Научная фантастика как проявление луддизма в литературе

Принципиальное значение имеет не столько практическая польза современных технологий, сколько скрытые мотивы заинтересованных сторон, а также справедливое распределение ресурсов

В 1811-1816 годах члены тайного английского общества, называвшие себя «луддитами», занимались тем, что громили ткацкие станки на фабриках. Сегодня мы используем слово «луддит» в уничижительном смысле, имея в виду ярых реакционеров, сопротивляющимся техническому прогрессу.

Это ли не лучшее доказательство того, что историю пишут победители?

На самом деле, целью луддитов было не уничтожение станков, равно как и целью акции «Бостонское чаепитие» был не отказ от чая, а целью Аль-Каиды — не истребление гражданской авиации. Разрушение ткацких станков и вязальных машин было тактикой луддитов, а не их целью.

Фактически, их цель имеет непосредственное отношение к центральной теме научной фантастики — открытый вызов не технологическому прогрессу как таковому, а социальным отношениям, регулирующим его практическое применение.

Было бы слишком поверхностно расценивать луддизм как движение исключительно против технического прогресса. Это все равно что считать научную фантастику не более чем досужими измышлениями о моделях технических новинок разной степени правдоподобности.

Если разобраться, луддизм и научная фантастика занимаются одними и теми же вопросами: не только тем, какие возможности дают новые технологии, но и тем, в чьих интересах они используются и для чего.

Луддиты были текстильщиками — искусными ремесленниками, живущими вполне себе спокойной жизнью и имеющими неплохой доход от реализации собственной продукции. Для изготовления тканей требовались большие трудозатраты; как результат, ткань была невероятно дорогой, следовательно, и одежда тоже.

Внедрение автоматизации текстильного производства перевернуло все с ног на голову. Автоматизация не только уменьшила количество труда, затрачиваемого на ярд ткани, но и создала беспрецедентный спрос на шерсть, что привело к массовому принудительному выселению фермеров-арендаторов, чтобы освободить земли под пастбища для овец. Выросший в свою очередь спрос на хлопок поспособствовал распространению рабства по всему миру.

Автоматизация текстильной промышленности привела к увеличению количества производимых тканей, что вполне очевидно. Ткани стали дешевле и, как правило, были лучше тех, которым они пришли на смену. Одежда перестала быть предметом роскоши, став доступной для простого народа.

Трудно придумать более подходящий сюжет для научно-фантастического рассказа: некто изобретает пару промышленных роботов, и мир меняется до неузнаваемости. Целая отрасль квалифицированных рабочих оказывается под угрозой увольнения. Многие старые поселения исчезают с лица земли, превратившись в скотный двор для овец, а их жители становятся переселенцами, вынужденными скитаться по свету. Чтобы прокормить такую махину, рабовладельцы отправляются в кругосветные плавания, обращая в рабство чужеземцев из дальних стран. Материальная культура человечества претерпевает качественные изменения. Начинаются «guerrillas» — партизанские войны. Люди уничтожают бездушные машины. Фабрики и заводы предают огню. Повстанцев захватывают и публично казнят. По улицам текут реки крови.

Строго говоря, луддитов беспокоила не автоматизация ручного труда сама по себе. Они вовсе не возражали против увеличения количества дешевых тканей. Правда, история умалчивает о том, задумывались ли они об отчаянном положении фермеров-арендаторов или о порабощенных народах где-то за далекими морями.

Тогда против чего же они боролись? Против социальных отношений, регулирующих использование новых станков. Эти станки могли производить гораздо больше ткани за гораздо меньшее количество часов и по гораздо более низкой цене. И это позволяло бы платить рабочим достойное жалованье, так как более низкая стоимость отреза готовой ткани компенсировалась бы большим объемом продаж, и этот объем можно было бы производить за меньшее количество часов.

Вместо этого владельцы фабрик, зарабатывающие огромные состояния на труде текстильщиков, предпочли сократить численность работников. Оставшиеся рабочие трудились столько же часов, сколько и раньше, но уже по более низкой ставке. Это позволило фабрикантам добиться существенной экономии средств, а прибыль положить себе в карман.

Такая схема противоестественна. Если какой-нибудь марсианин наблюдал бы через окуляр своего мощного телескопа за разворачивающейся промышленной революцией, он вряд ли бы понял, почему внедрение новых станков было выгодно только владельцам фабрик, но никак не рабочим.

Луддиты предлагали то же самое, что по сути делает каждый писатель-фантаст: они рассматривали всевозможные способы использования новых технологий, а именно: для кого и против кого они могут быть использованы. Они прилагали все силы для создания параллельной реальности. Но для этого нужно было свернуть налево на исторической развилке, а не направо, как это произошло в действительности.

