Рецензии — стр. 3

В семидесяти километрах от Владивостока, не глушь, но вполне себе обособленное перечеркнутой надписью место, расположилось Южнорусское Овчарово. С заборами, нависающими над кромкой океана, с большим камнем, до которого стоит добираться по неглубокой воде, с режущими босые непривычные чужакам ноги ракушками...и с коренным населением, живущим в особом ритме, легко переступающим и туда, и сюда границы магического почти-реализма.

Возьмите себя в руки, вздохните глубже. Мы ныряем в это самое Южнорусское Овчарово. Не стоит надеяться что вам отпустят"ночной сгущенки" в плотно прикрытом пластиковом ведёрке для жаждущих света от деда Костика. Сразу приобретите, освойте и запустите генератор.
Для вас, в лучшем случае, припасены истории на выбор. Ваше дело маленькое, верить. Или не верить. Можете иногда ещё крикнуть в колодец, для счастья. Где же ему ещё быть, счастью этому, для безопасности. Волшебная палочка, даже растеряв половину буковок, вещь непредсказуемая. Или предсказуемо опасная...

А чужакам, даже если они привычно заезжают в магазин "Антония", в котором все есть, позволительно лишь созерцать на сложную и богатую происшествиями жизнь поселения, с непростым географическим построением. Можно ещё лежать над рыбами звездой. Или сходить на ежегодный концерт Валерия Тимофеевича, того который проклял грибы. Ну или проверить как там гроб на лыжах в лесу...но это уже если вам кальмарового меда захочется. А чего такого? кальмар так кальмар; мед с кальмаровской пасеки – лучший в районе. В Южнорусском Овчарове это никого не волнует.

И много ещё чего, да про тот же велотренажёр и клонированных котят, или про шкаф, хранящий, в самом прямом смысле, предков и даже порой их выпускающих для проверки налаженности жизни. Чудеса в этом Овчарове обыкновенные, порой совершенно бытовые. Впрочем жизнь , она ведь тоже штука обыкновенная, а затягивает.

Возникло у меня пересечение с недавно прочитанным от Мариуша Вилька . Опять, как не взгляни, а из категории книжно-магического, когда подкидываются тебе книги разные совершенно, но абсолютно подходящие друг другу. Читаю и киваю размеренно головой, как китайский болванчик. Созвучно до мурашек. Хотя и созерцательность разная в этих историях, и чуждость авторская совсем несхожая причинностью. И исполнением.

Уж Лора Белоиван вдохновлённые враки "с натуры" умеет выписать, сплошные жизненные заметки и ни единой капли фантастики, как есть "голая правда" без эффекта разоблачения.
А зачем, впрочем, вам этот эффект? В месте особого назначения он просто излишеством попахивает. Лучше отвлечься на правдоподобность происходящего и довериться лично Франциску Ассизскому, в случае плутания по местному кладбищу, или открыть животворящую силу свекольного сока.
Не счастье, так покой - для хорошего человека не жалко...в Южнорусском Овчарове.

Про органичность мата в этой истории отдельно. Редкий случай когда уместно и без не обойдется никак. Вросло иль приросло, тут как сами рассудите, но из песни слов не выкинешь. И то что у кого-то резало бы слух, у Юлии Рутберг, в тексте прочитанном, отлично дополняет, совсем не нарочито роднит и жизнелюбиво открещивается от "интеллектуальности". Восхищена яркостью и индивидуальностью актрисы, определенная кроха гротескности в образе красит неимоверно, делает узнаваемой в движении и в голосе.
А читать или слушать выбирать вам, опять же.

В 1992 году американский художник-скульптор-инсталляционист Джефф Кунс (сейчас - один из самых дорогих художников на свете), руководствуясь только одному ему известными побуждениями и мотивами (ну еще чеком от организаторов выставки), создал из подручных строительных материалов 12-метрового щенка. Исполинский терьер был выполнен в позе «сидеть» и вряд ли бы отличался от других 12-метровых терьеров, если бы не был полностью покрыт цветами. Огромную собаку славно помотало по миру, но как только фамилия Кунс стала почти всегда присутствовать в контексте со словом ДЕНЬГИ, гудбооой тут же приютился у музея Гуггенхайма в Бильбао – мекке постмодернизма и современного искусства. Сидит теперь, охраняет. Но что меня всегда поражало в этой работе американского одиозного творца – объяснение, зачем он вообще сделал 12-метрового щенка. Спрятанные друг за другом смыслы, библейские мотивы, масонские тайны. Нет. То есть там есть какой-то смысл (можете прочитать на официальном сайте), но почти что наверняка его выдумал молодой сотрудник музея, которому вежливо намекнули, что сайт собой не наполнится. Ну а так, формулировка «to create optimism» гораздо лучше отражает суть этого терьера-гулливера – он сделан просто так; просто потому что творец может это сделать и хочет это сделать. И, как это ни странно, этот «щенячий» постмодернизм работает лучше швейцарских часов. Люди это обсуждают, радуются и уверенно называют искусством (я с этим не спорю, просто как-то неловко мне, когда за этих ваших кунсов и джексонов поллоков платят больше, чем за Ван Гога и Архипа Куинджи). Если я завтра попробую сколотить из фанеры скульптуру нашего заводского кота Агамемнона высотой 18 метров – превзойду ли я художника Кунса? Отвезут ли нас в Бильбао? Можно ли вообще create optimism на заводе?

Виктор Олегович Пелевин строит своих щенков уже много лет. Безусловно, и мы все это знаем, с разным успехом. В своем творческом пути Виктор Олегович больше всего напоминает Герберта Уэллса, который написал 18 романов за 42 года, но популярными были (и остались, история не внесла своих корректив) только первые пять, которые он написал за первые три года своей литературной карьеры. Похожая история и с Пелевиным – его первые четыре романа уже безоговорочно стали классикой российской литературы. Но что случилось с остальными 12 щенками? Какие-то уже появились на свет мертвенькими, другие – прожили короткую и невзрачную жизнь, толком никого так и не покусав из читателей. Шутка ли, но самый загадочный отечественный писатель, которого давно уже никто не видел - одновременно самый плодовитый. Дело то ли в очень щедром контракте, то ли в очень-очень щедром контракте. Проблема только в том, что все новые произведения Пелевина теперь больше напоминают сборник лучших постов в чьем-то очень ироничном Телеграм-канале. Которые заботливо компилируются и выпускаются каждую осень. Слышите, Франзен и Тартт, каждую осень! Так, мы получаем актуальные романы прям на злобу дня. Но то ли злоба дня уже не та, то ли Пелевин (или кто там на самом деле).

«Тайные виды на гору Фудзи» - самый свежий помет; книга, в которой рассказаны вещи, которые случились буквально за несколько месяцев до ее публикации (иногда создается ощущение, что книга написана даже раньше, но такой эффект возникает из-за долгого эхо, которое иногда держится в СМИ – Пелевин уже вышел, а в новостях по-прежнему показывают смущенное лицо олигарха, который знает толк в яхтах и рыбках). Разумеется, вся эта уже ставшая фирменной для Виктора Олеговича повестка дня – просто елочные игрушки (или цветочки на щенке). Они, разумеется, и с сюжетом коррелируются, но, честно говоря, что они есть, что их нет. Зато есть сюжет. И чтобы как-то подчинить его критике, нужно вспомнить другого известного художника (тоже из категории «один из самых дорогих») – Дэмиена Херста. Почти весь свой долгий творческий путь мистер Херст помещает мертвых (иногда расчленённых) животных в формальдегид и экспонирует их. Коровок, акулок, овечек. Не брезгует, так сказать, никем из животного мира. Разумеется, каждая его работа получает 250IQ название, такое точное и ироничное, что все арт-критики бьются в радостных конвульсиях, а русские и прочие олигархи нетерпеливо трясут пачками денег. Например, разрезанные пополам корова и теленок в двух резервуарах – «Разделенные мать и дитя». Или также разрезанная пополам акула – «Объясненная смерть». Ну и конечно же, просто целая, но мертвая акула - «Физическая невозможность смерти в уме кого-то живущего» (я заплакал от красоты). Теперь представьте, что мы убираем все таблички с названиями, а также выключаем такую вещь как Интернет (теперь можно). Останутся просто трупы животных в формальдегиде. И думайте дальше сами. Вот именно по такому принципу и работают произведения Пелевина последние лет 5-6. Без пояснительной записки читать абсолютно невозможно, так ее нет и не будет. Но ощущение исключительной новости, эпатажного и актуального юмора как-то пропало. По иронии судьбы вместе с литературной ценностью.

Конечно же, как мы могли обойтись без традиционного «ты глупенький, ты ничего не понял, это не для тебя». Честно говоря, я догадываюсь, что люди с подобной аргументацией постоянно кричат на маму или могут ударить котенка, но не суть. Да, я правда многие вещи не понимаю, во многом потому что у Пелевина столько контекстов, что поди там. Все эти сверхинтеллектуальные пляски – интертексты, метапозиции, постирония, overthinking i prosto drugie veschi, kotorie ya ne ponimau. Стараюсь, как могу, но не понимаю. Попробовал поизучать матчасть, прочитал вот это – «в контексте таких парадигмальных презумпций постмодернизма, как "постмодернистская чувствительность", предполагающая видение мира как принципиально хаотичного, и "закат метанарраций", задающий видение культуры постмодерна как организованной по принципу нонселекции, в принципе невозможно конституирование понятия "лингвистическая норма"». Честно говоря, у меня тут же заболел мой нарратив и я пошел спать. Сондерса и Бэйти я еще могу читать, там даже когда странные вещи происходят, все равно фарватер огонечками мигает и моя лодка понимания, иногда хоть и медленно, но плывет вперед. А тут – сплошной Титаник, плывешь быстро, но вниз.

