Работая в детском отделе книжного магазина, я была свидетельницей многих сцен, которые доводили до белого каления, поражали своей абсурдностью, заставляли желать их участникам побиться головой об стену, вызывали истерику и так далее; в общем, на все случаи жизни. Но больше всего эмоций неизменно вызывает конфликт поколений: когда мама или бабушка приводят в книжный ребенка и начинается… (примечательно, что особо острых споров с опекунами мужеского полу мне пока не попадалось). До сих пор с содроганьем вспоминаю, как девчушка пяти лет протягивала бабуле книгу – обычную тонкую дешевую книжку, какую-то сказку.
- Я хочу эту! – говорит.
- Положи! – сердито отвечает бабуля. – Ты не сможешь это прочитать, ты тупая.
- А я научусь, - робко обещает девочка.
- Не научишься. Ты тупая.
Слово в слово. Вот такие бывают, оказывается, бабушки.
Ну да это я для примера. Случай с небезызвестным «Эрагоном» произошел с читателем постарше. Мальчик лет, наверное, одиннадцати-двенадцати пришел в магазин с мамой. Выбиралась литература по списку для чтения на лето – знакомая песня. Но ничего нужного не нашли, и тут мальчик схватился за «Эрагона».
- Положи на место, - велела мать.
- Но она интересная! – пытается отстоять свое право на «Эрагона» мальчик.
- Ты не можешь знать, интересная ли она, - отрезает мать.
- Я знаю, что интересная, - уже совсем тихо отвечает мальчик. – Мне гово…
- Нет, не интересная, - перебивает мамаша ледяным тоном. – Вот то, что вам на лето задали – интересно. А это ты читать не будешь.
Это стало точкой в споре.
Наблюдая такие сцены, к несчастью, не такие уж редкие, невольно задумаешься – а не такие ли родители потом вопиют возмущенно «молодежь совсем не читает!» и обвиняют во всем компьютеры, плохие компании и так далее?
Даже не знаю, с чего бы начать эту историю. Наверное, с того, что я живу в районе Нижнего Новгорода под названием Автозавод, три последние буквы которого можно легко заменить на более нецензурное сочетание (АПД: из двух букв), и получившийся широко использующийся у нас вариант полностью опишет его культурно-географическое положение. Чтобы было понятнее: это местный вариант таких «архетипов» как Южное Бутово, Бирюлёво, питерское Купчино или любой другой гопорайончик на отшибе каждого города, уверена, что они есть везде. Так вот: специфический семечко-лампасный контингент давно уже не работает на самом заводе, а прочно обосновался в сфере услуг, что накладывает совершенно особый колорит на отношения «клиент-поставщик услуги».
А теперь иллюстрация, которая из-за названия действующей книги получается очень символичная. Как-то летом я забрела в книжный магазин в своём славном районе, где продавцами-консультантами (а, как оказалось позже, и начальницей магазина) работают вот такие вот необременённые первичными навыками культуры гражданки, позволяющие себе высказывания вроде: «Да вы задолбали все уже меня спрашивать про скидки, разуйте глаза и читайте плакат». Из-за каких-то перестановок в магазине убрали шкафчик, куда посетители кладут свои сумки, а из соображений экономии (да неужто кто-то может много книг купить?) выдавали возмутительно крошечные корзинки для покупок, в которые влезали только две-три книги стандартного формата. Эти две-три книги я в корзинку умяла, а ещё одну положила в сумку, потому что пришла, собственно, вовсе не за книгами, а за всякой канцелярской ерундой, которую долго и любовно отрывала на полках, по которым, кажется, как раз недавно прошёл Мамай-ненавистник ручек и тетрадок, разбросав всё как попало. В общем, во всяких блокнотиках-тетрадках и прочих мимими я рылась довольно долго, совершенно забыв о книге, запихнутой в сумку.
Дальше экшен: я иду к кассе оплачивать покупки, а начальница магазина вместо того, чтобы мне сказать про книгу, вызывает милицию и охранника, который блокирует своим мощным филеем выход. Когда я поворачиваюсь от кассы к выходу, они на меня бросаются, поливают матюками и пихают в какую-то кладовку «под арест». Я даже не понимаю сначала, в чём дело, потому что про книжку не помню, затем, наконец, вспоминаю и предлагаю за неё заплатить, благо денег у меня достаточно. В ответ на это тётка брызжет ядом, несёт что-то яростное про «У меня трое детей без отца растут, а ты мне тут весь магазин разворовала» и «Ой, посадят тебя, ахахаха!» Приезжает милиция, меня забирают в участок, похожий на кафкианский скучный кошмар, где через три часа хождений из одного кабинета в другой, со мной всё-таки говорит дознаватель, смачно посылающий по телефону эту тётку далеко и надолго (не забываем про местный колорит, да), а потом любезный опер (Внимание! Действительно очень милый молодой полиционер) довозит меня до магазина, заносит туда мою денежку за книжку и доставляет меня домой.
Книга, кстати, называется «Книжный вор», если вы помните. Я её купила в одном из летних «Книжных сюрпризов» для kapel , только в другом издании, не в котором я сама читала. Наверное, начальницу магазина запрограммировало на все эти действия название.
Читаю книгу сейчас с таким упоением и, отчасти, понимаю героиню. Что такое ждать мужа. Мое "ждать" рядом с ее смешное, маленькое и нелепое, но для меня мое "ждать" тоже порой целый мир.
Я знала за кого выхожу замуж. И знала, что ждать придется всю жизнь. Как жене военного. Они тоже ждут, собирают чемоданы, переезжают в новые военные городки и ждут. Но я не знала, что порой ждать будет так тяжело.
