Рецензии на книги издательства «Гнозис»

Сразу скажу — название слегка лукавит. «народная эсхатология» данной книги ограничена исключительно эсхатологией в рамках основной религии России, т.е. православия. Об этом автор, в принципе, признается в самом начале — но все-таки из аннотации этого не видно. Возможно, эсхатологические представления, не обусловленные православной доктриной столь малочисленны, или не дошли до наших дней, что даже нет смысла посвящать им отдельную работу — допускаю это. Но все-таки, как по мне, название можно было бы сформулировать точнее.
О чем эта книга? О том, как идея апокалипсиса отозвалась и переварилась в сердце русского народа. В книге используется более сдержанный и научный термин — эсхатологические представления — но все повествование именно о том, как русский народ видел этот самый конец света.
Много ли познавательного я узнал? Честно говоря — не безумно много, но что-то узнал. Главным открытием для меня оказался тот факт, что в принципе эсхатологические мысли есть примета Нового времени, и активно начинаются где-то с XVII-XVIII в. Автор связывает это с проникновение западноевропейской культуры на российскую почву. Я бы связал это, скорее, с резким ускорением технико-социального развития, когда изменения в веками устоявшемся укладе стал хорошо заметен в рамках одного поколения, а эсхатологические размышления выступили всего лишь реакцией на данный раздражитель.
Разумеется, рассматривать эволюцию эсхатологических взглядов невозможно ни в отрыв от исторической панорамы, ни без учета религиозно-культурного бэкграунда, в нашем случае — византийского. Работы отцов церкви, которые были доступны в России, действительно влияли очень сильно, и их рассмотрению автор посвящает едва ли не треть книги.
Собственно, глобальный вывод, который можно вытащить из книги (выводов не так много, и они, я бы сказал, не слишком то неожиданные) — для заряженного на поиски «конца света» сознания признаком этого самого «конца» может стать решительно что угодно. Высокий уровень жизни, низкий уровень жизни, технический прогресс, изменения в продуктовой корзине, смена правителя, война, погода, астрономические явления, мода и пр. Где-то с XVIII в. реакция «поиск знаков конца времен» входит в какой-то генетический код, и начинает воспроизводиться и ретранслироваться дальше. Что ни говори, но посмеяться успел над этим даже Гоголь в Мертвых душах, в рассуждениях жителей губернии о том, не является ли Чичиков переодетым Наполеоном (и, следовательно, Антихристом, с которым Наполеона тоже отождествляли — вспоминаем Толстого). Право слово, не знаю, стоило ли ради таких выводов составлять всю книгу.
Да, эта книга скорее исследование с отрицательным результатом, — в цельное исследование книга никак не хочет выкристаллизоваться; скорее эта книга похожа на сборник на заданную тему.
Что в книге немного удивляло — это странные политические актуализации. В книге, подписанной в печать в 2013 г., внезапно проскальзывают немного странные тезисы. Так, два главных иностранных государства, наиболее сильно повлиявшие на развитие культуры России, оказываются: Украина и Греция. Причем Украина стоит первой (периодически, автор их меняет местами, но две путеводные звезды для России XVII в. все-равно остаются неизменными). Признаюсь, я немного зачесал затылок. Не обнаружить там Литву или Польшу, а именно Украину, причем в таком то контексте XII-XVII в. — списываю это на какие-то личные завороты автора.
Это достаточно небезынтересное исследование, пусть и с результатами, близкими к нулевым — подкованный в истории и культурологии человек, подозреваю, смог бы сделать глобальные выводы просто на основе своих остаточных знаний, без чтения книги. Стоит ли читать эту книгу — только если очень интересуетесь заданным вопросом.

Дисклеймер
Я считаю Вадима Руднева одним из самых значимых русскоязычных философов рубежа XX-XXI веков. Его книга «Словарь культуры ХХ века» является гениальной, и рекомендуется к прочтению всем интересующимся философией (благо, её наконец-то переиздали , и можно найти в бумажном виде). И именно из-за преклонения перед Вадимом Петровичем я НЕ буду рекомендовать эту книгу. Более того, я бы даже отговорил от чтения этой книги. Потому что я считаю Вадим Руднева гениальным философом, и считаю, что эта работа в данном случае к его гениальности не добавит ровным счетом ничего, но может убавить много в каких других местах.

