Эту книгу мне дала прочитать моя учительница по литературе. Книга про войну, про которую вспоминают немногие. Попыталась отыскать сочинение, которое писала в 11 классе по этой книге, но не нашла. Не знаю, куда оно делось. Может потом и найду.
А сейчас хочется просто высказаться. Мой отец назвал моего старшего брата в честь друга, погибшего на этой войне. Мы часто просыпались от криков отца, которому снилось, что их окружают враги. Папа рассказывал, что маленькие дети бегали рядом и предлагали попробовать наркоту. У моего отца остались осколки в спине и в ноге. Удалить их не смогли. Поэтому оставалось просто терпеть эту боль и хоть как-то заглушать ее алкоголем. Во время алкогольного опьянения он мог хоть немного поспать. Я его не оправдываю, но и не жалеть не могу. К концу его жизни на ноге начали гнить кости. Обезболивающие помогали не всегда. Последние дни он пил. И умер. Ему не было и 50 лет. И что, эта война стоила такого конца даже для одного человека? Он вернулся из того ада, который был в Афганистане, но из его души и тела он никуда не делся. Он так и прожил оставшуюся жизнь в муках и передал его частичку своим детям.
У меня так и остался вопрос: зачем?
Папа мне снится. И никогда он не снится умиротворенным и спокойным. Однажды во сне он сказал, что похоронили его неправильно. Потом и сейчас он продолжает сниться. И всегда мне снится, что он не успокоился, что-то его мучает. Иногда мне снится, что он живой. Но никогда он не снится счастливым.
Я не знаю как ему помочь обрести покой.
Думаю, всем известно, что хорошие книги имеют свойство провоцировать и вдохновлять на хорошие поступки и дела!
Вот так и у нас получилось.
Начну с того, что супруга давно хотела котёнка. На празднике или на встрече с друзьями начинались мольбы: «Давай заведём котика!», «Давай сходим на выставку кошек!».
Скажу сразу, кота я не хотел. Не потому, что у меня предубеждения или антипатия. Просто не хочу вести его впоследствии на кастрацию. Можно назвать это мужской солидарностью, можно ещё чем-то подобным. Другое дело кошечки. Этот вариант, говорю ей, ещё можно рассмотреть. Кошечкам дают специальный препарат, и они перестают орать по весне, не делают жизнь окружающих невыносимой.
И тут случай! Обнаружил ВКонтакте объявление, в котором предлагали котят, спасённых от холода доброй пожилой женщиной. Читаю пост, как этих несчастных голодных котят достали с крыши в январе месяце... А у самого в голове картина из чеченских дневников «Муравей в стеклянной банке», где автор – Полина со своей матерью, спасали котёнка, которого забыли русские солдаты на крыше разрушенного многоэтажного здания!
В объявлении говорилось, что остался всего один котёнок, кошечка. Но есть нюанс: у неё небольшая грыжа, и отдают её под обязательную стерилизацию, как я понял именно из-за грыжи. Вот я и предложил своей любимой: «Зачем нам выставки? Там котиков продают. А тут отдают в добрые руки красивеньких котят, пусть и не породистых!».
Показал ей этот пост, после чего решили съездить посмотреть.
Всё это случилось на Пасху.
Позвонили в 12,00 часов ночи, чтобы не передумать к утру! И на следующий день поехали смотреть. Открыл нам мужчина в возрасте, видимо сын пожилой спасительницы котят. Оказалось, что живут люди в маленькой халупе из досок и фанеры, построенной во дворе частного дома. У нас сейчас часто так делают жильё. Стройматериалы дорогие… Людям выживать надо.
Низенькое, квадратное «строение» было с небольшим, сантиметров на шестьдесят, чердаком, который наполовину засыпан опилками, чтобы потолок не промерзал. Именно на этом чердачке окотилась чья-то кошка, может её даже специально кто-то выгнал на улицу, чтобы дома не окотилась. Когда ударили морозы, то замерзающие котята стали пищать от голода и холода. Вот женщина их и обнаружила. Чердак низкий, засыпанный так, что практически не проползти.
Потому их спасение оказалось трудным делом. Почти всех достали, остался один... Люди не могли понять, куда он мог запрятаться! В итоге мяукал почти два дня. Но его достали и принесли в дом. Он еще полдня пищал, а затем смолк.
