Белка. Лотос. Соловьиное эхо (сборник)

Ну, тут скорее не белка, а белочка. Знающие люди говорили, что ко всякому фанатичному адепту ордена зелёного змия она является в различных ипостасях. Видимо, автор решил поделиться с читателем собственным опытом. Получилось затянуто, при этом как-то крокодильно-фельетонно, но скучно. Затронутая  тема "художник и общество" присутствует в романе разве что для антуража,  служащего фоном для баек  амбициозного, но так и недоучившегося студента худграфа о друзьях-товарищах. Всё излагается на столь серьёзных щах, что не могло не привести в финале к попытке автора пофилософствовать. И вот тут-то, кажется, наконец и настал момент, если не посмеяться, то улыбнуться наивным сентенциям рассказчика. Впрочем, "Запад есть Запад, Восток есть Восток..."

Чтобы написать рецензию на книгу, прочитанную несколько лет назад, стала ее просматривать, и сразу же, после пары страниц почти заплакала. Печатаю эти слова сейчас, а в горле комок. МАТЬ.

Эта книга о прощании с матерью. Блудный сын приезжает к смертному ложу матери, вызванный телеграммой отчима. Тут и чувство вины, и невозможность вымолить прощение, и воспоминания о прошлом, мешающиеся с настоящим чувством потери. И отчим, старый кореец, сидит рядом и монотонно рассказывает, что она четыре года парализована и семь месяцев не разговаривает. Московский художник Лохов с ненужной сеткой апельсинов с недоумением смотрит на этого чужого мужчину, но ведь это он, этот кореец, а не сын четыре года ухаживал за больной женщиной и послал телеграмму сыну только, когда пришло время проститься.

А…

Если взять "Сто лет одиночества" и представить, что события происходят по большей части в России перед, вовремя и после Первой мировой войны, - получится "Соловьиное эхо". Есть какая-то неуловимая связь между этими произведениями. Тут та же поволока странного, то ли есть мистика, то ли нет ее. Такие же наплывы мистического реализма - струящиеся, как ручеек меж камешков произведения. Будто так и нужно. У него - произведения - такая странная, завораживающая атмосфера. Оно само завораживает. В нем перемешались грусть, ностальгия, уверенность в будущем и магия. Очень здорово написано. И вызывает такое приятное и необычно дежа вю. И параллельно заставляет всплесками вспоминать и свое собственное прошлое.

Очень рекомендую. Вещь маленькая, но очень ёмкая, я бы даже сказала поместительная.

Довольно странная книга.

Есть зачатки чего-то потенциально хорошего. Что можно было бы вырастить в какой-то вменяемый текст. Но увы – эти потенциально хорошие моменты так и остались зачатками. Обрывками из уст алкаша, который под конец работы над текстом ушел в запой.

Есть потрясающие по красоте абсурда моменты, к примеру - заходящий в пельменную перекусить дельфин.

Есть что-то женственное – напоминает чем-то диалоги у Фаулза в The Magus/Маге/Волхве. Все эти игры. Во всяком случае – типаж тот же. Прием.

Но - слишком рваное повествование, слишком лоскутное. Постоянные зигзагообразные переходы. Все-таки, задача автора – сделать из своих идей законченные, осмысленные конструкции. Этим автор достигнет цели – сможет передать читателям свои мысли, свое видение какого-то процесса.

Есть грань между…

Я не желаю быть модным художником, преуспевающим, богатым, титулованным, заваленным заказами. Не потому, что не люблю богатства или известности, а единственно потому, что я больше этого люблю свое дело. До сих пор, мой дорогой, я каждый день с утра волнуюсь только одним: сумею я сегодня правильно нарисовать дерево или написать облака в небе.

Я любила, когда застольные разговоры взрослой компании сворачивали на книжные темы, в Советском Союзе быть в курсе новинок литературы престижно, в каком-то смысле мы тогдашние литературоцентристская страна. И кто-то говорит: "Ким, "Белка", а кто-то другой горячо соглашается и они начинают объяснять остальным, что это про человека, который мог превращаться в белку. И у меня, насторожившей уши по соседству, не возникает из этих объяснений впечатления,…

Анатолий Ким сумел создать, во-первых, свой узнаваемый, по-природному сочный стиль, во-вторых, авангардный роман, который, несмотря на откровенное старание написать сложный текст, хорошо читается и уверенно держит интерес. Не скажу про "сказку" - думаю, это просто попытка охарактеризовать сюжет для российского цензора 80-х годов, - в романе успешно соперничают философская и поэтическая составляющие. Трепещущие размышления о человеческой природе, над- и под- человеческой натуре и (самое главное) таланте и его судьбе Ким сумел облечь в весьма читаемую и живописную форму. В ней чувствуется и общечеловеческая, и какая-то странная персональная символика, сквозящая в именах персонажей на -ий и фамилиях на -ин, равно как и вполне отчётливо выраженная жажда мира, лишённого жестокости, убийств и…

Тот случай, когда я оказалась не в своей тарелке. Я думала, когда начинала этот флешмоб, что самым сложным для меня будет Пелевин, ан нет, Ким перекрыл его по всем фронтам. Стоически сражалась с этой книгой на протяжении двух месяцев, и еле-еле сумела поставить-таки точку. Возможно, начни я ее летом, все пошло бы совсем иначе, но осень в Петербурге всегда оказывает на меня странное влияние, поэтому стилистические экзерзисы автора добили меня окончательно. Обидно, ведь сложно написанную литературу я очень люблю, однако, не сейчас. Прошу прощения у советчика, попытаюсь перечитать через пару лет в более легкомысленное и расслабленное время. А пока - только 2 балла Контактный флешмоб 13/14

Рецензия на повесть "Лотос"

Блудный сын возвращается к постели умирающей матери и наблюдает ее предсмертную агонию. Испытывая муки совести за то, что бросил ее и долгие годы не думал о том, что мать может в нем нуждаться (сама она никогда не жаловалась и ничего не просила), сидя у ее постели и слушая ее предсмертное свистящее и тяжелое дыхание, он хочет сделать для нее хоть что-то.

Дальше...

Он разрезает один из привезенных в качестве гостинца апельсинов, которые она уже никогда не попробует, лотос, и вкладывает в ее руку. Происходит чудо, этот апельсиновый лотос, его тяжесть и шероховатая поверхность кожуры оказываются именно тем тактильным переживанием, которое необходимо матери в метафизическом переживании смерти, как знак свыше, как чья-то необходимая ей в ее одиночестве помощь в…

Проза Анатолия Кима, существующая, как и сам автор, на стыке двух культур, буддизма и христианства, всегда вызывала у меня самые возвышенные переживания. Киму каким-то образом удается писать вещи высокодуховные и пафосные (в хорошем смысле этого слова). Такие интонации и эмоции нынче не особенно востребованы, сегодня принято насмехаться и презирать, наверное, поэтому Ким столь незаслуженно непопулярен. «Чтобы возлюбить подобную живопись, - пишет он о творчестве одного из героев романа, Мити Акутина, - «необходимо быть смиренным и терпеливым, скромным и одновременно мощным - обладать даром простоты при сложнейшем и тонком душевном устройстве». То же самое можно сказать и о творчестве самого Кима (я, как заметил наблюдательный читатель, в этом месте скромно потупляю очи). Ну, а что же…