Формат
Отойдя от столь любимого для себя формата «словаря» (отсылка к великому Хазарскому словарю Павича , писал о нем здесь) автор решил опробовать себя в жанре «поток сознания», причем даже без какой-то минимальной редактуры. Комментарии сторонних лиц встречались на первых страницах, но просто потерялись дальше, из чего я заключаю, что где-то после первой трети это уже никто не читал. Искренне надеюсь, что автор все-таки не давал эту рукопись на чтение; ведь предположить, что автору отдали её в руки и лицемерно сказали «публикуй, это замечательно» я боюсь — друзья должны говорить правду, даже если она горька; друзья не должны лицемерно лгать. Ведь если многочисленные опечатки и описки еще можно потерпеть, какие-то личные выводы, не всегда зрелые, тоже, то с противоречиями, увы, ситуация куда страшнее, а с отсутствием единой системы так и вовсе ужасно.

Дым и зеркала
Что нас ждет на этих не таких больших 200 страницах, которые я мусолил почти месяц? Бесконечное брожение по явно нездоровому сознанию (да-да, я знаю что здорового сознания не бывает, тоже читал Лакана). Будут возникать термины, вроде «истина» или «смысл», потом они будут опровергаться, как ничего не обозначающие, чтоб через пару страниц вновь появиться, как ни в чем не бывало. Если это была попытка имитировать явно нездоровое сознание, заблудившееся в трех соснах — это гениально, и я не понял этой гениальности. Если это была попытка пустить кого-то в свою творческую кухню — лучше бы туда никого не пускать. Все чаще убеждаюсь, что на творческую кухню большого писателя лучше не заходить.

Система, которой нет
Автор активно пользуется терминологией, упорно не желая ни пояснять её, ни привести всё и иерархию, в результате чего под конец начинает путаться уже сам. Я убежден, что данная книга вообще не должна была быть книгой, а стать всего лишь материалом для дискуссии. Увы, дискуссия возможно лишь при наличии единого базиса, а тезис «базиса нет» не предполагает никакой дискуссии. Встать на гору со словами «базиса нет» возможно только если ты собираешься читать Нагорную проповедь. Собственно, в последней части автор её и начал читать.

Увидишь пророка — убей пророка
Загадочная русская земля, на которой даже атеизм прорастает и становится религией, а философ-экскапист вдруг выступает с планом преобразования реальности. Этого не избежал и Вадим Петрович. Он не объясняет, и даже не пишет — в этой книге он проповедует. Если книга по философии должна обладать такими качествами, как непротиворечивость, то религиозный текст в этом не нуждается. Более того, религиозный текст должен содержать максимально большое количество противоречий — так из мёртвого императивного документа он станет живым, ибо теперь читающему нужно выбрать только нужную страницу, и цитировать только те куски, которые ему надо. Мы должны уйти от реальности — верю. Мы должны прийти в гармонию (в отдельных местах автора заносит, и целью становится «культура» — автор явно забывает, что «культура» это не что-то хорошее, а что-то человеческое — уйти от человека чтоб прийти к человеку это сильный ход. Этой проблемы мы бы избежали, определись с тезаурусом в самом начале) — все это религиозные тезисы. Увы, после них книга начинает выглядеть как дешевый заменитель какого-нибудь крупного доктринообразующего. Нужен ли ещё один образец? Вопрос спорный.

Лоскутное одеяло
Другой проблемой текста становится его зашкаливающая эклектика. Самое ужасное, что этот «поток сознания» в какую-то единую идею не собирается. Все намного хуже — лоскутное одеяло распадается на мелкие части. Брожение между Я, «Я», реальностью и «реальностью»? Краткие выкладки из психоанализа? Увы, эта гора родила мышь.

