A. [2024] Книжный вишлист для игр и просто — 416 книг — стр. 17

Это книга о горе по жертвам советских репрессий, о культурных механизмах памяти и скорби. Работа горя воспроизводит прошлое в воображении, текстах и ритуалах; она возвращает мертвых к жизни, но это не совсем жизнь. Культурная память после социальной катастрофы — сложная среда, в которой сосуществуют жертвы, палачи и свидетели преступлений. Среди них живут и совсем странные существа — вампиры, зомби, призраки. От «Дела историков» до шедевров советского кино, от памятников жертвам ГУЛАГа до постсоветского «магического историзма», новая книга Александра Эткинда рисует причудливую панораму посткатастрофической культуры.

Это книга о горе по жертвам советских репрессий, о культурных механизмах памяти и скорби. Работа горя воспроизводит прошлое в воображении, текстах и ритуалах; она возвращает…

Идея прав человека впервые возникла и была сформулирована в конце XVIII века в американской Декларации независимости и французской Декларации прав человека и гражданина. Но почему именно тогда сформировались новые этические стандарты политики? Какую роль в этом процессе сыграла отмена пыток и жестоких наказаний? И как романы Ж.-Ж. Руссо, С. Ричардсона и Л. Стерна помогли расширить социальные границы эмпатии? Отвечая в книге на эти вопросы, Линн Хант реконструирует бурную историю прав человека и показывает, как ее перипетии отражаются на нашей способности защищать эти права сегодня. Автор описывает начало борьбы за идею универсальных прав человека и анализирует причины, по которым она терпит поражение в период подъема национализма в XIX веке. В завершающей части книги Хант показывает, как после глобальных катастроф XX века наступает наивысший расцвет этой идеи в 1948 году в связи с провозглашением ООН Всеобщей декларации прав человека, а затем анализирует положение прав человека в современном мире. Линн Хант — американский историк, профессор Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе.

Идея прав человека впервые возникла и была сформулирована в конце XVIII века в американской Декларации независимости и французской Декларации прав человека и гражданина. Но почему…

Наследие главных катастроф XX века заставляет европейские страны снова и снова пересматривать свое отношение к истории, в процессе таких ревизий решается судьба не только прошлого, но и будущего. Главный вопрос, который перед нами стоит, звучит так: «Есть ли альтернатива национальной гордости, опирающейся на чеканные образы врага и забывающей о жертвах собственной истории?» В двух новых книгах, объединенных в этом издании под одной обложкой, немецкий историк и специалист по культурной памяти Алейда Ассман тоже задается этим вопросом. На фоне сдвига в сторону национализма, случившегося в последние годы во многих европейских государствах, знаменитая исследовательница анализирует послевоенный опыт и осмысливающие его критические теории. Автор предлагает не соглашаться ни с утопистами, мечтающими о глобальном космополитическом обществе, ни с воинственными популистами, апеллирующими к гордости и силе нации, а связать свои надежды с мемориальной культурой, задача которой — переизобрести нации, сформировать у них совесть и сделать их ответственными за безопасное будущее Европы.

Наследие главных катастроф XX века заставляет европейские страны снова и снова пересматривать свое отношение к истории, в процессе таких ревизий решается судьба не только…

Новая книга немецкого историка и теоретика культурной памяти Алейды Ассман полемизирует с все более усиливающейся в последние годы тенденцией, ставящей под сомнение ценность той мемориальной культуры, которая начиная с 1970—1980-х годов стала доминирующим способом работы с прошлым. Поводом для этого усиливающегося «недовольства» стало превращение травматического прошлого в предмет политического и экономического торга. «Индустрия Холокоста», ожесточенная конкуренция за статус жертвы, болезненная привязанность к чувству вины — наиболее заметные проявления того, как работают современные формы культурной памяти. Частично признавая обоснованность позиции своих оппонентов, Алейда Ассман пытается выстроить такую мемориальную перспективу, в которой ответственность за совершенные преступления, этическая готовность разделить чувство вины и правовые рамки, позволяющие услышать голоса жертв, превращали бы работу с прошлым в один из важных факторов сознательного движения к будущему.

