме информационной, почти нет. Подобное же общение может происходить и между людьми, попользовались друг другом и разошлись. Этот подход может проецироваться на весь окружающий мир, например на природу.

Описывая влияние читателя на книгу, как объект исследования, автор приводит пример из физики:

«правило градусника»: градусник измеряет не температуру системы, но температуру системы, в которую внесен градусник. Другими словами - градусник изменяет температуру системы, которую должен измерять.

Аналогично, читатель, делая анализ книги, может внести искажения. Результат будет зависеть от соотношения текста и Я читателя. Кроме размера градусника, важным будет и диапазон измеряемой шкалы. Мы можем просто не заметить информацию в другом диапазоне. Компенсацией может стать чувство любви к книге и автору, по крайней мере, положительный настрой:

Если исследователь хочет услышать – он должен, прежде всего, замолчать. Он должен забыть о себе и пытаться понять другого: не описать и определить, тем более – не оценить (не обесценить), но увидеть, услышать, почувствовать, перенять чужой опыт, посмотреть на мир чужими глазами.

Описав склонность читателя проецировать свой опыт на прочитываемый текст и связанные с этим искажения, автор описывает особенности первого прочтения книг, недостатки этого прочтения и выводит необходимость медленного и повторного чтения.
Если текст, при первом прочтении зеркалит нас, то второе прочтение дает возможность оглядеться. При этом важным становиться обращение внимания на непонятные места, разбор которых может стать точкой входа для понимания всего текста. Так как в том месте, где мы «понимаем», легче всего исказить понимание, проецированием нашего прошлого опыта. Автор не один раз приводит примеры применения этого метода на книгах Достоевского.
Важным, считаю, то, что личность в момент чтения без проекций своего опыта, не ущемляется, не уменьшается, а расширяется и есть возможность получить жизненный опыт, который может быть недоступным читателю. Возникает возможность своеобразной алхимической трансформации с выходом на новый герменевтический круг понимания.

мы не можем безнаказанно читать текст. Как любая личность, с которой мы вступили во взаимоотношения, во взаимодействие, он все время что-то производит с нами. Таким образом, при работающем чтении происходит то, что происходило и в алхимии: взаимное воздействие нас на текст и текста на нас, взаимная трансформация. Поэтому каждое следующее чтение, если предыдущее было небессмысленным и небесполезным, производится уже немного другой личностью.
Герменевтический круг (герменевтическую спираль?), таким образом, можно увидеть и как понимание текста на определенном уровне только после возведения себя на определенный уровень - а возведение себя на определенный уровень только в результате постижения определенного уровня в тексте. То есть герменевтический круг в этом смысле окажется, некоторым образом, идеальным воспроизведением алхимического делания.

Вероятность подобной трансформации обязывает нас с ответственностью выбирать книги, которые мы читаем. Впрочем, это относиться ко всему, с чем мы взаимодействуем, общаемся, смотрим, слушаем… Даже, если мы начнем упрощать взаимодействие, переводя его в субъект-объектную область, подобное взаимодействие также начинает влиять на нас, постепенно трансформируя нас из субъекта в объект. В том числе объект чьих-то воздействий. Постепенно приближая человечество к Матрице, к тем последствиям, которых бояться противники «чипизации» и излишней цифровизации общества.

Достоевский в своих записях отмечает важность всех деталей в текстах, которые формируют совокупность смысла, передаваемых читателю от писателя, в виде художественных образов. Автор рассматриваемой работы приводит пример специальных фраз писателя, которые помечают особые области в тексте, для углубления понимания и не редко, для выявления нового смысла, нового слоя повествования. Основной смысл этих фраз в «отступлении», т.е. в ненавязчивости, в предоставлении читателю возможности самому сделать шаг в нужном ему направлении.

Необходимо различать субъект-субъектный способ чтения и субъективизм. При субъективизме оценка происходит относительно нашего Я, в результате получаем личное мнение о писателе или книге и этим мы больше характеризуем себя, а не писателя. В субъект-субъектном методе в центр исследования ставиться книга или писатель, а наша личность служит инструментом исследования. Цель, не только услышать себя как отклик на произведение, а услышать писателя. Иначе можем получить туже проблему, что и при обычном общении, человек может слышать только себя или всё-таки прислушается к тому, что говорит собеседник.