Остался на месте
Главный негатив от этой достаточно свежей книги — куда мы приехали? А никуда. В Словаре культуры ХХ века был гениальный разбор Золотого века Бунюэля, отличнейший анализ Города Зеро Шахназарова; Руднев открывал двери в волшебный мир Манна и Фолкнера, и над всем этим, как божество языкового мира возвышался Витгенштейн. Прошло больше 20 лет, и что мы видим? А на манеже старые лица. Актуализации не происходит, путь в XXI в. опять лежит через старые фамилии. Я хотел бы услышать мнение Вадима Петровича о фильме Враг Дэни Вильнева или о гениальной компьютерной игре Disco Elysium. Последнюю я вообще считаю блестящим воплощением идей Витгенштейна, ибо главное в этой игре слово — все движение сюжета осуществляется через словесную механику, а условная изометрия лишь подчеркивает, насколько то, что внутри, важнее того, что снаружи. Но автор плотно застрял во времена своего успеха, и просто ретранслирует давно известные мысли. Я не усмотрел в этой книге чего-то нового в сравнении с его прошлыми книгами. Великий Словарь культуры, или хотя бы Полифоническое тело она точно не переплюнет.

Бурление отечественного интеллигента
А вот что хорошо позволяет раскрыть книга — это ту кашу, что бурлит в голове отечественного интеллигента за рамками его основной темы. В книге нас ждут элементы политической актуализации (как Президент П.... хочет превратить народ в послушное себе стадо — разумеется, никакой другой президент этого не хочет, за всю историю человечества эту претензию можно предъявить только ему), что Гитлер лучше Сталина (это что-то новое, конечно), потому что в Германии был Витгенштейн, а в СССР никого подобного не было (эта мысль закамуфлированно, но вполне чётко проводится). Но честное слово, я согласен даже на политическую актуализацию, чем читать тезисы вроде «доказано же, что никакого Шекспира не было». В голове, видимо, перепутался тезис о том, что не все произведения Шекспира принадлежат его перу — кто-то просто приписал свой труд великому предшественнику, с тезисом, что Шекспира, как такового, не было вообще. Ну или тезис про липовую «вялотекущую шизофрению» в СССР: когда выяснилось, что большая часть народа с этим диагнозом и правда не очень здорова, нашлось изящное объяснение — они были здоровыми, но их такими сделали. Увы, знание биографии некоторых диссидентов позволяет предположить, что многие из них были вполне себе шизофрениками еще до попадания в больницу, из которой они, конечно, здоровее не вышли. Дело не в каком-то отсутствии знания, дело в попытке подмены реальности (которой, как мы знаем, не существует) своим бурлением в голове:

«Если Гитлера спросить, чем ему насолили евреи, он не знал бы, что ответить. Сталин уничтожал всех подряд, потому что у него был паранойльный бред преследования».

И первый, и второй тезис, мягко говоря, сомнительны со всех сторон — но автор не дискутирует, автор проповедует. Если пророк сказал «паранойя» — значит паранойя. В конце концов ему не смог ответить Гитлер — а я с Гитлером общался или лечил Сталина? Нет.

Пародия ли?
Одна мысль сидит в голове занозой при чтении — а вдруг это несерьезно? Вдруг это такая пародия? Художественная стилизация? Автор пытается изобразить патологичный случай, сделать пособие для разбора. Путающиеся мысли — есть. Блуждание в неясной терминологии — есть. Путаница реальности и вымысла в пользу последнего — есть. Навязчивый бред — есть. Идея о том, что сны есть «коллективное бессознательное», судя по всему, некая база данных, куда подключается каждый когда спит — достаточно забавная, хоть и очень старая. Возможно ли на этой идее построить бред главного героя, которого представляет собой автор? Признаюсь, я оптимист. Мне хочется верить, что все это действительно так, но, к сожалению, вынужден признать, что вероятнее всего автор сам заблудился в своих словесных измышлениях. Это не пародия, это предостережение тем, кто углубляется в смысловые дебри, не беря с собой нить формальной логики и систематизации знания. Даже в чистом озере смысла можно утонуть — оно глубокое. Нырять ли туда, ради банальной мысли, что «культура это интересно, а смерть это скучно»?

Послесловие
Книга блестяще распадается на цитаты. Она состоит из цитат. Некоторые из них я выписал, и буду дозированно постить здесь. Потому что каждый лоскут прекрасен — лишь само одеяло подкачало. Но что я точно не буду делать — это советовать данную книгу неподготовленному читателю. С Рудневым надо знакомиться с его лучших книг, а не с этой.

