Рецензии — стр. 4

Без оценки оставила, не могу оценить. Тяжело. Я смотрела сериал Чернобыль и мне казалось, что я была подготовлена. Я читала статьи на эту тему и мне казалось, что ничего нового я уже не узнаю.
Мне казалось, что я итак достаточно знаю о случившемся, читать будет не так страшно.
Не тут то было.... Честно говоря я не могу с точностью сказать, что больше всего меня удивляло и ужасало. Тут все и наш режим, который скрывал от людей, обманывал. Тут и дикость людей, когда с военных точек бежали скрываться в Чернобыль, потому что там спокойнее. Тут и невежество людей, которые не хотели понимать и соблюдать правила поведения в таких ситуациях. Хотя не сильно то им кто то и объяснял эти правила. Удивлялись, поражались и все.
Страшно, когда люди рождаются инвалидами, а их родителям говорят что Чернобыль тут не при чем и попрекают тем что они хотят всего лишь чернобыльских льгот отхватить. Страшно когда читаешь что роботы ломались от радиации, а спасатели бегали в обычной одежде и без противогазов. Страшно читать о тех кто приходил в оставленные квартиры тащил от туда вещи и перепродавал в городе на барахолке. Страшно читать анекдоты про Чернобыль, над которыми сами же чернобыльские и смеялись....
Многим в книге не хватает фактов, ну конкретных документальных фактов. А зачем они? Ну вот что измениться от этого? Тут вам свидетели рассказывают как их жизнь сложилась на обломках и в пепле. Какие факты ещё нужны? А ведь многие до сих пор молчат.
Дикость и жестокость. Кто то гниет в могиле, а кто то наживается на этом. О людях ли эта книга? О нас с вами она. А от этого ещё больнее ...

Механизм зла будет работать и при апокалипсисе. Я это понял. Также будут сплетничать, заискивать перед начальством, спасать свой телевизор и каракулевую шубу. И перед концом света человек останется тот же, какой он сейчас. Всегда.

В экстремальной ситуации человек по сути совсем не тот человек, о котором пишут книги. Такого человека, какой он в книгах, я не нашёл, он мне не встретился. Все наоборот. Человек — не герой. Все мы — продавцы апокалипсиса.

Странное дело - вдруг захотелось прочесть "Чернобыльскую молитву", которая давно поджидала меня на прикроватной тумбочке, а через пару дней Алексиевич дали Нобелевскую премию. Я боялась взяться за нее с тех пор, как купила ее перед встречей с автором в прошлом феврале, после того, как проревела всю "У войны не женское лицо". Пожалуй, это самая легкая тяжелая книга, которую я когда-либо читала. Легкая потому что читается на одном дыхании, почему тяжелая, думаю, никому не надо объяснять. Но все же она вызвала совершенно не те эмоции, которые я от нее ждала.

Если главной темой «У войны не женское лицо» для меня было бессилие, то «Чернобыльская молитва» вызывала в основном злость. В первую очередь я злилась на тех, кто знал, но молчал, на тех, кто отдавал приказы. Потому что в тот солнечный апрельский день мне было всего полтора года, и мы с мамой гуляли под тем самым замалчиваемым радиоактивным облаком. Потому что я живу в районе Минска, куда спустя много лет переселяли чернобыльцев, и глупо радоваться, что в моей поликлинике есть онколог. Потому что в отличие от войны, которая была где-то далеко, радиация - это моя реальность, с которой я выросла, страх перед которой мне вдалбливали с детства: дома, в школе, и даже на улице. Страшилки старшего брата про кислотные дожди, выпавшие волосы, желтые лужи были для меня всего лишь страшилками, и только после этой книги они обрели смысл. Это книга о том, что сперва замалчивали, а потом было слишком поздно озвучивать – о детях, которые боятся цветов, о том, куда делось мясо, от которого зашкаливали датчики, но кому может быть это интересно спустя столько лет?

Первое, что поразило - отсутствие страха у людей. Никто не знал, что такое радиация. Знали, что такое ядерная бомба, но «это же не то же самое, что мирный атом, наши АЭС можно хоть на Красной площади строить – настолько они безопасные» - подобные мысли не раз встречаются в книге, и это страшно. Еще один распространенный страх – «Неужели снова война?», спустя 40 лет свежа еще в памяти Вторая мировая, только новой кровью смывается память о старых войнах. Но тут еще хуже – противник невидим, все так же в чистом небе мирно сияет солнце, но смолкли птицы и спрятались насекомые, и родная земля стала отравой, которая не спеша убьет тебя. Страшно мне, но не страшно им.

