Как Вирджиния Вулф сначала отвернулась от Т. С. Элиота, а затем радушно приняла его

Линдалл Гордон рассказывает о том, как нелегко завязать дружбу в литературной среде

Вирджиния Вулф  была самой выдающейся из четырех англичанок, принявших у себя Томаса Стернза Элиота . Главным побуждением к ее знакомству с Элиотом, что поддержал и ее муж Леонард Вулф, стала печать первого тома стихов Элиота Prufrock and Other Observations  в издательстве «Эгоист». Любовник Мэри Клайв Белл отвез дюжину экземпляров в Гарсингтон, и там Кэтрин Мэнсфилд  прочла «Пруфрок» вслух под восторженные аплодисменты. Мэнсфилд, сама эмигрантка, лучше других понимала, насколько неуверенно чувствовал себя Элиот со своим взглядом искоса и мучительно медленной речью.

Когда «Пруфрок» попал в руки Леонарда Вулфа, произведение поразило его тем, что в нем говорилось о том, о чем никто раньше не говорил, и той редкостью, что ни одна строка не опускалась ниже определенных «высот».

Леонард и Вирджиния Вулф как раз купили небольшой ручной печатный станок, планируя печатать книги в качестве увлечения. Машина стояла на столе и могла печатать только по одной странице за раз, а первой публикацией издательства «Хогарт пресс» стали два рассказа самой пары в 1917 году. За этим последовала Прелюдия  Кэтрин Мэнсфилд — удивительно трогательный фриз семейных сцен из ее родной Новой Зеландии, увиденный через призму эмоционального интеллекта ребенка. В сентябре и октябре 1918 года Вулфы обратились к «другу Мэри» Элиоту с просьбой опубликовать одно из его стихотворений.

15 ноября они пригласили его на обед к себе в Хогарт-Хаус в Ричмонде, где он прочитал три или четыре из своих сатирических стихотворений о человечестве: среди них вероятно были «Суини среди соловьев» («Sweeney Among the Nightingales»), «Гиппопотам и церковь» («The Hippopotamus») и «Воскресное утро» («Mr. Eliot’s Sunday Morning Service»). Вулфы приняли эти и несколько других стихотворений для печати небольшого сборника, третьей публикации издательства «Хогарт пресс» (наряду с новым рассказом Вирджинии Вулф «Сады Кью»).

Вулфы сами напечатают книгу и сделают обложку из мраморной бумаги Роджера Фрая. Тот факт, что его стихи приняла сама Вирджиния Вулф, стал триумфом для Элиота, и он поспешил сообщить своей семье о том, что она поистине дочь своего отца. Сэр Лесли Стивен был ведущим викторианским литератором и одно время президентом Лондонской библиотеки. Это означало признание лондонской литературной элитой.

Поначалу Вирджиния Вулф была так же сбита с толку речью Элиота, как и леди Оттолайн, — речью медленной, с каким-то особым ударением в конце каждого слова. Она не совсем разбирала, что он говорил. Проблема, возможно, заключалась в его стремлении избавиться от американской интонации, что делало его речь чересчур педантичной — свойство, которое его будущий издатель назвал «интеллектуальным» (и здесь это не комплимент). Вулф обнаружила нетерпимость «под поверхностью». Тогда же ее смутила его преданность Уиндему Льюису ,  Джойсу и Паунду , чья нетрадиционность была слишком яркой для Блумсбери, отличавшимся прививанием нюансов и легкого комического оттенка. Почему мистер Элиот «увяз в этой грязи», спрашивала себя Вирджиния Вулф, официально обращаясь к нему «мистер Элиот», называя его «Элиот» для своих друзей, но пока не «Том». Тем временем она шутила по поводу чрезмерной английскости Элиота.

Несмотря на то, что его стихотворения были приняты издательством «Хогарт пресс», в конце 1918 года Элиот был слаб и подавлен после приступа гриппа, и снова сомневался, сможет ли реализовать свой талант. Его последние стихи, строгие четверостишия, были написаны под присмотром Паунда, который настаивал на четко очерченной убедительности слов, граничащей с бранью. Вивьен также поощряла крепкое словцо. Дело не в том, что Элиоту самому не хватало способности выразить свои мысли беспощадно резкими словами, скорее он писал несколько не по правилам. Он был исследователем, а не толкователем, человеком по натуре нерешительным, что и является достоинством его величайших работ.