Вместо вступления — я из тех времен, когда слово «НЛП» (нейролингвистическое, прости господи, программирование) было модным. Многочисленные знакомые читали книги, в надежде, что это придаст им хоть толику уверенности — потом эти же знакомые переключились на книги по пикапу. Как вы понимаете, не помогло ни НЛП, ни пикап. Но сама концепция, что «слово» влияет на «мозг», и психика и лингвистика связаны — плотно закрепилась в моем сознании. Потом уже пошли многочисленные психолингвисты, вроде той же Черниговской. Далее пошли уже педагоги, которые стали объяснять, как слово и мозг взаимосвязаны — в общем, тема пошла в народ, стала плотно обрастать разного рода шарлатанами и, следовательно, потребность обоснования методического базиса предстала во всей красе. Поэтому, когда в руки попала книга, обещающая именно «научный подход» к психолингвистике — начал знакомиться.
Сама по себе работа ни на какой научный прорыв не претендует — благо, позиционирует себя как сборник лекций. Таким образом мы должны были увидеть основные методолого-методические основы новой науки психолингвистики (далее — ПЛ), желательно, с теоретико-эмпирическим обоснованием. Получилось ли у нас их увидеть? Местами да — местами нет.
Краткий экскурс в историю науки: науки, исторически, выделялись двумя разными способами — эмпирически, когда повседневная практика просто носом нас тыкала, что вот здесь есть какая-то область знания, и с ней надо работать методами познания, и теоретически — когда науку открывали «на кончике пера». Понятно, что «этиология» той или иной науки задает вектор развития этой науки — и тем страннее было увидеть авторский подход, согласно которому ПЛ это именно «теоретическая», но никак не «эмпирическая» наука.
С давних времен (т.е. с ХХ века), когда психохирургия стала окончательно запрещена, и исследовать функции мозга человека после хирургического вмешательства стало не просто неэтично, но даже попахивая одной коричневой идеологией, мы потеряли целый пласт возможных исследований. По одной простой причине — есть вещи, которые могут исследоваться только через отклонения. Будь она неладна 300 раз концепция «бихевиоризма», предполагающая мозг как «черный ящик», и предлагая нам исследовать не сам мозг, а то, как входящий сигнал изменится по сравнению с собой же исходящим из мозга, хоть и хромает на обе ноги, но дает нам то, без чего в науке не обойтись — результат. Многочисленные исследования реакции людей на тот либо иной импульс на долгое время стали главным двигателем научного прогресса как в сфере нейронаук, так и в примкнувшей к ней лингвистике. Был еще один путь — долгий и сложный, разного рода механические или иные повреждения мозга. Во многом именно благодаря ним построил концепцию Оливер Сакс (о его великой книге писал здесь). Поэтому, чего уж там скрывать, и исследования мозга, и становящаяся все более модной ПЛ — науки скорее эмпирические, чем теоретические. Тем более странно выглядит попытка автора обосновать ПЛ именно как теоретический конструкт, а на эмпирику, главный двигатель этого знания, не обращать внимания вообще. Таким образом нас ждут теоретические дебри, обосновывающие теоретически дебри. Правильный ли это подход при обосновании такой «прикладной» науки? На мой взгляд — сама концепции презентации науки именно в таком ключе, без эмпирического материала (или ссылок на него — об этом позже) выглядит сомнительно.
Если базироваться на предпосылке, что данная работа всего лишь теоретическое обоснование для какой-то научной дисциплины, и это просто подвод к «настоящей» науке — все становится на свои места. Правда проблема начинает лезть из другого места — так где же тогда сама наука? Есть какие-то эмпирические результаты? Да как-то не особо. Получается, что в какой-то момент мы тонем в разного рода ментефактах, пресуппозициях, конситуациях, предикатемах и когнитивных структурах, без особой надежды увидеть не то что берег, а понять, есть ли край у этого океана вообще. И именно поэтому презентовать эту книгу как «окно в мир психолингвистики» я бы все-таки не советовал.
Еще одна проблема вылазит совсем неожиданно — это список литературы. Книга издана в 2012 году, и это уже второе издание. Литература же лишь доходит до середины нулевых, идейно, основной массой, находясь в работах 60-80-х годов. Молодая была немолода. Нет, я не против работы Выготского, Лурии или Леонтьева — но неужели за все прошедшие 50 лет наука не смогла дать ничего новее? И это на фоне того гигантского интереса, того самого рассвета психологии, который, как по мне, пришелся на фильм Основной инстинкт и на образ психолога Шерон Стоун без трусов?