Новая книга немецкого историка и теоретика культурной памяти Алейды Ассман полемизирует с все более усиливающейся в последние годы тенденцией, ставящей под сомнение ценность той…

A timely investigation into the new "safety culture" on campus and the dangers it poses to free speech, mental health, education, and ultimately democracy

The generation now coming of age has been taught three Great Untruths: their feelings are always right; they should avoid pain and discomfort; and they should look for faults in others and not themselves. These three Great Untruths are part of a larger philosophy that sees young people as fragile creatures who must be protected and supervised by adults. But despite the good intentions of the adults who impart them, the Great Untruths are harming kids by teaching them the opposite of ancient wisdom and the opposite of modern psychological findings on grit, growth, and antifragility.

The result is rising rates of depression and anxiety, along with endless stories of college campuses torn apart by moralistic divisions and mutual recriminations.

This is a book about how we got here. First Amendment expert Greg Lukianoff and social psychologist Jonathan Haidt take us on a tour of the social trends stretching back to the 1980s that have produced the confusion and conflict on campus today, including the loss of unsupervised play time and the birth of social media, all during a time of rising political polarization.

This is a book about how to fix the mess. The culture of “safety” and its intolerance of opposing viewpoints has left many young people anxious and unprepared for adult life, with devastating consequences for them, for their parents, for the companies that will soon hire them, and for a democracy that is already pushed to the brink of violence over its growing political divisions. Lukianoff and Haidt offer a comprehensive set of reforms that will strengthen young people and institutions, allowing us all to reap the benefits of diversity, including viewpoint diversity.

This is a book for anyone who is confused by what’s happening on college campuses today, or has children, or is concerned about the growing inability of Americans to live and work and cooperate across party lines.

A timely investigation into the new "safety culture" on campus and the dangers it poses to free speech, mental health, education, and ultimately democracy

The generation now…

What do emotions do? How do emotions move us or get us stuck? In developing a theory of the cultural politics of emotion, Sara Ahmed focuses on the relationship between emotions, language, and bodies. She shows how emotions are named in speech acts, as well as how they involve sensations that can be felt not only emotionally, but physically. A new methodology for reading 'the emotionality of texts' is offered as are analyses of the role of emotions in debates on international terrorism, asylum and migration, and reconciliation and reparation. Attending to the intersections between race, gender, and sexuality, The Cultural Politics of Emotion is in dialogue with key trends in gender studies and cultural studies, the psychology and sociology of emotions, and phenomenology and psychoanalysis. It takes as its point of entry different emotions -- pain, hate, fear, disgust, shame, and love -- and reflects on the role of emotions in feminist and queer politics.

In a special afterword to this tenth anniversary edition, Ahmed explains to readers how this classic book relates to other key works in the emergent field of affect studies and also reflects on the way the book has been part of her own intellectual trajectory.

What do emotions do? How do emotions move us or get us stuck? In developing a theory of the cultural politics of emotion, Sara Ahmed focuses on the relationship between emotions,…

Откуда берется стремление верить в высшие силы? Как возникают религиозные представления, и отчего вера продолжает играть столь важную роль в жизни человека XXI века? Книга французского антрополога Паскаля Буайе описывает феномен религии с позиций эволюционной психологии. Подоплеку верований и религиозных обрядов ученый находит в принципах работы человеческого сознания. Одну за другой он опровергает распространенные «теории» происхождения религии — она возникла, чтобы объяснять непонятные природные явления и личные переживания, она утешает, она обеспечивает общественный порядок — и раскрывает перед читателем удивительные особенности устройства нашего разума.