Первый раз я столкнулась с тем, что мой муж исчез на свадьбе. Почти так же как Генри, он с виноватой улыбкой растворился. У нас было две свадьбы, и роспись мы праздновали у него на родине. Мужу нужно было идти помочь на отпевании и петь. Он не мог отказать. Для кого-то это покажется диким, а вот он не мог. ЭТо практически тоже самое, что отказать отцу в помощи.
Это было немного неловко, быть на собственной свадьбе одной. Не знаю,заметил ли кто-то мое смущение.
Потом была долгая ставленническая практика, любимый был далеко, а я, совсем молодожена, была одна.
Прошло время, мы приехали на приход, нас завели в ужасную, запущенную квартиру, где жила старенькая бабушка, страдающая всем чем-только можно, муж поцеловал меня и уехал в храм. Мы приехали на Приход за 4 дня до Пасхи и работы было столько, что он в храме четверо суток жил. А я опять одна, мыла отмывала, помогала. пыталась создать уют. Он прибегал, целовал, обнимал, просил прощения и убегал обратно готовиться.
Я не знаю, в каких еще важных моментах семейной жизни он не будет рядом физически, но я знаю, что каждую минуту своей жизни он мысленно со мной.
В семейной жизни так же. У нас нет возможности куда-то поехать вместе, я знаю, что позвонят, и муж несмотря на время суток и свое местонахождение поедет отпевать, Причащать умирающего, помогать кому-то советом, крестить младенца, служить. Это наша с ним жизнь, главное во всем этом, как для кого-то может показаться ужасе, то, что мы любим друг друга, и я уверена, что несмотря ни на что, он вернется домой, сядет уставший рядом и будет хотя бы пару часов только моим. Любимым мужем.
Когда я ещё училась в старших классах школы, меня жестоко наказали за книжное воровство, и обида за это наказание до сих пор иногда всплывает в памяти. А произошло "преступление и наказание"... Во сне.
Не знаю, что по этому поводу сказал бы Фрейд, но мне часто снилось, что я попадаю в какие-нибудь магазины с канцелярской мелочью, сладостями или чем-то подобным. Продавца там нет, и я точно знаю, что если украду что-то, то мне ничего не будет. Стараюсь набрать побольше, а эти мелочи высыпаются из рук, путаются, я вижу что-то лучше и бросаю то, что уже в руках... Просыпаюсь на середине процесса, так ничего толком во сне и не сделав.
И вот один раз мне приснилось, что точно так же я попадаю в магазин книжный. Очень хочу натаскать побольше книг, набираю охапками и, как водится, просыпаюсь на середине процесса. А книги там какие! До сих пор слюни текут. Засыпаю снова и опять вижу этот же самый книжный, только уже осознаю, что это сон. Стою в огорчении и думаю, что делать — столько добра можно натырить, но во сне от него и толку-то нет.
Тут в магазин заходит мама моей лучшей на тот момент подруги, очень вежливая и интеллигентная дама, которой я всегда доверяла во множестве различных вопросов. Она заходит, осматривает полки и говорит:
— Вижу, у тебя проблемы. Столько хороших книг, а из сна забрать не можешь? Хочешь, помогу!
Онемев от восторга, я согласно киваю.
— Вот смотри, у меня есть специальный мешок для сновидцев. Закладываешь в него вещи, находясь во сне, завязываешь — а с утра просыпаешься, и мешок со всеми вещами будет у тебя прямо под кроватью. Бесплатно я тебе его, конечно, не отдам. Тысяча рублей и поторопись, не то скоро проснёшься несолоно хлебавши.
И она усаживается за стол, сжимая мешок, и начинает что-то читать. Я в панике. Тысяча рублей для школьника — деньги огромные даже во сне. Бегаю, мучаюсь, даже не помню, что делаю, но добываю. Мама подруги передаёт мне мешок, и тут я понимаю, что скоро проснусь. Начинаю торопливо запихивать в мешок все книги, какие попадаются под руку, завязываю его... Успела. Просыпаюсь, утро.
Естественно, первым делом я лезу под кровать... А там ничего! Моему огорчению не было предела, спросонья я вообще чуть не разревелась, потому что всю комичность ситуации сонный мозг ещё не понимал. Обманули! На тысячу рублей нагрели! И книжек никаких! А я ей верила!
Вечером пошла в гости к подруге, и всё её маме рассказала. Вместе посмеялись, а мою "сонную" тысячу рублей возместили мороженым. Обмен, конечно, неравноценный — мороженка заместо волшебного мешка... С другой стороны, нечего книжки-то воровать, пусть даже и из сна, поделом. Хотя как же я всё-таки до сих пор хочу тот честно купленный мешок, гуляя во сне по библиотекам и букинистам.
Вчера мы с мужем посмотрели фильм "Чернильное сердце", сразу же после того, как я дочитала книгу. Фильм во многом отличается от книги, что естественно, конечно. НО вот одна деталь была мне категорически непонятна: в книге Пыльнорук просто хочет вернуться домой, потому что ему плохо в другом мире, потому что он любит свой мир; в фильме же Пыльноруку приписали семью, по которой он скучает. Муж говорит, что в фильме логичнее и понятнее, я говорю, что мне и так понятно желание вернуться домой, потому что вне родины всё не так, а дома любые неприятности мелочью кажутся... Моя история будет про мою попытку ненадолго оторваться от корней и просто... оторваться.
