Рецензии

Приятно удивила меня книжная новинка с завораживающим названием "Хамнет". Да, ожидала прочесть увлекательную историю, тем более что аннотация обещала что-то из жизни Шекспира. Но вот чтобы такое атмосферное, такое стилистически аутэнтичное - временами забывала даже, что читаю не что-то из классики, а книгу нашей современницы, - это, конечно, стало для меня открытием.

Роман, написанный в лучших традициях классической прозы, то есть глубокий и многоплановый, с тщательно выписанными образами персонажей, немедленно переносит нас в 16-й век, в Стратфорд, на место ужасной трагедии.

Супруги - Джон и Агнес - теряют ребенка. Трагическая несправедливость, кажется, разделяет их жизнь на до и после, оттого и повествование выстроено словно в двух частях: в первой мы узнаем о переживаниях героини - непонятой многими, не от мира сего, колдунье, способной разговаривать с птицами, исцелять травами. Ее мучают видения, ее дар одновременно и ее проклятие: смерть для нее не что-то абстрактно-далекое. Она видит мысли и чувства, прошлое и будущее. Повстречав паренька Джона, учителя латыни, она хочет найти защиты и создать крепкую семью, а вот у судьбы, похоже, другие планы...

Во второй, условной, части мы проникнемся переживаниями Джона, сердце которого разрывается между двумя городами, Лондоном и Стратфордом. В Лондоне его будущее, его самореализация, его цели, мечты, планы, творчество. В Стратфорде же осталась любимая женщина и дочки, Сюзанна и Джудит. Они - каждый по себе - несут эту боль от потери близкого человека. Обвиняя мужа в холодности, равнодушии, Агнес не видит и не может понять всей правды. Правду эту донесут его строки, заключенные в бессмертной трагедии. Прославив имя сына в веках, он пытался выплеснуть эту боль утраты и показать Агнес, что он тоже скорбит...По-другому, но так же сильно...

5/5, несчастье не объединяет людей, оно закрывает сердца...

Что понравилось.
Я не знаю, каких взглядов придерживается автор, (и не буду смотреть в интернете, чтобы мнение было только моим) но ему удалось хорошо поиздеваться над всеми.
Уверен, что люди, которые придерживаются, так скажем, либеральных взглядов найдут эту книгу сплошным подхалимством власти, а люди, у которых взгляды противоположные либеральным, сочтут, что эта книга полна сарказма и двойных понятий, где скрывается любовь ко всему западному.
И еще мне понравилось, и я такого еще не встречал, как автор пишет: старославянским языком о будущем. Это было прекрасно и очень необычно. Прямо отдельный жирный такой плюс.
Ну а в остальном мне книга совсем не зашла.
Я такое называю СЮР не в самом хорошем его понимании.
Книга однозначно 18+. Просто вагон и маленькая тележка мата, насилия, всяких запрещенных средств и очень странных сцен, которые в голове не укладываются. Одна баня чего стоит, кто читал тот поймёт, я такое писать не буду.
Общие впечатления от книги. Самые что ни на есть странные. Уныние, много сцен и вовсе непонятно для чего здесь необходимые. Одни сплошные скрытые смыслы и догадки. Никогда никому не посоветую читать эту книгу. Язык у автора необычный. Но что самое странное, я не говорю НЕТ автору, скорее всего ещё обязательно к нему, однажды, вернусь.
А тут я хочу обратиться к тем, кому автор нравится, может посоветуете у него книгу, не похожую на эту, чтобы посмотреть на его творчество с другой стороны. Буду благодарен.
У меня всё. Спасибо за внимание и уделённое время!

После прочтения Сорокина трудно отделаться от чувства легкой гадливости. Будто сделал что-то одновременно гадкое и сладкое.

Жить по Сорокину
В последний год я не раз слышал фразу, что, мол, раньше мы жили по Пелевину с его камланием на нефтяную вышку, с офшаром, дискурсом и гламуром, а теперь – живем по Сорокину. Что Сорокин пророк нашего современного консервативного возрождения. И пророчество это высказано в «Дне опричника».

Что сказать, и правда, пророк. Роман написан шесть лет назад, и с каждым днем становится все актуальней. Антиутопии же пишутся про современность, авторы указывают нам на какую-то тревожную тенденцию, доводят ее до предельного выражения, чтобы нас напугать. Оповестить. Ударить в колокола.
Вот он и бьет в колокола.