Откуда берется стремление верить в высшие силы? Как возникают религиозные представления, и отчего вера продолжает играть столь важную роль в жизни человека XXI века? Книга…

В этом эссе Бён-Чхоль Хан анализирует современного человека, окруженного бесконечными нарративами, повествованиями и историями. Однако, несмотря на эту бурю смыслов вокруг, мы, кажется, утратили возможность чувствовать и понимать истинное повествование ? и оказались в «постнарративном мире».
Цифровое общество полностью подчинено информации, и с каждым днем ускоря ется процесс «денарративизации». Поток информации, который, по сути, является бушующим океаном данных, «удушает дух» истории. Несмотря на то что мы все быстрее обмениваемся информацией и производим ее, онлайн и офлайн, «мы больше не рассказываем друг другу истории. Мы публикуем, делимся и ставим лайки».

В этом эссе Бён-Чхоль Хан анализирует современного человека, окруженного бесконечными нарративами, повествованиями и историями. Однако, несмотря на эту бурю смыслов вокруг, мы,…

Более 250 лет назад на Гревской площади в Париже был четвертован Робер-Франсуа Дамьен, покушавшийся на жизнь короля Людовика XV. С описания его чудовищной казни начинается «Надзирать и наказывать» — одна из самых революционных книг по современной теории общества. Кровавый спектакль казни позволяет Фуко продемонстрировать различия между индивидуальным насилием и насилием государства и показать, как с течением времени главным объектом государственного контроля становится не тело, а душа преступника. Эволюция способов надзора и наказания постепенно превращает грубое государственное насилие в сложнейший механизм тотальной биовласти, окутывающий современного человека в его повседневной жизни и формирующий общество тотального контроля.

Более 250 лет назад на Гревской площади в Париже был четвертован Робер-Франсуа Дамьен, покушавшийся на жизнь короля Людовика XV. С описания его чудовищной казни начинается…

William Waters grew up in a house silenced by tragedy, where his parents could hardly bear to look at him, much less love him. So it's a relief when his skill on the basketball court earns him a scholarship to college, far away from his childhood home. He soon meets Julia Padavano, a spirited and ambitious young woman who surprises William with her appreciation of his quiet steadiness. With Julia comes her family; she is inseparable from her three younger sisters: Sylvie, the dreamer, is happiest with her nose in a book and imagines a future different from the expected path of wife and mother; Cecelia, the family's artist; and Emeline, who patiently takes care of all of them. Happily, the Padavanos fold Julia's new boyfriend into their loving, chaotic household.

But then darkness from William's past surfaces, jeopardizing not only Julia's carefully orchestrated plans for their future, but the sisters' unshakeable loyalty to one another. The result is a catastrophic family rift that changes their lives for generations. Will the loyalty that once rooted them be strong enough to draw them back together when it matters most?

William Waters grew up in a house silenced by tragedy, where his parents could hardly bear to look at him, much less love him. So it's a relief when his skill on the basketball…

О чём может рассказать первый главный редактор русского Vogue, русского Interview легендарная московская красавица и фам фаталь? О том, как выбирала духи и белый рояль? О том, как принцы пели серенады и делали подарки? Дочь знаменитого хирурга С. Я. Долецкого, внучка первого директора ТАСС Я. Г. Долецкого была и остаётся человеком, относящимся к жизни с глубокой иронией и пронзительной искренностью. Звёзды и скромные люди, закадычные друзья и заклятые подруги, гении и злодеи, настоящие мужчины и хлюпики, исторические личности и пустозвоны – все они герои новой книги Алёны Долецкой, решившейся на доверительную откровенность со своими читателями.