Моя двоюродная сестра Таня ровно на 10 лет старше меня. Так получилось, что мы росли вместе. Ну, как росли... я росла, а она взрослела - так, наверное, будет точнее. Когда она нещадно красила ресницы зелёной тушью, поливалась с ног до головы бабушкиными духами и часами крутилась перед зеркалом, я учила таблицу умножения и выводила кривульки в прописи. То ли разница в возрасте, то ли непримиримый духовный антагонизм, то ли необходимость жить бок о бок в тесном пространстве сделало нас лютыми врагами. Мы были словно красный и чёрный муравьи в спичечном коробке. Дрались мы круглосуточно, с краткими перерывами на еду, сон и учёбу. Не, ну как дрались... она меня била, а я царапалась и ненавидела. О, да, я так её ненавидела, что ночами строила далеко идущие планы мести. Какой там Монте-Кристо! Его жалкие интриги не могли сравниться с масштабом моих фантазий.
С годами антагонизм сошел на нет. Я, наконец-то, нашла в себе смелости признаться в том, что всегда завидовала сестре, ведь она всё сделала раньше и успешнее меня: раньше вырвалась из тепличных условий, в которых нас воспитывала бабушка, раньше меня поступила в универ и уехала учиться в другой город, обретя такую свободу, о которой я могла только грезить, раньше вышла замуж, о чём я даже и мечтать не могла при моей хронической социофобии, раньше поехала отдыхать заграницу. Здесь, собственно, и начинается моя история.
Таня поехала в Турцию. Она поехала тогда, когда на турецких пляжах немецкую речь можно было услышать чаще, чем русскую, когда отдых заграницей еще считался чем-то привилегированным и статусным. Вернулась она с массой впечатлений, тысячей фотографий и сногсшибательным загаром. Ах да, еще с кучей синих "глазков"-оберегов. И вот рассказывает она, как в Турции было потрясающе: знойные мужчины зазывно сверкали прекрасными очами и тянули мускулистые руки к русской красавице, экзотические цветы источали потрясающие ароматы прямо под окнами гостиничного номера, пальмы шелестели на ветру, притягательно шумел турецкий базар, море, пляж, зной - ну, сами можете себе представить Турцию. После просмотра триллиона фотографий, Таня говорит: "И вот летим мы в Че, самолёт начинает снижаться, смотрю в иллюминатор - а там всё такое серое, грязное, противное, начало октября. А в Турции всё цветёт, воздух влажный, ароматный. Я разревелась и не хотела выходить из самолёта. Вышла - и сразу дышать нечем, как будто воздух отравленный весь. Так бы лечь - и умереть."
Еще несколько лет спустя в Турцию летела уже я с моей подругой Ксю. Моё сердце было напрочь разбито двухметровым скалолазом, коварно не отвечавшим на моё "а не пошёл бы ты" и "не пиши и не звони мне больше"; он почему-то пошёл и не писал и не звонил, более того, он напрочь игнорировал мою последнюю сотую смс-ку и мой последний тысячный звонок. В наших с Ксю планах было залечить моё сердце литрами алкоголя, кубометрами табачного дыма и "полным отрывом", под которым мы обе подразумевали что-то неопределённое, но многообещающее.
Турция встретила нас гостеприимными сорока градусами... по Цельсию. Дальше была маловразумительная возня с трансфером. Бросив чемоданы в гостинице, мы рванули на пляж. Волны с небоскрёб чуть не вынесли Ксю в открытое море. Я пару раз захлебнулась и - пока меня возило попой и пузом по гальке - удивлялась, почему морская вода похожа на смесь соляной кислоты с уксусом.
В тот же день мне пришлось пересмотреть свои взгляды на гардероб: красивая лёгкая юбка, которая должна была соблазнительно подчёркивать мои стройные бёдра, с каждым порывом ветра скрывала моё лицо, а не то, что прячут приличные девушки под юбками; футболки и платья с рукавом сразу отправились на дно чемодана, потому что лишние квадратные сантиметры ткани могли привести меня еще к большему перегреву; наибольшую же проблему представляли шлёпки с отделкой из замши и бисера: замша и солёная вода? замша и песок? - так себе сочетание.
Вечером я уже гуляла в новых резиновых шлёпках с перемычкой между пальцами. С резиновой - мать её! - перемычкой между пальцами!
Кровь, мясо, песок, солёная вода, мои обе хромые ноги, изящная косолапость - так начинался второй день в Турции. Роковой второй день в Турции. У Булгакова есть "Роковые яйца". В Турции со мной тоже произошли роковые яйца, хотя Ксю всё еще думает, что это была роковая тёртая морковка. Что бы то ни было, но это что-то роковое свалило нас на два дня. Отравление в чужой стране под "Smack that" с улицы, под сломанным кондиционером, на пятом этаже отеля без лифта - это, скажу я вам, просто Паланик какой-то, сошедший со страниц.
На третий день, вежливо поинтересовавшись у Ксю, сможет ли она прожить без белого друга ближайшие полчаса, я пошла в душ... Открыв глаза, я увидела перед собой унитаз под каким-то странным углом, левой щеке было холодно и больно. Что-то подсказывало мне, что в ближайшие две недели мне лучше фотографироваться, поворачиваясь правой стороной лица к камере.
Я вам уже говорила, что лучшее средство скрыть синяк на пол-лица - это, во-первых, загорать лицом, и, когда у вас облез нос, никто уже не обращает внимание на синяк, во-вторых, надо делать вид, что так и задумано? Ну вот я так удачно делала вид, что я неотразима, что на это повелись некоторые представители местного населения.