В книге много рассуждений о недостатках субъект-объектного подхода исследования текста. Предположу, что для рядового читателя, это может быть не всегда актуально. Обычный читатель обращается к художественной книге не для её исследования, а чаще всего для получения ожидаемого эмоционального отклика. Но даже в этом случае есть пути для совершенствования и открытия нового. Дополнительно, в рассуждениях автора много интересного и предоставляемый нам метод легко переноситься на другие наши отношения с окружающим миром. Воспринимая окружающий мир, как что-то живое, человек оживляет и развивает необходимые для подобного восприятия ощущения, сопротивляясь внешним процессам обезличивания человека.

В конце теоретической части, раскрытый автором субъект-субъектный метод применяется при анализе картин и икон. Описываются недостатки объектного описания изобразительного искусства, а читатель направляется в сторону восприятия картины как субъекта, изучая язык контакта с ней. Помочь в этом могут экскурсоводы.

… разговор с произведением искусства – одна из составляющих субъект-субъектного метода чтения, суть которого в том, что о субъекте, в отличие от объекта, можно узнать только от него самого, именно он владеет всей главной информацией о себе – хотя иногда в совсем неожиданном формате.

Т.А.Касаткина указывает на трудность выделения из текстов философии и богословия писателя. Так как творчество писателя является художественной формой его убеждений и необходим кропотливый анализ, чтобы подойти к некоему фундаменту писателя. Необходимо слышать автора, а не только героев его книг. Автор общается с читателем, через переживание чувственного опыта, а это отличается от передачи опыта посредством учебников, в которых подобный опыт не дается, в лучшем случае присутствуют логические выводы.

Философия Достоевского не есть «составляющая» его текстов – она их основа и художественный итог и в полноте содержится только в целом произведения и проясняется только в целом корпуса его сочинений.
… То есть – философия Достоевского не выписывается из его текстов посредством простого цитирования, а доступна лишь анализу и интерпретации…

Наша цель услышать то, что хочет сказать Достоевский и это не будет равно тому, что говорят его персонажи. Автор книги показывает, что философские и богословские мысли, доносимые писателем, уникальны, их необходимо переживать, получая своеобразный вновь рождающийся в нас опыт.

Освоение теоретической части
Хотя это освоение уже началось в первой части, наиболее наглядно рассматриваемый автором метод демонстрируется во второй и третьей частях книги.
Сам я, узнал об авторе после прочтения «Записки из подполья», когда мне захотелось разрешить некоторое неоднозначное впечатление от этой книги.

Вторая часть работы Т.А.Касаткиной, уже своим заголовком, что «Записки из подполья» можно рассматривать как христианский текст, для меня оказалась неожиданной. Автор, последовательно применяя описанный ранее метод анализа, вскрывает в произведении Достоевского, новые стороны, а вернее даже слои смысла.

В третьей части, на примере «Записок писателя», показывается сочетание публицистического текста с художественным, прямого дискурса с художественной формой. Рассматривается необходимость анализа рассказов из дневников в контексте близлежащих публицистических текстов. Именно художественная форма дает эффект личностного переживания нового опыта, зарождая в читателе зерна знаний.
В книге приводиться достаточно много ярких и неожиданных примеров сочетания авторских обращений к читателю, через своеобразные маркеры. Но чем больше этих примеров приводилось, тем больше выявлялось, ранее незаметных отступлений, раскрывая неожиданные стороны авторского замысла.

<…> идея этой книги с самого начала была не в том, чтобы передать и получить рыбу, а в том, чтобы научиться пользоваться удочкой. Задача книги - предоставить путь освоения метода чтения, основанного на слушании писателя и на доверии к нему, - а не полное и завершенное истолкование бездонного текста Достоевского.

Текст книги читался легко и с интересом, хотя и требовал внимательного к себе отношения. Порадовала глубина и доступность материала. Специальных терминов было в меру, и они не мешали понять смысл.