Сорвал голосовые связки. Думаю, что и грыжа появилась из-за стресса и многочасового мяуканья.
Всех котят потом разобрали местные жители, а несчастного с грыжей, это – кошечка, никто не взял. Долго у себя спасители её держать не могут, т.к. их домик должны снести... Без точной даты, почти в любой момент, и куда перебираться будут, сами не знают.
Ну а нам маленькая кошечка понравилась! Шустренькая! Красивенькая! Сейчас уже мяукает, но очень тихо, только в полной тишине слышно.
Мы ее забрали!
Потом нам позвонила волонтер, та, что в интернете рассылала объявления. Она за живностью присматривает. Волонтер сказала, что посоветует, когда придёт время, пару отличных ветеринарных клиник с хорошими хирургами и постарается записать к ним, причём со скидкой. Вроде малость, а приятно!
Вот такая история.
Желаю всем читать хорошие книжки и делать больше добра! 
Знаете, когда-то давно, когда я еще училась в начальной школе, классе в 4 (или 5, но не так уж это и важно), у нас был такой чудесный предмет как "музыка", который на самом-то деле, к музыкальному образованию никакого отношения не имел. На этих уроках мы говорили о культурах различных народов, истории и много еще о чем.
Учительница наша была человеком в высшей степени творческим. Вся школьная самодеятельность держалась на этой, как я теперь понимаю, чудесной женщине. Она относилась к нам (ученикам начальных классов, некоторые из которых не выговаривали букву "р"!) как к равным, обсуждала с нами политику, интересовалась нашим мнением и всегда внимательно слушала, иногда вступая с нами в дискуссию.
Ну так вот. Она частенько затрагивала тему Великой Отечественной Войны, рассказывала нам о героизме советских солдат и пыталась воспитать в нас дух патриотизма. Стоит ли говорить, что пятиклассникам это было не то чтобы очень интересно.
Но однажды наша учительница решила поставить очередной спектакль. Ну как спектакль... Скорее, небольшую постановку, приуроченную ко Дню Победы. Я как сейчас помню этот торжественный момент: нас согнали в актовый зал, рассадили по местам и попросили внимательно слушать. На сцену вышли старшеклассники. Точнее, старшеклассницы. И начали рассказывать. Они рассказывали отрывки именно из этой книги, читали их наизусть, с чувством, с выражением... И да, я слушала. Пожалуй, одна из всех. Я слушала эти истории о том, как мать убила собственного ребенка, чтобы спасти целый отряд, о том, как девушка шофер с чувством счастья слушала хруст костей немецких солдат, о том, что приходилось пережить русским девушкам, которые, несмотря ни на что, всеми силами желали остаться девушками и, черт подери, спали в платьях.
Я слушала и рыдала. Одиннадцатилетняя девочка, рыдающая над тем, что еще не до конца понимает. Да, мне было стыдно за свои слезы. После спектакля я убежала в туалет, чтобы смыть следы своего отчаяния с щек, чтобы не стать предметом насмешек одноклассников.
Спектакль закончился, все забыли о нем. Но та одиннадцатилетняя девочка не забыла. Она частенько вспоминала об эмоциях, вызванных лишь отрывками из книги и лелеяла желание прочитать ее целиком. Поэтому, отпраздновав свой пятнадцатый день рождения и получив в подарок энную сумму денег, она отправилась в книжный магазин и купила долгожданную книгу.
Да, первый раз я прочитала ее в 15. И ничуть не жалею об этом. Да, она изменила меня. Да, заставила по-другому смотреть на многие вещи. И когда сейчас я, повзрослевшая, перечитываю эти истории, я рыдаю также, как и в 11, как и в 15. Потому что, читая ее, невозможно не рыдать.
И да, я так и не смогла придумать название для этой истории. И да, я так и не поняла, зачем я вообще ее написала. И да, я рыдаю и сейчас, вспоминая. И да, я считаю, что эту книгу нужно читать. Хотя, пожалуй, не в 15.