В яром стремлении Элиота быть истинным англичанином, казалось, затвердевали его собственные черты, превращаясь в несмываемую маску. «Я привык к обществу, настолько непохожему на другие, что мне трудно в двух словах описать эту разницу», — сообщил он профессору Вудсу в Гарварде.  Конрад Эйкен заметил в нем перемену по приезде в Англию после войны — складывалось впечатление, что он дистанцировался. Ибо Элиот хотел всецело принадлежать английской среде. Хотя вежливость обязывала его время от времени встречаться со своим старым другом, с кем-нибудь наедине он отмахивался от Эйкена как от «глупца».

Публикация «Стихотворений» Элиота не прошла гладко. Вулфы закончили печать в марте 1919 года, и Элиот передал им список контактов, которым следовало отправить копии сборника. Именно тогда, будучи непривычным к сплетням, ходящим в Блумсбери, он неосторожно согласился с ревнивой критикой Мэри Гутчинсон в отношении Вирджинии Вульф. Клайв Белл немедленно сообщил об этом неприятном инциденте самой Вулф, принявшей его в тот самый момент, когда она производила набор для книги Элиота. Последовало долгое молчание, и Элиот встревожился, обнаружив, что ни один из его контактов не получил копии стихотворений.

В этот момент у жены Элиота Вивьен пробудилась паранойя. Она предположила, что Вулфы мстят, отказываясь от его книги.

В конце концов, правда увидела свет: что бы Вулфы ни думали о его оскорбительном выпаде, они просто потеряли список Элиота. Он послал еще один и усердно трудился, чтобы умилостивить Вирджинию Вулф. Оба были приглашены на уик-энд в Гарсингтон, где гости наблюдали за происходящим. Элиот изо всех сил восхвалял Вирджинию Вулф перед ее друзьями и отказался от подначиваний Джека Гутчинсона очернить ее. Затем Вирджиния пригласила Элиотов на ланч (в кругу посвященных лиц Блумсбери — Марджори Стрейчи, энергичной сестры Литтона, и Уолтера Лэмба), сардонически отметив в своем дневнике, что теперь она видит в Элиоте «недалекого человека, поскольку я ему больше не нравлюсь». Его жену она заклеймила блеклой женщиной. Почувствовавшая неловкость Вивьен никогда больше не будет блистать в обществе Вирджинии Вулф, как это у нее получалось в компании Мэри и леди Оттолайн.

«Стихотворения» вышли 12 мая. В TLS напечатали негативный отзыв, в то время как рассказ «Сады Кью» Вирджинии Вулф, опубликованный в тот же день, имел неожиданный успех. Заказы посыпались потоком, вследствие чего пришлось печатать второе издание в тысячу экземпляров.

Возможно, за кулисами происходило кое-что еще. Вулфы, с рвением взявшись за печать «Пруфрок», не были столь же впечатлены личной встречей с Элиотом. Данный факт не подлежит сомнению. Но что если Леонард Вулф (чей рассказ «Три еврея» показывает, насколько он был чувствителен к еврейской теме) совсем не обрадовался портрету Рейчел, урожденной Рабинович, в образе низкой хищницы с «убийственными лапами» в стихотворении, которое Элиот считал лучшим и серьезнейшим из когда-либо написанных им? Когда в конце его жизненного пути Леонарда Вулфа спросили об этом, он спокойно ответил, что Элиот не считал себя таким уж антисемитом.

Однако, его письма к поэту в 1919 году лаконичны, холодны. Произошло молчаливое изменение плана: издательство «Хогарт пресс» изначально планировало выпустить тираж в четыреста экземпляров. Леонард Вулф, который занимался механической обработкой, напечатал всего сто девяносто экземпляров. Со временем все было продано, и, как только производственные затраты были вычтены, Элиот в конечном итоге получил 3 фунта стерлингов и несколько пенсов.

