Рецензии — стр. 243

Я бы не назвала это глубокой, высокохудожественной, мастерской и выверенной прозой.
Я бы сказала о ней как о чувственной, нежной, пронизанной искренней любовью ко всему, о чем идет речь: о юном Рембо, о Дилане, о жемчужине Джениз, о браслете с неизвестной историей, о работе в книжном магазине, о сцене, о музыке, о стихах, о поисках в секонд-хэндах пальто, и, конечно же, о Роберте - его фотографиях мускулистых женщин и самой Патти с голубями в руках.

Как знать, может и это есть ее наивысшая оценка.

"Облачный атлас" оказался книгой с очень изящной структурой: чтение похоже на восхождение на пирамиду, где подъем дается непросто, но в высшей точке уже можно увидеть общую картину - и спуск становится гораздо проще. Собственно, такую пирамиду представляют 6 историй, пять из которых симметрично расположены вокруг центрального - и логически последнего сюжета. Автор проносит нас через тихоокеанское путешествие 19 века, мытарства молодого музыканта в 30-х годах ХХ века, приключения молодой журналистки в 70-х, авантюры старого издателя в наше время, Корейское общество недалекого будущего в духе "1984" и киберпанка и, наконец, судьбу аборигена уже после заката цивилизации. Хотя каждый сюжет по отдельности представляется достаточно простым - хотя жизненным и качественно описаным - вместе они нанизываются на единую нить - как по смыслу, так и через тонкие намеки автора, позволяющие одной истории становится небольшой частичкой следующих - в виде мемуаров, писем, книг. В зависимости от времени и мини-сюжета автор мастерски меняет стиль повествования, поэтому текст очень живой и яркий.
Если попытатся углубиться в смысл всего этого масштабного произведения, то, пожалуй, рефреном звучит предупреждение человечеству касательно его всепоглощающего эгоизма, который из простой жажды выгоды и наживы вырождается сначала в ложь и обман крупного бизнеса, после - в корпократию, с возведением потреблением в статус религии, и логично - в крах цивилизации как таковой. Но надежда на спасение есть всегда: есть люди, готовые бороться за создание лучшего мира, хотя текст и доказывает невозможность реализации такого плана.

Если мы верим, что человечество способно встать выше зубов и когтей, если мы верим, что разные люди разных рас и верований могут делить этот мир так же мирно, как здешние сироты делят ветви свечного дерева, если мы верим, что руководители должны быть справедливыми, насилие - обузданным, власть - подотчетной, а богатства земли и ее океанов - поделенными поровну, то такой мир способен к выживанию. Я не обманываюсь. Такой мир труднее всего воплотить. Мучительные шаги по направлению к нему, предпринятые многими поколениями, могут быть сведены на нет одним взмахом - пера близорукого президента или меча тщеславного генерала.

Шесть историй - своеобразный секстет - и этот образ в том или ином значении проскальзывает в каждой. В итоге "Облачный атлас" - гениальный секстет музыканта 30-х - воплощается в блестящей прозе для шести персонажей, кажущийся масштаб и эпичность которой не отпугивают, а затягивают.

Все. Я составила наконец мнение о Ирвинге, алилуйя.
И мнение это очень негативное. Я очень хорошо понимаю, чем он может нравиться -- он действительно неплохо пишет, у него богатое воображение, бла-бла, и книжки толстые, быстро не кончаются.
Но мне читать его противно, потому что все его герои -- ущербны. Физически ли, душевно, умственно, но абсолютно во всех, за реально очень редким исключением, есть какой-то изъян, который выставлен напоказ, как чирей под лупой. Но это как бы -- нормально. И возникает ощущение непрекращающегося фарса и издевательства над читателем -- предлагаемые ситуации предполагают совершенно иное развитие и иные эмоции, чем происходит по факту.
И так всю дорогу, во всех его 600-страничных книгах.
Приходишь на финиш с недоумением и вопросом "ну и нахрена было это все наворачивать". Какая-то часть второстепенных героев исчезает из книги так -- погибает в родах, кончает с собой нелепым образом, при том, что реально НЕ НУЖНО -- их роль столь незначительна, что напиши автор, что главный герой с теми больше никогда не встречался, было бы достаточно; но нет, непременно надо где-то ввернуть ситуацию из тех, что так любят таблоиды.

"Мир глазами Гарпа" в этом отношении очень эммммм автобиографичный (?) роман, потому что рассказывает о писателе, которые сочиняет вот как раз такого рода литературу.

Дочитала этот роман, и сразу стало грустно, что не скоро возьмусь перечитывать (все-таки предпочитаю читать больше нового). Грустно, потому что сразу же соскучилась по героям.
Да, есть некоторые переборы - прежде всего в гротеске. Но...но я все простила автору и героям;)))
Книга сильная, пробивающая насквозь. Очень жизненная, несмотря на некоторое "слишком".
Однако...Поставила книгу на полку и задумалась: а кому из своих знакомых я смело могу дать ее почитать???? Все-таки она не из тех книг, которые "стопроцентно понравятся".
Она - из особенных книг.
Кстати, для меня она стоит рядом с "Полубратом" Кристенсена. Ну, и с фильмом "Форест Гамп".
Но все же я скажу: попробуйте прочитать! Вдруг?!...