Однажды я проснулась вся в поту, вся дрожала, а снилась мне война! Никогда не забуду тот страх, что меня настиг. Везде кровь, убитые, русские, немцы и т.д. И, прочитав книгу, я просто удивляюсь, как 16-19 летние девушки отправлялись на фронт? Сколько смелости, храбрости нужно иметь, чтобы совершить такой подвиг? Возможно, я сейчас так рассуждаю, потому что сама этого не пережила, сейчас другое время, а точнее другое поколение, в наш 21 век всё доступно, мало истинных патриотов России, как ни посмотришь одни эгоисты, никто не думает о благополучии других. А эти женщины воевали за Родину, за народ, они не думали погибнут или останутся в живых, долго - был единственной их жизнью. Кровь, смерть, голод, недосыпание - нам этого не понять, поэтому, ребята, цените и уважайте ветеранов войны, их и так осталось совсем мало, они достойны уважения и чести! Спасибо им за то, что они для НАС сделали.
P.S. А мне даже стыдно после того сна, что я так испугалась, и что во мне не было такого героизма:(
Лежу на кровати... разглядываю белый потолок... как не стараюсь, как не пытаюсь всмотреться в ровную пластиковую поверхность - букв будущей книги невидно, ни с закрытыми, ни с открытыми глазами невидно, увы... Думаю о судьбе Гонсалеса Гальего, его судьбе и тысячах других таких же несчастных судеб на территории нашей необъятной Родины. Среди них могла бы оказаться и я... Слава Богу, повезло... А повезло ли?
Моё рождение пришлось в аккурат на развал Союза, рассвет лихих 90-ых: разоряющиеся колхозы и заводы, "отжимаемые" и "крышуемые" бандитами; перестрелки и разборки в кабаках; пьянки и безделица среди среднего класса - типичная российская провинция. В то время врачи не знали диагноза Несовершенный Остеогенез, да и вообще какая медицина была в конце 1980-х? Врач с легким похмельем и трясущимися руками, принимавший роды даже не сразу понял, что с ребенком что-то ни так. Потом диагностируют множественные внутриутробные переломы, хрупкие кости из-за отторжения кальция организмом. Такова особенность НО, а как следствие, бесконечная боль от трещин и переломов костей. Маме через несколько часов он скажет: "Девочка всё равно умрет, с этим долго не живут. Откажитесь, родите еще!". Не отказалась... не отказалась несмотря на то, что уже росли два здоровых мальчишки. Тогда наши судьбы с Рубеном Гальего и разошлись...
Мне 25 лет, я лежу на своей кровати и вглядываюсь в белый потолок... Я всё в той же российской провинции, мне не нужна посторонняя помощь, чтобы справляться со своими потребностями, у меня есть работа, любимое дело, есть мечта. И хоть иногда я всё еще чувствую дискриминацию со стороны государства, отвращенные, любопытные или слегка смущающие взгляды незнакомцев на улице... иногда я просыпаюсь от пугающих слов "никогда не смогу" и страха от осознания неизбежности, но меня по-прежнему окружают и утешают близкие люди, любимые и принимающие друзья, я никогда не чувствовала голода, холода и не хотела умереть от безнадежности.
Да, и всё таки мне повезло...
У нас в Хабаровске проводилась международная конференция по местному самоуправлению. Приехали мэры городов, чиновники высокого уровня из многих стран, в том числе из Китая, Японии, Кореи. Заместитель мэра одного корейского города оказался колясочником. Вот-вот прилетает самолет. Надо его встречать и привезти в конференц-центр.
И тут оказалось, что это большая проблема. Не возьмешь же его в зале прилета международного аэропорта "на ручки", чтобы пересадить во встречающий автомобиль? Солидный человек, в костюме за дорого, секретарь у него, портфель из крокодила. А секретарь, понятное дело его не понесет, не обучен.
А если и понести, допустим - дался заммэра, то потом, что по-приезду вынимать его, обхватившего за шею и пересаживать в коляску перед другими делегатами? Некомильфо какое-то. Все-таки noblesse oblige.
Надо специальный автомобиль, в который заммэра сам на коляске заедет, а потом выедет.
Кинулись искать - нет такого авто в городе.
В городе живет около миллиона человек, это краевой центр и даже, не побоимся этого слова, - столица Дальнего Востока, а такой машины нет.
Стали обзванивать соседние города. И, о чудо, нашлась такая машина в Комсомольске-на-Амуре. Быстренько пригнали машину в Хабаровск.