Хотелось бы выразить благодарность автору за прививание привычки обращать внимание на детали в произведениях Ф.М. Достоевского, за раскрытие новых слоев замысла писателя, за доступность текста, за глубину и тонкость приведенных примеров, за неожиданные интерпретации христианских сюжетов, за жизненность теоретической части, за новый (для меня) взгляд на филологию…

Дополнительные достоинства книги вижу в её оформлении и подаче, это разбивка на разделы, подразделы и главы. Выделение текста разными начертаниями шрифтов, способствовало медленному вдумчивому чтению.

Ленин и Троцкий очень любили Растрелли. Правда, Троцкий был во многом не прав. Он был Лев.
(анекдотъ попурри)

Я думаю среди присутствующих наберется достаточное количество дам и господ (преимущественно, полагаю, слуг Фемиды), кто провел какое-то время в своей жизни за кака-коричневеньким (знаю, что еще есть варианты в желтеньком и зелененьком – кому как повезло) толстеньким томиком профессора Максима Анатольевича Исаева «История Российского государства и права». Кто не знает, о чем я говорю и не очень понимает контекст – просто представьте, что вам не надо было на колоноскопию, и вы на нее не попали. Так вот, сей увесистый томик был моей настольной книгой примерно год (а потом, вроде бы, еще год), когда я штурмовал алтарь науки. Я скажу честно, я разные учебные материалы держал в руках (есть здесь адепты Треушникова?), но исаевский палимпсест был самым скучным, самым сухим, самым fastidieux. А я смею вам сказать, что я очень люблю историю и, например, до сих пор, благодаря моему школьному учителю по мировой истории Александру Михайловичу, считаю одной из лучших книг в данном жанре – «Взлет и падение третьего рейха» Уильяма Ширера. Ровно как, благодаря стараниям уже других учителей из моей гимназиi, я просто обожаю «Наполеона» Евгения Викторовича Тарле и даже недавно его перечитывал (и тоже вроде критиковал Исаева в рецензии, уже не помню). В общем, любая история заслуживает своего хорошего историка, иначе ей будет грустно, а людям будет скучно ее изучать (и опять все повторится, чем бы оно не было). Возрадуйтесь, миллениалы, вам очень повезло. Вы теперь можете изучать один из самых controversial моментов в истории нашей страны, как будто это фильм Квентина Тарантино. Но обо всем во порядку.

Нет сомнений, что увесистый и красивый томик Михаила Зыгаря ни в коем случае нельзя воспринимать как серьезный исторический нон-фикшн. При том, что по-хорошему, это именно он и есть (список использованной литературы больше чем последняя книга Дэвида Митчелла). Но подача информации такова, что наша родная история превращается в настоящий палп-фикшн в лучших традициях Гая Ричи – если бы я не знал, чем все кончится, то кое-где я ожидал совершенно других сюжетных поворотов. В этом, конечно, заслуга автора – без особой субъективизации и предвзятости в ту или иную сторону Зыгарь заваривает сразу три пакетика чая на стакан. У нашей истории сразу появляется непревзойденный вкус и аромат, как у свежего хлеба (а не у черствой буханки Исаева). Также, обратите внимание на фактологию – в этой книге достаточно много догадок и предположений, что делает книгу живой и предлагает подискутировать, что было бы, если бы (имя политического деятеля) проспал/отравился/влюбился. При этом Зыгарь ни в коей мере не спекулирует общеизвестными фактами и не пытается выставить кого-то или какой-то исторический процесс в ином ключе. Михаил Викторович просто называет вещи своими именами, что позволяет нам перейти к следующему важному преимуществу этого произведения.

Многие реалии начала XX века в Российской Империи вызывали вопросы в плане их буквального понимания, зачем и для кого что-то делалось – думаю, до сих пор осталось достаточно много вопросов. Зыгарь раскрашивает эту серую картинку всеми красками, которые только существуют. Я вот реально порой сидел с широко открытыми глазами, когда понимал, что единственная мотивация исторической персоналии – это потроллить своего политического конкурента. И все. Не ради людей, не ради отечества, а просто потроллить. Зыгарь именно такое слово и использует. И это очень круто, потому что некоторые вещи становятся понятнее – кто кого крышевал, кто у кого что-то отжал рейдерским захватом, кто был «эффективным менеджером» и так далее. Очень странные ощущения, когда историческая книга написана как политический телеграм-канал (как примерно тот же Незыгарь), но в данном случае это просто совпадение (если вы в них верите). Это тоже очень важная работа автора, которую я думаю оценят абсолютно все.