Мне немного грустно все это писать о Пелевине, тем более я правда относил себя к его большим поклонникам. Я вам более того скажу, я почти проходил Виктора Олеговича в школе (если быть точнее, я не хвастаюсь, просто для контекста важно, в гимназии с углубленным гуманитарным уклоном). «Почти» - это потому что нашей преподавательнице была очень противна и неприятна мысль, что мы можем проходить Виктора Олеговича вместо там Платонова, Андреева, Замятина и иже с ними. Поэтому, доходило до абсурда, но мы часами обсуждали условный «образ Степана Копенкина в романе «Чевенгур», и это, кстати, был тот еще закат метанарраций. Никто толком ни черта не понимал и хотел побыстрее пойти на следующую после геометрию, что для любого приличного гуманитария сродни ритуальному самоубийству. Так что ту же «Желтую стрелу» (была заявлена именно она) я прочитал чуть позже, а потом и все остальные «те самые» произведения Виктора Олеговича 1990-х, которые полюбил крепко и беззаветно. Именно поэтому «Тайные виды на гору Фудзи» читать вдвойне печально – иногда кажется (а мне правда казалось первые страниц 100), что сейчас будет очень хорошо. Ан нет.

Я убежден в том, что лучше уже не будет и нужно оставить все как есть. Я, конечно, вяловато так наблюдаю за хайпом, который все еще поднимается в СМИ при выходе новых произведений Виктора Олеговича (в этот раз было хайповее обычного, потому что over 90% наших критиков – дамы, а Пелевин в своей Фудзи очень прям мощно затроллил феминисток, #metoo и прочие атрибуты женской эмансипации XXI века). И как вы видите, покупаю, читаю, расстраиваюсь. Я один раз почти не сдал экзамен по логике на первом курсе, потому что полночи дочитывал «Омон Ра» - все равно же вспоминаю с радостью и теплой ностальгией (спасибо, Николай Васильевич, что сжалились тогда над юным пассионарием). А сейчас – какое-то ощущение, как будто надо мной желчно пошутили, а я не понял. Такое. Не знаю, как вы, а я, наверное, следующей весной «Жизнь насекомых», например, перечитаю. Или я слышал у нас там другой Пелевин появился.

В общем, Виктор Олегович, ты не обессудь, дорогой (если ты существуешь конечно), но я все.

Ваш CoffeeT

Рекурсивная стыдобушка заключается в том, что чтение солидных книг о стыдных фильмах — занятие еще более постыдное, чем очередной просмотр этих самых фильмов. Ощущения те же, что и, скажем, при попытке посмотреть грайнду 70-х с родителями — и неважно, в ужасе они, посмеиваются, или это любимый фильм их молодости, — разнятся при этом лишь оттенки стыда. Дело, если что, не в возрасте; это какое-то идеологическое несовпадение, — когда автор какого-либо кинотекста предлагает мне не слишком задумываться над рассматриваемым фильмом, я подозреваю предвзятость; когда же предлагает, напротив, сосредоточиться, мне хочется посоветовать ему убрать руки от развлекательного кино и поверить алгеброй какую-нибудь часть собственного тела.

Все потому, что эта и ей подобные книжки рассчитаны на тех, для кого масскульт — действительно guilty pleasure, либо на адвокатов дьявола («это ужасное кино, но оно ужасно важно»). При этом точка зрения людей, испытывающих любовь к низкому жанру (здоровую или нездоровую, главное, — не отягощенную рефлексиями) остается упущенной. Вот в одной из цитат, кажется, залошили конкретно меня: «И в самом деле загадка, как мыслящие люди могут любить что мистические романы Мирчи Элиаде, что какой-то трэшевый хоррор типа Дика (sic!) Кунца или, скажем, на мой простой взгляд, почти тошнотворные ужастики какого-нибудь Лавкрафта». Ну да бог с ним, Борисом Межуевым, кем бы ни был этот последний — просто иллюстрация к тому, как горазды выдающиеся авторы текстов и постов поплевывать в несведущую толпу с высоты своей башни из слоновой кости. Получается, оправдывается и кокетливый снобизм, и ироническое фанбойство, — но только не бесхитростная синефилия.

Тактично забывая об этой прослойке зрителей, забывают и о том, что между массовым высокобюджетным и икс-рейтинговым помоечным кинематографом тоже есть жизнь (взять хотя бы телефильмы). И тут уж задумаешься — потому ли критику неинтересно препарировать, скажем, «Случай в Антаресе», что в нем, в отличие от «Ночи живых мертвецов», все метафоры мясом наружу, или потому, что второй на слуху, а первый придется гуглить?

Кстати о «на слуху»: я по-прежнему убеждена, что стоит все же смотреть фильмы, о которых пишешь. Это помогает избежать провалов вроде «Подглядывающий Том» («...Том помешан на собственных любительских фильмах» — да только главного героя Peeping Tom зовут Марк). Сюда же — техническая претензия: оригинальные названия фильмов в скобках необходимы. Все-таки в 60-х-70-х их шаблонность была фичей, а не багом, и если «Мочи их, киска! Мочи!» я еще могу опознать, то случаются и казусы. Вот, например, два предложения, курсив мой: «Хотя бельгийцы могут снимать жестокое кино, „Исчезновение“ (1990) Джорджа Слуйцера не из их числа... У режиссера, снявшего „Исчезновение“, позже вышел „Час убийств“ (1993) на ту же тему». Вот вроде звенит звоночек, но попробуй догадайся, что речь о моем любимом голландском фильме «Spoorloos» режиссера Слёйзера, «Час убийств» которого на самом деле вышел в 1996-ом!

И если поначалу я искренне смеялась над пассажами типа «[Жерару] Дамиано принадлежит ряд по-настоящему выдающихся креативных находок типа глубокой фелляции» или «Удачным изобретением [Кроненберга] может быть концентрация внимания на различных органах человеческого тела и игра с ними. Особенно это касается человеческого уха», — то на словах «Начитавшись серьезных книг типа „Потерянный рай“ Джона Мильтона или „Кентерберийские рассказы“ Джеффри Чосера...» я стушевалась. Кентерберийские? Рассказы? Серьезных? Глава, посвященная «Южному парку», подтвердила худшие опасения: он не шутит. По-хорошему, ее и статью «Социальное измерение страха» лучше было бы вовсе не включать в сборник — черт с ним, что эти два позорных текста по какому-то недоразумению когда-то появились в журналах. Вообще я убеждена, что чувство юмора здорово помогает восприятию кинематографа вообще и жанровых крайностей в частности. Эта полезная функция не дает, например, воспринимать большинство представителей того же нью френч трансгрешн иначе, как экстремально кровавый слэпстик, — мне вот странным видится замечание о том, что в таких фильмах можно или нельзя кому-то сочувствовать.

Такие дела. И если с тем, что «Пила» — это «франшиза в стиле „пыточное порно“», я еще могу смириться, как и с тем, что «Goodbye Horses — настольная композиция для всех маньяков» (от слова turntable, что ли?), то переводить the Real как Реальность — это по-настоящему стыдно. Впрочем, менее стыдно, чем вместо заявленных философских интерпретаций ударяться в оголтелую оценочность («настолько плох, что режиссера перестанут уважать даже за его седины», «мягко говоря, совершенно непривлекательна», и даже «один из самых восхитительных фильмов 1980-х „Когда Гарри встретил Салли“»). Тем не менее, вчера зачем-то посмотрела по черно-белому кухонному телевизору «Нечто» Карпентера, — в вынужденной изоляции выбирать не приходится, — и, надо сказать, впервые за двадцать с лишним просмотров (не шучу) следила не за последовательностью выбывания персонажей, которую и так знаю наизусть, а за историей об ассимиляции и попытках сопротивляться ей в условиях, когда стены рушатся, а занавесы поднимаются. Надеюсь, следующим номером в ночной телепрограмме будет «Горизонт событий», который между прочим напомнит, что интерпретировать всякие подозрительные видосы нужно по возможности аккуратно. В общем-то, неважно, я ли столь непроницательна, или стандартный развлекательный кинчик сам собой дешифруется только после определенного количества прогонов, — главное то, что нужно все-таки смотреть, а не только выдергивать готовые цитаты из англоязычных статей. Это, наверное, капитальная претензия к «Постыдному удовольствию», но поскольку именно _обзорных_ книжек о корчах кинематографа в его массовой ипостаси не так много, то можно смириться и с таким вариантом.

В наших краях очень часто кружит и морочит. Никто не знает почему: в общем и целом место вполне благополучное, не проклятое, тысячу раз проверяли.

С некоторыми рассказами Лоры Белоиван уже была знакома по сборнику Макс Фрай - Прокотиков (сборник) , но отдельно от "Южнорусского Овчарова" они воспринимаются по-другому. Привязка самых разных историй к одному месту способствует расширению кругозора, позволяя увидеть деревню с разных ракурсов, познакомиться с обитателями и прилепиться ко всему сердцем. Можно заплыть в море и потерять остров; заблудиться в лесу, на кладбище или просто в трёх соснах; пообщаться с мёртвыми или насладиться разносолами в гостях...

Истории Южнорусского Овчарова носят разный характер, но мистическая нотка присутствует в каждой. Иногда чуть приметная и её можно списать на пустую выдумку, как в рассказе "Территория", когда свалившийся маньчжурский орех раздавил неожиданного новоявленного хозяина. Часто мистика соседствует с абсурдом или носит совсем уж фантастический характер (примером может послужить Тимошка с играми в домики и ограбление банка из рассказа "Изнутри, снаружи"). Некоторые, на первый взгляд, невероятные истории имеют позже высказанное логическое объяснение... Встречались как бы мистические, но очень даже жизненные чудеса. Например, метод Петра Ефимовича Евсенко, описанный в зарисовке "Нектар и амброзия", я встречала в жизни и уже рассказала о нём в истории.
Но какими бы сказочными и неправдоподобными они ни казались, в них хочется верить. Даже не так. В них веришь. И заслуга в этом чудесном и одновременно странном феномене принадлежит рассказчице.
Создаётся впечатление, что Лора Белоиван присутствует лично во многих рассказах - общается с героями, наблюдает со стороны, ведёт разговоры с соседями и знакомыми. Она - свой человек в деревне, к ней приходят за советом и помощью. Вторая причина - манера рассказчицы. Мелкие подробности, естественность повествования, а главное - доверительность, располагают читателя к дружескому разговору.
Особого внимания заслуживает чувство юмора Лоры Белоиван. Постоянно вспоминала Юрия Коваля, которого искренне люблю. Некоторые рассказы даже пересекаются сюжетом ("Остров Совы воскресил в памяти "Самую лёгкую лодку в мире").