Время шло, и уважение Вирджинии Вулф к Элиоту росло. Когда год спустя он зашел к Вулфам на ужин, она отметила в нем «мощную силу»: «Честное слово, какая сосредоточенность взгляда в споре!» Вирджиния обнаружила, что похожа на Элиота в своей сдержанности и уловках. Она тоже была исследователем внутреннего мира, определяемого «моментами бытия», такими же кульминационными, как «моменты одиночества» Элиота. Оба, будучи модернистами-экспериментаторами, отказались от повествования девятнадцатого века образца «переход от чая к обеду». В обоих — стремление к невысказанному. Несмотря на всю похожесть, они не обсуждали работу, по крайней мере не так глубоко, как Вирджиния Вулф анализировала «наше драгоценное искусство» с Кэтрин Мэнсфилд.

Там, где Вирджиния Вулф была щедра — выбирала шрифт для публикаций Элиота, приглашала его на обед и на выходные, — Элиот, как правило, был скуп на похвалу ее творчества. Он признавал, что в ее языке была «удивительная красота», тщательно развернутая «неустанным трудом над композицией». Тяжкий «труд» — обычная издевка женоненавистников: мол, женщины способны лишь трудиться, в отличие от спонтанности истинного гения.

Однажды, к удовольствию Вирджинии, Элиот восхитился ее ранним рассказом Струнный квартет ; но в другой раз, в сентябре 1920 года, когда он проводил выходные с Вулфами в доме Монка в Сассексе, и она упрекнула его в том, что он не читает ее, его ответ был уклончивым: поскольку он почти никогда не читает художественную литературу, не считая детективных романов, утверждал он, то прочитал больше, чем она думала.

Она заметила, что его молодые карие глаза будто ускользали с грубо высеченного лица, бледного, без верхней губы.

Хотя Вулф гордилась тем, что не «погрузилась» в омут этих глаз, она была к этому близка, когда, по ее словам, Элиот «полностью пренебрег моими притязаниями быть писателем». Она подумала: «Будь я более кроткой, полагаю, не избежала бы этого омута». Осознав оказанное на нее впечатление, она никак не могла продолжить работу над своим романом Комната Джейкоба . Его визит «отбросил тень», оставив ее «в апатии».

В личном разговоре Элиот заметил Паунду, что «нет женщин, чье творчество достойно публикации». Он имел в виду прежде всего Кэтрин Мэнсфилд, соперницу-эмигрантку, опередившую его в «Хогарт пресс», но он также пренебрежительно отозвался о Вирджинии Вулф. Это ясно выражено в письме Эмили Хейл, которая увлекалась чтением Вулф: «В глубине души мое восхищение ее работой заметно слабее, нежели моя уверенность в том, что ей просто нравится (естественно), когда ею восхищаются».

Дружба и готовность Элиота принять ее гостеприимство удовлетворили Вулф, которая на протяжении многих лет обращала мало внимания на его эгоцентричность — «остроту ятагана», обращенную к самому себе, — и на пренебрежение к ее творчеству. За исключением одного раза, в своем дневнике, представляя, что Вивьен преследует ее и Оттолайн с ножом, воображая, что они любовницы Элиота, Вирджиния Вулф притворилась расстроенной: «Поскольку я никогда не пользовалась благосклонностью этого человека, мне трудно посвящать ему свое время».

Однако, она не позволила гневу превзойти ее восхищение поэзией Элиота. Чем больше он публиковался, тем яснее проявлялось его отличие от всех: в нем была «колодезная вода, холодная и чистая», — отмечает она в своем дневнике. Он заметил, как она воодушевилась, когда узнала о его семейной связи с другом ее отца из Новой Англии Чарльзом Элиотом Нортоном. Лесли Стивен наслаждался своими связями с литераторами Новой Англии и, когда родилась Вирджиния, попросил Джеймса Рассела Лоуэлла стать ее крестным отцом.

Позднее Элиот признавался Эмили Хейл, что он чувствовал себя «счастливее всего с Вулфами», и годы спустя, когда он провел выходные в честь своего дня рождения с Вулфами в Сассексе, Вирджиния отметила в своем дневнике: «Том в некотором смысле — с его чувствительной, замкнутой, робкой, но уникальной натурой — очень похож на меня».

Линдалл Гордон

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