Однажды вечером, после сытного ужина из хлеба, воды и клубничного варенья (а после роковых яиц/морковки каждый наш приём пищи был именно таков), мы с Ксю сидели у бассейна, я давала отдых покалеченным ногам, Ксю дремала в шезлонге. Желая проверить своё знание инглиша, я завела разговор с турком, развалившимся в метре от меня. После десяти минут общения на отвлеченные темы мы с Ксю пошли в свой номер, спать. Я изящно переваливалась с одной больной ноги на другую, перебарывая тошноту и головокружение. Где-то в час ночи в номере раздался звонок. Ксю взяла трубку и после непродолжительных препирательств закончила разговор вежливым "F**k yourself, please". Кажется, она разбила сердце моему недавнему собеседнику, который заявил, что они с другом идут к нам в номер скрашивать наше одиночество.
В последний вечер в Турции мы с Ксю лежали на берегу моря, чувствуя себя абсолютно счастливыми: мы набрали кучу сувениров, и у нас на это даже хватило денег, несмотря на то, что у нас спёрли по сто баксов у каждой; мой лиловый синяк на лице стал желтым, а, значит, скоро должен был вообще пройти; ноги мои зажили после минеральных источников в Памуккале; я весила 38 кг и наслаждалась невыносимой лёгкостью бытия.
Самолёт кружил над Че, снижаясь и подрагивая. На горизонте вырисовывались родные трубы ЧМК и прочих чадящих заводов, внизу проносились серые поля, серые деревеньки и укутанные серым смогом леса. После приземления, я позвонила домой: "Мам, у нас покушать есть чё?" "Катя, сейчас же 4 утра! Но если хочешь..." "Хочу! Курицу жареную с пюрешкой! Срочно! Скоро буду дома!" На глазах навернулись слёзы: родной отравленный пыльный воздух, любимый серый пейзаж за окном - я была дома!
-Валя, принеси мне порезаный яблоко! Быстро!
-Ну подожди минутку, сейчас я закончу с овощами и займусь твоим яблоком, мам…
-Немедленно принеси, сию минуту! Яблоко! Ты должен!
-Ну почему я должна?
-Потому что ты моя мама! А я твой ребенок…
Ребенку 99 лет. А Валя ее шестидесятилетняя дочь. Ребенка зовут бабушка Катя. Но она никакая не Катя, а Какаф Бакшиевна. Познакомились мы на моей свадьбе. Она - одна из бабушек моего мужа. Она задавала тон армянской свадьбе, следила за соблюдением традиций, говорила остроумные тосты, показывала всем девушкам не армянкам, как нужно танцевать. А как не нужно.
Через год, когда мой сын был младенцем, она в делегации женщин, приехала посмотреть ребенка и сделать ему подарки. Попросила раздеть, положила узловатые руки на его тельце, закрыла глаза, а потом что-то запела на непонятном мне языке. Саша проснулся, но не заплакал, бабушка вскрикнула. «Он Валерик, Валерик Чкалов! Я снова в 48-м году! Это счастье, он будет сильным, очень сильным и он будет твоя надежда…» Я не поняла тогда, причем тут Валерий Чкалов, 48-й год, сила и надежда. Старая женщина, хоть и уважаемая всеми глава рода, но все таки - старая женщина. Но сейчас я понимаю - она не была тогда еще старой.
Прошло несколько лет. Мы с семьей перехали на Крайний Север. Бабушка уже жила там, у старшего сына. При первых же визитах к старшей родне, я почувствовала, что не все так гладко и иерархия женских мест, по степени значимости, нестабильна. Бабушка считает себя главой рода, а ее невестка считает себя хозяйкой в доме. Бабушка говорит с претензией на мудрость, а ее слова подвергаются сомнению. Чем дальше мы общались, тем больше я понимала, как пожилая женщина страдает уязвленной гордостью по поводу оспаривания статуса старейшины семьи, да и просто мудрого человека. На Кавказе престижно быть старым человеком, тем более, у которого есть дети. Старый человек не имеет пола, женщина, вырастившая детей и выпустившая их в жизнь, равна в своем статусе мужчине. А этот статус подвергался сомнению. «Я хотел приготовить долма, а он(невестка) мне не дал. Говорит, никто не ест твой долма и рулет ореховый, а уборки на полдня…»
«Пойдем ко мне жить. У меня одна комната свободная, я все время одна, с Сашей, муж в разъездах, научишь готовить меня долма. И рулет. Я скучаю по дому, по Кавказу, будем разговаривать.»
Ее не пришлось долго уговаривать. Своего сына уговорила она сама. Сейчас понимаю, что не уговорила, а наказала таким образом. Обожая своих детей мы часто забываем, что их ответное чувство не является таким же. Они нас любят, уважают, ценят. Но не обожают. Их глаза не наполняются слезами умиления и дыхание не перехватывает, когда они любуются нами. Да и не любуются они вовсе… В лучшем случае, они полны благодарности, почтения и им жалко своих родителей.
«Ну и как вы живете с нашей командиршей?»- спрашивали меня родственники при встрече, когда приходили в гости. «И охота же тебе возиться…» - констатировали знакомые и коллеги, слушая мои телефонные разговоры с ней.
Я не возилась с ней. Она возилась со мной. Когда я приезжала на обеденный перерыв домой, на столе меня ждала дымящаяся тарелка супа и уже готовый кипяток к чаю. Не успевала я поставить тарелку в раковину, она уже размешивала мой чай, зная, что я кладу одну неполную ложку сахара. Мы вместе делали далму и пахлаву. Старческая ее неповоротливость куда-то делась. Когда она пекла сладкую выпечку лишь кое-где к моему приходу предательски белела мука по углам. Которую я так же тихо вымывала, как и она убирала следы своей готовки к моему приходу. И она никогда не командовала, более того, 80-летняя женщина всегда спрашивала у меня 20-летней разрешения что-нибудь сделать или взять.