А к машине даже приписан водитель на твердом окладе, ибо техника дорогая и специализированная. Вот какая забота государства!
Сюжет показали по местному телевидению, в новостях.
И интервью у этого водителя взяли: "Машина хорошая, - говорит. - Практически новая. Специально для инвалидов! Как купили задорого, так в гараже 5 лет и простояла. А я при ней. Ни разу не выезжала!".
А потом этого зам мэра показали. Вид у него ошарашенный (видимо покатался уже по нашей архитектуре), но старается держаться.
Догадались спросить у него, как ему понравилось у нас и каково положение инвалидов в Корее?
Ответы были получены очень короткие. В камеру солидный ухоженный кореец в отлично сшитом костюме на коляске старался не смотреть.
- Понравилось.
- У нас к инвалидам относятся по-другому.
Скрытные и выдержанные люди эти корейцы.
– Есть вещи, которые происходят сами собой, есть путешествия, начинающиеся и заканчивающиеся во сне, есть путешественники, отзывающиеся на смутный сигнал внутренней тревоги. Именно такой человек сегодня предстал перед вами
По пути на работу, я зашла в один из магазинов сети «Озбай», чтобы забрать свой предзаказ из нескольких книг, среди которых была «Бегуны» Ольги Татарчук. Поскольку интрига во время чтения гораздо предпочтительнее спойлеров, я заранее не читала ни статей, ни рецензий, посвященных сей славной книге, и не имела представления о её перипетиях и сюжетных линиях. Нобелевская премия, присужденная автору, послужила для меня достаточной рекомендацией для того, чтобы раскошелиться на бумажное издание, тем более с 20 % скидкой. (Литературный Афоня, и только! Что с меня возьмешь?!!)
Сначала ничего, как говорится, не предвещало. Однако, в конце рабочего дня, меня охватило какое-то необъяснимое предчувствие, напоминающее коктейль из смутного томления и сумеречного беспокойства… Чуть позже, в сознательно-бессознательном поселилась, проросла и пустила корни мысль о том, что привычные маршруты и окружение безобразно предсказуемы и навевают первобытную тоску, а «мне летать охота» либо же «сесть в кабриолет и уехать куда-нибудь»…
С кабриолетом не вышло, а вот на электричке прокатиться удалось вполне. В полупустом вагоне, под умиротворяющий стук колес, всё пыталась вспомнить, в каком же году нашей эры я последний раз делала это самое... Катилась по рельсам, в смысле. Летом 2012 в поезде «Минск-Симферополь».
Много воды утекло с тех пор. Поезд ушёл и рельсы разобрали…
Как вы уже, наверное, догадались, вместо того, чтобы тихо-мирно вернуться с работы домой, я, вопреки логике и здравому смыслу, отправилась прямиком на железнодорожный вокзал, где приобрела билет на ближайшую электричку, которая отправлялась в Борисов.
Отчего не поезд? Оттого, что в рюкзаке у меня имелись: телефон, наушники, паспорт, пудра, небольшая сумма денег (в районе 50$), бумажные салфетки и несколько книг… Как-то абсолютно не была готова к спонтанному «побегу из повседневности». Повторюсь, до вечера ничего не предвещало.
Итак, где-то в 23.40 я первый раз оказалась в Борисове, где никого и ничего не знала, помимо гостиницы «Березина», знакомство с которой состоялось заочно, по средством всемирной паутины. «Березина» расположилась в шаговой доступности от вокзала. С наличием свободных номеров проблем не возникло. Заполучив «довоенный» ключ от номера 12, я отправилась почивать, но не тут то было. Ночь, проведенная в гостинице, оказалась одной из самых беспокойных, длинных и удручающих в моей биографии. В номере я имела уникальную возможность отчетливо слышать «волнующую» музыку в стиле: «А белый лебедь на пруду», которая чуть позже сменилась «таинственными и чарующими звуками» пьяного многоголосья, периодически оттеняемыми ритмичными аккордами разборок с мордобоем, бесконечно и неумолимо хлопающих дверей, резвой и задорной беготни по коридорам, которые производили неутомимо энергичные, относительно молодые и в меру упитанные организмы. Выспаться у меня не получилось, но насладиться чтением вполне.