«День опричника» – антиутопия, последовательно воплощающая все либеральные страхи, связанные с антилиберальным поведением нашей власти.
Роман описывает день высокопоставленного опричника, слугу государева. Действие происходит в недалеком будущем, в 2028 году в Новой России, в которой восстановлена монархия, сословное деление. На Лубянской площади вместо памятнику Дзержинскому стоит памятник Малюте Скуратову, библиотека имени Ленина стала библиотекой имени Нестора. Кремль побелили, Ленина захоронили, трупы у кремлевской стены откопали. И ходит там, около кремлевских стен, не почетный караул, а юродивый Савоська и стрельцы-молодцы.

Произошла страшная архаизация на фоне технического прогресса:
Народ расхаживает в кафтанах и сапогах сафьяновых, но ездит на меринах; говорит на смеси церковнославянского и китайского, но по «мобило», крестится. А прислуживают новым аристократам не только дворовые, но и роботы.

Настало Новое средневековье, о котором так много говорили философы.
Но архаизация и Новое средневековье наступает у нас отнюдь не после какой-нибудь бубонной чумы или ядерной войны, а после отказа от европейского вектора развития. «Загнила» демократическая Европа или не загнила, мы точно не знаем. Текст написан от лица опричника. И ему мы не можем доверять до конца. Но очевидно, что новая жизнь наша началась после того, как была возведена Великая русская стена.

Великой русской стеной мы отгородились европейских педиков и киберпанков проклятых. Закрыли, наконец, окно, прорубленное некогда Петром Первым. И стали жить сами по себе. А если точнее, мы поменяли вектор союзнических отношений. Совершили «исход к Востоку» и впали в другую зависимость, от Китая. В Восточной Сибири проживает 27 миллионов китайцев, а мы собираем с них налоги и отправляем в Поднебесную. Унизительная ситуация. Но куда деваться? Россия ничего не производит, все китайское. От боингов, до колбасы. Надо дружить.

Основная функция России в судьбах цивилизации – охранять Китайско-Европейский тракт, дорогу, пролегающую через всю Россию, по которой товары из Китая (где сосредоточены все производства мира) идут на Запад. Больше Россия ничего не делает. Россия в запустении. Только опричники сбивают с китайских фур по 3 процента на лицензию. Тем и жиреют.

Сорокин артикулирует в романе все либеральные страхи, связанные с отказом от ориентации на западные ценности:

– Россия архаизируется, ценности рационализма сменяются религиозными ценностями. То есть вместо прогресса и процветания, мы получаем мракобесие, обскурантизм и деградацию.

– Новая религиозность совершенно не способствует развитию науки и инновационной экономики. Вместо высоких технологий мы получаем возвращение к примитивным формам хозяйства, промыслам, городскому ремеслу. Назад в XVI век.

– Экономика стагнирует. Россия становится сырьевым придатком Китая. Страна ничего не производит на внешний рынок. А газа становится все меньше.

– Россия нищает, уровень жизни резко падает (на прилавках ларьков – всего по два вида: два вида колбасы, два вида сигарет и т.д.). Население деградирует. Правительство идет на легализацию наркотиков. Практически для каждого слоя населения есть свои наркотики, которые позволяют людям забыть про беды и смириться со скотской жизнью своей. Одним словом, у народа нет будущего. Народ медленно умирает.

– В политике Россия вместо демократического правления получает авторитарную квази-монархию. Права и свободы личности не имеют никакой гарантии, опричники жгут усадьбы земских. На улицах палачи секут неугодных государю литературных критиков и преследуют поэтов. Одним словом, бесправие, пытки и репрессии.

Вот, что будет, говорит Сорокин, если мы предадим ценности свободы, индивидуализма, рационализма и демократии. Сегодня нам заливают о «духовных скрепах» и традиции, а завтра опричники государевы привяжут на капот своего мерина отрезанную голову собаки и сожгут ваш дом, а вас повесят на воротах за то, что вы оказались неугодны царю.

Новая религиозность
Наблюдая общеевропейский кризис либерализма, Н.А. Бердяев написал в 1923 году работу «Новое средневековье», где он сказал, что ценности Нового времени (свобода, индивидуализм, рационализм) показали свою несостоятельность в силу неправильного понимания сущности человека. Человек, по Бердяеву, не понимает конечной цели освобождения, а индивидуализм не укрепляет личность. Рационализм с атеизмом хотят придать всему статус относительного, секуляризировать мир, а человек требует сакрализации и «взыскует последней истины».