В книге не упоминается о причинах аварии, а это оказался один из самых страшных моментов для меня. Пугают работники ЧАЭС, не осознававшие таящейся в ней угрозы. Мне понятнее люди, которые шли на смерть, чтобы "не рвануло" после аварии, но того, кто не остановил эксперимент, когда все только начало выходить из-под контроля, мне не понять. Да, бракованная деталь, но спешка в данном случае оказалась слишком дорогой.

Слишком многое можно сказать об этом тексте: можно ругать виновных или грустить об умерших мучительной смертью, но ценой своих жизней спасших многих из нас. Или жалеть тех, кто сделал аборт вскоре после аварии, но даже больше – тех, кто не сделал. Тех, кто ничего не знал, но кого это коснулось – практически всех нас, живущих тут. Достаточно взглянуть на статистику онкологических заболеваний до и после. И это тоже страшно. Прочтите эту книгу – она о нас с вами, и для нас с вами.

«Под звездным небом бедуины,
Закрыв глаза и на коне,
Слагают вольные былины
О смутно пережитом дне…» (О. Мандельштам)

Никакой это не ковер-самолет, как сулит аннотация. Скорее даже наоборот: лишенное движения, вязкое, замкнутое в себе и на себе пространство, образованное цепью весьма субъективных воспоминаний и ассоциаций. Оно раскрывалось нервно и неровно, словно бы нехотя, противоречиво желая сохранить себя как «вещь в себе» и одновременно быть понятой и принятой. При взаимодействии с читателем текст ведет себя своеобразно: он одновременно и манит, и снобистски отталкивает ссылками на огромный ряд людей и произведений, и с первых страниц как бы проверяет его на что-то, известное лишь автору. Конечно, Гонкуровскую премию просто так не дают, но читать, а скорее, сердито продираться сквозь многозначность этой словесной арабской вязи в поисках авторского смыслового посыла было трудно и, к сожалению, не очень интересно. В конечном итоге ни посыл содержания, ни посыл формы не оказались мне близки, хотя, пожалуй, впервые я чувствовала, что мой упорядоченный европейский менталитет мне мешает, и я увязаю в искусно сплетенной автором полисемантической паутине. Она «killing me softly», и уже на первой полусотне страниц было ясно, что это «не мое», и «своими» я могу считать лишь редкие фрагменты этого многостраничного повествования.

Безусловно, такой роман, а скорее даже историко-эстетический артефакт, создать под силу не каждому. Но и прочитать тоже. Для меня он оказался ризомой, в которой автор демонстрировал собственную образованность в сферах, которые способны увлечь лишь узкий круг читателей, всерьез интересующихся музыковедением, востоковедением и историографией. Смешение жанров (документалистика-нон-фикшн и большая романная форма) мне мешало при чтении, поскольку делало текст каким-то пунктирным, как азбука Морзе, а внезапные переключения потоков реминисценций от Листа к Ницше, от Кафки к Бетховену, от «1001 ночи» к Мухаммаду Асаду с его «Путем в Мекку» не давали выстроить хотя бы минимальную «концепцию чтения» даже при том, что многие персоналии, места и нарративы были в той или иной степени мне знакомы. Это было как путешествие по знакомым местам с новым гидом, ставящим иные=свои акценты.

Герой романа Франц Риттер узнает о своем диагнозе и, как и положено в таких случаях, начинает инспектировать прожитую жизнь, пытаясь понять, что же в ней было самое сущностное, важное, главное. Занятие не из легких, поэтому его память, пропитанная опиатами, заставляет его путешествовать без руля и ветрил – то он в Париже, то в Марбелье, то в Стамбуле, то в Алеппо. У И.М. Гревса есть замечательное понятие – «путешественность», - и то, что происходит в романе М. Энара, вполне подпадает под него: никуда не выходя, а по сути, даже не вылезая из постели, Франц исхаживает свою жизнь вдоль и поперек в промежутке между одиннадцатью часами вечера и семью утра. Куда бы он ни шел, он уже там. В полусне-полубреду—полувоспоминаниях-полугаллюцинациях ему являются Сара, в которую он был влюблен не очень взаимно (она больше любила Восток), рубаи Омара Хайяма, музыка Моцарта, строки Томаса Манна, снова Сара с ее статьями и идеями, картины Делакруа и Энгра, виды Пальмиры, интерьер старой гостиницы «Зенобия» и опять рыжеволосая исследовательница Востока Сара… - целое хитросплетение звуков, слов, образов и смыслов, призванное избавить читателя от старых стереотипов и заманить его в «Oh, East is East…».

