Перси Биши Шелли — один из величайших английских поэтов XIX в.
Своей пламенной верой в полновластный и всеразрешающий разум, своим полным пренебрежением к унаследованным от прошлого человеческим воззрениям, верованиям и привычкам Шелли принадлежит ещё к последователям идей века Просвещения. «Политическая справедливость» Годвина, проникнутая целиком революционным анархизмом девяностых годов XVIII в., стала очень рано его евангелием; но идеи Годвина претворились у Шелли в красивые поэтические видения, смело задуманные и своеобразные. Эти образы, воздушные и туманные, убаюкивают сознание своей дивной художественностью. Как поэт, Шелли принадлежит уже целиком к началу истёкшего столетия, к тому блестящему возрождению поэзии, которое мы называем романтизмом. Поэтическое дарование Шелли, таким образом, не вполне соответствует его миросозерцанию. Двойственность Шелли как рационалиста и романтика, мыслителя и художника, проповедника и поэта составляет самую характерную черту его гения.
Созерцательная, склонная к мечтательности и к сильным душевным возбуждениям натура Шелли сказалась очень рано, когда ещё ребёнком, в поместье своего деда, он рассказывал маленьким сестрам страшные сказки и забавлялся химическими и электрическими опытами, производившими впечатление алхимии.
Те же интересы преобладают и позже в Итонской школе, куда отец поэта, сэр Тимоти Шелли, деревенский сквайр, отдал своего сына в надежде ввести его в круг избранной молодёжи. Суровое воспитание тогдашнего английского юношества жестоко отразилось на чувствительной душе поэта. Он долго помнил издевательства, кулачную расправу, приставания своих товарищей и наставников. В «Лаоне и Цитне» он вспоминает о них как о своих «тиранах и врагах». В последние годы пребывания в Итоне занятия Шелли становятся более серьёзными. В нём просыпается потребность творчества.
В 1810, когда Шелли перешёл в Оксфордский университет, он уже был автором двух романов: «Цастроцци» и «Св. Ирвайн». Оба они отражают самый фантастический и грубый романтизм тогдашнего ходячего романа, но несомненно нашли себе читателей. В Итоне Шелли впервые увлёкся и идеями «Политической справедливости» Годвина; его кузина Гарриэт Гров, на любовь к которой благосклонно смотрели его родители, была уже по первым письмам, пришедшим из Оксфорда, встревожена вольномыслием своего молодого друга. На первых порах в Оксфорде Шелли испытал мало новых впечатлений. Он издаёт шутовские стихи под заглавием «Посмертные записки Маргариты Никольсон», зачитывается Платоном, Еврипидом, Лукрецием, знакомится с Франклином и Кондорсе, с философией Локка и Юма. Сам университет не произвёл на Шелли, по-видимому, никакого впечатления. Характерная для Шелли жажда прозелитизма и потребность высказываться быстро привели его, вместе с его товарищем и другом Хоггом, к крайне опасному шагу: изданию брошюры «Необходимость атеизма». Шелли собственноручно распространял эту брошюру среди студентов, рассылал её множеству лиц и быстро распространил её по всему Оксфорду.
Несмотря на то, что его имя не значилось на титульном листе, университетское начальство вызвало Шелли на суд и, после его отказа отвечать на предложенные вопросы, постановлением 25 марта 1811 исключило обоих друзей из числа студентов. О женитьбе Шелли на Гарриэт Гров теперь не могло быть и речи. Отец Шелли на некоторое время запретил ему даже являться домой, назначив ему 200 фунтов ежегодной пенсии, — и 19-летний Шелли раз и навсегда был предоставлен самому себе.