Но есть маленькая ложечка дегтя – это авторские сноски. Обычно, сноски даются чтобы объяснить читателю что-то, в данном же произведении они призваны только для того, чтобы провести параллели с современным режимом. Как бы, во-первых, он не открывает никаких америк, у нас всегда какая-то жесть, да происходит. Разбуди мы сейчас Салтыкова-Щедрина, и он окажется прав – одна половина пьет, другая - ворует. Тем более, Зыгарь - известный оппозиционный журналист, и эти вот параллели с действительностью (я не спорю, что они справедливые), делают эту книгу немного ангажированной (хотя может я просто еще не дорос до такого уровня политической осознанности). Мне кажется было бы любопытнее, если бы Зыгарь в сносках рассказал, кто из нынешних светских персонажей наиболее похож на звезд прошлого. Например, Зинаида Гиппиус – ну это же Собчак получается? А Дягилев, судя по всему – Кирилл Серебренников. Толстой – это Баста, Чехов – Хаски, Горький – Оксимирон. В общем, я для себя немного по-новому увидел мир тогдашней интеллигенции, и только сейчас понял, какой он играл вес на определенных этапах (особенно, конечно, Толстой и Горький). Это вот интереснее, на мой взгляд, чем информация, что сейчас воруют во власти так же, как и тогда. C’mon man.

В любом случае, я безусловно куплю и прочитаю, что бы Зыгарь не решил написать далее (а очень хочется, если честно Россию 1918 – 1945, например). Вкусно и сочно написанная история, которую хочется читать и изучать, лазать потом в Википедии, чтобы понять, например, что за Чхеидзе такой и почему ты о нем первый раз слышишь – собственно, ровно то, что и должен делать настоящий учебник. Здесь по идее должна быть еще одна цитата кого-то умного и великого про важность истории в познании будущего, но глядя на Россию 2019 года, возникает мысль, что она достаточно невежественный ученик. Но все равно очень радостно, что у нас такие книги появляются и над ними работают талантливые люди. То ли еще будет.

Счастье не за горами?

Вашъ Кофе

Спойлеров будет много, я не буду их прятать, ибо тогда проще спрятать всю рецензию.

Очень сложная книга, что делает ее одновременно великолепной и невыносимой. Можно было поступить проще и сделать три маленьких, легче усвояемых книги (в духе «Жизни насекомых»), но тогда ее великолепие не раскрылось бы в полной мере.

Форма повествования напомнила мне «Война и мир» Толстого, тут у нас тоже идут две параллельные истории: военные действия орков и любовные тяжбы летчика, которые пересекаются, сходятся, расходятся и влияют друг на друга.

В книгу сложно приземлиться, потому что вокруг события после множественных войн, совсем в другом постантиутопичном мире. Есть схожие с нашим миром моменты, но они не то, что мы привыкли думать. Это другое время, и другое мировосприятие (сложная и сильная работа в этом плане). При этом понятно, что мир является метафоричной сатирой на современность (2011 год выхода книги). Деньги, религия и экран (неважно чего, телефона, планшета, ТВ) теперь имеют единый вес (как и сейчас) и единое имя Маниту, из-за чего должна происходить путаница, но ее почти нет, потому что мы пропитаны всеми тремя Маниту и отлично чувствуем разницу.