Конечно, у каждого из нас есть свой внутренний компас, настроенный не на север или на юг, а туда, куда нам нужно – куда протянуты нити наших интересов, желаний и самоидентификаций. Компас М. Энара, как и компас, подаренный Францу Сарой, настроен на Восток, в который он пытается вчувствоваться, вслушаться, вжиться. И раз его манит очарование и загадочность Востока, ему – туда, а читатель все же волен идти туда, куда ему хочется.

«И, если подлинно поется
И полной грудью, наконец,
Все исчезает - остается
Пространство, звезды и певец!».

Многое из того, о чем автор пишет в своей книге, я уже знала, так как сейчас информация об аварии не замалчивается, как это было в первые годы после нее. Однако особо я в эту тему не углублялась, поэтому для меня было новостью, что больше всего пострадала территория Беларуси. Я-то была уверена, что хуже всех пришлось Украине.
Автор не воспроизводит хронологию самой аварии и мер, предпринятых для ее устранения. Книга Алексиевич это, скорее, многоголосие участников, свидетелей, очевидцев тех событий. И среди их рассказов, воззваний, исповедей рефреном звучит вопрос "Кто виноват?" Людям было важно понять, что смерть их близких и любимых людей не была бессмысленной.
Многие с особым смятением вспоминают, как хоронили землю в земле. Хоронили с целым миром: жуками, червяками и прочими насекомыми, на которых до этого толком и внимания не обращали.
Лично мне тяжелее всего было читать про детей и брошенных животных. А еще про то, как мародеры вывозили все, что оставляли эвакуированные жители в своих домах на зараженных территориях, и продавали это в соседних областях. Впрочем, уступали жажде наживы и местные, так же вот продавая грибы, ягоды, фрукты, овощи, которые под воздействием радиации уродились в тот год на славу.
Беларусь. Сельскохозяйственная страна. Многие люди просто отказывались верить в то, что их земля, вода, трава, цветы буквально пропитаны ядом. Ведь на первый взгляд все было, как обычно. Цвели сады, колосились поля. А власть только поддерживала их в этом мнении, утверждая, что ситуация полностью под контролем, что никакой опасности нет. И люди им верили, со смехом, а то и с агрессией реагируя на предупреждения немногих специалистов. Хотя чему здесь удивляться, если в настоящие дни глава МАГАТЭ утверждает, что применение снарядов с обедненным ураном не будет иметь никаких последствий. И это на территории страны, которая воочию наблюдала Чернобыльскую катастрофу.

БОльшую часть книги прослушала в исполнении Марины Бакиной. Хорошая эмоциональная начитка, хотя к концу я немного устала от надрывных интонаций.
Также меня смутили некоторые повторы, которые встречались в историях разных людей. Вроде бы и незначительные, они тем не менее бросились мне в глаза. Я даже подумала, что случайно перелистнула назад и перечитываю один и тот же эпизод. В общем, я бы почитала что-то более документальное и менее эмоциональное.

Страшная книга.
Уже не первый раз я открываю произведения Светланы Алексиевич, и каждый раз становится страшно. Хочется закрыть, а не получается. Так и читаешь, без отрыва, только ногти потом искусаны.
Я родилась в 1986 году далеко-далеко от Чернобыля. В детстве запомнила один эпизод: на рынке бабушка покупает мне грецких орехов и спрашивает, откуда они, не из Чернобыля ли. Я тогда еще поинтересовалась, а что это - Чернобыль. Объяснили про взрыв атомной станции, только я ничего не поняла. Помню урок физики в каком-то из старших классов. 26 апреля. Физик посвящает весь урок рассказу о ЧАЭС, что произошло и как. Понятно и интересно. Не более.
Сейчас я закончила читать "Чернобыльскую молитву". Стало страшно.
Это воспоминания, свидетельства. Мужчины и женщины, старики и дети, ликвидаторы и их жены... Много-много людей, для которых мир разделился на до и после. Можно было бы вставить сюда цитаты, страшные строки воспоминаний, но не могу открыть книгу снова.
Это было. Все это было: сокрытие информации, слепая вера в партию, вера, что ничего плохого случиться не может. Были подвиги, из-под палки и по собственному желанию. И были смерти, очень много смертей. Только не сразу, как на войне, а долго и мучительно после...