В ультраправых политических режимах 1920-1930-х гг. и в русском коммунизме Бердяев увидел реакцию на несостоятельность идеологии Нового времени. Людям надоели все эти либеральные ценности и демократические институты, которые в начале XIX века обещали народам свободу, но никакой свободы не принесли. А принесли хаос и сумятицу. Когда в 1933 году Гитлер сказал: «Проголосуйте за меня, и вам не нужно будет больше голосовать», немецкому народу это очень понравилось. И все проголосовали. Тогда казалось, что либеральные ценности отправляются в исторический музей.

Бердяев, переживая «острое чувство судеб истории», сформулировал основные черты наступающего Нового средневековья, главная из которых – новая религиозность, приходящая на смену гуманизму-либерализму. Он сказал, что церковь станет духовным центром в грядущую эпоху, отомрут парламенты, и власть сосредоточится в одних руках. Но главное, новая эпоха будет требовать подчинения всех сторон жизни человека своей религии.

Во вселенной «Дня опричника» религия играет очень важную роль. Ключевой монолог про «веру христианскую» произносит персонаж Батя, руководитель опричнины. «Думаете, ради чего Стену строили, – говорит он, – ради чего огораживались, ради чего паспорта заграничные жгли, ради чего сословия ввели, ради чего умные машины на кириллицу переиначили? Ради прибытка? Ради порядка? Ради покоя? Ради домостроя? <…> не для этого все. А для того, чтобы сохранить веру Христову как сокровище непорочное, так? Ибо токмо мы, православные, сохранили на земле церковь как Тело Христово, церковь единую, святую, соборную, апостольскую и непогрешимую <…> Вот поэтому-то и выстроил Государь наш Стену Великую, дабы отгородиться от смрада и неверия, от киберпанков проклятых, от содомитов, от католиков, от меланхоликов, от буддистов, от садистов, от сатанистов, от марксистов, от мегаонаистов, от фашистов, от плюралистов и атеистов! Ибо вера, волки вы сопатые, это вам не кошелек! Не кафтан парчовый! Не дубина дубовая! А что такое вера? А вера, анохи громкие мои, – это колодезь воды ключевой, чистой, прозрачной, тихой, невзрачной, сильной да обильной!»

Звучит все это красиво. Так бы мог сказать размечтавшийся славянофил или консерватор XIX века, мог бы сказать любой религиозный философ века XX. Только одна проблема: монолог о чистоте веры произносит Батя после группового совокупления опричников в бане, нанюхавшись кокаином, пьяный, перед тем, как сверлить ноги дрелями. Это такая удаль молодецкая. Под столом опричники сверлят друг другу ноги тонкими сверлами, кто первый закричит, тот проиграл.

Сорокин, таким образом, хочет показать пугающее лицемерие новой религиозности. Религия прекрасна в скиту, в пустыне, в отдаленном монастыре, но когда на щите ее несут ребята, имеющие властные полномочиями и мандат на насилие, начинается кошмар. Ради чистоты веры христовой вешают проворовавшихся приказных (чиновников), насилуют их жен, секут неугодных на площадях… Лучше мы будем неверующими гуманистами, педиками, марксистами, кем угодно, только не верующими садистами.

Н.А. Бердяев считал, что история развивается циклически. Вслед за «эпохой дня» (Нового времени), приходит «ночная эпоха» (Новое средневековье). А потом опять – Новое новое время, а за ним – Новое новое средневековье. И так до бесконечности. Устав от «освобождения, рационализма и атеизма», человек ищет «подчинения высшей силе, последней истины и сакрализации мира». И наоборот. Если верить Бердяеву, Новое средневековье XX века закончилось после 1945 г., шире – после крушения Советского Союза. Либеральные ценности вернулись, казалось бы, из небытия, и новые хозяева мира аттестовали их как последние и единственно верные. Но история не заканчивается, даже если ее объявили законченной самые влиятельные люди. И вполне вероятно, нас вскоре ждет очередная «ночная эпоха». Не только Россию с условным Путиным и Дугиным, а европейскую цивилизацию в целом.
Радоваться этому или горевать?
Сложно сказать.
Тем, кто считает главной ценностью человеческую личность, – горевать.
Свободолюбивой личности будет неуютно.
Тем, кто не столь высокого мнения о личности, кто любит государство, рыцарство, оружие, церковь, – радоваться.
Жести и героизма будет - сколько угодно.
Очевидно, что Сорокин принадлежит к первой группе, подчеркивает минусы «ночной эпохи» и игнорирует плюсы. И слава Богу. Либерализм должен спать в доспехах, особенно в России, где власть не любит никаких возражений.