Специальным бонусом для меня явилось упоминание в одном из рассказов Сергея Бубки - спортсмена-легкоатлета по прыжкам с шестом. У нас в городе стоит памятник знаменитому прыгуну. А тут жабы и такое неординарное сравнение.

– Жаба днем сонная, – говорит Петр Владимирович, – сидит в сырости и никуда не уходит. Зато вечером они радостные все. Прыгают что твой Бубка: скок! скок!

Книгу слушала в чудесном исполнении Юлии Рутберг. Чуть низковатый голос с лёгкой хрипотцой удачно дополнил атмосферу, созданную автором. Он отлично подошёл под каждого рассказчика - хоть мужского, хоть женского пола, а народный фольклор в крепких выражениях звучал в её устах с особым шармом. Юлия читала настолько естественно, что погружение в дух Южнорусского Овчарова было максимально полным.

Прочитав "Свастику и Пентагон", нельзя было не наметить себе к прочтению "Пражскую ночь".
Автор — прекрасный стилист и постмодернист.
Повесть является реминисценцией "Вальпургиевой ночи" Майринка.
Сюжет прихотлив. Начавшись, как история безобидного киллера-поэта, книга заканчивается Парадом Богов и вознесением.
Если Прага — то обязательно рабби Лев, дефенестрация и знаковые лэндмарки.
Пепперштейн идёт дальше и придумывает свою советскую и славянскую мифологию. И это красиво.
Крайне рекомендую любителям интеллектуального постмодерна и мистерий.
9(ОТЛИЧНО)
Из крупных вещей у Пепперштейна осталось прочесть только монументальную "Мифогенную любовь каст", но это вряд ли в ближайшее время. Всё-таки два нехудых тома для ретеллинга, пусть и остроумного, многовато. Постмодернистским вещам вообще противопоказана толщина — можно устать.

Прочитав новую книгу Пелевина, понял, что Виктор Олегович устал. Упаси, Б-же, не выдохся, а именно устал. Из года в год он ведет летопись социальных трансформаций постсоветской России. В этот раз Пелевин заявил свой личный протест – «писать об актуальном мне тошно». Читающая публика ждала от него отклика на неудавшуюся революцию «рассерженных горожан» (кстати, на площади ходила в основном его читательская аудитория). Пелевин и откликнулся, вставными раздраженными кусками, по которым хорошо видно, как он относится к происходящему в России. Понять Пелевина можно – когда все ждут от тебя злободневного памфлета, есть соблазн «кинуть» на ожидания. Однако, то, что автор предложил взамен сиюминутному, на вечное уж никак не тянет.

Пелевин нырнул в пучину метафизики, милых его сердцу буддистских парадоксов и прочей, ну будем, называть вещи своими имени, чуши. В Пелевине всегда боролся социальный сатирик и метафизик. Иногда эти ипостаси перемешивались в алхимической реторте и выходили шедевры, такие как «Чапаев и Пустота» или «Generation П». И буддистские идеи ухода в нирвану из умножающей страдания бренной реальности могли вызвать катарсис – у меня такой эффект, например, вызвала повесть «Зал поющих кариатид» (вообще, это одна из лучших повестей русской литературы нулевых). В «Бэтмене Аполло» Пелевин полностью отказался от социальной составляющей. В журнале The New Times новый роман Пелевина охарактеризовали коротко и ёмко: «Нужно изменить восприятие, а не порядок вещей. От порядка вещей нужно бежать. Лучше всего бежать в буддизм».

В итоге чтение объемного романа превратилось практически в испытание. Безупречно написанный, как и прежде, текст оказался просто невыносимо скучным. Терапевтический характер пелевинской мизантропии в новой книге создает обратный эффект. Мы уже в курсе, что жизнь бессмысленна, а человек – ничтожный дурак, спасибо, можно не повторять в десятый раз.

Мне кажется, что дело тут еще и в человеческом, слишком человеческом. Пелевин начинает стареть – ему надоело уже писать «для нас», и хочется написать «для себя». Уже не надо ничего доказывать и объяснять. Гуру может и чудить. Печально, однако, что это «для себя» оказалось набором из солипсической галиматьи и буддистских коанов. Стариковская раздражительность проявилась не только в неприятии читателя. Например, “порадовал” у Пелевина выпад в адрес Владимира Сорокина – мол, тебя приняли в буржуазных гостиных, а я выпорхнул легкокрылым бэтменом в вечный покой, из всей этой суеты. Мне сразу представился пожилой Виктор Олегович, скачущий в костюме Бэтмэна по Тверской, упиваясь своей внутренней свободой.

С фактом того, что наши кумиры начинают сдавать, всегда примириться трудно. Но, в конце концов, писатель – это всего лишь человек, со своими взлетами и падениями, неврозами и просветлениями. Будем надеяться, что «Бэтмен Аполло» был «шуткой гения». Времена в России наступают мрачные, а для сумрачного и злого таланта Виктора Олеговича – это теплица.

А вообще, книжка про вампиров, типа “Сумерек”.

Нравится ли вам, когда всё страньше и страньше? Не так торжественно и мрачновато, как у Маркеса, когда Ремедиос взлетает в небо, а глуповато, хамовато и очень жизенно, как могло бы быть в любом городе или селе у нас? Я до этой книги не знала ответа на такой вопрос)). То есть, магический реализм - вещь знакомая, читанная, в основном такая - латиноамериканская, но что он может прекрасно прижиться в российских условиях...

Книга меня впечатлила и покорила. Сейчас рецензию допишу и помчусь изучать, что там ещё есть в творческом багаже Лоры Белоиван. Ну и работа Юлии Рутберг - выше всяких похвал. Во-первых, я очень люблю её абсолютно нестандартный голос, напоминающий мне и о Фаине Раневской, и об интонациях Дины Рубиной, когда она читает свои произведения. Во-вторых, актёрская составляющая на высоте. Одна тональность для деда, которого уже везли хоронить, да оказался он живой, совсем другая - для городского парня, получившего дом в наследство, а с том доме - огромный шкаф с напутствием "никогда не торопиться итти в левую дверку", из которой иногда приходят его дедушка с бабушкой, давно, конечно, покойные... Ох, как-то неудачно я подобрала примеры, одни покойники получились)). На самом деле деревня живее всех живых, сражается с ДальЭнерго, снимающее им провода со столбов за неуплату, рыбачит, покупает новые и очень старые машины, наблюдает за строительством частной психиатрической клиники "Приют уставших ангелов" и делает ещё миллион всяких дел.

В некоторых источниках книгу называют романом, но я бы всё-таки сказала, что это сборник рассказов, объединённых местом действия. Несколько персонажей попадаются не в одном рассказе, но в любом случае каждый из них - отдельная законченная история. Не буду о каждом отдельно, их очень много. Только о тех, которые особенно понравились.

"Сгущёнка" - уморительно смешной рассказ о том, как один местный дедок научился на центрифуге сгущать темноту, которой и топил, освещал и поддерживал работу всех электроприборов. Его интервью Первому каналу - матерный шедевр (да, кстати, мата в книге довольно много, но весь к месту), который, конечно же, по телевизору не показали...

"Нектар и амброзия" - фантасмагория о плантации папайи, выросшей из семечек. Тема мне близка, сама грешу увлечением комнатными экзотами такого происхождения. И дед, который разговаривает со своими деревьями, угрожая их спилить, если не будет хорошего урожая, держа при этом пилу в правой руке, а вся деревня знает, что дед - левша. И вино у него исключительное.

...что-то есть в нем такое, что однажды среди зимы заставит вас прыгнуть в валенки и броситься к дому Евсенок: так нестерпимо вдруг захочется услышать голос лета, которое спит в евсенковском погребе в огромных винных бочках, – стоит лишь кран повернуть, и оно потечет в пластиковую полуторалитровку из-под шмаковской минералки.

"Новый год в кафе «Синий ара»" - о неприкаянных людях, искавших синюю птицу в неведомых далях. И нашедший её поблизости, где в кафешке на двух языках неуправляемо болтает гиацинтовый ара.

– How do you do? – сказал ара. – How do you do?
– Спасибо, птичка. Мы – прекрасно, – ответила за всех Анна и спросила всех же: – Кто-нибудь заметил, когда на двери появилась табличка «No pasarán»? И что она, интересно, означает в данном контексте?

Язык книги образный и богатый. Это я не имею в виду богатство его нецензурной части, наоборот, очень литературной... Вот разе не здорово?

Водителя почтовой машины звали Виталиком, ему было сорок шесть, он думал словами и звукоподражаниями, потому что человек, которому часто и подолгу приходится ждать, привыкает думать словами и звукоподражаниями. В нестерпимом уюте кабины Виталику хотелось спать – и он бы непременно вздремнул, пока идет приемка-передача почты, Виталик уже подложил под затылок сдутый баскетбольный мяч, который всегда возил с собой и всегда подкладывал под затылок в моменты нестерпимого уюта, – но тут как раз подъехал и начал парковаться этот прекрасный рыдван, будто сошедший с поляроидных фотографий его, Виталика, пароходской юности. И Виталик пресек ту стадию сонной одури, когда человек уверен, что досмотреть кино сможет и сквозь закрытые веки.

Книгу бы посоветовала всем, кроме тех, кто мат - ну никак... Да, и ещё не стоит искать хздесь героических образов.

Марина Владимировна говорит: да они тут все дураки.
«Как?» – «Да очень просто: все по очереди. Прямо в буквальном смысле».

Все персонажи – реальные люди и названы настоящими именами, кроме двух – Владимира Владимировича Путина и Владислава Юрьевича Суркова. Эти двое – вымышленные характеры, и любое совпадение с настоящими людьми, носящими те же имена, – случайно и непреднамеренно.

В этой книге идеально все! Грамотно построенный сюжет, развитие событий, шикарный объяснения, кто, что, куда и зачем. Взаимосвязь между событий настолько великолепная, что я не могу просто нарадоваться этой книге. На этом моменте я хочу внести небольшую поправку - книга о пространственно-временных перемещениях и люди, который живут в одной Линии Событий и не могут перевернуть своей сознание на момент чтения книги, к моему глубочайшему сожалению, ничего не поймут.