Ещё меня изрядно повеселило то обстоятельство, что в прикроватной я обнаружила Библию. (Намедни, сетовала подруге на то, что необъяснимым образом, повсюду, где бы я ни оказалась, вокруг меня буквальным образом «материализуются» пятидесятники, призывающие к покаянию и зазывающие в свою церковь. «Прислушайся к ним! Иисус любит тебя! Случайности, не случайны», – угарно хихикая, советовала подружка).
Утром сотрудница гостиницы сказала, что такой «Вальпургиевой ночи» у них ранее никогда не было: «Неприятное стечение обстоятельств. Вам просто ужасно не повезло оказаться на одном этаже с сотрудниками (30 мужиков и 4 женщины) предприятия (такого-то), которые отмечали (такое-то) событие».
Я сдала ключ и пошла прогуляться по городу, в котором оказалась благодаря «неисповедимым путям Господним» и собственному слабоумию. Дальше уже было неинтересно: разрядился телефон, мне было холодно и немного голодно…
Всё-таки, блудному попугаю пришлось вернуться домой, где его ожидали мелодраматические разборки.
Самое странное, что книгу Ольги Токарчук во время своего «иррационального вояжа» я не читала (нераспечатанная, она просто болталась в рюкзаке), а только через несколько дней, благополучно находясь в родных пенатах, ознакомилась с идеями «Бегунов».
До сих пор не могу дать себе вразумительный ответ на вопрос: «Что это было? Полнолуние? Обострение хронического дебилизма?».
Супруг утверждает, что в моей голове склад боеприпасов, и он никогда не знает заранее, когда и какой из них рванет.
Вероятно, он прав, зато со мной не соскучишься…
Мое знакомство с венгерской культурой началось в начальной школе.
Теперь я многое понимаю. У нашей первой учительницы Людмилы Геннадьевны мы были тоже первые - компания семилетних гномиков и она старалась понравиться всем - детям, их родителям, директрисе и завучам, в итоге окна нашего класса зажигались ярче все, а гасли позже всех.
Мы заметили, что ребята из соседнего класса на перемене прыгают под музыку и нам тоже захотелось так же.
Через некоторое время она нашла нам учителя ритмики. Высокий, взрослый (для человека семи лет), и немного похожий на индийского актера (в начале 90-х по тв крутили индийские фильмы вперемежку с бразильскими сериалами, чтобы отвлечь население от всеобщего развала ) - смуглый, курчавый, черноглазый. Мужчина, что в школах редкость.
Сначала мы попрыгали, а потом спросили, как же его звать. Он сказал, что его зовут Шандор и он мадьяр.
1. Я ни хрена тогда не знала о том, кто такие мадьяры
2. У него не было отчества. А у учителя оно должно быть.
3. Когда я рассказала о нем родителям, они сказали, что он цыган, как румыны. Румыны для моих родителей - это цыгане (как молдаване, венгры и Евпропа для них начиналась с Польши - поляки - европейцы).
Он нам рассказывал о Венгрии, быть может говорил какие-то слова по венгерски а на класссный Новый год нарядился Дедом Морозом и раздвал подарки и нам очень нравилось
Война не кончается тогда, когда перестают стрелять. Она перемещается в человеческую душу, где нельзя бывшее сделать не бывшим. И там у нее другие сроки...
В нашей семье не было Афганистана, у нас была Чечня...
Брата призвали в армию. Все как у всех: сборный пункт, распределение, учебка. А потом четыре месяца тишины и поисков. Письмо от него пришло, адрес отправителя - Чеченская республика.
Нам говорили, что там нет войны, она давно закончилась. А мой брат вернулся с седыми висками... Он мало что рассказывает. Только однажды о том, как друзей из горящего БТРа вытаскивал... Он вернулся домой, живет, существует. А мыслями и всеми помыслами он остался там и этого из него выгнать.
Он не рассказывает от том, что убивал... И теперь я понимаю почему. В его военном билете не указан ни один боевой выход, потому что официально войны нет...
Однажды я видела, как в один двор привезли "Груз 200". Страшно...