Война.
Мир поделен на бедных и богатых, страну развитую и развивающуюся. В развивающейся царит своя религия (Дао Песдын), бесконечные войны, тоталитаризм, диктатура и стремление в развитую страну (в Лондон, конечно же). Развитая страна провоцирует эти войны для собственного развлечения и финансовой выгоды (если в наше время выгода в основном от продажи оружия, то в мире книги просто от снаффа – видео развлечения со смертями и насилием). Развивающаяся страна орков смешивает в себе и мусульманские, и индийские, и индейские, и другие культуры развивающихся стран нашей современности, приплетается и «секс с козами», и имена со значением (Рван Контекс, Рван Дюрекс) и нетерпимость к ЛГБТ.
Для обеих сторон война выгодна:
1) «Жертву надо повторять, чтобы Свет Маниту продолжал гореть». Война (смерти) нужна и для денег, и для религии, и для экранов.
2) «История человечества… — это история массовых дезинформаций. И не потому, что люди глупые… они с удовольствием поверят в самую гнусную ложь, если в результате им устроят хорошую жизнь…». Война помогает создавать видимость для обоих сторон, с войной легче лгать и отводить внимание от важного.

Мир.
Безмятежная (условно) жизнь развитой страны нам представляется глазами летчика (кинооператора, который и снимает снафф), который приобрел себе куклу (робота девушку, которую не отличить от живой (прямо как в Чобитах)). Эта парочка поднимает сразу тысячи вопросов! О сложности взаимоотношений мужчины и женщины, когда обоим постоянно приходится идти на уступки и сдерживать свои желания. Для этого берется кукла, с которой можно не церемониться, и творить все что захочется. Но чтобы не было совсем скучно, программа уступок все равно имеется, и быстро отношения из хозяин – тостер, превращают в равноправные отношения между мужчиной и женщиной. Конечно же женщина бежит от узурпатора, узурпатор уверен, что делает она это из сучества, чтобы он ревновал и бежит она к другому мужчине. Но на самом деле она бежит от обоих мужчин, просто на свободу. Поднимается и тема, где кончается человек и начинается робот? Ведь, по сути, нами управляют электронные импульсы, наш голод, жажда, желание, центр удовольствия, нервная система, микробы в кишечнике. Наше тело управляет нами, и когда мы принимает решение подчиняясь, а когда это действительно мы? И что такое мы, если тело мы от себя отчленяем?

ЧТО Я НЕ ПОНЯЛА
Возраст согласия от 46 лет, и эволюционирующего от этого порно – я лично не увидела, что именно имелось ввиду. С точки зрения фантастики – крутая идея, но ведь там что-то больше?
Почему меньшинства вместо ЛГБТ стали ГУЛАГ? В чем скрытый смысл?

ВОЙНА+МИР
По законам жанра пара из низов попадает на верх, один счастлив, другой разочарован и возвращается обратно, а пара из верхушки попадает в низ, один ради свободы, другой встретить свой конец.

Конечно же, я написала совсем не то, что собиралась. Но, к сожалению, это максимум на что я сейчас способна. По уму, всю рецензию нужно переписать при повторном чтении, и потом еще раз при третьем чтении, и так до тех пор, пока меня не посетит иллюзия, что я наконец-то вычленила все, что собиралась.

Как можно воспринимать книги Пелевина, если ты совсем не понимаешь идею постмодернизма? Вот, я, к сожалению, отношу себя к такому лагерю читателей (а, может, и к счастью). Да, мне трудно воспринимать книги Пелевина, которые в обычном своем виде прячут реальные проблемные элементы под конфетную обертку увлекательности и вольности обращения с текстом, вставляя туда откровенную "бытовуху", "великий могучий" фразеологизм и, как например в этой книге, альтернативные способы формирования жизненной философии.

Правда, хочу пролить лучик света на мой неудобный для понимающих прозу Пелевина поток бессвязных слов. Роман "Тайные виды на гору Фудзи" действительно написан в динамичной манере, привычной нам по "Ампир В" и "СНАФФ". Нет, он не переплюнул тех заслуг, но написан вполне на том же сравнимом увлекательном уровне, что обескуражит критиков, говорящих, что "Пелевин изменился и уже не "Торт". Нет, он все тот же, и тем, кто привык к Пелевину из середины нулевых, роман безусловно понравится.

Да и сюжетная линия тут построена явная, главные герои сюжета раскрыты полностью, потому книга и читается намного легче предыдущих его роман, и безусловно удачнее "Айфака 10". Кроме простой и жизненной истории двух бывших одноклассников в сюжете также сходятся стенка на стенку две большие глыбы, база которых заложена в постулатах буддистской религии и феминистического движения. Можно ли вообще столкнуть параллельные миры? Да, почему бы и нет. Пелевин как раз показал в романе как это можно сделать весело, непринужденно, с азартом, вкрапляя в междустрочье свои мнения насчет жизни в современной России.