Следующие три года жизни Шелли можно назвать эпохой общественно-политических скитаний. Уже как бы приобретя венец гонимого за идею, Шелли в эти годы чувствует себя защитником угнетённых и смелым поборником правды и свободы. В таком свете представлялась ему дружба с Гарриэт Уэстбрук, пансионной подругой его сестёр, дочерью богатого трактирщика, подозревавшегося в ростовщичестве. Увезя эту шестнадцатилетнюю девочку в Эдинбург к Хоггу и женившись на ней в августе того же года, Шелли считал, что спасает её от тирании старого Уэстбрука. Родители Шелли, возмущённые таким неподходящим для наследника баронетского достоинства браком, предложили ему отказаться от наследства в пользу будущего сына или младшего брата. Это ещё более укрепило Шелли в той мысли, что он служит дорогим ему идеям свободы, равенства и справедливости. В таком настроении совершил Шелли свою поездку в Ирландию, где распространял почти собственноручно свою брошюру о даровании равноправности католикам. Всё в том же настроении Шелли знакомится вскоре сначала письменно, а затем и лично с Годвином, отдаётся со всем пылом молодости делам благотворительности (преимущественно в Тримедоке, в Карнарвоншире), издаёт ещё целый ряд политических памфлетов и, наконец, пишет свою «Королеву Маб», с длинными примечаниями. Это первый поэтический опыт, ещё слишком полный юношеского риторизма и бледнеющий перед вдохновенной лирикой его последующих поэм. Насколько молодой Шелли ещё мало чувствовал себя в то время поэтом, видно из того, что во время его пребывания в «стране озёр», где жили «поэты-лэкисты» — Саути, Вордсворт и Кольридж, — их поэзия мало заинтересовала Шелли, хотя он и был близко знаком с Саути, и впоследствии влияние «лэкистов» сильно сказалось на его творчестве. Увлечение политическими, социальными и философскими вопросами в то время ещё, по-видимому, сдерживало поэтическое дарование Шелли в слишком узких для него рамках рассудочности. Вскоре для Шелли наступили новые волнения, и они могут считаться последним толчком к поэтическому творчеству.
Через год после выхода «Королевы Маб» и рождения дочери, названной в честь героини этой поэмы Ианти, Шелли расходится с Гарриэт, и сердце его воспламеняется уже настоящей любовью к дочери Годвина, Мэри. Разрыв с женой и вторичный увоз семнадцатилетней девушки много обсуждались биографами Шелли и обыкновенно толковались не в пользу поэта; в них видели прямолинейное и бездушное приложение теорий свободной любви (жена его была в то время беременна вторым ребёнком и спустя два года утопилась). Разобраться в этих событиях жизни Шелли трудно. По-видимому, Шелли имел какие-то основания подозревать Гарриэт в неверности и даже не считать её будущего ребёнка своим. Гарриэт вскоре сошлась с другим человеком, причём её самоубийство было следствием, с одной стороны, давнишней склонности её к такому концу, с другой — неудовлетворенности в её новой привязанности. Бегство с Мэри Годвин (28 июля 1814) сопряжено с первой поездкой Шелли в Швейцарию, где годом позже он близко сошёлся со знаменитым уже в то время Байроном. Четыре года жизни Шелли с его новой подругой проходят то в Швейцарии, то в Англии. За это время в окрестностях Виндзора возник «Аластор» (1816), первое истинно поэтическое произведение Шелли. Через два года вышла в свет и вторая большая поэма, «Лаон и Цитна», более известная под заглавием «Возмущение Ислама» (1818). Ещё не признанный и известный лишь как автор зажигательной «Королевы Маб», Шелли стоит уже на высоте своего поэтического гения. К этому времени относится и знакомство Шелли с Ли Хантом и с юным Китсом. Это вступление в литературную среду сказалось как обогащением, так и более всесторонним развитием художественных вкусов Шелли.
Вместе с расцветом его таланта наступает и время полной политической зрелости. Памфлет Шелли «Предложение о реформе избирательных законов во всем королевстве» (1817) указывает на серьёзные знания и трезвые взгляды. Об этом свидетельствует и очерк, озаглавленный «Философский взгляд на реформы», до сих пор не изданный, но пересказанный Доуденом в одной из его последних статей о Шелли. Для взглядов Шелли этого времени в высшей степени характерны слова его в одном письме к Ли Генту: «Я принадлежу к тем, — пишет Шелли, — кого ничто не может удовлетворить, но кто готов покамест довольствоваться всем, что действительно достижимо». Можно с уверенностью сказать, что юношеские увлечения Шелли разрешились бы серьёзным вступлением его на политическую арену, и здесь Шелли оказался бы, вероятно, более полезным и деятельным, чем член палаты лордов Байрон. В 1815 баронетство перешло к отцу Шелли, и поэт начал получать ежегодный доход в 1000 фунтов. Но уже в 1816, когда утонула его первая жена, жизнь Шелли начинает принимать такой оборот, что о его личном вмешательстве в политику не может быть более речи. Против него вооружается его тесть, Уэстбрук, по ходатайству которого лорд Эльдон, как лорд-канцлер, 17 марта 1817 постановил лишить Шелли права воспитывать своих детей от первого брака. Основанием этому послужили его связь с Мэри Годвин (несмотря на то, что в это время Шелли, овдовев, уже был женат на ней) и атеистические взгляды, высказанные в «Королеве Маб». Шелли был таким образом как бы объявлен вне закона. Против него восстало и общественное мнение, преследовавшее его до самой смерти. Его поэмы также всё ещё не вызывали сочувствия. В горестном настроении Шелли решил покинуть родину. 11 марта 1818, вместе с семьей и со сводной сестрой Мэри, Клэр Клэрмонт, матерью маленькой Аллегры, прижитой ею от Байрона, Шелли уехал в Италию.