Пространство Минковского
Я, как большой поклонник теории пространства Минковского (неожиданно), которая является интерпретацией пространства-времени теории относительности, безусловно влюбился в эту книгу! Шикарно переданная теория "на практике", но для кого-то, как я уже оговаривал, это будет безумно сложно.
Вселенная Агафонкина проработана до мелочей. Здесь перемещения во времени объясняются немного иначе. Время, как таковое отсутствует, точно так же как и смерти здесь нет. Время, для обычного человека, течет, оно движется, равно, как и для нас, мы не можем вернуться в какое-то событие по щучьему велению, тогда как неинерциальный наблюдатель, который свою массу может сделать отрицательной, может вернуться куда угодно, куда ему захочется. Смерти также тут нет, ведь и времени, как таковой нет. Все находится в одной точке, и один человек проживает жизнь в разных плоскостях иначе. Захотелось быть президентом? Иди по одной Линии Событий. Хочется другой жизни? Иди по другой линии, и тогда будешь владельцем поместья Удольного.
Тут же можно оговорить, что по всей книге четко прослеживается человек с шрамом на левой щеке, который присутствует практически во всех событиях времени-пространства, что еще сильнее подтверждает теорию "одного человека".

Что было в начале? Курица или яйцо?
В связи с тематикой книги о перемещении во времени, логично было бы поднять такой вопрос, учитывая, что даже Агафонкин им задается. Например, тот же самый рассказ Платону об отрицательной массе в ресторане "Якорь" (Агафонкину было 30 лет), и последующий рассказ уже Платона маленькому Алёше в детстве.

Где курица, где яйцо?

Остро встает этот вопрос, когда начинаешь прослеживать путь юлы, к кому и от кого она попала... И когда ты уже понимаешь, от кого и куда, начинаешь опять задаваться вопросом Что было в начале?

Поиск любви
Одна из тем, которая поднимается в этой книге - высмеивание поиска любимого человека. Лично я, в детстве, слишком часто задавал вопрос "А как вы влюбились?", "А как вы встретились?" и каждый раз слышал от разных людей один и тот же ответ - Искал я себе жену, из деревни даже уезжал, по другим городам ездил, в других деревнях искал, полмира объездил, а когда домой, расстроенный вернулся, без жены, тогда и нашел ее - в соседнем доме жила.
И тут тоже самое и произошло. Алина Горелова, к которой также замысловато попадает в руки юла, которая так сильно любит кудрявых пеликанов, что было необоснованным,

Ну как, скажите, не полюбить малую белую цаплю?

начинает путешествовать по своим другим жизням и вдруг понимает, что ей не хватает! Любви, она захотела того самого воина в шлеме, что скакал на большом черном коне с азиатскими глазами. И желание ее сбывается. Еще одна тема - то, как ты думаешь, то и получается, думаешь о себе в негативном ключе, всю жизнь будешь несчастным. Думай, что у тебя все получится, и все будет великолепно в жизни. Итак, она встретила своего любимого, когда отправилась на 800 лет назад, который тоже туда попал из ее же мира и жил, практически, в соседнем доме.

Власть коррумпирует

Власть коррумпирует. Абсолютная власть коррумпирует абсолютно.

Тут проблема власти поднимается сразу с нескольких персонажей - Гог и Магог, Путин и Сурков. Первые, знамения Судного дня, при полной своей власти ближе к концу книги начинают творить полное безобразие на улицах Москвы, сидя в пластиковом кране, те даже не скрывают, что жаждут грабить и убивать.

При словах “грабить и опустошать” Серый-Магог оторвался от вязания и осмотрелся вокруг – не пора ли. Поняв, что это не команда, Магог вздохнул и принялся считать петли

Вторые же, Путин и Сурков, как бы другая сторона одной медали, они, при полной и безграничной власти, сделать-то ничего не могут. Им нужна полная власть, безграничная, и тогда они изменят свою судьбу, да и судьбу России. Мне, как и Агафонкину, страшно стало, при этой мысли.

Вы - немец?

– Время обаятельной нечистой силы, “что вечно хочет зла и вечно совершает благо”, прошло, милейший; безвозвратно прошло. Нынче другие времена: хотим зла и совершаем зло. Что, согласитесь, по крайней мере последовательно.

Линия Гога и Магога полностью противопоставлена линии Воланда и свиты в книге Мастер и Маргарита , если там Воланд пытался помочь людям спорить об этом можно бесконечно, то здесь Гог говорит - ХВАТИТ, нынче времена другие, злые мы, значит будем зло творить, зачем нам нечистая сила, которая свету служит? А на деле то что оказалось? Узнаете в книге.
Так же, прямая отсылка на книгу Альтист Данилов

– А мы что, демоны?
– Что ты, Алеша, – расстроился Митек. – Демоны-то, поди, с рогами. А ни у тебя, ни у Матвея рог нет.

В заключении хотелось бы задать вопрос, как остаться самим собой при разнообразии жизни?

Хотел Фокс посмотреть, когда именно Пелевин стал уже не торт, так вот теперь и глядеть не хочется. "Снафф" — полностью вторичный продукт. Нет, сами шутки в нём не повторяются, да и сюжет оригинальный, но основной принцип конструирования сюжета, деталей и лирических отступлений настолько уже нам известен, что всё-всё-всё можно предугадать, просчитать, согласно кивнуть головой — я так и думал.

Поначалу, впрочем, кажется, что это произведение нетипичное. Будущее, разделение на высших и низших, мир победивших зрелищ, какая уж тут утопия, заявленная в начале... Да ещё и любовь, которая у Пелевина всегда как-то вроде приклеивается к основному повествованию, но явно не в центре внимания. Сбивает с толку терминология, которая долгое время не объясняется, а когда ты только-только сам допетрил — даётся определение. Но если всю эту мишуру сгрести, то под ней уже порядком подгнивший и несвежий сюжетец в такой же сомнительной обработке. Вроде и смешно почитать разок, как сборник анекдотов, но спокойно можно и без этого обойтись.

Не утверждаю, впрочем, что Пелевин действительно сдал. Есть у него и поздние хорошие вещи, просто это не одна из них. Только для фанатов или в качестве жвачки для ума, когда ничего толкового всё равно читать не можется.

Богатые мужики, перенасытившись благами мирской жизни, решили испытать максимальное счастье, которое можно приобрести за их деньги. На свой спрос получили предложение от селигеровского стартапера. И ушли русские мужики постигать райские кущи восточных джан. Все материальное теперь их не интересует. Одна из причин подобного феномена, что их самих уже как-бы и нет, иллюзия. Некому получать кайф от жизни, личность растворилась, и смысл всему теряется, в том числе и большим деньгам. Это мужикам не понравилось, и решили они «спуститься на землю».

А в это время, женщины далекие от духовного поиска, наслаждаются своей молодостью, до той поры пока эта молодость что-то стоит. Одна из них, героиня этого романа. Пройдя этап наслаждения, злополучная судьба приводит её к разочарованиям и обидам. В удачный для изменений момент наша Таня встречает нужных людей, которые направляют её к феминистским взглядам с примесью мистики.

Вырисовывается картинка, на которой Федя, любивший в школе Таню, жизнь посвящает заработку, а потом духовным исканиям, а Таня игнорировшая в школе Федю, прожигает молодость и погружается в мистические поиски женской силы.

Ох мужики, говорит финал книги, в то время когда вы ищите счастье, это счастье постепенно нарабатывает карму ведьмы и вам в финале по любому достается очередная иллюзия жизни из серии «жили они долго и счастливо».

Для меня это вторая книга Пелевина, после Чапаева. Грубо, зло, много интеллектуального мусора, сатира на грани кощунства. Присутствуют элементы восточных духовных практик, но в легкомысленном, обрывочном виде, на потребу развлечения масс, подобное идет во вред всему обществу.

Ужасная и негармоничная мешанина.

Похоже русский магический реализм мне по душе. Прочитала роман/сборник рассказов с большим интересом.
Здесь описаны особенности проживания в деревне, расположенной на берегу Тихого океана. Большая часть глав/рассказов написана от лица бывших городских жителей, переехавших в Овчарово относительно недавно и вместе с читателями узнающих местные особенности и тайны. Но есть и несколько глав от лица их "соседей". Интересно, что эта книга напомнила мне другую - и тоже дальневосточную - Алексей Винокуров - Люди черного дракона , правда эта понравилась чуть-чуть поменьше, хотя может всё дело в том, что та стала открытием, а здесь я уже шла проторенным путем? Ещё при чтении вспоминались тоже деревенские, хотя и не совсем, потому что дачные Дарья Бобылёва - Вьюрки , наполненные странностями и очень атмосферные. Но Овчарово понравилось побольше, возможно (но, скорее всего, не только), потому что в отличии от дачной истории не старалось напугать. Здесь не страшны и ожившие мертвецы, наверное, из-за того, что жизнь остаётся жизнью даже после смерти. А интересное всё же это место - Южнорусское Овчарово.
Книга поразила (в самое сердце) не только и не столько описанными странностями, сколько прекрасными образами, описаниями природы и быта местных жителей. Оторваться было сложно, так чудесно, живо и выразительно всё изложено.

«В очередной раз задаю себе вопрос: что вообще следует считать событием? Для одних событие – Ватерлоо, а для других – вечерняя беседа на кухне.»

Мне пришлось прервать чтение Лавра , чтобы прочитать эту. Сроки игры поджимали.
И если Лавр я читала медленно и вдумчиво, то эту буквально «проглотила».
Хотя и довольно серьёзная книга.

Как живётся человеку, ровеснику века? Не двадцать первого, нет, двадцатого. В наши дни, как он себя чувствует? Да и живётся ли ему?
Наверняка многие уже давно истлели, найдя покой в последних пристанищах.

Но только не наш герой Иннокентий Платонов.
Однажды он очнётся в одной и из петербужских клиник с девственно-чистой памятью.
А потом ему предстоит узнать, что на дворе конец 90-х, он ровесник века, а ему немного больше за тридцать. Вот такой вот парадокс.

И как с этим жить дальше? Что он должен чувствовать, когда крупицы памяти вдруг всплывают у него, но он понимает, что людей, которых он знал когда-то, с кем рос, дружил, влюблялся, ненавидел, давно уже нет на свете.
Воскрешённый из мёртвых, результат жестокого эксперимента, по сути издевательства над людьми, современный уже Лазарь, постепенно привыкает к чужому новому миру.

