Цитаты — стр. 4

Мне грустно оттого, что на свете так много детей, о которых никто не позаботился, и они так и не смогли вырасти. Постарели, но так и не выросли. Для этого нужна любовь. Если тебе повезет, любовь придет позже. Если тебе повезет, ты не станешь бить любовь по лицу.

Погода и скотник ходят кругами, примериваются. И одеты они по-разному, и в положениях разных, и господам разным служат, а коль приглядеться – из одного русского теста слеплены. Русские люди, решительные.

Сто плюс один — будет сто один. Девяносто девять плюс два — будет сто один. Девяносто восемь плюс три — будет сто один. Все время сто один. И так нужно проделать пятьдесят раз.

Свернуть 

Две недели назад мальчик совершенно самостоятельно вывел закон Боде о зависимости между расстояниями планет от Солнца, а вслед затем заново открыл две неизвестные ему теоремы Эйлера. И в области календарной арифметики у него удивительные прозрения: его формула исчисления сроков Пасхи ныне… Развернуть 

Участок Млечного Пути с координатами два градуса широты и пятнадцать градусов долготы, как его охватывает окуляр телескопа, содержит более пятидесяти тысяч исчислимых звезд и примерно сто тысяч, которые невозможно различить из-за их слабого свечения.

Уж не глупеют ли от счастья? Когда Гаусс в последующие недели листал Disquisiotiones, ему казалось очень странным, что это его труд.

Астрономия была материей более грубого свойства, чем математика. Проблемы можно было решать не обязательно путем умозаключений, при желании любой мог таращиться в окуляр, сколько захочешь, пока глаза не заболят...

...одна десятимиллионная часть расстояния, выполненная в металле, станет отныне эталоном всех будущих измерений длины. Ее решено было назвать метром. Гумбольдта и всегда-то переполняли чувства, когда что-либо измерялось, а на сей раз он словно опьянел от энтузиазма.

Свернуть 

Самолет Иркутск — Москва. Вылетает из Иркутска в восемь утра, прилетает в Москву тогда же — в восемь утра того же дня. Это момент, когда восходит солнце, так что летишь все время на рассвете. Зависаешь в одном мгновении, в огромном, спокойном, пространном, точно Сибирь, Сейчас.
Это, наверное,… Развернуть 

Свернуть 

Странным образом, даже вырастая физически, мы, кажется, продолжаем расти эмоционально - где-то становимся больше, а где-то сжимаемся: одни части нашей личности развиваются, другие же нужно отпустить... Стоит только потерять гибкость, как мы становимся неподходящего размера для того мира, в котором… Развернуть 

Я усвоила жестокий урок: следует видеть, чем ты обладаешь, осознавать, что ты в буквальном смысле слова держишь в руках сейчас. Мы всегда думаем, что заветное чудо, которое все изменит, где-то там, далеко, но зачастую оно рядом с нами. А иногда чудо - это мы. Мы сами.

Грамматика и синтаксис оказывают мощное влияние на становление языка и его носителей. Они формируют то, как мы относимся друг к другу и к живой природе. Слова - кирпичики бытия, а язык - одна из величайших геологических сил антропоцена.

Мы часто с большим трепетом относимся к мертвым, чем к живым, хотя именно живые так сильно нуждаются в нашей заботе.

- Доктор, вы верите в существование души?
Он ждёт от Маринуса мудрёного и загадочного ответа.
- Да.
- Так где же она помещается? - Якоб указывает на кощунственно-благочестивый ответ.
- Душа - не существительное. - Доктор насаживает зажженную свечу на металлический штырь. - Она глагол.

Ради него, напомнил Гаусс, Бонапарт отказался от обстрела Гёттингена. Он слышал об этом, сказал Гумбольдт, но сомневается, что это так, возможно, на то были какие-то стратегические причины.

По пути в фойе Гаусс толкнул женщину, наступил на ногу мужчине и два раза так громко высморкался, что несколько офицеров смерили его презрительным взглядом. Он не привык находиться в свете и передвигаться среди такого количества людей.

Вторым по силе оскорблением для человека является рабство. Однако самым первым и самым ужасным – гипотеза о том, что человек произошел от обезьяны.

Мы каждый по себе и все же нас двое, что ты таков, каким я не должен быть, а я такой, каким ты не можешь быть; что мы обречены на то, чтобы вместе избывать существование, оставаясь друг другу ближе всех прочих людей, хотим мы того или нет.

Он тоже хотел путешествовать, признался Гумбольд.
Форстер кивнул. Многие хотят. И все потом раскаиваются.
Почему?
Потому что никто потом не может вернуться назад.

Человек в одиночестве за письменным столом. Листок бумаги перед ним, неплохо бы еще телескоп перед окном, когда небо ясное. И чтобы этот человек не сдавался, пока не докопается. Вот это, пожалуй, и есть наука.

Я убежден, что нам не дано постичь свою судьбу, создаваемую движениями божественного резца по ту сторону бытия. Она является нам лишь в доступной человеку форме — черным по белому. Бог же пишет левой рукой, зеркальным почерком.