Можно квалифицировать их действия как угодно, но это не технофобия. Использование слова «луддит» в качестве синонима технофоба не что иное, как исторически неоправданная клевета.

Так уж получилось, что сейчас мы наблюдаем всплеск луддизма, как бы странно это ни звучало. Многие из нас ставят под вопрос правильность сложившихся социальных отношений, взятых в кольцо новыми технологиями: должны ли мы продолжать субсидировать крупные сельскохозяйственные предприятия? Должны ли наши города как и прежде строиться лишь с учетом маршрутов движения автомобильного транспорта? Следует ли нам позволять технологическим гигантам продолжать поглощать друг друга и своих более мелких конкурентов, сводя интернет к «пяти огромным веб-сайтам, каждый из которых является точной копией оставшихся четырех», как выразился Том Истмен?

Некоторые из таких дебатов происходят прямо на улицах, другие — в избирательных урнах, третьи — в залах заседаний, четвертые — во время встреч на высшем уровне, таких как конференция ООН по изменению климата, состоявшаяся недавно в Глазго. Перефразируя известное утверждение Уильяма Гибсона , улица отчаянно отстаивает свое право найти собственное применение различным вещам.

Луддизм мог бы стать бы ключом к урегулированию конфликта наших важнейших интересов, касающихся труда и технологий. Например, экономисты, занимающиеся трудовыми отношениями, уже давно критикуют автоматизацию производства, которая, по их мнению, приводит к снижению квалификации и утрате работниками своих профессиональных навыков. Квалифицированный труд делится на ряд простых задач, что ослабляет переговорные позиции работников и позволяет работодателям с легкостью заменять их другими.

Автоматизация производственных процессов вовсе не обязательно должна снижать самооценку. Напротив, нередко она может помочь человеку обрести уверенность в своих силах. Например, благодаря фрезерным станкам с числовым программным управлением, человек даже с очень низким уровнем подготовки может самостоятельно выполнить множество операций по отделочной обработке, не прибегая к помощи квалифицированного фрезеровщика. Демократизация доступа к средствам производства вовсе не направлена против рабочего класса. Такой подход вреден только тогда, когда щедроты автоматизации непропорционально распределяются среди небольшого числа владельцев капитала, а не среди рабочих.

Научно-фантастическая литература изобилует историями о людях, которые завладевают средствами производства. Классический «проблемный сюжет», когда какой-нибудь инженер должен придумать как переориентировать тот или иной механизм или систему, чтобы заставить их работать вразрез с намерениями своего создателя, — это, по сути, история о самоопределении человека в мире технологий. О том, что человек, использующий данную машину, важнее того, кто ее спроектировал или купил.

Чтобы понять этот этический принцип, вовсе не обязательно обращаться к киберпанку: для спасения жизни своего друга на Луне, «Кип» Рассел, герой романа Роберта Хайнлайна Имею скафандр - готов путешествовать! , использует скотч и собственную изобретательность. Находясь в зависимости от существующих технологий, он, тем не менее, на свой страх и риск меняет модель социальных отношений, когда перед ним встает вопрос жизни и смерти. Кип Рассел — это луддит, убежденный в том, что его собственное благополучие важнее, чем намерения компании, изготовившей его скафандр.

Суть разногласий между де-скиллингом (снижением или утратой квалификационных навыков — прим. пер.) и демократическими преобразованиями заключается не в том, какую функцию выполняет то или иное техническое устройство, а в том, в чьих интересах это делается и на кого ориентировано. Размышления о новых способах упорядочения всех этих факторов являются сугубо научно-фантастическими.

Слово «луддиты» пришло к нам не из научной фантастики. Луддиты получили свое название в честь Неда Лудда (Ned Ludd), «короля Лудда» (а может, и капитана, или даже генерала!) — мифического великана, который якобы возглавлял их тайное войско. Луддиты сочиняли разные небылицы о своем предводителе, подписывали его именем обращения в газеты и к владельцам фабрик. Король Лудд был этаким воображаемым гигантом, и его часто изображали возвышающимся над фабриками – объектами ярости луддитов.

Тайное общество, стремящееся наладить взаимодействие между сложившимися социальными отношениями и новыми технологиями, и утверждающее, что его возглавляет мифический гигант? Это чертовски фанатский гибрид фэнтези и фантастики в духе Золотого века, достойный «Двойного туза» (формат книги-перевертыша, которую можно читать как с одной, так и с другой стороны — прим. пер.).

Кори Доктороу (Cory Doctorow)

Перевод: Анастасия Крючкова

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