Самый запоминающийся образ психолога из массового кинематографа. Тысячи людей пошли учиться на психолога, видя себя чокнутой миллионершей-писательницей-психологиней в исполнении Стоун

Недалеко уехал этот транспорт, ой недалеко. Нет, я очень уважаю Александра Афанасьевича Потебня как лингвиста, но видеть его кирпичиком в фундаменте молодой и перспективной науки не готов, просто потому, что он жил в XIX веке. Вот такой я хроношовинист. Честно говоря, создается полное ощущение, что список литературы взят из докторской, защищенной где-то в начале 90-х, притом человеком, который не очень хорошо знает английский язык — иностранных источников здесь маловато. Тем более, если мы считаем, что ПЛ не ограничивается русским языком. Из всех «иностраноязычных» работ не ни одной (!!!), изданной в ХХI веке.
Как теоретический конструкт работа написана неплохо — чувствуется академический стиль, выучка и структура. Как обоснование для «новой», «молодой» и «прогрессивной» науке — это, конечно, слабовато. Возможно, это будет интересно специалистам, но только при наличии иных источников, уже с эмпирическим материалом.

Для того, чтобы быть в меньшинстве, нужно определить себя меньшинством.

Все просто, не правда ли? Конечно, на нас с легкостью вешают ярлыки основываясь на внешнем виде, образовании, месте жительства, семейному положению и проч. Но все это ерунда. Ярлык сам по себе не делает нас тем, что на нем написано. Ровно в тот момент, когда мы сами определяем себя, когда мы начинаем так чувствовать себя и заявляем об этом окружающим, мы становимся… в данном случае меньшинством. А теперь давайте посмотрим на этот механизм с точки зрения социологии, научно обоснованно, обстоятельно и доступно.

Представляю вашему вниманию Великого и Ужасного Гудвина Леонида Ионина и его монографию «Парад меньшинств».

«Вообще же разного рода парады и демонстрации – общепринятые способы самопрезентации разных социальных и культурных групп, а для меньшинств они являются одним из самых важных способов оповещения публики о своем существовании для того, чтобы получить реакцию публики и через эту реакцию убедиться, что да, нас видят, на нас реагируют, а значит мы существуем».

Итак, форма самопрезентации. Способ заявить о себе. Желание стать меньшинством уже давно никого не удивляет, стремление отойти от нормы, не просто модно, эта тенденция охватывает все большее количество людей. Не пора ли разобраться почему? И конечно, сначала надо понять «Кто?», «Что?» и «Как?». Рассмотреть теорию, историю вопроса, определиться с терминами, с понятием «норма», в конце концов. Ведь не возможно понять в чем смысл отделения, не разобравшись в том, от чего хотят отделиться. Осветить классификацию меньшинств, человеческие типы меньшинств, как они создаются, инсценирование. А потом вы можете почитать более подробно и самих меньшинствах. Субкультуры, моды, креативный класс, реформаторы и революционеры, секты и НРД, мигранты, поморы, сексменьшинства, этносы и нации и т.д. Что именно вас интересует?

В прошлом году, когда я проходила курсы повышения квалификации в ВШЭ, на замечательных лекциях Кирилла Валентиновича Сорвина, я впервые услышала об этой книге. Он оставил ее нам на перерыв, учителя потянусь к кафедре сфотографировать выходные данные, а я, дождавшись, когда все разойдутся на обед, взяла ее и углубилась в чтение. За те 15-20 минут, которые у меня были, я прочла едва ли больше 20 страниц. Меня охватывал такой жгучий интерес, так увлекло и заинтриговало то, что я читала, что читать быстро было просто невозможно! Я выписывала фразы, искала в яндексе, что такое «пароксизмы» (да, я темень темная, не ориентируюсь в некоторой терминологии), фотографировала отдельные абзацы, которые больше всего мне понравились и отправляла их друзьям, столь велико было мое желание поделиться, поспорить, узнать мнение близкого человека о такой вот любопытной точке зрения. В общем, когда перерыв закончился, я с огромным сожалением вернула книгу на стол преподавателя и села за парту в твердом убеждении, что мне нужна эта книга. Сейчас она передо мной. С закладками, карандашными заметками, миниатюрная, обманчиво тонкая, невероятно классная и замечательная…