Последнее слово о романе. Всем хорош «День опричника», но слишком предсказуем. С первых же слов понятно, как будет сюжет развиваться, и чем все закончится. Это хорошо для политического памфлета, но плохо для литературы. В конце остается сказать только: «Ну, да!» И выбросить книжицу.

Для восприятия эта книга оказалась очень сложной.
✓ Казалось бы сюжет, по-итогу, понятен: Европеец едет в Японию зарабатывать деньги, чтобы сделать предложение возлюбленной, там влюбляется в местную девушку, у которой очень сложная судьба. Она попала в монастырь, где творятся страшные дела. По итогу вроде бы и Хэппи энд, а вроде и нет, не буду спойлерить.
• Но всё это написано так, что читалось очень тяжело.
☞ Если сравнить ощущения, то это словно пробираешься по густому туману но видишь свет на который ориентируешься, поэтому идти легче, чем могло бы быть.
• Ещё сложилось впечатление, что было несколько сюжетов, которые между собой если и связаны, то совсем невидимой нитью.
☞ Много разговоров, тяжёлых для произношения и запоминания имён, плюс я практически совсем не знаю традиций этой страны и автору не удалось меня ей заинтересовать. Я долго её читал, совсем не хотелось возвращаться и читать хотя бы по страниц 50 за раз.
Из плюсов можно отметить, что автор пишет как классики, ну или стремится к этому. Любит Чехова и взялся заведомо тяжелую работу. Как он сам говорит, что бывало, одно предложение писал пару дней.
Ну и напоследок прикреплю одну страницу из книги. Мне такое даётся тяжело:

У меня всё. Спасибо за внимание и уделённое время. Всем любви ♥ и добра.

"Я поняла, в чём причина успеха Пессл", - я валяюсь, положив голову на колени Эдди, и верчу пальцами напротив света, чтобы увидеть по краям красный ореол, - "из всей кинокультуры, которая её так привлекает, ей больше всего нравятся фильмы 60-х. Это очень специфический вариант наррации: чёткий, связанный между собой, объясняющий, при этом с налётом тёмной загадочности. В 80-е эта наррация достигла своего пика - истории в кино рассказывались не просто последовательно, но и занимательно. Громадное количество эпизодов, продуманный саспенс, выпуклые герои. Даже самый паршивый режиссёр, если хотел удержаться на финансовой волне, обязан был перенимать хичкоковские методы. Тогда хватало дурацких экспериментов, но последовательность повествования, перенятая у киноиндустрии 60-х, всё ещё приносила прибыль. А потом пришли 90-е сразу с двумя революциями: антицензурной и спецэффектовой. (И не надо связывать полный поворот искусства, как это делают идиоты, с распространением канала MTV: вы когда-нибудь видели, чтобы один канал, нашедший новый способ заколачивать бабло, перевернул мир? Вот и я нет). Отсутствие запретов вылилось в то, что на одних едких, сатирических "Симпсонов" стало приходится по десятку клонов "Бивиса и Баттхеда", пипл радостно скандировал до того запрещённое слово "Говняшка", полностью наплевав на то, что стоило бы и придумать фразы, в которых бы оно смотрелось к месту. Спецэффекты же произвели эффект слона, которого привели на праздник к эскимосам: на некоторое время мир забыл, что у фильмов должно быть нечто иное, чем картинка. Это можно сравнить с самим временем изобретения кино. На тот момент уже много веков существовала развитая культура театра с многовековыми психологическими метаниями и развитыми приёмами демонстрации чувств, но лет тридцать после первого показа братьев Люмьер, людям было достаточно смотреть на экране, как кого-то обливают из шланга или макают головой в торт. Увы, хвост, как всегда, вильнул собакой, потому книги тоже стали обладать коротенькими мельтешащими эпизодами, всего одной не слишком сложной интригой, рваным монтажом и переизбытком пострадашек, вместо внятного сюжета. Книги Пессл - это то, от чего мы почти отвыкли: внятная интрига с большим количеством поворотов". Эдди тихонько дёргает меня за ухо, чтобы привлечь внимание, и снова запускает пальцы мне в волосы (так как в силу более, чем очевидных причин никакая сексуальная страсть между нами невозможна, интеллектуальные разговоры часто у нас проходят в режиме бесстрастных обжиманий): "Вся эта история западноевропейского киноискусства в твоём исполнении должна скрыть факт, что эта книга тебе понравилась меньше, чем предыдущая?" Я прокашливаюсь и отвечаю самым искренним тоном, на какой способна: "Теория катастроф" всё равно на двадцать голов выше любого триллера другого автора". Эдди улыбается той ехидной улыбочкой, которая всегда мне напоминает - я его люблю до дрожи, но всё-таки он редкостная сволочь: "Но эта книга не Грааль".