Чудесная книга, особенно для тех, кто любит Вирджинию Вульф. Последовательный рассказ о трех разных женских судьбах, которые оказываются переплетены самым причудливым образом. Героини жили в разное время, придерживались разных взглядов, однако во всех троих есть внутреннее достоинство, которое делают их такими привлекательными. В книге нет резких поворотов сюжета, намеренно интригующих читателя, но за всеми перипетиями следишь с неослабевающим интересом, настолько все тонко и достоверно. Истинная, высокая литература.

Шесть историй переплетаются в одном повествовании, будто слои матрёшки с множеством лиц. Каждая из них — как отдельное путешествие, похожее на восхождение и спуск с горы. На обратном пути встречаются мини-истории, уступы, половинки, каждая меньше предыдущей, но с уникальным характером, оформлением и настроением.

Эти истории связаны тонкой нитью, намекающей на одну из главных идей книги: всё в мире взаимосвязано. Малейшее изменение может нарушить порядок вещей, и всё пойдёт иначе. Митчелл осторожно подводит читателя к размышлениям о том, как эта взаимосвязь влияет на наш мир.

Несомненно, книга написана грамотно. Однако она не раскрывает ничего нового и не заставляет глубоко задуматься о сущности бытия. Что действительно увлекает — это необычное оформление повествования, его структура и детали, которые делают каждую историю уникальной. Это больше эстетическое путешествие, чем философское откровение.

Книга произвела на меня очень сильное впечатление. При этом я не могу сказать, что она мне понравилась. Сейчас, сразу после прочтения, на пике эмоций, у меня дикое желание отмыться. Причём не только снаружи, но и изнутри. И желательно с дезинфицирующими средствами. А мысли постоянно возвращаются к сюжету, продолжая вызывать мурашки по всему телу и массу противоречивых чувств.

Не хочу оставлять в своём отзыве ни одного даже намёка на спойлер, поэтому ничего не скажу о сюжете и героях. Скажу только, что мне безумно, всепоглощающе их жаль.

Ну а главная моя мысль после прочтения: я не хочу, чтобы такое когда-нибудь стало нашей реальностью!

Они шли и шли. Шли днём, шли ночью. В снег и дождь, в холод. Куда, зачем? Не знали. Просто шли, чтобы жить. Потому что Катастрофа лишила их всего - дома, страны, будущего.

А потому нужно идти вопреки всему. У них нет еды и воды, нет крыши над головой, нет сменной одежды, нет ничего. Даже имён мы не знаем, они просто Отец и Сын. И они будут идти, потому что, пока человек жив, он надеется. И ради этой надежды каждый из нас готов сделать многое.

Потому что, если надежда потеряна, то не останется ни сил, ни желания идти. Идти - значит жить. Остановиться - значит, навсегда остаться на обочине дороги. Дороги, где нет встречных. Земли, которую выжгла страшная Катастрофа.

А даже если ты встретишь себе подобного, то не жди от этой встречи ничего хорошего - ведь это будет такой же бедолага, как ты. Без еды, воды, и что самое страшное - без будущего. А в таких случаях человек человеку волк.

Очень тягостное впечатление произвело на меня описание такой встречи. А именно - поведение отца. Да, я понимаю, почему он повёл себя так. Но - осуждаю. Да, не суди, да не судим будешь. И нам никому не дано знать, как мы поступим в тяжелейших, критических ситуациях. Мы можем рассуждать "уж я-то так не сделаю!", но КАК мы поступим на самом деле - узнаем, только оказавшись на краю (не приведи Бог!). И всё равно я злилась на героя за то, как он повёл себя, тем более, в присутствии сына. Для меня это был самый сильный момент в эмоциональном плане.

С моей привычкой ставить себя на место героев, мне было страшно читать и страшно представлять ту картину, что развернул перед нами автор. Хотелось хэппи-энда или хотя бы проблеск надежды. (Нужно переходить на сказки, там все живут долго и счастливо и всё у всех в конце тип-топ).

Роман о том, какая хрупкая штука - жизнь. О том, в чём её смысл и почему мы все так за неё цепляемся, даже если впереди никакого просвета. И, как все книги на свете - о любви. Потому что если бы этих двоих не связывала любовь, они не преодолели бы и половины пути. Они бы сломались. Ведь пока нам есть, для кого жить и кого защищать - мы будем вырывать у смерти свою жизнь зубами. И будем бороться до последнего, пока дышим. И будем идти. Пока есть, для кого...

