Цитаты — стр. 3

... но это был первый раз, а что может сравниться с первым разом? Ничто. Все остальное лишь повторы, вариации, плагиат. Все, что потом, уже продолжение. Тень. А первый раз - это подлинность. Первый раз настоящий по-настоящему. Тебя исподволь затягивает прямо внутрь, вдруг оказывается, что это фрагмент твоей жизни, ты кладешь палец на это мгновение и чувствуешь, как время бьется, и одновременно понимаешь, что оно утекает, пульсирующее мгновение растекается в зыбком фарватере биения.

Когда я просыпалась, мне требовалась минута или две, чтобы вспомнить, что идет война. Это была лучшая минута суток 

Вдруг в гостиной вырастает Вера. Они разом поворачиваются к ней и едва не вскрикивают от испуга и радости тоже, они думают: вот сейчас она заговорит, они надеются, Вера пришла в себя, вместо этого она берет свой фотоаппарат и щелкает их, как они стоят на узеньком балконе перед игрушечным норвежским флагом, Болетта в коричневом костюме, бедpa грузные, рот открыт, рука тянется заслонить лицо, точно она хочет спрятаться, и прабабушка Пра в длинном желтом платье и с развевающимися седыми волосами, а три пальца правой руки неожиданно поджаты при оттопыренных большом и мизинце, это знак дьявола, она сгорблена, согнута, но смотрит прямо в глаза мне, который пытается раскрасить это фото своими беспомощными описаниями, ибо я проявил снимок, я наткнулся на эту пленку, разбирая мамины вещи, она затерялась, и я внушил себе, что на фотографии видно и ее тоже, ту, которая сделала этот снимок, нашу маму, как если бы вязкий майский вечер за спинами двух женщин на балконе был зеркалом, в котором тень Веры отражается, как черная печаль, как боль, никогда мной дотоле не виденная в том, что я называю ручной выдержкой памяти.

В основном мы не знаем ничего, наши знания в сравнении со всем тем, о чём мы не имеем понятия, ничтожны, как муравей против Эвереста или капля против всего Мёртвого моря, поэтому ту малость, которую мы знаем, надо помнить и не забывать ни в коем случае и включать в неё то, что нам только кажется, что мы знаем.

— Внезапно страна наполнилась оружием. Шептались о всяком. Никто ничего не контролировал.
Она замолкает, но затем продолжает:
— Мы не знали, кому верить, ведь каждый твердил, что это напали на них, не ждавших зла.
Все говорили, что противник убивал женщин и невинных детей, и показывали фотографии жертв.
Все говорили, что нет иного выбора, кроме как защитить себя.
Она трясет головой.
— Я не понимаю, как в обществе появилось столько ненависти. Вдруг стали ненавидеть все.
Мне вспомнилась мама. В основе злости лежит потребность мстить, часто рассуждала она. И добавляла: ненависть порождает ненависть, кровь взывает к крови.

Через прозрачный темный лед у берега было интересно смо­треть на дно. Унн всего одиннадцать лет, и она может плашмя лечь на лед, прикрыв с боков лицо руками, чтобы не мешал лиш­ний свет.
Ощущение при этом такое, словно смотришь в вымытое окно.
Только что взошло солнце, его косые холодные лучи проходили через лед и падали на бурое дно, покрытое илом, камнями и ка­кими-то растениями.
У самого берега озеро промерзло насквозь. Дно было белым от инея, поверх лежал толстый слой темного гладкого льда. В эту ледяную глыбу вмерзли и широкие полукруглые листья, и узкие былинки, и какие-то семена, и соринки, и растопыренный бурый муравей — все это перемежалось бусинками воздуха, которые вспыхивали, словно жемчуг, когда на них падали солнечные лучи. Еще в эту глыбу вмерзли черные округлые прибрежные камни в какие-то ободранные прутики. Надломленные веточки папоротника стояли во льду, напоминая тонкое кружево.
Одни растения, как и до морозов, тянулись вверх, цепляясь корнями за дно, другие, плававшие раньше на поверхности, были скованы замерзающей водой и вмерзли в ледовый панцирь.
Унн лежала на льду, не в силах оторваться от мира, который был удивительнее любой сказки.
Хочу еще поглядеть...
Она лежала плашмя на льду, не чувствуя холода. Ее тонкое тело отбрасывало на отбрасывало на дно причудливую тень.