Хвала информационной свалке: литературный аргумент в пользу твердой научной фантастики

Шел август. Я был в середине своей поездки через страну. После целого дня за рулем я обычно забирался в свой спальный мешок и под светом налобного фонаря читал «Диаспору» Грега Игана — что-то вроде приключенческого романа о поиске внеземной жизни. «Диаспора» была моим первым набегом на поджанр твердой научной фантастики. Роман вновь разбудил во мне осознание, что наши жизни как землян управляются физическими и химическими законами, над которыми у нас нет власти. Литература редко будоражит во мне подобное, ведь реализм чаще ставит психологическое прежде физического, создавая иллюзорный человеко-ориентированный мир. Наблюдая, как за заляпанным насекомыми лобовым стеклом сменяется пейзаж, я начал задумываться: чем рискует реализм, когда нивелирует роль планеты, на которой мы обитаем, до декораций.

В самых общих чертах, твердая научная фантастика создает такое повествование, в котором обычные атрибуты научной фантастики исключительно обоснованы и правдоподобны. Читатели могут повстречать монстров, но только если существование этих монстров объясняется устойчивыми биологическими законами. Они могут встретить футуристические технологии, но только если те функционируют в соответствии с наблюдаемыми законами природы. Пытаться ответить на вопрос, является ли этот жанр реализмом или нет, значит упустить из виду главное: он двигает границы реального.

«Диаспора» рассказывает историю Ятимы, искусственного интеллекта без гендерной идентичности и по совместительству гражданина виртуального «полиса» Кониси. Все начинается в 2975-м — в год рождения Ятимы. В отличие от других жителей Кониси, Ятима не является потомком некоторых родителей. Вместо этого Ятима представляет собой случайную комбинацию архивированных генетических признаков человека — онтологический эксперимент по тестированию определенного набора геномных данных. Другими словами, Ятима — сирота.

Диаспора своим повествованием на удивление сильно напоминает другие произведения с темой сиротства. В центре таких романов, как «Холодный дом» или «Джейн Эйр», главный герой, подкидыш без единого представления о законах реального мира, постепенно встраивается в матрицу буржуазных ценностей, которые подтачивают общество. Чтобы обозначить эти системы ценностей, литературные тексты обычно вводят в повествование юридический дискурс, который может касаться чего угодно: от наследства до романтических связей. В конце концов, «Холодный дом» — книга о судебном иске. Но иск — это всего лишь мимикрическая уловка, чтобы заставить реальный мир присутствовать в вымышленном тексте. Немногие вещи так же узнаваемо реальны, как право и частная собственность.

Аналогично, путешествие в пространства космоса в «Диаспоре» служит для иллюстрации процесса осознания себя и своего места в обществе Ятимой. Но твердая научная фантастика использует этот прием несколько иначе. Накладываемые обстоятельства и вызываемые конфликты понятны немногим читателям из-за большого количества специализированных терминов. Репутацию «тяжелого для прочтения» этот поджанр получил в основном по этой причине. Он требует от читателей определенного набора знаний для своего понимания. Мы можем думать об этом поджанре как о расширяемой и даже междисциплинарной модели литературного письма, которая использует экспертный дискурс, стараясь не поместить повествование в область реального, а раздвинуть границы возможного так, чтобы они включали в себя происходящее в тексте.

Иган использует гремучую смесь из биологии, информатики, математики и физики, которая делает мир Ятимы осязаемым для читателя. Пролог, описывающий формирование сознания Ятимы, представляет собой дурманящий пример подобного языка. Ятима, как и все жители Кониси, фабрикуется в «концептории», неразумном программном обеспечении, возрастом не уступающем самому полису Кониси. Концепторий создает новых горожан из «умосемени», последовательности кодовых инструкций, выступающей цифровым аналогом генома. Первая партия умосемян была перекодирована с ДНК основателей полиса девять веков назад. Умосемя полиса Кониси состоит из миллиардов строчек кода, разделенных на подпрограммы. При инициализации умосемени пятнадцать миллионов таких подпрограмм взаимодействуют друг с другом, создавая уникальную личность. Когда концепторий наделяет жизнью сироту, все характеристические поля геноструктуры, во всей их изменчивости, инициируются валидными кодами методом случайного выбора: за неимением родителей, которых стоило имитировать или удовлетворять. Орфаногенезис — процесс, которым создаются сироты, — это рождение из алгоритма.

Хотя граждане Кониси и не «существуют» в привычном понимании, они все же ведут определенную жизнь. Они спорят друг с другом, вступают в романтические отношения и ссорятся. У них нет единой точки зрения на необходимость физического воплощения. Мнения их разнятся и касательно «телесников» — людей, которые все еще населяют Землю. Этот вопрос становится еще более острым, когда случайный импульс космической энергии уничтожает телесников и навсегда обрывает и без того слабую связь Кониси с человечеством.

В свете этой трагедии многие горожане полиса ставят крест на биологической жизни и перепрограммируют свой код для устремления к солипсизму. Ятима, встревоженный(ая) подобным, покидает Кониси и присоединяется к экипажу межгалактического корабля Диаспора, цель которого — поиск жизни в других звездных системах. Они возлагают на себя миссию предупредить существ в далеких галактиках об угрозе уничтожения. То, с чем они встречаются в глубоком космосе, оказывается еще более «внеземным», чем они предполагали.