Когда я была маленькая, я не боялась войны. Не то чтобы я о ней мечтала, но если бы она вдруг снова началась, я бы точно знала, что делать. Мама с младшей сестрой отправились бы в эвакуацию во всем известный город Энск (туда отправляются почти все эвакуированные, я читала). Папа пошел бы бить усатые морды фашистов в рукопашную, он бы точно не умер и вернулся потом с горой медалей и орденов, это ведь МОЙ папа. Бабушка с дедушкой продолжили бы свою работу в МАИ и разработали супер-секретный невидимый самолет, способный нести десять, нет, сто самонаводящихся ракет (и еще сто бомб). А я бы сбежала в лес партизанить.
Смерти я никогда не боялась, потому что планировала отправиться прямиком в Рай - в лесу ведь особо не нагрешишь, там нет запретных конфет и Кольки из 3 "Б", которого так и хочется назвать дураком. Обзываться дураком - тяжкий грех, так написано в Евангелии, мне священник рассказывал. А фашистов убивать - не грех. Этого в Евангелии не написано, но я была уверена.
Пыток я тоже не боялась, потому что слабо себе их представляла. Школьная литература для младших классов скупа на описания пыток (спасибо ей). Я знала, что гадкие фашисты любили засовывать иголки под ногти храбрых партизанов. Однажды мне под ноготь вонзилась щепка, и я не проронила ни слезинки, пока дедушка ее доставал. К тому же, если бы я попала в плен, мой старший брат обязательно бы меня оттуда спас. Я забыла сказать - он тоже партизанил, в соседнем лесу. Вместе мы партизанить не могли бы, потому что его мне тоже часто хочется обозвать дураком, а это мне никак нельзя.
И голода я не боялась, потому что и так всегда мало ела, мама говорит - как цыпленок. К тому же, мне приходилось много читать Жития Святых, а эти святые годами одним диким медом питались, и чем я хуже?
Единственное, что меня смущало - необходимость кому-то умереть. В ту войну умерло много человек, много солдат и гражданского населения, и если война начнется опять - кто-то тоже умрет. Кто-то из моих друзей, из моих родных, одноклассников. Если бы можно было выбирать, кому умереть - было бы проще. Пусть бы умер дядя Степан, например, все равно он алкаш проклятый и ему мало осталось (так бабушка говорит). Но фашисты не дадут мне выбирать.
Это единственное, что меня смущало в возможной новой войне. И я точно помню, что мне почти не было жалко маленьких детей - все знают, что маленькие дети до 7 лет отправляются прямиком в Рай и становятся ангелами, чего ж их жалеть, - в основном я жалела собак, лошадей и котов, и еще было жалко красивых девушек, которым фашисты отрезали косы и вешали на деревьях, или сжигали прямо в домах (согласно младшей школьной литературе, этим все завершалось). Я представляла, как они умирают, светловолосые, красивые. Как ангелы. И уже совсем не хотела войну.
Прошло очень много лет, и теперь я читаю другие книжки, а ту, младшую школьную литературу, скоро будет читать мой сын. И теперь я точно знаю, что не хочу войну, что боюсь голода, боюсь чужих смертей, боюсь пыток, которых точно не вынесу, и боюсь смерти. Фиг с ним, с Раем и Адом, все это ерунда, если, умирая, будешь знать, что твой сын остается один на этой войне. Что может быть страшнее твоего ребенка на войне? Что может быть страшнее просто ребенка на войне? Когда ты мать, ты становишься жуткой эгоисткой. Любой ребенок для тебя - как твой собственный, за любого страшно и больно, когда читаешь, что там с ними происходило, что они переживали и как умирали, хоть глаза закрой и не читай, и не думай вообще. Потому что с твоим могло случиться то же самое.
А еще - потому что у каждого из них была мама. И ты представляешь, оо, ты прекрасно можешь себе представить, что она чувствовала. И ужас берет от того, что они это переживали, видели своих мертвых замученных детей, и не падали замертво, а вставали и шли дальше.
Как-то раз я случайно в комментариях к чужому ЖЖ наткнулась на историю. Я не буду пересказывать ее тут прямым текстом, потому что, прочитав сама, утратила спокойный сон и возненавидела того комментатора. Расскажу кратко.
Женщина приготовила ко дню рождения большую кастрюлю борща. Она несла ее по двору к дому, и в ноги ей бросился ее маленький ребенок, игравший во дворе. Женщина упала и опрокинула на него кастрюлю. Ребенка забрали в больницу, к нему пришла бабушка - она-то и рассказывает эту историю, спокойно так, простыми словами, - принесла ему дыньку. Он был весь в бинтах, даже личика не видно, только тоненькая полоска прорезана у рта. И она маленькими кусочками скормила ему эту свою дыньку, и он так хорошо поел, всю съел. А к вечеру умер.