О чём может рассказать первый главный редактор русского Vogue, русского Interview легендарная московская красавица и фам фаталь? О том, как выбирала духи и белый рояль? О том, как…

Пятеро девочек-школьниц играли в волейбол рядом со школьным бассейном. К ним подошел мужчина и попросил помочь проверить вентиляцию в раздевалке. Он выбрал одну из девочек и увел ее, а остальные просто продолжили игру. Спохватившись, что подруги нет слишком долго, они пошли за ней. И с ужасом увидели ее мертвое тело…

Сколько девочек ни допрашивали, они никак не могли вспомнить лицо убийцы. Тогда мать погибшей собрала их вместе и обвинила в смерти дочери. Она сказала: «Я не прощу вас, пока вы не найдете убийцу. Если вы не сможете это сделать, найдите другой способ искупить свою вину, который я приму. Если вы не сделаете ни того, ни другого, говорю вам здесь и сейчас: я вам отомщу, каждой из вас».

И жизнь девочек на долгие годы превратилась в кошмар…

Пятеро девочек-школьниц играли в волейбол рядом со школьным бассейном. К ним подошел мужчина и попросил помочь проверить вентиляцию в раздевалке. Он выбрал одну из девочек и увел…

На Кровавом ручье стоит дом. Пустой. Тихий. Заброшенный. Но скоро его двери распахнутся вновь… Однако не спешите радоваться, ведь что-то таится в тени, с нетерпением ожидая встречи с гостями…

Древняя легенда оживет, когда порог проклятого дома переступят четверо писателей ужасов. То, что должно было стать обыкновенным шоу, обернется настоящим кошмаром. Сущность, которую они пробудят, будет преследовать и мучить их, желая сделать писателей частью своего кровавого наследия…

На Кровавом ручье стоит дом. Пустой. Тихий. Заброшенный. Но скоро его двери распахнутся вновь… Однако не спешите радоваться, ведь что-то таится в тени, с нетерпением ожидая…

Клетка с хищником
Начинающий криминальный психолог-профайлер Ли Сонгён в изумлении. С ней захотел пообщаться сам Ли Бёндо. Жуткий серийный убийца, приговорённый к смертной казни. На допросах он молчал, как рыба, и не дал ни одного интервью — ни журналистам, ни психологам. И вот теперь сам проявляет инициативу… Причём желает говорить только с Сонгён…

Приятных снов… мамочка
Тогда же в её доме появляется 11-летняя Хаён — дочка мужа от первого брака, о которой тот никогда не рассказывал. При загадочных обстоятельствах погибли сперва мама девочки, а потом и бабушка с дедушкой. Сонгён пытается окружить бедняжку теплотой и заботой, но та ведёт себя очень странно, пугающе. Но главное — это её глаза. Будто сам психопат Ли Бёндо пристально смотрит из-под длинных детских ресничек…

Клетка с хищником
Начинающий криминальный психолог-профайлер Ли Сонгён в изумлении. С ней захотел пообщаться сам Ли Бёндо. Жуткий серийный убийца, приговорённый к смертной казни.…

Вы были когда-нибудь в такой стране — Бальдезивурлекистане? Не были? Говорите, такая не существует? А вот бабушка нашей главной героини утверждает, что она именно оттуда! А еще она утверждает, что ей ни много, ни мало — 200 лет! Но самое главное — у нее еще есть особенная такая сумочка, сшитая из кожи черной собаки. А чем она такая особенная, спросите вы? Дело в том, что она волшебная, внутри нее живут феи, и даже целая деревня, откуда родом наша бабушка... Вы конечно не верите? Я тоже! Но вдруг это все — правда?!

Вы были когда-нибудь в такой стране — Бальдезивурлекистане? Не были? Говорите, такая не существует? А вот бабушка нашей главной героини утверждает, что она именно оттуда! А еще…

Четырехлетняя Манами, дочь учительницы Юко Моригути, погибла. Ее тело нашли в школьном бассейне. Трагедию признали несчастным случаем — мать не уследила за своим ребенком…
Наступает последний день семестра — и последний день Юко на работе. Она собирает свой класс и рассказывает детям правду о том, что случилось. Смерть ее дочери — не случайность. Девочка была убита двумя учениками из этого класса. Юко знает об этом — и сегодня преподаст им последний урок. Урок поистине дьявольской мести…
В этот день каждый будет вынужден сделать свое признание — и никто не останется безнаказанным…