Ему повезло, у него прекрасный доктор, русский немец, чуткий, внимательный, переживающий за него, как за сына.
Это он посоветовал Иннокентию вести дневник воспоминаний. И постепенно тот заполняется всё новыми и новыми деталями.
Драгоценные мысли превращаются в чёрные знаки, воскрешая детство, юность, перваю любовь, первые потери. Поднимаются из небытия воспоминания, которые не хотелось бы помнить, но память она такая. Можно забыть улицу, на которой жил, но забыть холод и ужас Соловков тело просто не может.

Иннокентий продирается сквозь свои же барьеры забытья. Удивительно, но ему многое удаётся. Это ведь, как научиться ходить, за шагом шаг, постепенно уже и умеешь.
Ещё удивительнее то, что всё-таки двоих людей из своего прошлого он застаёт в живых. Его любовь, его Анастасия, которая навеки осталась платонической любовью, доживает свои дни в больнице.
И его мучитель из Соловков, живёт между прочим, припеваючи. Хотя и устал от жизни порядочно. Понятное дело, человеку за 90.
Это два самых для меня волнительных момента в книги.
Но волновали они по-разному.
В сцене в больнице у меня вдруг встал ком в груди. Больно, грустно, печально. Вот он ещё помнит свою Анастасию молодой, цветущей, красивой, а вот она умирает, больная, несчастная, старая. Тронуло.
А вот встреча с Ворониным, с катом, даже не знаю… это тоже самое, как показывают по телевизору суд в Гааге над нацистами, которые «отличились» особой жестокостью во Вторую Мировую. Вот ты понимаешь, что перед тобой мразь, тварь, но и уже особой ненависти нет. Как испытывать ненависть, если перед тобой почти что живой труп, одной ногой в … нет, не в вечности, в аду.

Вообще книга вызвала много впечатлений и раздумий. О вечности, религии, о взаимоотношениях, о жизни, о любви.
О том, какой след мы оставляем в истории и оставляем ли его вообще.
Человек, не как масса, как единица, значит ли он что-то для Вселенной? Или только вместе мы являемся движущей силой.
Добро и зло. Один злой от природы, другой, потому что не долюбили, не обращали внимания.
А добрым можно быть только от природы? Или доброту, как и зло, тоже провоцируют какие-то обстоятельства?

Суета сует, мысли о вечном. Продолжение нас в наших детях. И ни разу не возник вопрос, почему роман называется «Авиатор.»
Да, летать можно и не летая, К сожалению, и падать тоже.

НЕ ЧИТАЙТЕ СПОЙЛЕРЫ НА ЭТУ КНИГУ
Вот очень об этом прошу. Просто она такая, которую нужно пробовать самому.
Я сторонник того, что - первый раз из интереса, второй по любви. По любви была прочитана вторая книга Водолазкина "Авиатор". По любви от первой и до последней страницы. Как я долго не решалась на этого автора, и как жалею об этом. Его слог и мысли откликаются у меня в сердце. Они живые.  Его философия заставляет задуматься о событиях, которые уже были и которые ещё будут.
Я с упоением, я с наслаждением, я с тихой грустью читала этот роман. Объясню почему с грустью. Ведь когда ты вспоминаешь прошлое, ты невольно попадаешь под влияние тоски. Только не по своему прошлому я тосковала. А по прошлому Авиатора, вместе с ним. И это было прекрасно.
Я специально не буду говорить вообще ничего о сюжете, потому что действительно есть книги, которые нужно пробовать самому. На вкус, на ощущение, на восприятие, на послевкусие. Скажу только, что действие происходит в Петербурге, в 1999 и в 1917гг. Отправляйтесь в это незабываемое путешествие. Уношу Водолазкина с его Авиатором в число любимых книг. Думаю остальные жильцы его там примут.
И ещё, Водолазкин везде разный (мне теперь есть с чем сравнивать, Лавр не так давно мной прочитан), но везде одинаково прекрасен. Он как художник, красиво рисует, только словами.
И ещё, вот это выражение (которое красной нитью через всю книгу) - Идти бестрепетно! Я в него влюбилась. Я его примеряла на себя. Вдумайтесь, сколько в нем смысла.

Взбрыкнул Виктор Олегович, решил тряхнуть стариной. После такого плавного, меланхоличного Смотрителя попытался он войти в ту реку, в которой когда-то ловил ох каких больших рыб.

Опыт смешанный и потому скорее негативный. Трудно подняться до тех высот, где ты некогда парил. Но проблески, такие жгучие проблески случаются, отогревая замерзшую душу.

Плюньте на сюжет, он, as usual, рудиментарен, не нужен и плетется где-то позади. Пригоршни метких, разоружающих цитат, глубокое понимание диалектики и огромные знания – вот что показывает нам Виктор Олегович.

Он действительно хорошо разбирается и в политологии, и в экономике, что для писателя непривычно. Писатель в специальных темах обычно не очень далеко на эволюционной линейке отстоит от журналиста, т.е. плавает и ошибается (все мы помним классическое падение стремительным домкратом). Здесь же мы видим глубокое погружение в тему.

Но видим ли? В который раз я ловлю себя на мысли, что Пелевин сродни «Зеркалу» Тарковского. Ибо он вроде бы есть, вроде бы занимает позицию, но одновременно его и нет. А свою же позицию он на соседней странице так грубо и площадно высмеивает, что ты остаешься в недоумении – где же его мысли?

Собственно, в который раз Пелевин поет свою диалектическую песню. Если раньше принципиальную двойственность жизни он рассматривал через «гламур» и «дискурс», то теперь им на смену пришли «цивилизация» и «вата». Собственно изменились только ярлыки.

Одного я не знаю – как называется тот доведенный до блеска (медного, как надраенные части судна) прием, при котором автор сначала раскрывает нам содержание какого-то события, а потом медленно и методично рассказывает нам о нем от лица некоего официального историографа или исследователя? Достигается просто невероятный комический эффект, так как второй рассказчик пользуется штампами и стереотипами, что приводит к полнейшей потере смысла и забавному преломлению самих штампов и стереотипов (достаточно вспомнить ураганный цикл "Память огненных лет"). Вот и в этой книге этот прием чертовски удался в главах про высылку масонов на Крайний Север.

В остальном довольно серо. Надо было ограничиться тремя частями, обойтись без четвертой, тогда эффект был бы сильнее.

Отдельное спасибо за намеки на «Озимандию» Шелли и Золотого жука По, я наконец-то их прочитал, чтобы понимать аллюзии.

С Евгением Водолазкиным познакомилась впервые. Ровный без ухабов и камней слог, целостный, законченный сюжет, всё расположило к автору. Да и тема очень в настоящее время меня интригующая – криозаморозка человека с последующей разморозкой (причем, если первая часть уже реальность, то вторая – фантастика, что придает книге найлюбимейший статус жанра научной фантастики).

Однако научной фантастики не так много, как все-таки хотелось бы. Всю книгу ждала подробностей заморозки, методов, проблем, последствий. Именно научных фактов, коих сейчас достаточно в этой среде. Переживаний героя, метаний, поисков себя гораздо больше. Аналогичное состояние могло быть у героя после комы либо потери памяти после аварии. Не хватило особых, необычных, непредсказуемых последствий после разморозки. Однако, если отбросить жгучую потребность в научных фактах (за коими пойду к FanZone), то книга впечатляет! Евгению удалось даже интригу вплести в канву переживаний героя.

Излюбленная тематика современных российских авторов – сложности и гнет ХХ века для России – осталась неизменна. Непросветная печаль, серость и безнадежность так и скользят сквозь грустные строки. Девиз этой страны - «Всё плохо» и современные отечественные авторы на перебой нам это доказывают. Да, они правы, но российская литература из-за этого превратилась в тяжелый камень, тянущий ко дну, к унынию, к тоске после прочтения. А этого не всегда желаешь от книги…

Гармоничный автор. Знакомство с ним однозначно рекомендую!

Зная мою любовь к истории России, года три назад (а может и четыре) родственники задарили мне запаянный в полиэтилен трехтомник Зыгаря повествующий о русских революциях. Из-за своей нерадивости и при вечной нехватке времени, я отложил сие чтиво на черный день, а потом и вовсе забыл про него, пока меня не застыдили вопросом: - Ну и как тебе книга?
Я сокрушенно вздохнул, уж вроде весь мир прочел Зыгаря, а ты все тянешь резину. И в ближайшую пятницу распаковал книги и приступил к интеллектуальному чтению.
Приступил, изумился, удивился и очень долго смеялся. По секрету, иногда даже до слез.
Почему?
При чтении сего опуса я с первых же страниц взял блокнот с карандашом и начал делать пометки, что-то вроде: страница такая-то - ошибка, страница такая-то - откровенная неправда, страница такая-то - ошибка. Вы можете верить или не верить, но после прочтения 100 страниц текста в моем блокноте накопилось 4 листа таких пометок.
Потираю руки.
Начнем?
В 1895 году во время приема делегаций от разных губерний Николай II произнес речь, в которой назвал "бессмысленными мечтаниями" надежды некоторых либерально настроенных представителей земств поучаствовать в управлении государством.
Эта речь возмутила представителей так называемой просвещенной интеллигенции и автор книги рассказывает в какое негодование пришел Лев Николаевич Толстой.

"Не меньше Струве словами императора возмущен граф Толстой... Он пишет статью "Бессмысленные мечтания" - пожалуй, наиболее полное изложение своей политической позиции; статью очень резкую и оскорбительную для молодого императора".

Я не буду цитировать статью русского классика, дабы не загружать и без того распухшую рецензию, а если хотите подробностей, читайте мой текст, там все популярно расписано.
Итак, Лев Николаевич пишет статью, в которой громит царя, критикует чиновничество и подвергает сомнению институт монархизма.

"В завершение статьи Толстой прямо называет Победоносцева, который, по его мнению, является символом режима, "одуряет и развращает" народ. Это новый вызов государству; Толстой будто бы нарочно старается уязвить власть - добиться наказания".

