Тайны настоящей леди Чаттерлей

Автор: Хефзиба Андерсон

Если взглянуть на описания профессий, немногие вписываются в категорию «отличная работа, если сумеешь на нее попасть» лучше, нежели «муза». Вдохновлять на создание бессмертных произведений искусства самим своим существованием? Это одновременно праздно и благородно, наводит на мысли о днях, проведенных в шезлонге, и ночах, полных танцев и великосветских диалогов.

Взгляд на жизнь Фриды фон Рихтгофен может заставить вас изменить свою точку зрения. Она была вдохновительницей – и прообразом – для создания многих героинь Д.Х. Лоуренса , включая скандально известную леди Чаттерлей. Тем не менее, роль музы, в ее исполнении, была далека от легкой и включала в себя все на свете, от любовницы и наперсницы до девочки для битья. По крайней мере, так пишет Аннабель Эббс в своем новом романе, основанном на её жизни, озаглавленном попросту «Фрида».

Дочь ветреного нищего немецкого барона, Фрида жаждет приключений и пищи для ума. Все, что ей доступно – это брак, поэтому в 1899 году, будучи лишь двадцатилетней девушкой, она выходит замуж за британского филолога Эрнеста Уикли. Они перебираются жить в Ноттингем, тогда это был крупный промышленный город, на фабриках которого раздавались «лязг и треск, свист и шипение», а в воздухе носились частицы копоти, «будто рои афид.»

В романе Эббс Уикли оказывается тем самым парнем, который куда счастливее, думая о своем «снежном цветке» абстрактно, как об идеале, нежели имея дело с желаниями и разочарованиями настоящей женщины. Пока он пишет свой фундаментальный труд, она рожает троих детей, старшему из которых исполняется семь лет, когда она вдруг начинает ощущать, как в ней что-то шевелится. Она это называет «то, чем я могла бы быть».

Её непостоянная сестра предлагает решение: неверность. И впоследствии именно через Эльзу фон Рихтгофен Фрида и знакомится с чудаковатым психоаналитиком Отто Гроссом, который стал её любовником, однако этот роман не излечивает её от беспокойства. Затем на обед приходит мистер Лоуренс – тщедушный талантливый сын шахтера младше её на шесть лет, бывший студент её мужа. Для вспышки страсти между ними достаточно одного разговора.

Их отношения нередко оборачивались рукоприкладством, и, как показывают исследования вроде «Д.Х. Лоуренс: Жизнь аутсайдера», Лоуренс бил Фриду, хотя порой она – будучи физически крупнее него – начинала первой. В дело шли и словесные атаки, ярко запечатленные в биографии Бренды Мэддокс 1994 года «Д.Х.Лоуренс: История брака». Эббс задает тон этим взаимоотношениям буквально на вторую встречу пары. В отсутствие горничной Фрида, оказывается, понятия не имеет, как зажечь газ в собственной кухне, потому Лоуренс кипятит чайник и делает им чай. Потом он даже моет посуду. «Ты всегда такая ленивая?», − спрашивает он у неё. «Мне нравится, как ты со мной разговариваешь», − отвечает она.

Несмотря на то, что, если верить роману, Лоуренс может и пол на кухне вымыть, и ловко обходиться с иголкой и ниткой, чтобы сшить Фриде пару ситцевых шаровар, он не феминистская картинка. Он начинает ревновать её к детям и пишет Уикли, рассказывая ему об их романе, что побуждает его начать бракоразводный процесс, который лишит её материнских прав, почти полностью погубив. Даже тогда беда возлюбленной вызывает у Лоуренса лишь ярость, он все время пытается крепче привязать её к себе эмоциональным шантажом, повторяя, сколь сильно он в ней нуждается, как в ней нуждается его работа.

Что касается Фриды, Эббс изображает её приходящей в восторг от его вспышек, становящейся практически соучастницей собственного унижения. Лишь это объясняет тот факт, что, хотя друзья всегда предполагали, что их взаимоотношения, наконец, закончились, они оставались вместе до самой смерти Лоуренса в 1930 году. Самым невероятным становится то, что именно в этих токсичных отношениях Фрида обрела себя. Но цена была непомерно высокой: ведь она не только лишилась материнских прав, но и полностью отдалась искусству Лоуренса. Как отмечает Эббс, ей не потребовалось много времени, чтобы ощутить себя «препарированным кроликом, она отдала ему все, что у неё было».

Чистый лист?

Первый роман Эббс, повесть о другой музе, дочери Джеймса Джойса, Люсии, подвергся критике за то, что некоторые посчитали чрезмерной художественной вольностью. Последний заканчивается авторской заметкой, пытающейся отделить правду от вымысла, но то, что Фрида была женщиной, обладающей мощными творческими импульсами – бесспорно. Она стремилась сотрудничать с мужчинами своей жизни, но родилась не в то время. Её бедственное положение подчеркивает глубоко дискомфортный характер музы: почитаемая, да, но в то же время бессильная и немая – если не в собственной жизни, то для потомков наверняка. Должно быть, ей тоже было одиноко восседать на нежеланном пьедестале день за днем. А потом – объективизация… Как однажды заявил Роберт Грейвс, содержавший настоящий гарем муз: «они должны быть тихими, невыразительными, не амбициозными, но захватывающими дух».

В эпоху пост-#MeToo такая муза выглядит не только устаревшей, но и откровенно сексистской. Слишком часто имели место быть дисбалансы власти, которые сегодня кажутся как минимум тошнотворными: просто вспомните ситуацию Чарльза Диккенса, чрезвычайно успешного автора в свои сорок с лишним лет, и Нелли Тернан, неудавшейся актрисы-подростка.