Четырехлетняя Манами, дочь учительницы Юко Моригути, погибла. Ее тело нашли в школьном бассейне. Трагедию признали несчастным случаем — мать не уследила за своим ребенком……

Our current definition of “productivity” is broken. It pushes us to treat busyness as a proxy for useful effort, leading to impossibly lengthy task lists and ceaseless meetings. We’re overwhelmed by all we have to do and on the edge of burnout, left to decide between giving into soul-sapping hustle culture or rejecting ambition altogether. But are these really our only choices?

Long before the arrival of pinging inboxes and clogged schedules, history’s most creative and impactful philosophers, scientists, artists, and writers mastered the art of producing valuable work with staying power. In this timely and provocative book, Cal Newport harnesses the wisdom of these traditional knowledge workers to radically transform our modern jobs. Drawing from deep research on the habits and mindsets of a varied cast of storied thinkers – from Galileo and Isaac Newton, to Jane Austen and Georgia O’Keefe – Newport lays out the key principles of “slow productivity,” a more sustainable alternative to the aimless overwhelm that defines our current moment. Combining cultural criticism with systematic pragmatism, Newport deconstructs the absurdities inherent in standard notions of productivity, and then provides step-by-step advice for cultivating a slower, more humane alternative.

From the aggressive rethinking of workload management, to introducing seasonal variation, to shifting your performance toward long-term quality, Slow Productivity provides a roadmap for escaping overload and arriving instead at a more timeless approach to pursuing meaningful accomplishment. The world of work is due for a new revolution. Slow productivity is exactly what we need.

Our current definition of “productivity” is broken. It pushes us to treat busyness as a proxy for useful effort, leading to impossibly lengthy task lists and ceaseless meetings.…

"Шинель", "Нос", "Невский проспект" и другие "Петербургские повести" великого Николая Васильевича Гоголя и сейчас поражают своим стилистическим и смысловым разнообразием. Реализм в них тесно переплетается с фантастикой, трагизм - с озорным юмором, сюрреалистические глубины уступают место романтическим сказочным мотивам. Эти повести не только потрясают своей силой и глубиной, но и по сей день читаются с неизменным интересом!

"Шинель", "Нос", "Невский проспект" и другие "Петербургские повести" великого Николая Васильевича Гоголя и сейчас поражают своим стилистическим и смысловым разнообразием. Реализм…

«Работа горя» — это книга, которая собиралась, копилась, нарастала семь лет подряд: тяжелых лет, прекрасных лет, в течение которых родилось трое моих детей, был заключен и рассыпался мой брак, скрежетала и лопалась по шву привычная картина мира, начинались войны между самыми дорогими мне странами, уходили из жизни мои друзья, люди вокруг меня являли чудеса душевной щедрости или выбирали предать все, что провозглашали и любили; когда все, что я знала о себе, все, каким я видела свое будущее, время несколько раз опрокинуло и вывернуло наизнанку. это книга о том, как тесно переплетены в нас все эти состояния: бессилия, горечи, любви, ярости, смирения, отчаяния, упоения настоящим. о том, что взросление — это именно то, как мы пытаемся отгоревать, что мы больше не всемогущи. то, как мы встречаемся со своей тенью, со своей слабостью, то, как мы принимаем собственное несовершенство, неравенство своим ожиданиям. это книга о том, что ремесло - спасает. о том, что моя душа нашла свой дом, и это — комнатка с верандой с видом на океан. это книга о том, что равновесие, знание, возможность полагаться только на себя стоят гораздо дороже, чем мы думали в юности. но сколько бы мы ни отдали за них, они самое главное наше обретение».

(с) Вера Полозкова

«Работа горя» — это книга, которая собиралась, копилась, нарастала семь лет подряд: тяжелых лет, прекрасных лет, в течение которых родилось трое моих детей, был заключен и…