5

Есть люди, они как солнце. Светят и согревают всех, оказавшихся рядом. И возле них, как бы схватить это ощущение, вот - рядом с ними яснее. Таков герой-рассказчик. Влюбилась. едва начав читать. Не понимая еще расклада: кто эти люди в просторном загородном доме у реки? Ну Вовка ясно - подросток. А Старший и Младший? Они так и останутся безымянными, нет для них работы в этой истории кроме полукомичных реплик о свинцовых трусах по кайме ее. Как способности понять. Кому-то дано, другим нет.

Зато создают фон. Мужской фон в мужской истории без женщин. Они без надобности, потому отсутствуют. А патриархальное очарование хорошо и правильно обустроенной летней жизни, невольно приводит на память аксеновский из "Острова Крыма" мужской быт. Угадала (почти), здесь четыре поколения, не три. И рассказчик - впрямь патриарх, прадед. И твоя любовь к нему, противу рассудка (под девяносто деду должно быть при уяснившемся раскладе), разгорается, вместо угаснуть, сокрушенная реальностью.

А потом война. Знала, что об этом будет, но физическое погружение в холод, неприкаянность и перманентно-гриппозное состояние нелегко после томной неги очаровавшего начала. Именно телесное: боль, неуют и дезориентация. Первая терпима, второй - война, однако. И от третьего есть средство. Мальчишку с топографическим, после контузии, кретинизмом прикрепляют в партизанском отряде к другому, постарше.

И тот другой не Солнце даже, сверхновая (рискуя неоправданно злоупотребить астрономическими сравнениями). Есть люди, о которых их друзья могут говорить бесконечно. Не за-ради рекламы, оттого, что их много. Гипернасыщенный каузальный, событийный план в сочетании с врожденным умением ориентироваться в потоке. Какая-то правильная житейская мудрость, невероятная сноровка, такой сам не пропадет и тебе нипочем не позволит. Саныч, шестнадцати годков.

И вот ты, читатель, включился уже потихоньку в эту реальность. Видишь, что и на войне живут. Ловишь с героями эндорфинный выброс после удачной операции (именно, что переживаешь, у автора мощный физический план, все, данное в ощущениях мгновенно входит в тебя). А потом эта сцена в лесу с замерзшим немцем и детскими письмами. И мгновенно сносит из первого круга ада, в котором обжиться успел, даже не без приятности, глубже. В четвертый, пятый?

Внутри крик, нескончаемый, до хрипоты, а после только сип на выдохе. И уши руками зажать, и зажмуриться. И не вдыхать. Потому что со вдохом в тебя устремится такое, чего не хочешь знать, потому что не хочешь знать никогда. И дальше будет только хуже. Первый шок от столкновения с этим глубоким кругом уйдет, только начнешь озираться: как все устроено (человек - скотинка приспособляемая). А тебя еще чуть ниже сносит. Это война, дети. И другой она быть не может по определению.

Мелко порубит, перемелет в фарш, тщательно перемешает все солнца, луны и планеты, сколько их есть. Наделает котлет, скушает с аппетитом и не подавится. Посмертно наградит героев, кого вспомнит (единицы из миллионов), подарит победителям прекрасный праздник День Победы. И затаится до времени. Знаете, это о Лене Голикове книга (в смысле, о нем тоже, Саныч - это он).

Чтобы солнечный человек отдал миру свою солнечную суть, мир нужен. Герои не должны умирать.