Цитаты — стр. 10

Во время ординатуры подрабатывал санитаром, хлорированной водой полы мыл. Отвратительный вроде бы запах, а вот ведь – связывает меня с юностью. Когда слышу его, сердце стучит быстрее.

Даже отвратительное, оказывается, можно обогреть собой, а потом вздыхать о нем спустя время. Не говоря уже о прекрасном. (Гейгер)

«Жена – это пашня, на которой муж сеет семена потомства, – учила ее мать перед тем, как отправить в дом Муртазы. – Пахарь приходит на пашню, когда возжелает, и пашет ее, пока есть силы. Не приличествует пашне перечить своему пахарю». Она и не перечила: сжимала зубы, затаивала дыхание, терпела; сколько лет жила, не зная, что бывает иначе. Теперь – знала.

Я росла в прекрасное время, которое, к сожалению, прошло. В нем была невероятная готовность к изменениям и умение строить революционные планы. Сейчас никому не достает мужества придумать что-то новое. Без конца говорят только о том, что есть, и развивают старые идеи. Действительность состарилась, стала чудаковатой, так как ею управляют те же законы, как и любым живым организмом, и она стареет. Ее мельчайшие составляющие — сущности, подлежат апоптозу, как и клетки тела. Апоптоз — это естественная смерть, вызванная усталостью и истощением материи. По-гречески это слово означает «опадание листьев». Мир стал безлистным.

Но спустя время должно наступить что-то новое; так всегда было — разве это не смешной парадокс?

Писательница напоминала кого-то, кто пережил гибель Помпеи — вся словно присыпана пеплом; ее лицо было пепельным, и цвет губ, и серые глаза, и длинные волосы, схваченные резинкой и собранные на макушке в небольшую дульку. Если бы я знала ее немного хуже, то наверняка прочитала бы ее книги.

Но так как я знала ее слишком хорошо, то боялась за них браться. Может, я нашла бы там себя, описанную так, что невозможно узнать. Или свои любимые места, которые для нее означают нечто совсем другое, чем для меня. В определенном смысле такие люди, как она, владеющие пером, бывают опасными. Сразу начинаешь подозревать неискренность — что такой человек не является собой, она — око, которое неустанно наблюдает, а то, что видит, превращает в предложения; таким образом лишает действительность всего важного, того, что невозможно выразить.

«Штерн любил повторять шекспировскую фразу: «Весь мир театр, в нем женщины, мужчины – все актеры». Актеры действительно уверены, что вся жизнь – это большая сцена, а сцена – это и есть вся жизнь. Мнимость становится здесь непреложной реальностью, маска неотделима от лица, притворство является естественной нормой поведения. Эти люди считают несущественным то, что составляет главный смысл для обычного человека; и, наоборот, готовы лечь костьми за вещи, которым все остальные не придают значения…»