Я понимаю, что писать об известном российском социологе, политологе, докторе философских наук, профессоре как о Великом и Ужасном Гудвине, мягко говоря, не корректно. Но дело в том, что я большим трудом сдерживаю себя от пышных дифирамбов, как это со мной бывает, когда книга очень нравится. В данном случае, я пишу об этой книге не с научной точки зрения, а с позиции «просто читателя», который остался в полном восторге от прочитанного. Отсюда и пышные эпитеты.

Я не знаю, любите ли вы социологию. Я не знаю, насколько вам близка эта тема, но я могу гарантировать, что человек с любым уровнем образования (ну, да, несколько терминов придется поискать) сможет ее прочитать и что-то взять для себя. Она классная. Она невероятно интересная. И она написана необычным языком для научной монографии, тонкая ирония и нотка сарказма.

Рекомендую.

Слово-символ «святость» на Руси – в христианском понимании-применено и связано с явлением персонифицированной святости, то есть с первыми примерами канонизации или -признания определенных людей носителями «святости». Причисление к лику святых двух князей-братьев Бориса и Глеба, сыновей великого князя Владимира, было, возможно, первым таким прецедентом. От образов Бориса и Глеба, вероятно, впервые «процвела на Руси христианская святость».
В основе русского самосознания, считает автор, были 3 (три) ключевые идеи-концепции:
-единство в пространстве и в сфере власти (Повесть временных лет и Слово о полку Игореве);
-единство во времени и в духе(идея духовного преемства, Слово о законе и благодати);
-святость как высший идеал поведения, понимаемая как жертвенность, упование на мир иной, на ценности, которые «не от мира сего»…
Идея святости в ее русском варианте порождала пренебрежение сим миром и упование на иное царство, отказ от конструктивной деятельности и веру в спасение, привязанность к крайним ситуациям(спасение через грех, снимаемый покаянием).

- Под знаком долженствования будущее нам открывается вернее и глубже, чем под знаком ожиданий или предчувствий…БУДУЩЕЕ ЕСТЬ не только нечто взыскуемое и чаемое, но и нечто ТВОРИМОЕ…Признание вдохновляет нас именно ответственностью долга. И, неожиданным образом, именно в послушании есть творческая сила, есть рождающая мощь. Своеволие же есть начало разрушающее… Флоровский

Впрочем, свято не только священство, но и царство, и даже земство(мир свят). «Священство» как важная часть социальной структуры и святые как заступники и царства и земства. Это священство свое они осуществляют не в одиночку, но вместе, образуя охранительный собор миру или –«золотую цепь», о которой говорил Симеон Новый Богослов:

- Святые, которые из поколения в поколение, в соответствии с Божьими указаниями, следуют по стопам тех святых, что прошли прежде…образуют как бы ЗОЛОТУЮ ЦЕПЬ, где каждый из них-звено, каждый связан с предшествующим в вере, трудах и любви, как если бы они были единой линией к Единому Богу, которая не может быть легко нарушена…
Но не благочестие и ранняя духовная умудренность делают Бориса и Глеба святыми. Так, Борис выбрал смерть, и этот выбор был вольным. Смерть принята им не как абсолютное зло, а как жертва, то есть такая смерть, которая несет в себе залог возрождения. Наконец, жертва –не вовне, а слита с самим собой(жертва как самопожертвование).

-Духовный устроитель жертвы, следовательно, жрец, совместил себя с жертвой по своей воле. Последовательность этих выборов отражает этапы противления злу в духе, урок насилию и неволе…Вольная жертва есть путь преодоления неволи, выход из рабства необходимости и принуждения в божественную свободу. Воля оборачивается смертью, но она же и жизнь вечная. Включая себя через вольный выбор смерти в царство свободы, первые русские святые осуществляют подлинный прорыв к жизни вечной, к Богу; смерть ради этого они ставят выше, чем все блага не вечной жизни, чем жизнь в разъединении с Богом.