Прекрасно понимаю, что этот автор может восприниматься читателями совершенно по-разному, но меня эта его история буквально заворожила. Она построена довольно условно. Франц Риттер, венский музыковед, узнав о своем диагнозе, проводит бессонную ночь в своей квартире, вспоминая историю своей любви к рыжеволосой Саре, с которой их объединила любовь к Востоку, научные исследования, разговоры, общие друзья и когда-то подаренный Сарой компас, со стрелкой, указывающей вместо севера точно на восток.
Надо сказать, что в художественной литературе не часто встретишь такое подлинно научное отношение к упоминаемым именам и фактам. Все рассуждения героя о музыке и о востоке подтверждаются ссылками, все аллюзии объяснены - в итоге в книге почти 700 примечаний, так что читать её с непривычки к подобной манере наверняка непросто, но с другой стороны не возникает ощущения авторского высокомерия, временами в современной литературе встречающегося, когда читателю необходимо либо смириться с собственным непониманием описываемого контекста, либо самостоятельно гуглить всё непонятное. А тут пытливый ум найдет немало для себя интересного "на потом", или припомнит из подзабытого, и собственные ассоциации надумает.
Особенно удались Энару, на мой взгляд, портреты городов: Стамбул, Пальмира, Дамаск, Тегеран - показаны настолько внимательно и чутко, что возникает ощущение присутствия. Причем это не банальная общая экскурсия с исторической справкой, это очень личное погружение в улицы и дома, передающее атмосферу и даже визуальные образы. Судя по Стамбулу, в котором я была, и имела возможность сравнить собственные впечатления с авторскими, он с любовью и точностью рассказывает об увиденном. Возможно, погрузиться в создаваемые автором образы мне помогала музыка, которая легко возникала в голове при её упоминании в тексте - а он буквально пронизан размышлениями героя о влиянии Востока на знаменитые и не очень музыкальные произведения.
Кроме музыки, книг и картин в ткань повествования вплетены разные истории. Притчи, подлинные сведения об исторических личностях и рассказы о персонажах, с которыми встречаются по ходу своих восточных странствий герои. Но признаюсь, меня эти ответвления нисколько не отвлекали, наоборот, возникало ощущение оживления основной нити воспоминаний Франца. Впрочем, вполне допускаю, что так восприняла книгу именно я, а кому-то всё то же принесет куда меньше удовольствия.
В общем, рекомендовать другим эту историю я стану с большой осторожностью, а вот для себя считаю прочитанное подлинным открытием и радостью.
Вот только кто бы мне объяснил, с чего в аннотации упомянут Багдад, которого в тексте нет совсем?

Об авторе: Светла́на Алекса́ндровна Алексие́вич ( 31 мая 1948 года, 72 года)
-советская и белорусская писательница, журналистка, сценарист документальных фильмов
-пишет на русском языке
-первый белорусский и шестой русскоязычный лауреат Нобелевской премии по литературе (2015 год)
-наибольшую известность получили её книги в жанре художественно-документальной прозы «У войны не женское лицо», «Цинковые мальчики», «Чернобыльская молитва», «Время секонд хэнд»
-в 1965 году окончила среднюю школу в Копаткевичах Гомельской области
-работала воспитателем, учителем истории и немецкого языка в школах Мозырского района, журналистом газеты «Прыпяцкая праўда» («Припятская правда») в Наровле
-в 1972 году окончила факультет журналистики Белорусского государственного университета, начала работу в «Маяке коммунизма»
-в 1983 году по рекомендации А. Адамовича, Я. Брыля, В. Быкова и В. Витки принята в Союз писателей СССР
-с начала 2000-х годов жила в Италии, Франции, Германии[15]. C 2013 года снова живёт в Белоруссии
-член Рады (Совета) Союза белорусских писателей, вице-президент Международного ПЕН-клуба, с 26 октября 2019 года — председатель Белорусского ПЕН-центра

Цитата: "... Но катастрофа случилась на невоенном атомном объекте, а мы были люди своего времени и верили, как нас учили, что советские атомные станции самые надёжные в мире, их можно строить даже на Красной площади. Военный атом - это Хиросима и Нагасаки, а мирный атом - это электрическая лампочка в каждом доме. Никто ещё не догадывался, что военный и мирный атом - близнецы. Сообщники".

Впечатление: Книга у меня лежала давно, так как тему с Чернобылем я уже изучала в прошлом году, тогда мне хватило книг, чтобы составить свое мнение. Но эта книга меня поразила, она другая, да здесь есть истории очевидцев, точнее вся книга-это истории очевидцев: ликвидаторов, их жен, тех кто там жил, детей, которые знали, что умрут, белорусского народа, который не знал, что умирает.
Читается, конечно тяжело, так как это реальные жизни, эмоции.
Очень поразило, как люди сравнивают Чернобыль и с войнами и с блокадой, что это было настолько серьезно и сколько от этого боли.

О чем книга: Книга собрала в себя рассказы людей, которые так или иначе имели\имеют отношение к Чернобылю и страшной трагедии которая там произошла. О том, как жили до и, что жизнь у них никогда не будет прежней.

Читать\не читать: читать