Я не знаю, какого чувства больше во мне внутри, какое сильнее - жалость к ребенку за то, что он, невинный, испытал столько боли, не пожил толком. Жалость к матери, которая, мне кажется, с ума должна была сойти. Или ненависть, не знаю, к чему и к кому. Ненависть за то, что такое происходит, что мир вообще так устроен.
Или страх.
В книге про женщин не может не быть упоминания об их детях. Я заранее сжимала зубы и была готова ко всем этим рассказам о том, как она оставила ребенка с родными и пошла воевать, потому что "Родина зовет". Я на знаю, что такое Родина, моему поколению это трудно понять. И я не знаю, что проще - быть рядом со своим ребенком, но ничего не делать, чтобы спасти его от врага. Или уйти и сражаться, спасая его и сотни тысяч других детей, но при этом не видеть его, каждую минуту за него бояться, ночами не спать. Готова была к рассказам о том, как она оставляла ребенка на день одного, уходя на завод на весь день, запирала в комнате с тарелкой каши, а вечером приходила, и дочка встречала ее, улыбаясь, вся измазанная этой кашей. Готова была даже к жутким рассказам о том, как, не в силах расстаться (или просто некому было отдать), мать брала ребенка с собой на фронт, и подвергала его постоянной опасности, голоду, но зато постоянно могла видеть его и знала, что если умирать - то только вместе.
Но к одному рассказу готова не была. Я не думала, что такое вообще возможно, что кто-то может такое совершить. Из-за этого рассказа я и решила написать тут историю с таким случайно получившимся большим вступлением, потому что не могу об этом молчать.
Ребеночек у меня был маленький, в три месяца я его уже на задание брала. Комиссар меня отправлял, а сам плакал... Медикаменты из города приносила, бинты, сыворотку... Между ручек и между ножек положу, пеленочками перевяжу и несу. В лесу раненые умирают. Надо идти. Надо! Никто другой не мог пройти, не мог пробраться, везде немецкие и полицейские посты, одна я проходила. С ребеночком. Он у меня в пеленочках...
Теперь признаться страшно... Ох, тяжело! Чтобы была температура, ребеночек плакал, солью его натирала. Он тогда красный весь, по нем сыпь пойдет, он кричит, из кожи лезет. Остановят у поста: "Тиф, пан... Тиф..." Они гонят, чтобы скорее уходила: "Вэк! Вэк!" И солью натирала, и чесночок клала. А дитятко маленькое, я его еще грудью кормила.
Как пройдем посты, войду в лес, плачу-плачу. Кричу! Так дитятко жалко.
А через день-два опять иду..."
Снова не понимаю, какого чувства больше - жалости к ребенку, жалости к матери, ужаса и страха или же полного непонимания ее поступка. Что это такое, равнодушие и отсутствие материнского инстинкта? Как у нее поднималась рука самой, добровольно мучить своего ребенка, еще бессловесного и ничего не понимающего, как она смогла придумать это. Ведь одно дело, когда ты сам идешь на жертву и соглашаешься на боль ради своих близких. Но когда ради помощи другим ты сам становишься палачом - стоит ли оно того?
Или же это тот уровень мужества, который нам даже не снился, который мы даже не можем осознать, когда женщина, мать, решается отдать свое самое дорогое - ведь это намного труднее, чем пойти на мучения самой, намного труднее обречь на них другого - ради помощи своим близким, понимая, что она может спасти десятки людей. Что на одной чаше весов - ее ребенок, а на другой - чужие жизни. И что десятки жизней важнее, чем жизнь одного, кем бы он для тебя ни был. Возможно, это высшая степень самоотречения?..
Я уже давно дочитала книгу, но этот вопрос не дает мне покоя. И ведь она была такая не одна, их было много, матерей, отправлявших детей на задания туда, куда не могли пробраться взрослые, прячущих листовки в одежде детей, бомбы в их корзинках, рискующие их жизнями. Война закончилась, а им нужно было с этим жить. И они жили.
Что может быть страшнее?