В общем, я соглашусь с мнением Дмитрия Быкова, который намекал, что книгу можно использовать будто таблетку Пенталгина, она не вылечит, но немного снимет боль переживаний у тех читателей, которые эту боль имеют, которые ждут эти постмодерновые пилюли. Мне же, реалисту до мозга костей, просто понравилось спокойно со стороны послушать аудионачитку заслуженного Артиста РФ Анатолия Белого, так как его спокойный позитивный голос как нельзя лучше подошел к пелевинской атмосфере.

И последнее - сквозь придуманных в романе аллюзий и метафор, разные читатели могут оценивать роман по-разному. Есть же такие романы, которые являются утопией и антиутопией одновременно. Вот и тут, на мой скромный взгляд, получился или антифеминистский буддизм или антибуддисткой феминизм в одном флаконе. Как кому понравится! Ну, а кто победил, прочитайте книгу и поймете!

Как ни крути, литература – оружие далеко не всегда дальнобойное. В очередной раз как бы напоминает нам Пелевин. Пока б`ольшая часть русских литераторов копается в черепках, он пишет роман, действие которого происходит в настоящем и вечном одновременно.

Совмещение этих пластов в «ТВНГФ» куда более ощутимо, чем в остальных пелевинских работах. В первую очередь это связано с тем, что обе магистральные темы романа, буддизм и феминизм, выступают в роли символов перманентного и сиюминутного. Далее – ассоциативная цепочка: высокое и низкое, духовное и материальное и т.д. Эти силы существуют в рамках книги параллельно друг другу вплоть до последней главы, где в красках рассказывается об их столкновении. Они сошлись. Волна и камень, стихи и проза, лед и пламень. Причем победу, как всегда, одерживает постмодернизм.

Самый. Самый. Самый. Говорят, критики умирают, если пытаются обойтись без этого штампа хотя бы в одной из своих рецензий. А между делом «ТВНГФ» – самый спокойный пелевинский роман. Самый созерцательный. Не случайно сильнейшие места в книге – это описания впечатлений и состояний героя во время совершаемых им четырех джан.

Вершина Фудзиямы и улитка, ползущая к ней по склону горы, вписаны Пелевиным в контекст эпохи потреблуда. В «Тайных видах» важен не столько сам буддизм, сколько буддизм в декорациях постиндустриального общества. В какой-то мере это можно считать продолжением керуаковских «Бродяг Дхармы». Пелевин и внутри буддистской тематики (ранее все ограничивалось буддистскими мотивами) продолжает работать на контрастах – вечность у него тесно переплетается с недолговечностью. Тут и монахи с биткоином, и эмо-пантограф как инструмент просветления, и Будда-дилер + Будда-хакер.

С феминизмом все обстоит сложнее. Это явно не «Смешные жеманницы», хотя и вполне очевидна аналогия между пелевинской иронией по поводу феминизма и мольеровской сатирой на модную в 17-м веке прециозность. Во-первых, речь идет об «эзотерическом», «боевом» феминизме, сближающемся с мизандрией. Во-вторых, финал призван заронить зерно сомнения в том, ограничивается ли все дело простым измывательством Пелевина над феминистками. И в-третьих, Пелевин делает акцент не на феномене феминизма, а на подпитывающих его реалиях (в т.ч. и НЕреалиях) современной жизни.

Какие советы этот мир дает молодой женщине? К чему склоняет ее пылкий романтичный ум? К цинизму, думала Таня, к бесстыдной торговле. Мир дает советы, как перед продажей подкрасить кобылу купленной в лавке тушью… Причем цыган давно расстреляли фашисты, и кобыле приходится продавать себя самой.

А вот этот отрывок прекрасно вписывается в мировидение Пелевина и без слова «женские»:

Пошлость собственной мечты была так заметна, что Таня понимала: даже мечтать и горевать ей приходится закачанными в голову штампами, и по-другому не может быть, потому что через все женские головы на планете давно проложена ржавая узкоколейка, и эти мысли – вовсе не ее собственные надежды, а просто грохочущий у нее в мозгу коммерческий товарняк.