Вот это да, вот Лев Николаевич двинул правду - матку, восхитимся мы вместе с Зыгарем. Ой, ой, ой, "новый вызов государству".
Ох, уж эти двоечники от истории.
Рассказываю.
Данная пламенная статья Толстого никогда при жизни автора не публиковалась, а впервые была издана летом 1917 года, когда царь, по взмаху руки Керенского, превратился в гражданина Романова. И, следовательно, никаким вызовом царю этот незаконченный текст, пролежавший в архиве Толстого, являться не может.
Пойдем дальше, будет интересно.
Автор рассказывает о возникновении знаменитой газеты "Искра", той самой, из которой вроде должно возникнуть пламя. И о роли революционеров в их издании.

"Трое приезжих часто публикуются в подпольной прессе. Первый - самый известный из них на тот момент, подписывается псевдонимом Мартов, он еврей, его настоящее имя Юлий Цедербаум, ему 28 лет. Второго друга зовут Александр Потресов, он самый опытный революционер, ему уже 32. А третий публикуется под псевдонимом Петров. Ему 31 год. Его настоящее имя Владимир Ульянов."

И внимание, друзья, вот как по мнению автора книги распределялись роли в издании газеты "Искра".

"Главную роль играет, конечно, Мартов, который пишет больше всех. Регулярно присылает свои статьи и Плеханов... А Петров занят скорее черновой работой. Тогда как его звездные товарищи вдохновенно пишут, он, фанатичный трудоголик, занимается редактурой, корректурой, версткой и заказывает тексты."

Уколол Ленина, а?
Исподтишка так, да?
Ничего, говорит, не пишет, а занят будущий вождь пролетариата редактурой и черновой работой.
Ну ладно. Я прям сейчас при вас достану со своей полки четвертый том ПСС В.И. Ленина

И покажу вам вклейку между страницами 370-371:

Это копия первой страницы первого номера газеты "Искра".
На этой странице опубликована программная статья под названием "Насущные задачи нашего движения". И о чудо, как вы уже поняли, ее написал "чернорабочий" и "корректор" Ленин. Эту передовицу, кстати, можно прочитать в данном томе. Более того, если вы и дальше будете листать четвертый том ПСС, то лично убедитесь какое огромное количество статей за авторством вождя пролетариата выходило в газете "Искра". Иногда по 2-3 в одном номере.
Ну и как это согласуется с текстом автора, где Ленин "скорее занят черновой работой"?
Значит ли это, что человек, пишуший о русской революции никогда не открывал ПСС?
Значит ли это, что человек, пишуший о революции не знает биографии Ленина и не знает, хотя бы выборочно, содержание его статей?
Ну и что это за человек, пишуший о революции?
А вот текст автора книги посвященный Плеханову:

"Он тоже когда-то был народником, вступил в "Народную волю" на десять лет раньше Гоца. Потом создал свою подпольную организацию "Черный передел".

Знаете, друзья, данный текст вызывает у меня ассоциации с анекдотом про еврея, который рубился в преферанс.
"— Скажите, а правда, что Кац выиграл в лотерею миллион?
— Правда. Но не Кац, а Рабинович. Не в лотерею, а в карты. Не миллион, а сто рублей. И не выиграл, а проиграл."
Плеханов действительно был народником, только вот вступил он в партию под названием "Земля и воля", а затем в 1879 году в партии произошел идеологический раскол по линии правомочности применения революционерами террора в ответ на террор царской власти. И вместо "Земли и воли" возникли две партии - "Народная воля", представители которой продолжили охоту за царем. И "Черный передел", чьи сторонники были за агитацию и пропаганду без использования террора.
Но, "Черный передел" не был "личной партией" Плеханова и ни в какой "Народной воле" Плеханов не состоял.
Уффф.
Ну и что это за человек, пишущий об истории русской революции и не знающий биографии Плеханова и развитии революционного движения в 70-е года 19 века?
Вообще в книге Зыгаря сконцентрировано какое-то дичайшее количество ошибок, нестыковок и заблуждений.
Вот автор рассказывает о том, как Ленин, Мартов и Потресов поехали в Швейцарию на встречу с Плехановым по поводу издания газеты "Искра" и говорит, что это произошло в 1901 году, хотя первый номер "Искры" издан еще в 1900 году.
Или Зыгарь обличает коррупцию в высших эшелонах царской власти.

"По словам издателя Суворина, брат императора, великий князь Сергей, берет у столичных торговцев взятку в два миллиона рублей, чтобы оттянуть введение питейной монополии. И Витте, и император знают об этом, уверен Суворин".

А на самом деле текст из дневника Суворина выглядит так:
"Плющик-Плющевский рассказывал, что будто вел. кн. Сергей Александрович взял 2 миллиона взятки за отсрочку, по его ходатайству, винной монополии в Москве, что у Витте будто на это имеются несомненные данная и что государь об этом знает".
Хотя, спору нет, казнокрадов надо обличать. Кстати, уважаемый автор, великий князь Сергей Александрович приходится императору Николаю II не братом, а дядей!
А вот о художнике Верещагине:

"Когда Верещагину было 32 и он открыл свою первую выставку в Петербурге, будущий император Александр III сказал о нем так: "Его тенденциозность противна национальному самолюбию, и можно по ней заключить одно: или Верещагин скотина, или совершенно помешанный человек".

Цитата верна, но вот только сказал ее будущий император не после первой выставки Верещагина, а после просмотра отосланного ему каталога Парижской выставки картин русского художника, посвященных Русско-турецкой войне 1877-1878 гг. И не публично, а в переписке.
Чтоб не прослыть пустомелями откроем книгу из серии "Литературное наследство" (том №73) под названием "Из парижского архива И.С. Тургенева":

Не устали?
Я могу книгу написать с указателем и разбором ошибок, впрочем, еще пару и закончим на этом.
В 1900 году войска западных стран и в том числе и Российской империи подавляют боксерское восстание в Китае. Зыгарь опять ссылается на Льва Толстого и его гневную и обличительную статью "Обращение к китайскому народу", которая так и осталась лежать в архивах и была впервые издана в ПСС в Советском Союзе.
Естественно упоминается Парижский съезд оппозиционеров

Вскоре именно там проходит общий съезд российских оппозиционеров всех мастей: от умеренных либералов до отчаянных марксистов. Собирается очень разнообразная компания. Присутствуют и Струве с Милюковым (от Союза освобождения), и женевские эсеры Евгений Азеф и Борис Савинков. Главный организатор и спонсор этого съезда — финский националист Конни Циллиакус. Почти никто не знает, откуда у него деньги. Позже станет известно, что Циллиакус получает финансирование напрямую от японского генштаба, с одной целью — взбодрить революционное движение в России."

Ага, конечно все эти оппозиционеры - наивные ребятишки и не знают источников своего финансирования. Есть замечательная книга Инаба Чихару - Японский резидент против Российской империи. Полковник Акаси Мотодзиро и его миссия 1904-1905 гг. и прочитав ее вы поймете, что все они прекрасно знали, а многие напрямую договаривались с японским резидентом Акаси. Кстати, Зыгарь совершенно позабыл упомянуть о том, что Ленина с большевиками на этом съезде национал-предателей не было! Ибо и он знал о финансировании японцев и не стал связываться с капиталистами из другой страны!
В начале своей книги автор перестраховывается, мол я не претендую на историзм, я всего лишь журналист и т.д.
Ладно, только я в ответ спрошу, а нам нужна такая журналистика, в которой множество фактов из истории нашей Родины перевернуто с ног на голову, все это сдобрено массой ошибок, а пишуший не в состоянии правильно пересказать мемуары?
Получается так - вы извините ребята, я тут торт испек, но и я не кондитер и не повар, я лифтер и поэтому немного подгорело, немного переборщил с сахаром, но вы ешьте, я не претендую на премию "Лучший торт года". Как говорится хавайте. И ведь хавают...
Ну что, друзья - читатели, в финале своего текста нужно опубликовать какое-то резюме?
Написать, что данная псевдоисторическая литература годна для сдачи в макулатуру?
Будет звучать как-то по-детски.
Опять трындеть об ужасающем уровне интеллекта современной российской читающей публики, которые не видят как их разводят на исторические темы, а они верят любой печатной букве?
И потом нарваться на "патриотический" комментарий, что дохлые коровы не только у нас, но и у соседей, а уж образование и интеллект деградирует не только у нас, но и по всему миру?
Со снобизмом поднять свой чумазый после очередной заводской смены нос, напомнить, что я простой рабочий у которого в питерской школе не было даже учителя по истории и противопоставить себя тысячам университетских отличников с высшим образованием, которые прочитали сию книгу и не нашли того ужасающего количества ошибок, что нашел я?
Уже набило оскомину.
Не получается у меня резюмировать.
Не получается.
Да и тоска порой накатывает, может прав был один государственный деятель сказав: "После смерти Махатмы Ганди поговорить не с кем".

Ну, такой себе странноватый сборник зарисовок на тему дальне-восточной деревенской жизни с жуткой смесью магического реализма (который я вообще-то люблю), грубоватого деревенского юмора (который мне совершенно не понятен), деревенских же реалий (которые мне совсем не близки) и мата (который я очень не люблю в литературе).

Оценивать все это довольно сложно по нескольким причинам:
- во-первых, здесь не только нет сюжета как такового, но и герои все разные и часто никак друг с другом не связанные;
- во-вторых, эти самые герои абсолютно не запоминаются (ну вот честно, ни один не затронул никак);
- в-третьих, книга очень неоднородная (и по качеству глав, и по степени бреда).

Но, наверное, самая большая моя проблема с этой книгой в том, что ни деревенская тематика, ни подобный юмор мне абсолютно не близки; наличие же мата в художественном тексте, на мой взгляд, должно быть как минимум чем-то обосновано… я понимаю, бывают люди (привет моей бывшей соседке ;), способные так художественно завернуть, что невольно заслушаешься…здесь же, все банально и примитивно…без фантазии.

Это было мое первое знакомство с автором и вряд ли я к ней вернусь в обозримом будущем.