Конечно, муза не всегда подразумевает любовницу, и, даже в том случае, если это случается, обожание вовсе не обязательно взаимно. В.Б. Йейтс четыре раза делал предложение суфражистке и спиритуалистке Мод Гонн, но, несмотря на то, что они были близки и, очевидно, как минимум один раз спали вместе, его любовь осталась безответной.

Любовь Данте к Беатриче была строго куртуазной. Впервые они встретились, когда ей было девять лет, а ему восемь, а во второй раз – незадолго до её ранней, всего в двадцать пять лет, смерти. Тем не менее, его куртуазная любовь подпитывает его поэтический сборник La Vita Nuova и продолжает вдохновлять бесчисленное множество других художников как пример преданности музе. Разумеется, она также была «чистым листом», на который поэт мог проецировать свои желания и стремления.

Но судьбу Беатриче в каком-то смысле разделяют все музы, даже благополучно достигшие преклонного возраста. Литературная муза запоминается исключительно своим служением писателю, к тому же на его языке. Возьмите, например, Эстер Трэйл, близкую подругу Сэмюэла Джонсона по переписке. Несмотря на то, что она была жестким мыслителем и коллекционером интересных личностей – в круг её знакомых входили Фанни Бёрни, Дэвид Гаррик и сэр Джошуа Рейнольдс – её воспринимают исключительно как «миссис Трэйл доктора Джонсона». Эти слова даже начертаны на её надгробии.

Что касается Жанны Дюваль, креольской музы Бодлера, родившейся на Гаити, то она лишилась даже своего имени. Они были вместе на протяжении двух десятилетий, в течение которых поэт усиленно восхищался ее «эбонитовыми бедрами» и «глазами темными, как дымовые трубы её души». Наряду с «любовницей любовниц» он величал её своей «черной Венерой», и именно под этим именем она вошла в историю литературы, при этом даже простейшие факты остаются неясными: вероятно, она родилась в 1820 году; вероятно, она заразилась сифилисом в 1862 году или… возможно, в 1870? В 1985 году Анжела Картер опубликовала посвященный ей рассказ под названием, разумеется, «Черная Венера».

«Просто муза»

Конечно, существовали и музы-мужчины, и они, как правило, тоже страдали от подобной судьбы. Подумайте о таинственном «прекрасном юноше» из сонетов Шекспира, лорде Альфреде Дугласе Оскара Уайльда, или Петре Орловском, который вдохновлял Аллена Гинзбурга (как и Нил Кэссиди). Выгляните за пределы литературы, вы увидите Жана Маре, вдохновение Жана Кокто, Джорджа Дайера, который делал то же самое для Фрэнсиса Бэкона. Но даже в этом случае их функция в том, чтобы побуждать мужчин к творчеству. С тех пор, как понятие музы появилось в Древней Греции, оно было неразрывно связано с мужским взглядом и, несмотря на такие исключения, как Кэссиди и компания, является понятием столь глубоко гендерным, что, когда женщины-авторы нуждаются во вдохновении, они тоже обращаются к женщинам. Подумайте об Алисе Б Токлас Гертруды Стайн или Вите Сэквилл-Уэст и Вирджинии Вульф, вдохновлявших друг друга.

Вита и Вирджиния – не единственные музы, которые также писали. Зельда Фицджеральд, например, придавала форму женским персонажам, созданным её мужем, умудряясь трудиться над собственной прозой. В изобразительном искусстве музы, в том числе Фрида Кало, Ли Миллер и Йоко Оно, могут быть как создающими, так и вдохновляющими одновременно, но все они боролись за признание в мире, которому было куда комфортнее рассматривать их как муз.

Нельзя отрицать глубокую проблематичность музы с точки зрения XXI века, возможно, поэтому к лучшему то, что эта концепция вышла из моды. Сегодня мы одержимы историей, стоящей за этой историей – мы не можем насытиться рассказами авторов на литературных фестивалях и прочим в том духе, и все же муза почти никогда не упоминается. Таким образом, мы настолько в плену культа личности, что идея творчества, которое является чем-то иным, кроме чистого проявления себя, в наших глазах достойна анафемы.
Куда это приводит таких, как Фрида фон Рихтгофен? Муза была одной из немногих ролей, открытых для неё, и она с огромным трудом вцепилась в неё, выжимая все, что могла. Тем не менее, ближе к концу романа Эббс есть сцена, в которой она рассказывает сыну, что написала собственный роман. Она, по крайней мере, по мнению автора, переписала целые разделы сочинения Лоуренса, но роман остается ложью. Почему она так говорит? Потому, что не хочет, чтобы он воспринимал её как «простую музу».

Вне зависимости от того, была ли она дополнительно проводником чего-то столь эфемерного, как вдохновение, вклад Фриды в творчество Лоуренса был весьма реальным. Она печатала его рукописи, делала пометки, читая каждый черновик, настояла на том, чтобы «Пол Морел» получил то название, о котором она мечтала: «Сыновья и любовники». Очень похоже на то, что муза как явление – еще один способ недооценить творческий потенциал женщин и лишить их заслуженного признания.

Что касается возлежания в шезлонге, ближайшее, что Фрида получает от Эббс, это когда – совсем как Меллорс с леди С – Лоуренс укладывает её на спину и вплетает весенние фиалки в её лобковые волосы во время свидания на природе.

Такова доля музы.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