В одной из самых ярких глав романа экипаж Диаспоры встречает ранее неизвестную форму жизни на далекой планете Орфей. Поначалу она напоминает огромный ковер сцепленных друг с другом клеток. Но вскоре экспедиция открывает ее истинную природу:

Ковер не был колонией одноклеточных существ. Не был и многоклеточным организмом. Он оказался одной молекулой, двухмерной, весом в 25 000 000 килограммов. Гигантское полотнище полисахарида, сложной смеси из связанных Сахаров — пентозы и гексозы — с боковыми цепочками алкилов и амидов12. Немного похоже на оболочку растительной клетки — только этот полимер много прочнее целлюлозы, а поверхность на двадцать порядков больше.

Хотя этот организм является плодом воображения, Иден тщательно выписывает его в реальных терминах растительной биологии. Сказать, что события «Диаспоры» могли бы действительно произойти будет преувеличением, но прокладывание мостика от реального к фантастическому — одна из характерных черт жанра.

Этот жанр отличает не сюжет, персонажи или вложенные идеи, но его исключительное отношение к информации. Можно сказать, что хороший образец твердой научной фантастики представляет собой информационную свалку огромных размеров. И использование профессиональной терминологии — самый быстрый способ донести до читателя такой объем информации.

На подобное нагромождение информации косо смотрят в любом другом художественном жанре, но она обеспечивает достаточный контекст, чтобы сделать историю понятной читателю. Иган мастерски использует этот трюк. Из всего, что мне довелось прочитать, рождение Ятимы — невероятно сложный процесс, занимающий первые три страницы «Диаспоры» — возможно, является самой потрясающим примером подобного информационного водопада.

В другом знаменательном абзаце житель полиса по имени Орландо изменяет свое восприятие так, чтобы оно воспринимало пять визуальных измерений. Вглядываясь в пространство космоса с мостика Диаспоры, Орландо способен увидеть звезды «под горизонтом — не через преграду, а вокруг нее, как если бы он стоял на узкой, выступающей скале или высоком столбе». Его глаза работали по принципу двух сфероидов, ось которых все еще находилась в привычном планарном мире, но их поле зрения распространялось далеко за его пределы. Обычное обозримое пространство разрасталось в двух дополнительных ортогональных направлениях. Когда Орландо пытается соединить дополнительные плоскости, он обнаруживает, что они пересекаются в единственной точке. «Плоскости должны пересекаться по прямой, — пишет Иган, — но эти отказались сотрудничать».

Подобные свалки информации нарушают главное правило художественной литературы: они ничего не говорят нам о характере персонажа. Но данный абзац был написан для другого. Если мы, прочитав его, можем представить, каково видеть в пяти измерениях в соответствии с действительными законами нашей вселенной, значит, будет справедливо сказать, что Иган расширил механику субъективности. Мне сложно представить себе более впечатляющий литературный подвиг.

Вернувшись из своих размышлений обратно на Землю, я понял, что нахожусь на обочине дороги с видом на Песчаные Холмы Небраски. Открытые всем ветрам дюны простирались на множество миль во всех направлениях, их долины были полны воды, а склоны покрыты сине-зелеными степными травами. Как и многие писатели, я приобрел вредную привычку составлять в уме каталог мест, о которых я когда-нибудь, возможно, напишу. Но казалось абсурдом искать материал в открывшемся пейзаже: эти дюны не имеют никакого отношения ко мне. И вообще не имеют отношения ни к чему, кроме разве что простого факта, что они были оставлены здесь тысячи лет назад отходящими ледниками, будто следы от слизняка, и я по какой-то случайности оказался здесь, чтобы засвидетельствовать их существование. Песчаные Холмы образовались задолго до нашего появления и продолжат существовать еще долго после нашего ухода.

И тем не менее, невозможно было не задаваться вопросом, что происходило здесь? Какими знаниями нужно обладать, чтобы познать Песчаные Холмы? Как бы мы могли поместить такую реальность в вымышленный текст?

Когда писатели отходят от законов человеческого сообщества — «мягкие» параметры реальности — и обращаются к законам физическим, биологическим, геологическим — «твердым» параметрам реальности, они добавляют реализму целое новое измерение. Долгие медлительные процессы вроде сдвига тектонических плит и естественный отбор, возможно, так же уместны в жанре реализма, как и виртуальная психология, которая на данный момент доминирует. Если мы хотим создавать литературу, которая способна отразить нарастающее осознание серьезных проблем, таких как уменьшение видового разнообразия, изменение климата и даже первые признаки социального коллапса, то писателям художественной литературы стоит поучиться у коллег из других жанров. По мере того как наша реальность становится более и более пугающей, нам может понадобиться убежище вроде симулякров Игана, чтобы скрыться в мире гипотетических возможностей.

Примечание переводчика: отдельные термины (например, «умосемя», «концепторий» и проч.) были взяты из перевода «Диспоры» Конрадом Сташевски.

Даниэль ЛоПилато (Daniel LoPilato)

Совместная акция Клуба с Редакцией Лайвлиба