У такой странной святости, ставящей в тупик человека, есть свое глубинное , тайное предназначение, которое «просто так» никому знать не дано. Смысл святости как духовного творчества раскроется глубже, если рассмотреть конкретные условия той ситуации. Тогда святость Бориса и Глеба покажется не более странной, чем «странность» и запредельность миру того ЗЛА, которое было в опыте русской жизни и пережито как «безобразие», поношение мира сего, как вызов жизни во Христе.
Святость бросает вызов Злу, которое, укоренившись в мире, бросает вызов всему, что находится в пространстве между здравым смыслом и направленностью к благу и святости. Борис и Глеб знали что-то более важное, чем ВЛАСТЬ, за это ИНОЕ они и стояли до конца.

-То, что произошло с Борисом и Глебом-не трагедия власти, но трагедия носителей нравственного сознания в безнравственной жизни; не человек цепляется за власть, но власть-за человека, потому что не может представить себе, что можно быть свободным в ее отношении.

-Дружина требовала от них мобилизации, решительного сражения, победы. Борис и Глеб сказали, что бороться за власть не будут даже под угрозой смерти. Поступок законных наследников князя Владимира стоит в начале нашей истории. Погибших, ушедших, молчащих-их не слышно. Но Борис и Глеб, не бившиеся за власть, власть ведь никому не отдавали, не вручали, не завещали…И само собой получается, что власть России остается все время по-настоящему одна: власть молодых Бориса и Глеба, от них не ушедшая, им для корысти не нужная, им одним принадлежащая по праву, по правде, по замыслу страны. ..Мы-империя зла? Да, то место в мире, где зло на свою беду может размахнуться как нигде, не видя противника, который бы объявил ему войну по ЕГО правилам, и не всегда сознавая, что его власть здесь уже тем самым давно и тайно отменена. В.Бибихин- «Власть России»

Познавательно: "ВЛАСТЬ"
"Власть...первая и наиболее очевидная-в прямой власти над человеческим телом.Это власть армии и полиции.Затем существуют власть вознаграждений и наказаний,называемая Экономической властью....существует(№3)власть пропаганды, власть убеждения. Это три основных формы власти."
Б.Р.как философ легко добавит еще,обратите внимание на слово "основных".
Увлекательно: "Что такое счастье"...
- чем старше становлюсь,тем длиннее становятся периоды счастья...
- меня все время посещала(подростком) мысль о самоубийстве...
- составляющие СЧАСТЬЯ- четыре: первая-здоровье,вторая-достаточные средства,чтобы уберечь вас от нужды, третья- счастливые личные связи,(...дружба,любовь,связь с детьми,все виды близости,тесных личных связей. Если они не приносят счастья,это делает жизнь довольно сложной), четвертая- успешная работа.
- деньги-своего рода минимальное условие.Если думать о них слишком много,вы начинаете беспокоиться.
-зависть-источник несчастья...вспоминаю художника Хейдена.Он вел дневник и в нем написал:"Провел несчастное утро,сравнивая себя с Рафаэлем".
- я провел очень хорошее время в тюрьме...это сложно для человека,привыкшего к умственной работе. Приговор мне вынесли не за воровство ложек, тогда бы я был довольно несчастен...ну..был бы заслуженно опозорен. В моей ситуации я не чувствовал себя обесчещенным...(В марте 1916 г. Б.Рассел был приговорен к тюремному заключению на два года. Он один из тех, кого стали называть conscientious objector, т. е. человек, отказывающийся принимать участие в войне по этическим соображениям. ).
-Как прожить долгую жизнь и быть счастливым?
- Это медицинский вопрос и не тот, на который я хотел бы высказаться. Я получаю много писем от (желающих долгожительствовать). Они говорят, что как только я приму их лекарства, мои волосы снова станут черными. Я не уверен, что мне это нравится:я обнаружил,что чем белее мои волосы, тем с большей готовностью люди верят в то, что я говорю.