Четыре года, которые Шелли прожил в Италии, были самыми продуктивными и полными годами его жизни. В первые два года уже возникли его «Освобождённый Прометей» и трагедия «Ченчи», заставляющие думать, что останься Шелли в живых, Англия обладала бы сильным, глубоким и вдумчивым драматургом. В это время расширяются артистические запросы Шелли. Давнишний восторг перед поэзией древней Эллады, перед Гомером, гимны которого переводил Шелли, перед Софоклом, с которым он никогда не расставался, и, наконец, перед Феокритом, чьё влияние слышится в одной из наиболее проникновенных поэм Шелли, «Адонис», написанной за год до его смерти в память рано умершего Китса, весь этот чисто артистический восторг перед Грецией ещё обновляется вестями о греческом восстании и знакомством с одним из его видных деятелей, Маврокордато. Шелли искренно говорит ему: «Мы все греки» и задумывает свою «Элладу» (1821).
Под небом Италии — Италии начала века, где вспыхнуло национально-освободительное движение, — Шелли увлекается Данте с его «Божественной Комедией» и с более близкой лирическому гению самого Шелли «Vita Nuova». С Италией, «раем изгнанников», как назвал её Шелли, связаны, кроме «Ченчи», «Строки, написанные среди Евганейских холмов» и «Юлиан и Маддало». Через посредство итальянского Возрождения Шелли понял и поэтов «старой весёлой Англии» времён королевы Бетси, к изысканной прелести которых так внимательно прислушивались поэты-лэкисты и ещё больше Китс. Подобно лэкистам, поэта приковывает к себе и красота природы. Время пребывания в Италии может быть названо самым счастливым периодом в жизни Шелли. Первый год, проведённый в Ливорно и Неаполе, был омрачён посещением Байрона в Венеции. Шелли был удручён не только распутством Байрона, но и его странным отношением к маленькой дочери Аллегре и к её матери. Несколько позже супругам Шелли пришлось оплакивать потерю своего сына Уильяма, похороненного на том же кладбище в Риме, где покоится теперь и прах Шелли. Но уже второй и третий год итальянской жизни, прошедшие в Пизе и Ливорно, были полны надежд и разнообразных впечатлений. Кроме Байрона, которого, несмотря на разочарование в нём как в человеке, Шелли продолжал время от времени посещать, к образовавшемуся около него кружку присоединились теперь Медвин и Трелоне, поддерживавшие бодрость духа Шелли. Медвин, двоюродный брат Шелли, был и товарищем его по пансиону, где он воспитывался до поступления в Итон.
Творчество Шелли медленно пробивало путь к читателю (издания «Ченчи» и «Освобождённого Прометея», вышедшее в Лондоне в 1821, получили известность лишь после смерти поэта). Написанный в год смерти блестящий очерк «В защиту поэзии», о котором Шарп, один из биографов поэта, справедливо пишет, что «каждый, кто интересуется поэзией, должен не только прочесть, но изучить его», вовсе не нашёл издателя.
В конце мая 1822 Шелли с женой и супругами Уильямс жили на берегу моря около Специи, в вилле Casa Nova. Шелли, не умевший плавать и не имевший понятия о морском спорте, страстно любил море и вместе с Байроном приобрёл шхуну, названную «Ариэль». Когда прибыла шхуна, у Шелли было несколько видений: то маленькая Аллегра выходила из моря, то какая-то фигура звала его за собой в гостиную и там, сняв покрывало, оказывалась его двойником, исчезавшим со словами: «Siete soddisfatto» (итал. «Вы довольны»). Кто-то видел также Шелли в лесу, когда он в это время был дома. 1 июля Шелли и Уильямс отправились в Ливорно и оттуда в Пизу, где происходило совещание между Байроном и Ли Гентом по поводу затеянной первым газеты. На обратном пути Шелли вновь шёл на шхуне «Ариэль» с Уильямсом и лишь одним мальчиком в виде матроса, а Трелоне следовал на яхте Байрона, «Боливар». Скоро из-за густого тумана «Ариэль» скрылся из виду, а после быстро налетевшего непродолжительного, но сильного шквала от «Ариэля» не оставалось уже и следа. Через несколько дней море выкинуло два трупа, оказавшихся Шелли и Уильямсом. Труп Шелли был сожжён на месте, и урна с его прахом отослана в Рим, где она покоится на протестантском кладбище рядом с останками поэта Китса и маленького сына Шелли. В карманах Шелли были найдены томики Софокла и Китса.
Свернуть