Сыну моему было года четыре и ему нравилось передвигаться прыжками, размахивая деревянной саблей. Захожу как-то в детскую, бабушка стоит на четвереньках, а Саша с саблей. Не успев испугаться, я услышала команду «Ползи!» и бабушка с Сашей поползли. Только я открыла рот, что бы его отчитать, но получила команду «Молчать!» от бабушки. «Мужчина должен уметь приказать женщине, потому что он главный. А ты его этому не учишь. Женщина не должна ему мешать быть таким, тогда он и будет главным. Когда увидит, что женщина не главный, возьмет за нее ответ. Иначе - не возьмет. Мужчина будет главный и женщина будет главный, а так нельзя.» Не найдя что ответить, я только пожала плечами и не стала запрещать такие игры. Однажды, Саша заболел и я не повела его в детский сад, а оставила с бабушкой. Прихожу с работы, болеет не Саша, а бабушка, Саша поит ее чаем и пересказывает ей сказку, которую мы читали накануне. «Саша главный, он помогает мне, старой, больной женщине. Когда заболеешь, всегда зови Сашу, он тебя вылечит.» - подмигивая сказала мне бабушка. Саша гордо кивал головой, сидя на стуле и болтая ногами.
Ребенок мой был гиперактивный и порой я не знала, что с ним делать, когда он хотел успокоиться, сосредоточиться, но не мог. «Возьми его за руку, обними, посади на колени, прислонись головой к его голове, ты увидишь.»
Северные зимы длинные. Бесконечно длинные. Холодные настолько, что прогулки невозможны. Северные города малы и рассеяны на карте в большом расстоянии друг от друга. Бесконечно длинные зимы с расчетом на то что у каждого есть дом. А дома есть с кем поговорить.
«У каждой собаки должна быть своя конура. И у человека тоже…
Первый свой дом я потерял в детстве. Мы бежали из Нагорного Карабаха. У нас был свой дом, высоко в горах, но постепенно Карабах заселяли турки, гнали нас. Однажды, они пришли и в наше селение. У нас был сосед турок. На Кавказе - сосед это важнее родственника. Пришел к нам и сказал - сегодня ночью будут дома занимать, уходите. Куда ж мы пойдем, в ночь, да детей много у родителей было, да отец как мстить ушел, так и не вернулся. Сосед нас в сад к себе отвел, под арбу с сеном спрятал, там и провели ночь, смотрели как в окнах нашего дома чужие люди ходят. На рассвете увез нас сосед наш в район. В сене, на той арбе. Многих в ту ночь убили, а мы ушли в другое село, там я и отучилась в школе. Закончил школу, в Баку поехал, у родственников поселился, хотел в пединститут поступать, документы сдал. А тут все говорят - война. Я все равно не поверил, муж тети, у кого я жил, такой несерьезный, все шутил, он первый про войну сказал, потому и не поверил ему. Пошел в институт проверить, а там закрыто все. Учитель и говорит мне, всех учителей на фронт забирают. Они все мужчины. Мы девушек набираем, что бы детей учили в школах. Пойдем на курсы, отучишься, работа будет тебе, хоть на хлеб заработаешь. Я подумал и пошел, а документы мои так и остались в том институте. Так до сих пор и лежат,наверное, спустя 50 лет, уж и больше. Кто не верит, тот пусть проверит. Всю войну детей в селах учила. Каждый день семь километоров по горной дороге туда и семь обратно. Булку хлеба в неделю давали, так я и выкормила сестер своих младших в войну. Хлеб, да что успеют посадить, да вырастить.
Второй дом я тоже потеряла… А ведь сам его построил. После войны я уж думал, замуж не выйду, старый уже был, почти 30 лет. И с войны приходили все несерьезные, говорят что-то, ходят вокруг, я чуть подожду, посмотрю, а они уже и украли где-то что-то. Но вышла все-таки. Хороший человек оказался. Дали нам участок земли в Грозном, да не в самом, а в полях. Это потом уж это Грозный так вырос. Я сам фундамент копал, хоть и ссуду нам дали. Кирпичи разгружал. Денег то не было, муж работал, а я строил вместе со строителями. И детей не было, я уж и испугался, что старый я и не рожу никогда. А тут забеременел. А дом то не готов, мы торопимся, я тороплюсь. Сам штукатурил, так и схватило меня, в госпиталь увезли. Не помню как рожал, помню только как сестры бегали, кричали и крови много. Потом помню в тьме я, дом будто вижу свой детский, отца, мать, все за столом сидят и отворачиваются, будто видеть меня не хотят. Мне так обидно, что не рады мне. Что я сделал им? А мать мне говорит: Валерий Чкалов, Валерий Чкалов, вот он, посмотри. Я не вижу, темно. Валерий Чкалов, Валерий Чкалов! кричит. Где же? И кто это? Почему это важно? Но я знаю что важно, очень важно, тогда они примут меня, обрадуются. Валерий Чкалов! Я поднимаю руки вверх, может дотронусь хоть и так увижу, и свет показался белый и сестру вижу в халате, а вместо лица ребенок маленький очень, глаза карие большие, как у Сашика нашего. Она увидел, что я проснулся и снова будто зовет, еще громче: Валерий Чкалов, Валерий Чкалов пришел к тебе, Катя. Посмотри, какого Валерия Чкалова ты родил… Я забыла про мать и отца, и что ждут меня. Тут мне надо быть… Потом доктор сказал мне, что списали меня уж, несколько дней в горячке, потеря крови, это все медсестра. Медсестра немного ненормальный, фронт прошел, взял ребенка и к телу моему пошел, хоть ребенку мать показать, чтобы запомнил. Так и назвал я его Валериком. Муж по другому хотел, а я сказал - только Валерик.
