3 Мраки на хромой собаке

- Подох, милая, подох. Каков бы ни был человек, а как осел подохнет. Хоть Ленин, хоть моя старуха.
- Старуха ваша, конечно, подохнет, а Ленин будет вечно жить.

Не то, чтобы вовсе не имела представления о том, каковы особенности литературного призрака Ильи Масодова. Даже наоборот, имела весьма точное. Его имя дважды всплывало в обсуждениях моих текстов, посвященных раннему Сорокину (это принципиально, потому что нынешний, в сравнении с прежним, причесан, прилизан, рафинирован) и Мамлееву. Достаточно, чтобы не стремиться к близким контактам какого бы то ни было вида с тем, о ком говорят, как об «одном из». Но трилогия «Мрак твоих глаз» выпала бонусом в командной литературной игре, и я подумала: время спознаться пришло.

Нет, не пожалела. Главным образом потому, что примерно представляла, чего ждать, а после сорокинской Жидкой Матери и всей кунсткамеры Мамлеева, пионерка Соня предстает фигурой, едва ли не буколической, радетельницей за правое дело. Так-то да, человеку в здравом уме и трезвой памяти, но без специальной подготовки читать такое я бы категорически не рекомендовала. Но нет, это вовсе не так чудовищно, как «Сердца четырех» или «Шатуны». Здесь с самого начала обозначено обращение к теме пионеров-героев, совершавших свои подвиги, за которые были награждены посмертно, без жалости к врагам, но в первую очередь – к себе. Я скажу сейчас вещь, которая может показаться крамольной блюстителям нравственности и борцам за идеалы, но это в значительной степени отклик на то, что поколения советских детей, воспитанные на примере пионеров-героев, получали достаточно серьезную коррекцию приоритетов: - Ты кого больше любишь, папу или маму? – Ленина.

Валя Котик, Марат Казей, Леня Голиков, Володя Дубинин. Чем прославились, не помню, кроме Павлика Морозова, но этого несчастного мальчишку как только не склоняли, его мудрено забыть, зато имена всех мгновенно выскочили из памяти, как семена из переспелого стручка горошины, едва коснулась. Хотя, вру, с Лёней Голиковым знакома лучше, по другой, по-настоящему прекрасной книге, которую не стоит поминать в разговоре о Масодове. Что, нехорош Масодов? Да как вам сказать, не лишен некоторого маргинального обаяния, и его условно-положительные герои сплошь носители страдательного залога, не мамлеево-сорокинские монстры; и торная дорога пионерки Сони большей частью война с чудовищами всех возможных толков. И, если искать соответствий в современной российской литературе, то в «Колыбельной» Данихнова Соня, Наташа и пионеры соотносятся с Федором, не с тем, другим.

Но база для соотнесения довольно хлипкая, а мерзости, творимые героями, описываются автором с таким искренним удовольствием, какое не оставляет сомнений: любовь к Ленину и поиск в его лице радетеля за всех обиженных советских детей – лишь камуфляж. Нужен был повод вволю поиздеваться над символами веры всех толков, камня на камне от них не оставив. Зачем? Просто есть работа творения, работа сохранения и работа разрушения. Илья Масодов, кто бы ни скрывался за этим именем, разрушитель. Нет, у меня отклика не вызывает, мой основной пафос охрана контура – сохранение и немного творение. Но стану читать дальше, там еще две части.

Когда люди поступают по-скотски, Бог стыдится и старательно думает своей большой лохматой головой, как исправить дело.