«Тайные виды» – новый элемент в пелевинском гипертексте: «гипс», упоминания совка с девяностыми, интерпретации произведений отечественной культуры, обыгрывания расхожих выражений и метафор, «взрывчатые гнезда» авторских образов. Мир по-прежнему представляет собой иллюзию, «коллективную визуализацию», как однажды это осознал Петр Пустота. Потому и гора Фудзи кажется нам такой близкой и вместе с тем такой далекой, «отчетливо видной – и полностью от всех скрытой».

Боже боже боже, какая прекрасная, волшебная, необычная и одновременно невероятно грустная книга. Первая ассоциация, которая появляется в связи с возникающими эмоциями - это Дэниел Киз - Цветы для Элджернона .

Эти две книги с одной стороны похожи, а с другой так непохожи: хоть оба главных героя и переживают сначала подъем, известность, а потом спад, видимо, души у них совсем разные. Загадка души авиатора-художника, как мне показалось, так и остается не до конца открытой, как-будто дверь скрипнула и приоткрылась от сквозняка. Ты подгляди чуть-чуть в щелочку, а остальное, мол, читатель, додумывай так, как тебе нравится больше, и как более гармонично будет сочетаться с твоим жизненным восприятием.

Как всегда на повествование налагает отпечаток суровая советская идеология (ну не могу я замолчать это ни в одной из своих рецензий), как всегда партия, как всегда доносы. Но, как нигде - здесь описан ГУЛАГ. И это просто до невероятности необычно и классно вписывается в общий сюжет и развитие событий. И вместе с путешествием во времени и судьбоносной встречей с Настей и Анастасией создает магию повествования.

Невероятная книга!

Главный герой романа Олег Печигин по приглашению давнего друга едет в вымышленную страну Коштырбыстан, прототипом которой служит одна из азиатских республик бывшего Советского Союза, что очень чувствуется по тексту, в большом количестве содержащего узнаваемые черты .

Задачей Олега является оказать посильную и качественную помощь с переводом стихов главного поэта страны, возглавляющим её и именуемым Народным Вожатым. Не зная национального языка страны, в которую направляется, герой везёт с собой подстрочник стихов, услужливо сделанный кем-то до этого. По сути, ему необходимо вдохнуть жизнь в безликий текст, чтобы он зазвучал весомо, трепетно и важно.

Действие романа происходит уже в новом тысячелетии, но в ходе мысленных рассуждений и воспоминаний главного героя описываются суровые реалии девяностых годов, затрагиваются многие насущные вопросы и проблемы того времени.
Вся атмосфера романа пропитана безысходностью, а неторопливое повествование только усиливает это ощущение.

Постепенно в тексте всё отчётливее начинают звучать политические нотки, явственно прослеживается тема диктатуры власти, распространяющаяся на все сферы жизни населения страны и подчиняющая себе их.
А герой, вовремя не распознавший надвигающейся опасности, оказывается тем самым винтиком, попадающим в жернова Истории.

В целом, неплохо. Но всё настолько однообразно, скучно и уже не единожды рассказано и описано, что тоска берёт от неспособности или нежелания современных авторов написать что-то отличное от того, чтобы тема СССР и его наследия не звучала исключительно в чёрных тонах.

"Деточка, просто расслабься и получи удовольствие" - настраивала я себя, уговаривая прочесть книгу Михаила Зыгаря.

Если серьезно, книга получилась отличная. Такая, что перед сном берешь ее в руки на десять минут - и в итоге выныриваешь из прошлого века далеко заполночь. Кажется, вот он, только руку протяни, апатичный Николай ІІ, который боится истерик своей жены; вот перед консервативной публикой танцует в платье из бус на голое тело Ида Рубинштейн; вот Лев Толстой во время Великого поста тянется через стол за котлеткой.

Книга получилась такая, что утром за завтраком стараешься успеть проглотить хоть пару страничек - и вот вместе с тобой за столом уже сидит князь Юсупов-младший и рассказывает, как на Парижской выставке поливал почтенную публику из садового шланга.