Дом мы построили. Комнату за комнатой. Еще детей родили. Но Валерик мой был особенным. Он и сейчас особенный. Другие дети иногда упрекают меня, что Валерику я дал больше чем им. Это неправда. Я дал всем одинаково, только он взял больше других.
Так бы и жила сейчас я в своем доме. Который сам построил, и в который детей принесла. Но сначала Валерик из Грозного уехал. А потом люди стали дома продавать вокруг. То только одни соседи чеченцы были, а потом все вокруг стали чеченцы селиться.
Со своими соседями хорошо мы жили. Сначала рождение детей праздновали, потом женили. Чеченцы большими семьями живут в одном доме. Сыновья невесток матери приводят, сколько раз видела сядут отец и мать вечером, а невестки таз несут и ноги им моют. Раз один невестка родил, весь день с ребеном, и на кухне, и в саду. А ночью раз вышел я во двор, а сын их пеленки ночью сам стирает, вешает, жене помогает. Ночью только мог ей помочь, так бы запозорили его.
Но стали по улицам машины с темными стеклами ездить, автоматными очередями по воротам стрелять, кто не чеченец. Приходит соседка ко мне и говорит: «Какаф, ты видела какой плакат повесили на площади? «Русские в Рязань, ингуши в Назрань, армяне в Еревань!» Уехала бы ты, Какаф, отсюда, скоро и не продашь дом.» Я не сразу решила, но когда стали гранаты во дворы кидать, пошла к ней. Договорились, что уеду, вещи заберу, а они пусть своим продадут. Они и продали, а деньги мне передали. Не обманули. Мы же соседями были. Это ты, Наташа, да и никто здесь соседей не знает…»
На севере ей, южанке, было тяжело, я все чаще вызывала скорую помощь. Ее Валерик купил ей дом на Кавказе. Уже лет десять она живет в своем доме. Для нее оборудована комната, наняты несколько родственниц из числа тех, кого она выкормила в войну. На праздниках обязательное место сбора у всей родни - ее дом. Под ее надзором готовились далма и лепешки с травой. Ею произносились длинные философские тосты.
До последнего года я любила ее навещать. Сын мой тоже. Мы часто созванивались. А теперь, она мало кого узнает.
-Проходи, проходи, ты на Наташу похож. Почему он ко мне не приходит?
-Я - Наташа, бабушка, пришла к тебе в гости.
-Да, Наташа, милая моя, ты молодец, ты мой друг, мой внучка. Тебе я могу рассказать. Ты бы проверила как стройка идет. А то купили шифер, а они обманывают, меньше привезли.
-Какой шифер, бабушка?
-Так ведь дом я строю, ссуду дали, на Старопромысловской улице, война кончилась, дом нужен, дом свой нужен.
-Аа… Да все в порядке, хватило шифера, и дом построили уже, ты в нем живешь, ты просто давно не выходила на улицу. Такой хороший дом!
-Хорошо тогда. Тебе я верю. Я тебе один вещь скажу, тебе можно сказать, а то все они не верят мне. Я девочек родил. Лауру и Анну. Они плачут по ночам, а мне кормить нечем. Прошу их, принесите хоть соски, что вам стоит. Смеются…
-Хорошо, я принесу. А это что? - беру с тумбочки брошюру на тематику Свидетелей Иеговы.
-Это все вранье. Я прочитал, хотел узнать, что там будет, подготовиться хотел. Но они обманщики. Все не так. Выгнал я их. Дом хотят мой отнять. На самом деле они турки, или чеченцы. Но они не соседи, я верю только соседям… Наташа, милая моя, когда я уйду? Я хочу в тот дом, где мама с отцом, теперь они уже обрадуются мне, я знаю.
Знаете, тяжело о таком писать, особенно учитывая менталитет наших людей. Но надеюсь, что моя история поможет кому-то в трудную минуту или хотя бы даст представление о том, что нужно и не нужно делать. Хотя, конечно, лучше всего - если бы она вообще не пригодилась. Если вам не приятно читать о посягательствах и способах борьбы с ними, советую отложить эту историю.
К сожалению, в нашем мире жертв изнасилования, домашнего насилия или других проявлений агрессии часто обвиняют. Мол "сама виновата, нечего было волосы красить/одевать яркое платье/ идти туда". Но нет, дорогие, это так не работает. Никто не имеет права распоряжаться и пользоваться чужим телом. Будь это тело пьяной девушки, щуплого парня или ребенка.
В моей жизни была ситуация, когда я столкнулась с нежелательным вниманием. К счастью для меня, закончилось всё хорошо. Но сколько в мире девочек/девушек, которым повезло меньше? После этого случая я задумалась: "А как надо поступать в такой ситуации?". Ведь очевидно же, что мужчины сильнее девушек и в драке нам не победить. Но ведь сдаться и покориться ситуации - тоже не вариант...
И вот недавно я была на курсах самообороны, которые вел представитель полиции. И, кроме приемов физической защиты, он делал сильный упор и на психологическую. И я решила поделиться несколькими пунктами, которые важно знать и не бояться примерить, когда ситуация складывается явно не в вашу пользу:
1) пытайтесь отвлечь разговором. Попытайтесь убедить его, что ему это не нужно. Не запугивание, а убеждение, что ему это не принесет удовольствие, что он не такой бла бла, давай лучше просто сядем выпьем, поговорим, бла бла
2) этот и остальные пункты относятся к ситуации, когда человек не идёт на контакт и ясно, что он пришел только с одной целью. Скажите, что у вас месячные. Очень часто многие брезгуют и у вас есть шанс уйти без повреждений.