Если вы пришли на страницу этого романа, потому что кто-то сказал вам, что его стоит прочитать, как интересующимся холокостом, то спешу вас разочаровать. Да, в тексте упоминаются Аушвиц-Биркенау (он же Освенцим-Бжезинка), но основное повествование отдано в ведение подростку, вступившему на порог раскрепощенной юности, чьи помыслы сексуально окрашены и представлены во всём многообразии реакций на действительность. Этакий немного повзрослевший Холден Колфилд. Хотя автор, чья личность напрямую связана с изображаемым повествователем, дал роману название в честь Софи – главной героини, воспринимать историю мы будем через призму Его («зовите меня Стинго, или Язвина») мышления.

Я почти ничего еще не знал тогда о Софи и потому не мог до конца понять того, что она через какое-то время сказала, а сказала она, что, слушая этот концерт, всегда представляет себе детей, играющих в сумерках, издали перекликающихся тоненькими голосками, в то время как ночь тихо опускается на зеленую безмятежную лужайку.

ВЫБОР действие по значению гл. выбирать;
определение предпочтительного варианта из нескольких имеющихся.

Как это часто бывает, эпиграф, предваряющий повествование, открывается с другой стороны, становится максимально понятным, только после окончательного и бесповоротно полного прочтения произведения. Так и в случае с данным романом, только сейчас я могу судить о смыслах, заложенным автором. Нас ждут две цитаты: одна, про детей и другая про абсолютное зло. Таким злом в романе «Выбор Софи» стал фашизм во вторую мировую войну, лишивший Софи самого ценного в её жизни – детей:

Добро придет позже. Сначала – великий грех. Грех, все величие которого – в изощренном великодушии: право на выбор. В конце-то концов у него достаточно было власти, чтобы отобрать у Софи обоих детей.

Софи, воспитанная в довоенной Вене, с её дворцами и композиторами, растущая в просвещенной семье профессора, с лёгкостью изучающая новые языки, оказывается в абсолютно непримиримых с её мировоззрением ситуациях. Каждая из них – проверка на прочность. О, бедная Софи, ей редко хватает силы духа, чтобы облечь свой внутренний протест вовне.

– Не знаю, что есть лучше: знать, что твой ребенок умер, даже так очень страшно, или знать, что твой ребенок жив, но ты никогда, никогда больше его не увидишь? Я не знаю, что лучше. А если бы я сделала выбор, чтобы Ян пошел… пошел налево вместо Евы. От этого что-нибудь изменилось бы?

Интересно отметить подход Стайрона к описанию событий. Софи, чьей жизни в романе уделяется главенствующее место, вряд ли можно назвать достоверным источником. И тем более, даже опасно верить ей и её словам. Вместе с писателем-новичком, выросшем на юге Америки, и задумавшем написать об этом Великий Роман, мы впервые сталкиваемся даже не с Софи, а с её голосом. Её и... Натана. Именно эти звуки, а так же страсть героев к пластинкам, их подробный разбор музыкальных композиций, зацикленность в некотором роде, а так же Вена, воспитавшая Софи и её несбывшуюся мечту быть учительницей музыки, наталкивает меня на мысли о работе Ницше «Рождение трагедии из духа музыки». Вот только содержанием этот эстетический трактат мало нам поможет. Просто ассоциация между событиями романа перекликается с её заголовком: нас действительно ждёт трагедия, даже если её породила не музыка, но банальные в своём невежестве винтики в большом механизме военной машины и власть им данная. Она разворачивалась под звуки музыки, льющиеся из радио, пластинок и сцен баров Нью-Йорка...

«Я всегда буду помнить татуировку Софи». Ханна Арендт (мы читали её для Долгой прогулки в 2022 году) исследовала банальность зла на примере личности Эйхмана. В романе нашлось место и ему, и Рудольфу Хессу – коменданту Аушвица. Прочитанное не прошло даром, и я могу оценить замечания Стайрона о подлинном зле, окружающем нас ежедневно и никогда не попадающем на телеэкраны. Сейчас, когда я пишу и переписываю начисто эту рецензию, мне пришла в голову мысль, что Натана можно и даже нужно отнести к такому злу.

А Натан смотрел на меня и улыбался. Улыбка казалась вполне дружеской, без тени иронии, но я на секунду – всего лишь на миг – остро почувствовал в нем то, что уже чувствовал и буду чувствовать еще не раз: приятные, обаятельные стороны его натуры недолго будут уравновешивать то необъяснимо зловещее и коварное, что сидело в нем. Затем это что-то, бесформенно липкое, пересекло комнату и исчезло; чувство, вызвавшее у меня мурашки, прошло, и я улыбнулся Натану в ответ.

С первого его появления, отвратительного в своей жестокости, я не могла поверить Язвинке, рисующего время от времени оправдания его поведению. И трагедия не заставила себя ждать.

Когда-нибудь я пойму, что такое Аушвиц. Это было смелое, но нелепое по своей наивности заявление. Никто никогда не поймет, что такое Аушвиц. Я выразился бы точнее, если бы написал: «Когда-нибудь я напишу о жизни и смерти Софи и тем самым попытаюсь показать, что абсолютное зло неистребимо в мире».

Даже если оно наложит руки на самого себя.