Вторая прочитанная книга автора. Александр Иличевский - Исландия понравилась мне больше, но и этот роман тоже хорош. Стиль Иличевского, основанный на необыкновенно пристальном внимании к деталям, вполне узнаваем. Сюжет... вот это вопрос, есть ли он тут. Скорее это длиннющая галерея образов, проплывающих рядом с дорогой, по которой реально или в своих мыслях и воспоминаниях двигается герой. Герой - физик, которого занимают не только научные проблемы, хотя и они тоже, но так же для него важна жизнь души, её движения и способности. А могло ли быть иначе с таким отцом? Надо сказать сразу, что почти вся книга - поиск пропавшего отца, и герой ищет в его сакральных излюбленных местах вокруг Иерусалима, перечитывает многочисленные записи, надеясь понять, куда он мог отправиться, пересматривает весь его скарб, в котором чего только нету - вплоть до странички из Второзакония Шапиро, то ли мистификации, то ли реальной реликвии. Его отец - поэт, выпивоха, шестидесятилетний хиппарь, пребивающийся случайными заработками, вечно окруженный молодыми девушками, - само воплощение свободы. Он очень умён, нет, даже скорее мудр и чертовски обаятелен. Иногда кажется, что он познал в жизни всё:

Если спрашивать себя, зачем жить, все силы уйдут на поиск ответа.

а иногда он просто забавный чувак:

С похмелья больно думать, и вместо этого я разговариваю, потому что думать и говорить одновременно невозможно.

И всё же поиск смысла жизни, веры, самого существования Вселенной не прекращантся в книге ни на минутку, даже когда речь идёт о колонии наркош под Иерусалимом или попавшей в секту тёще. На меня самое большое впечатление произвела экспедиция героя на старую станцию "Памир-Чакалтая" и его тамошняя работа и встречи с духами? иномировыми сущностями? богом? Оказалось, что станция такая реально существует, хоть её название показалось мне фантазией автора: действительно памирская станция названа в честь горы в Боливии, где есть примерно такой же высокогорный полигон.

Но герою, конечно, ближе всё-таки другое место Земли.

«Что для тебя Иерусалим? – спросил Саладдина в конце переговоров король Балдуин. – Ничто, – мгновенно ответил тот и, вскочив на прянувшую лошадь, обернулся: – Ничто – и весь мир». Лукавая ухмылка, с какой произнесены были эти слова, до сих пор тлеет над городом.

Могу ли я с чистой совестью посоветовать эту книгу к прочтению? Нет. Бессюжетность, описательность, рваный темп вполне могут оказаться для кого-то недостатками. Но если у вас достаточно желания побродить по неведомым философским, культурологическим, мистическим тропам, если в вашей душе лирика есть место физику - тогда да, ваш автор и ваша книга.

Действие книги происходит в параллельной вселенной, все совпадения с которой являются кошмарным сном

Все говорят, что настоящий Пелевин проявляется в больших романах. Взять того же Чапая, Вампира, Снаффа либо Цукербринов. А мне больше по сердце его малая проза. И, вот, в короткое время мне попалась уже вторая книга - обманка. На вид - очередной глобальный одинокий роман, а начинаешь читать, выясняешь, что на горизонте имеется несколько небольших произведений, связанных одной большой идеей. "Искусство легких касаний" и теперь еще "Лампа" - типичные такие представители.

Собственно говоря, особенной идеи тут никакой и нет, есть просто глобальное, старательно завуалированное отношение автора к новейшей истории России.

...у России всегда великое прошлое и еще более великое будущее. А вот с настоящим сложнее

И, да, так получилось, что последнюю книгу Пелевина я прочитал раньше этой, и я снова встретился с уже знакомым мне до боли персонажем - философом Голгофским, написавшим позже в рамках новой книги то самое знаменитое "Искусство легких касаний":

Возможно, Голгофский на этих страницах просто троллит либерального читателя, расправляя свои подбитые ватой плечи. Не будем обращать внимания, друзья. Тем более что, если судить по этим спискам, автор мог серьезно сэкономить на нервах и такси, просто посидев пару деньков в приемной ФСБ.

Когда дважды идешь у Пелевина в одну реку - то уже начинаешь радоваться, ведь на "тех неизведанных зашифрованных дорожках" появляются уже знакомые "пирожочки".

Ну, а если серьезно, то да, Пелевин написал "Искусство" чисто в продолжение "Лампы". А главное, в обоих книгах он применил, на мой взгляд, самое сильное свое оружие - каждая мини-часть в каждой истории написана в своем особенном литературном стиле. Здесь вам и привычные нам производственные приключения, где под горячую руку попадают все хипстеры и иже с ними, и дневниковое повествование, и псевдодокументальный очерк, и, фактически своеобразный "один день Ивана Денисовича". А еще мне очень понравилось, что все части между собой равнозначны, происходят в разное время и контрастируют друг с другом благодаря разным жанрам, а от того усиливается эффект присутствия "мастера головоломок" и его виртуозное владение словом.

У кого-то из друзей я прочитал, что эта книга очень похожа на "НН", не знаю, я еще тот сборник не читал, тогда можно предположить, что автор через такие сборники пишет сквозную охудожествленную историю современной России через призму какой-то своей, понятной ему (и некоторым фанатам-конспирологам) криптографической обертки. Замечательно! Вы спросите только, чего же такая низкая оценка - ну да, стандартные мои претензии к привычной "пелевинке", встречающейся всегда и везде, которую лично я как учитель не приемлю - мат, "хипстерско-быдловский" сленг и всякие там "фемо-гомо-китчи". А так, да, красота, веселенькие ироничные от "Кримнаш" до "Надежда умирает последней" только радуют и показывают, что ничего в этом мире не изменится и противостояние двух высших сил будет только усиливаться. Одно радует, что ждать осталось недолго...

Привычная цитата дня:

Сегодня в мире ценится не просто понимание, а молчаливое понимание

Удивительно приятная книга. Берет она прежде всего контрастом с ожиданиями – всем известные картинки не могут не настраивать на определенный лад, создавать некое предвкушение, а тут – раз, и годный, милый наупоп, без всякой тени гогота и порой неуместных шуточек. Как холодный душ.

Но и без этого флера она бы не потерялась, уж больно здорово сделана (правда, пожалуй, хуже продавалась бы, а так тираж за 40 000 перевалил, что по нынешним временам громкий успех). Бумага – да, плоха, как все говорят, картинки темносерые на туалетнобумажном фоне. Однако есть цветные вклейки, а текст искупает огрехи удешевления – он грамотен, взвешен и порой даже изящен.

Книга эта увлеченно, порой упоенно рассказывает о средневековом искусстве (на 99% о западноевропейском, со случайными вкраплениями Руси, Византии и Румынии). О том, что привычные нам каноны – это то, что отстоялось, устаканилось к XIX веку, а под этим благостным порядком много другого, непонятного, странного для нас теперь, поражающего и увлекательного. Трехглавые троицы, колесные существа, множество половых органов там, где их видеть необычно, меняющаяся роль Иосифа, то смешного старика, комического даже, то уверенного в себе главы семейства. Культ Девы Марии, возводящий ее в состав Троицы, вообще Пятерница сразу с двумя Иисусами, Иисус с банками мочи и прочие извороты полутора тысяч лет жизни одной религии (и то, что символы евангелистов несколько раз перетасовывались). Про квадратные нимбы и нимбы сатаны с Иродом и говорить не стоит.

Я как тот слепой, который прозрел всего на несколько минут и видел только осла (и потом все сравнивал с этим ослом) – не могу не порекомендовать те немногие книги по средневековью, которые читал. Крайне уместным дополнением к данному изданию (в том числе и в плане цветопечати) станет The Medieval World Complete , а с точки зрения понимания проблем генезиса Средневековья – Inheritance of Rome .

Но довольно о бумаге и красках, давайте ближе к удивительному миру этой книги. Люди не могут толком сказать, что было 30-40 лет назад, поэтому трудно рассчитывать, что мы можем адекватно воспринимать события, случившиеся 500-1000-1500 лет назад. Утеряно почти все – социальный контекст, понимание смысла жестов, границы дозволенного и недозволенного, представление о иерархии и значимости. Романтическое увлечение наукой прошло, стало понятно, что она крайне ограничена в средствах, когда речь идет о постижении человеческих обществ.

Вот мы и гадаем, что же означают эти шила-на-гиг, был ли трехглавый бог, что означает взятие за подбородок и растягивание рта. Лично меня сразили даже не странные задвиги с Девой Марией – женой Иисуса (мать-сын или жена-муж?), а тетраморфы с колесами. Невыносим соблазн начать сыпать конспирологическими теориями – а не инопланетная ли это техника такая? Но пора заткнуть фонтан.

Когда Олег Эвдардович Раздзинский был маленьким, он больше всего любил две вещи: читать и перечитывать роман Булгакова "Мастер и Маргарита" и смотреть и пересматривать фильм Гайдая "Иван Васильевич меняет профессию" (снятый тоже, кстати, по Булгакову). Когда О.Э. вырос, он решил пойти по стопам отца. Любовь к истории, которую привил ему родитель, смешалась со страстью к фантастике, эзотерике, путешествиям во времени и двум упомянутым выше детским занятиям. В итоге получился микс, отзыв на который я пишу в данный момент.

Вот уж чего мне совсем не хочется, так это пересказывать сюжет, в котором сам Мессир ногу сломит. Тем более что за всей мешаниной событий я толком не поняла, кто, куда и зачем. А вот о чем хочу сказать, как о курьезной странной особенности этого произведения и, по-видимому, мировоззрения самого автора, так это о его отношении к женским персонажам. Затронем, в общем, модную нынче проблему гендера.

Вообще-то основные персонажи романа - мужчины (что тоже о многом говорит). Женщинам отведены второстепенные (Катя, Алина) или совсем уже эпизодические роли. И есть у этих женщин общие черты, которые мне, как читателю, просто-таки бросились в глаза.