3) скажите, что вы - беременна (маленький срок). Не работает в случае, если вы в клубе и пили алкоголь. У некоторых срабатывает клапан в голове и они боятся навредить плоду. Как ни парадоксально, навредить девушке для них не так страшно, как навредить беременной девушке, потому что в последнем случае пострадает невинное дитя.
4) скажите, что у вас сифилис, ВИЧ, СПИД или другой малоприятный "подарок". Проверить никак нельзя, а рисковать не захочется.
5) используйте в качестве самообороны что угодно, что найдется под рукой.
6) когда-то в фильме "Сплит" девочка посоветовала своей подруге обмочиться, когда ее волокли, чтобы изнасиловать. И это помогло, из-за брезгливости ее не тронули. Радикальный, но тоже вариант.
У многих из нас есть семьи и близкие люди, дети. Пожалуйста, разговаривайте с ними, слушайте их. Не осуждайте, если стремитесь к полному доверию. Всё кажется очень абстрактным и далеким - да, где-то на кого-то нападают, насилуют, избивают, но не здесь же, - пока это не случается с тобой. "Не здесь, не со мной. Со мной такого точно никогда не случится".
Учите своих детей, и мальчиков, и девочек, защищаться. Учите их кричать (потому что в шоковых ситуациях иногда "голос сдает"), учите их не бояться ударить (иногда сложно преодолеть страх сделать кому-то больно, даже если ради самозащиты), учите звать на помощь и бороться изо всех сил. Пусть лучше это им не пригодится, чем потом в нужный момент они не будут знать что делать.
Берегите себя и своих близких.
Всё, расскажу последнее - и здесь уже замолчу. Просто всё это так на меня обрушилось именно сегодня, что хочется говорить везде.
Вот так живёшь и не знаешь, что у твоих... не знаю, как сказать, предков? - тоже был аккордеон с историей. Нет, не наоборот. И, да, в буквальном смысле.
Это вот так внезапно и спонтанно, как и у автора книги, сегодня случился разговор на кухне. Отец у меня с Украины - из Житомирской области, вырос в селе. Женился на моей маме, поселился в Москве - промежуточные звенья истории долго раскрывать. В детстве он мне тоже много что рассказывал, но войну до этого дня фактически не упоминал. Так всё - смешное, про село, про животных местных. Только один раз сказал - у тебя тоже дедушка воевал, и однажды так вышло, что чуть ли не все из отряда погибли, а он жив остался.
И... нет, знающие, подождите проводить параллели, будет не о том.
...Почему-то именно после того, как я прочитала книгу, истории той самой войны дошли и до меня самой. Причём уже не из первых рук - отцу-то тоже мать рассказывала, то есть моя бабушка. Ей тогда 13-14 лет было, кажется. И как-то я сейчас в общем и целом от всего этого в таком шоке, что не могу молчать. Не от мистики, нет. То есть по большей части не от мистики, а от того, что всё было.
От того, что у них в доме, в селе, останавливались немцы - и, зная, что там в семье были дети, иногда приносили им сладкое. Сахар, даже конфеты.
Однажды эти дети - маленькие же ещё - сделали для немцев ловушку. Как в "Доме..." для Кузнечика - установили ведро, поставили как-то хитро... Немцы открыли дверь - их окатило водой. Дети смеялись, немцы тоже - ещё погромче детей.
В другой раз кто-то из этого отряда стал к ней, к бабушке, приставать с известными целями - она замахнулась на него скалкой. Тот в ответ направил на неё автомат. Его товарищи это увидели - оттащили его за шиворот, больше этот человек в доме не появлялся.
Спрашивали: "А где ваш отец?" Им отвечали - мол, воюет. Не всегда бывало, что это правда. Иногда - в тюрьме, но об этом не рассказывали. А потом немцы говорили - а может, он меня убьёт, а может, и я его уже убил.
Прадедушка - бабушкин отец - был из тех, кто в тюрьме. Забрали за несколько лет до войны. Она, тогда ещё школьница, написала лично несколько писем Сталину. Одноклассница увидела, что она пишет - сказала учительнице. За ней приехали и увезли её в город. Посадили в подвал, стали спрашивать - кто надоумил написать? Она сказала - никто, сама хотела, я же папу люблю, он ни в чём не виноват. Вообще-то это было не совсем правдой - ей помогал старый учитель, но она этого не сказала. Её отпустили - видно, со школьницы действительно нечего было взять. Потом пришёл ответ. С обещанием пересмотреть дело - при условии, что соберут рекомендации и отзывы об этом человеке с самых старых жителей села. Собирали. Не успели - война началась. Отец бабушки попал в штрафной батальон и погиб под Сталинградом.
Другой человек из их соседей так на войну и не попал. Когда пришли из НКВД, он в своём доме чистил ружьё и нечаянно выстрелил, ранив себя. Они выволокли его на улицу и с криками "Сволочь!" убили. Решили, что хотел таким образом уклониться от службы. Всё это у детей на глазах.
Мать бабушкиного семейства хотели расстрелять уже немцы. Семь раз её уводили за село, и случалось это из-за чьих-то доносов. Семь раз отпускали. Офицер говорил ей - много "киндер", велел идти домой и неделю сидеть, не высовываясь, не попадаться никому на глаза. Я не знаю, был ли это все семь раз один и тот же человек. Вряд ли.
Два брата бабушки были партизанами. "Такая вот была на войне логика - хоть и приносят конфеты, а всё равно ж оккупанты... Хотя говорили и такое, что даже при этих немцах лучше жилось, чем во время сталинских репрессий".