Кто-то скажет, что в "Империи..." слишком много обобщений, слишком мало фактажа. Но, ребята, надо понимать, что именно мы хотим увидеть. Сухую и костлявую историю, продираясь через которую спотыкаешься на датах? Генеалогическое дерево Романовых, переходящее в инфографику Октябрьской революции? Сравнительный анализ политических программ кадетов и большевиков? Если да, то забудьте про нон-фикш как жанр.

А обобщения (пусть не всегда точно прилаженные) помогают понять и даже ощутить эпоху. Настолько, что ты чувствуешь запах нагретого металла, а в ушах еще какое-то время стоит звон. Ты щуришься на солнце и открываешь рот.

На фото: демонтаж памятника Александру III в Москве, 1918 г.

Есть такие писатели, творчество которых обходишь стороной. Моё нежелание читать Пелевина сложно объяснить логически. Это может быть страх, боязнь запутаться в фантасмагорических сюжетах, не понять идеи или не прочувствовать настроение. Но вот мне потребовался совет родственника (мобы, игры, списочки), а ближайший читающий и родной - это сын. Его рекомендации не отличаются разнообразием, обычно в списке "любимых" три писателя: Пелевин, Каганов, Лукьяненко. Мне выпал первый номер.

А теперь попытаюсь разобраться с "Тайными видами на гору Фудзи" и собственным отношением к Виктору Олеговичу.
С сюжетом всё прозрачно. Бывшие одноклассники Таня и Федя пересекаются в достаточно взрослом состоянии. Если Таня начинала красиво, осознав силу своего оружия ещё в юные годы, чтобы успешно продаваться, а к моменту разворачивания данной истории потускнела, располнела и стала задумываться о будущем, то Федя, наоборот, не мог похвастаться ранними победами, а вот настоящий Фёдор Семёнович - известный олигарх из списка Forbes, ему по карману купить целый гарем.
Начинается всё с некоего Дамиана Улитина, продающего счастье по прейскуранту. Разработанный им стартап FUJI («Фуджи И», «Fuji Experiences») предоставляет покупателям несколько видов развлечений, начиная с несбывшихся ожиданий (помпейских пустот), заканчивая эмо-пантографом и постижением джан с помощью монахов, специально выписанных из Бирмы. Возвращение в молодость заключалось в реконструкции памятного эпизода, что запустило параллельную линию развития событий и разработку темы эзотерического феминизма. Каждая часть книги представлена в двух началах - мужском и женском (Фёдора и Тани).

Что на самом деле скрывается за сюжетом? Какие идеи и аллюзии припрятаны для любопытных?
Первая возникшая ассоциация - "Улитка на склоне" Стругацких. Пелевин не умалчивает родства истоков. Наоборот, цитирует хайку Кобаяси Исса (Маленькая улитка! Медленно-медленно взбирайся по Фудзияме!) и делает краткий смысловой анализ известных строчек. Подозреваю, что именно за такие копания в теме, поклонники Пелевина ценят его творчество. Умеет автор очаровать читателя интересными выкладками или рассуждениями. Взять, например, монахов, буддийскую джану, медитативный опыт, переданный с помощью эмо-пантографа - завлекательно ведь! А концепция пространства и времени, созданная женской вагиной? Все эти колодцы жизни, верёвки смерти, крючья? Или дивная история мезоамериканок, живших в условиях матриархата и свободы?
До какого-то момента читаешь и не чувствуешь подвоха - немного истории, чуть больше вымысла, много фантазии. Потом замечаешь припрятанный цинизм и что-то похожее на сатиру. Дальше - больше. Понимаешь, что это не просто ирония, а стёб. И всё приправлено выпивкой, кокаином, "украшено" гениталиями. Взглянуть на мир глазами героев Пелевина бывает неловко. Но хуже другое (предполагаю, что именно это "другое" отпугивает в творчестве Виктора Олеговича): в какой-то момент возникает ощущение, что автор насмехается над читателем. Он делает это тонко - скорее чувствуешь, чем осознаёшь. Например, перефразирует "метание бисера перед свиньями" в "метание крюка" перед теми же свиньями. Хотя, нет, свиньи уже другие...