Женщины, а скорее самки - у Олега Эдвардовича все как одна являются похотливыми, помешанными на сексе. Большинству из них непременно нужна регулярная смена половых партнеров, даже если на супружеском ложе имеется муж, удовлетворяющий их потребности. Либидо, в общем, у среднестатистической женщины Радзинского - ого-го! Ей нужно совокупляться регулярно, иначе ее станет одолевать чувство беспокойства, что нечто в ее жизни пошло не так... Нет партнера или выдохся - тоже не беда! Наши руки не для скуки. Она будет ласкать себя на диване в кабинете мужа с мыслью совершить "святотатство" или же под одеялом из шкур в далекой Монголии, пока не доведет себя до шумного оргазма. Вообще тема секса Олегу Эдвардовичу явно не чужда, он даже забабахал в текст несколько причудливых постельных сцен. Почему причудливых? Да потому что сравнивать женское тело с колесом мельницы, насаженным на желоб... это как-то не очевидно и требует, конечно, недюжинного фантастического воображения. Потому что в реальной жизни... пардон, но как-то мало все-таки напоминает женское тело скрипучее мельничье колесо. Впрочем, если женщина скрипит, то из нее, возможно, скоро посыпется песок? Да и герой роман работает не где-нибудь, а в Доме престарелых. Хм, фантазия далеко может завести, но не до такой же степени.

В остальном, автор демонстрирует явное незнание и непонимание женской психологии. Ярче всего это видно на примере Кати - возлюбленной главного героя и по совместительству путешественника во времени Агафонкина из 1956-го года. Нам описывают Катю как капризную, избалованную домашним комфортом и любовью поклонников певицу из Московской оперетты. Как хорошо нам известен (и не только по литературе) характер и психологический облик таких женщин, их уверенность в себе, их жестокость с многочисленными мужчинами, осаждающими эту привлекательную крепость. Первая фраза насчет Кати, вводящая в ступор, звучала примерно как то, что Катя любила чувствовать себя с мужчинами виноватой. Да помилуйте, с чего бы? На ум приходит разве что сексуальный мазохизм, но автор явно имел в виду не это. Дальше - больше. Нам описывается первая встреча Кати с Агафонкиным на Пушкинской площади. Он присаживается на скамейку, дает Кате прикурить, а затем говорит пару фраз типа: "Ты мне нужна, Катя", смотрит проникновенно и долго в глаза и Катя уже готова на все с этим мужчиной, чего даже не находит нужным скрывать! И когда он назначает ей свидание в тот же вечер, она отвечает ему, что, конечно, прилетит на крыльях любви, а когда он заявляет, что в девять ему поздно, торжественно клянется придти пораньше.

Ну и где вы видели таких женщин, которые не просто актрисы, но и хороши собой, занимают привилегированное положение в обществе и при этом лишены всякого кокетства, всякой женской хитрости? Даже если Катя сразу влюбилась в Агафонкина, разве дала бы она ему понять это в ту же секунду, разве не посчитала бы нужным его хоть немного, но помучить? Разве Катя не из тех женщин, которые назначают свидания, на которые не приходят, даже если речь идет о нравящихся им мужчинах? Разве опоздание - не еще одно изощренное психологическое оружие в борьбе полов, которое кто-кто, а Катя очевидно использовала бы по назначению?

Но автор явно стремился сделать сцену короче, так что пожертвовал и правдой характера, и диалогов. Про любовь ему, видите ли, неинтересно. Про женщин тоже. То ли дело путешествия во времени или конец света. Вот это материал, можно и матерку подпустить. А женщины... Что женщины? Это явно не целевая аудитория Радзинского-младшего как писателя. Поэтому можно себе позволить все, вплоть до женоненавистничества.

Грустно, Олег Эдвардович, очень грустно. А вы ведь владеете пером, пишете гладко и читать вас легко и порою занятно. Но я не увидела в этом гигантском тексте никакой идеи, ничего кроме внутренней пустоты. А уж ее какими финтифлюшками ни украшай, лучше не (в)станет.

Однажды в бабушкиной библиотеке я наткнулся на советский фантастический роман. Не помню, как он назывался, если кто-то из читающих эту рецензию мне подскажет, я буду очень признателен. Там главный герой по имени Валентин случайно попадает в пургу и замерзает насмерть. Приходит он в сознание уже в больничной палате. Приглушенный свет, заботливый персонал, покой и любимая девушка рядом. Та, с которой он как раз поссорился и от которой уехал в пургу. Вроде бы ничего особенного дальше и не может происходить, но суть в том, что Валентина на самом деле не спасали, он вмерз в лед и был разморожен через много десятилетий, уже в коммунистическом будущем. А его девушка – пра(пра)внучка той, с которой он когда-то поссорился. Дальше уже совсем неинтересно, ретрофутуристические заметки из жизни идеально общества, не более. Гиперлуп как у Илона Маска, орбитальные станции и все такое. В самом конце человечество устанавливает первый контакт с внеземной цивилизацией, и… Happy end.

Дальше...

Есть в гибсоновском «Распознавании образов» такой интересный момент:

Современные музыканты, которые посообразительней, выкладывают новые композиции в интернет, как пирожки на подоконник, в расчете на то, что люди их анонимно доработают. Девять редакций из десяти окажутся полным дерьмом, зато десятая может получиться гениальной. Причем совершенно бесплатной. Впечатление такое, что творческий процесс больше не ограничен рамками отдельно взятого черепа. Продукт любой деятельности является отражением чего-то еще.

К чему я это вспомнил? Дело в том, что роман Евгения Водолазкина «Авиатор» - это прекрасный пример собственной интерпретации некой изначальной идеи (не только же к музыке это можно отнести). Не плагиата, а именно интерпретации, крайне удачного использования изначальной идеи. В «Авиаторе» главный герой тоже приходит в сознание в больничной палате, он тоже был заморожен и позже разморожен, став частью крионической программы. Правда не спонтанной, как в случае Валентина, а целенаправленной, да еще и произведенный профессорами-узниками соловецкого лагеря особого назначения. Можно бы было упрекнуть меня в том, что я сейчас жестко проспойлерил всем не читавшим, но даю вам честное слово, в этом романе главное – не заморозка и разморозка, ох, не это. Тем более что на обложке романа изображен дичайший спойлер. История с разморозкой – лишь каркас самого произведения, прочно его поддерживающий, но я бы никогда не стал говорить, что это в романе главное.
О чем же все-таки этот роман? Главный герой, Иннокентий Платонов, ровестник века, попадает в 1999 год. Он ничего не помнит, память его как чистый лист. Но со временем на этом белом поле начинают возникать контуры прошлой жизни Иннокентия, в соответствии с каноническими определениями одного из типов амнезии – воспоминания возвращаются в хронологическом порядке, начиная с самых старых. Все «вернувшееся» главный герой по совету лечащего врача записывает в дневник, фиксирует. И, Боже, как это у него замечательно получается! Сам главный герой несколько раз отмечает свои способности «живописать» жизнь такой, какая понемногу предстает перед его мысленным взором, то есть мира начала двадцатого века. И писать о том, что видится герою в новом мире.
Но все же эта книга не о приключениях очередного размороженного человека в будущем. Вся эта крионическая тема – лишь каркас, скелет романа. Сам же роман, его смысл в другом.
Эта книга об истории. Вернее, даже не о самой истории, а о человеческом ее восприятии. О том, почему произошла революция, о том, что было раньше ее и позже, об оценке героем девяностых со всем их многообразием форм человеческого самовыражения, существования. И при этом убогости их.
Это книга о людях. Людях достойных, замечательных, настоящих представителей императорской России. Той России, которую можно еще увидеть на старых фотографиях и в который раз удивиться тому, куда же они делись, по каким генетическим линиям пошли эти замечательные черты лиц, выразительные, умные глаза. (Известно каким, к сожалению…) Глаза ученых, военных, людей искусства, авиаторов. Да-да, авиаторов тоже. Пионерах воздухоплавания, которым так мечтал стать главный герой в детстве, хоть и не стал, отсюда и название романа. В то же время в романе достаточно людей и плохих. Предателей, клеветников, людей слабых и малодушных, а то и вовсе убийц и злодеев. Мы много прочитаем о них в романе. И даже получим возможность не только их ненавидеть, но и простить, даже понять их душу, а это, согласитесь, редкость.
Эта книга о Питере. О Петербурге, Петрограде и Ленинграде. А потом вновь Петербурге. О том, как менялся за годы город и в то же время сквозь новые его формы отчетливо можно увидеть его старые черты. Трогательные в своей незамысловатости рекламные вывески, цокот извозчиков по брусчатой мостовой, дрожание свечей в промерзших зимних окнах, заклеенных наивными бумажными полосками.
Эта книга об одиночестве. Одиночестве человека, потерявшего свое непростое, но свое место в истории, в обществе. Чужого человека для нового постсоветского мира, мира, который относится к этому человеку, как к экзотическому животному, редкому представителю животного мира, но не как к живому человеку.
Эта книга о любви. Любви начала века, прошедшей через десятилетия, и любви настоящего, любви возвышенной, тихой и хрупкой, почти неземной, поэтому и печальной даже когда нет особых причин печалиться. Видимо из-за ощущения того, что вечной эта любовь быть не может.
В конце концов, эта книга о Боге. Даже странно в наши времена, когда человеку образованному и мыслящему считается зазорным верить во что-то сверхъестественное, читать высказывания, мысли главного героя о Боге, о ее смысле в жизни человека. Но, что важно, это мысли именно героя романа (и, наверняка, автора). Это именно тот случай, когда человек приходит к Богу самостоятельно, это никем не навязывается. Эти мысли ценны в первую очередь искренностью и каким-то внутренним светом, который виден читателю вне зависимости от его собственного отношения к вере.
Вообще, конечно, передать словами мое собственное восприятие романа очень сложно. Скажу только, что роман великолепен, это произведение – одно из лучших, что я читал за последние несколько лет. Трудно сказать, чем именно оно мне так понравилось. Может некоторой своей медитативностью, неспешностью, вдумчивостью. Может яркостью образов, которые так талантливо раз за разом удавалось автору донести до меня, как до читателя. Возможно, это прекрасно описанные персонажи, главные и второстепенные, а может и атмосфера нескольких миров, (вос)созданных Водолазкиным на страницах романа. А может быть это просто что-то такое, что находится уже за пределами моей собственной способности связывать слова в предложения, что-то такое, что происходит лишь в душе и при попытке это озвучить или об этом написать теряется… Так или иначе, это прекрасная книга, которую я теперь буду раз за разом рекомендовать и как образец качественной современной российской прозы, и просто как исключительную писательскую работу в очень многих смыслах.