Одни немцы ушли, пришли другие. Тоже ушли. Перед этим, узнав, что семья когда-то была знатная, и дети и родители играют на музыкальных инструментах - подарили аккордеон.
Потом был уже другой отряд - карательный. "Жечь партизанские хаты!"
Семья бабушки смогла сбежать. С собой успели взять только тканый ковёр, зато выпустили корову и увели её за собой в лес. Она оказалась умная, как человек. Ни разу не было так, что могла кого-то выдать, даже, когда все пригибались к земле, прячась, - тоже ложилась. Ночами дети собирались вокруг неё и прижимались к её бокам, согреваясь.
Аккордеон сгорел вместе с домом. От дома вообще ничего не осталось - мальчики-партизаны притащили туда снарядов, и вышло, что всё не только горело, но и взрывалось. Немцы сами оттуда разбежались.
А после войны дедушка попал в тюрьму. За то, что его мать тоже была немкой. Когда-то там вообще было немецкое поселение - в 30-е годы всех выселили, но она вышла замуж за украинца и потому смогла остаться.
И я сейчас действительно не о мистике, нет. Я о страшном. Просто как-то задумалась, что, да, "странные они, эти войны. Море крови и жестокости — но и сюжетов, у которых также не достать дна". И люди все связаны - на каком-то особом уровне. Почему сейчас? Почему аккордеон? Просто случайно речь зашла. А семья автора книги - как знать? - может, и была знакома с кем-то из тех немцев.
И, может быть, я когда-то тоже об этом напишу.
Эту книгу я ещё не читала, хотя в электронной книге она уже есть скачанная, и до этого я хотела давно её почитать. Моя история не связана ни непосредственно с историей, ни с самой книгой. Моя история про сон об этой книге.
Сюжет сна:
Хожу я по библиотеке и вижу книгу "Воды слонам!" Вспоминаю что хотела её почитать. И почему то взбрело мне в голову эту книгу украсть. Даже не знаю почему я не могла цивильно её взять. Не помню как именно я выкинула эту книжку на улицу, потом подняла откуда то из снега, но эти манипуляции и были моей кражей. После этого смотрю на книгу, а она с синей обложкой и явно написано "Воды обезьянам!" И я с сожалением думаю: "Не то украла"
Книга напомнила мне историю студенческих времен. Был у нашей группы цикл по психиатрии, отложившийся в закоулках памяти весьма отрывочно и поверхностно. Из него я запомнила многочисленные истории из жизни пациентов и четкую схему действий – кто-то глючит – вызывай узких специалистов, они разберутся.
Одна из линий книги – ночные танцы в *Утраченных надеждах*. Сложно обычным людям противостоять эльфийским проделкам. Так и молодая пациентка из моего студенческого прошлого периодически уплывала в мир грез. Видения уносили её в мир волшебной страны, в которой она была принцессой, носила воздушные сногсшибательные наряды, разъезжала в каретах и танцевала на балах с очаровательными кавалерами. Вернувшись из очередного *путешествия* на ту сторону, девушка с восторгом описывала свои приключения, главными из которых были танцы и примерки нарядов. Существовала она как бы в двух жизнях, реальной и галлюциногенной. Каждое видение начиналось с того места, на котором заканчивалось в прошлый раз. И вроде бы милая такая особенность, доставлявшая пациентке только приятные ощущения и воспоминания. Кто ж в здравом уме откажется от сказочной жизни, тем более такой яркой и веселой? Ни с каким фильмом в формате 3D не сравнится, причем совершенно бесплатно, с собой любимой в главной роли.
Только у таких визитов был ощутимый минус – они настигали юную принцессу внезапно и могли случиться в самое неурочное время. Сидит она, например, на уроке или на улице дорогу переходит, все обычно-привычно, и бац – через секунду уже в бальном платье тур вальса с кавалером отплясывает. После пары таких неожиданных приходов, когда добрые прохожие вылавливали её, застывшую в трансе, из-под колес автомобилей, родители повели девушку на прием к добрым психиатрам. Несмотря на её недовольство и нежелание обследоваться, пришлось обойти всех докторов оптом и в розницу, сделать томографию головного мозга и прочих органов, анализы на наркотики сдать и познать в полном объеме возможности современной медицины.
Органических и объективных причин, в виде опухоли головного мозга, например, обнаружено не было. Девушка продолжала посещать иные миры даже во время обследований. В конце концов, поставили ей, после многочисленных консилиумов, в том числе и с иностранными специалистами, мудреный психиатрический диагноз и начали попытки лечения. И таблетками лечили, и гипнозом – ноль результата. В итоге таблетки отменили, толку от них никакого, лишь побочные эффекты, а лекарства в той отрасли неслабые.
Остались лишь психотерапевтические беседы и плановые визиты в клинику. На одном таком визите она согласилась встретиться с нами, студентами. Так она описывала свои похождения, что после этой встречи вся наша группа в полном составе ей завидовать начала. Правда, недолго. Вряд ли кто согласился бы добровольно на такую жизнь. Всегда в сопровождении кого-то из родственников, чтобы приступ похождений не застал врасплох. Личной жизни на тот момент никакой, хотя на вид она довольно милая и симпатичная. В институт, уже не помню на какую специальность, она поступила, но и с учебой были проблемы. Что странно, на вопрос, хотела бы она все эти похождения закончить, ответ мы получили – ни за что на свете. Тот мир её больше привлекал, чем этот.
И как сложилась её дальнейшая жизнь, я не знаю.
Где же вы бродите, Джонатан Стрендж и мистер Норрелл? Некому вызволить девушку из *Утраченных надежд*.
Вот такая печальная история.