Ясно, что НВТК будут сравнивать с "Ночным кино" (НК). Я бы хотела сказать, что сравнение будет не в пользу Катастроф, но на самом деле строго наоборот, я предрекаю этой книге гораздо большее количество преданных фанатов, чем НК. НК - это взрыв. Идеальный триллер. Ошеломление. Развёрнутость. Катастрофы же выполнены с оглядкой на вкусы публики, они привычнее, их легче полюбить. Да, Катастрофы - это книга, по которой прошёлся монументальный стиль Пессл, а значит и загадка, и вотэтоповороты, и даже обещанные две версии финала (Пессл уверенно играет в "собери книгу сам" и предлагает читателям выбрать, какую же книгу им хочется увидеть в конечном итоге). Но книга и не лишена ошибок новичка.

Синь Ван Меер - типичный подросток американской прозы взросления. Холден Колдфилд пыльных дорог и властных родителей. Вернее, родитель у Синь только один - папа, которому не сидится на месте, и он переезжает из городка в городок, где он несёт знания в пустые студенческие головы и срывается с прежней стоянки прежде, чем в этих головах мелькнёт хоть тень понимания. Постепенно начинаешь осозновать, что папа Синь, пусть он и подан её восторженными глазами, всё же человек, который эгоистично не понимает, насколько подавляет дочь. Синь постоянно говорит об отце, цитирует его суждения, у неё нет своих мыслей, она смотрит на мир глазами своего мудрого и харизматичного до социопатии родителя. Его отвратительные замечания о женщинах, с которыми спит, о детях, которых случайно увидел в супермаркете, об официантах и студентах, профессорах и банкирах, обо всём на свете, Синь повторяет с бездумной простотой.

Но вот они остановились на одном месте - в городке Стоктон, Северная Каролина. Фейерверк и барабанный бой. Пусть остановка всего лишь на год, перед тем, как совместным приключениям на дороге Синь и папы придёт конец, потому что время заканчивать школу и ехать в самый престижный из престижных университетов (кто-то сомневается в том, что это будет Гарвард?). И тут в жизни Синь появляется ещё один маяк, ещё один человек, чьи суждения будут иметь для неё значение - учительница истории кино Ханна Шнайдер.

Ханна собрала вокруг себя кружок из пяти невероятно стильных подростков. По воскресеньям они тайно собираются у Ханны просто поболтать. То, что их выделили, то, что они сами чувствуют себя благодаря этому старше, создаёт вокруг них атмосферу тайны, избранности, сверхчеловечности. В школе их прозвали "аристократами" и они сами поверили в то, что в их алкоголе, беспорядочном сексе, травке чуть больше смысла, чуть больше изысканности и эстетства, чем у всех других. Именно в эту компанию едва ли не насильно Ханна втискивает Синь. Чем больше Синь общается с "аристократами", тем больше папины суждения отходят на второй план. У неё пока ещё нет собственного сложившегося мировоззрения и если требуется высказаться о чём-то абстрактном, она продолжает цепляться за папины сентенции, однако она теперь "наблюдатель", молчаливый и дотошный, как антрополог в племени людоедов. А потом и "полноправный член команды", к ней тоже прилипает слой загадки, который матово поблёскивает, привлекая мотыльков.

Вот тут, прокашлявшись, на сцену вступает триллер. Странное поведение и загадочные мотивы Ханны. Труп на вечеринке. И кое-кто из главных героев умрёт, как нас предупредили ещё в введении. И беспечные подростки, не замечающие сгустившихся туч. Пессл не стесняется едва ли не впрямую цитировать "Мечтателей" Бертолуччи (угадайки по фильмам, обхватить себя и скатиться с холма, более прямо в цель били бы только крики "Один из нас"). "Ну вот, я опять о фильмах", - я надуваю губы. "Не обращай на меня внимания", - Эдди мягко перебирает мне волосы, - "о Пессл нельзя говорить, не разобрав упомянутое ей кино". Многие не понимают смысла фильма Бертолуччи *"Я вообще считаю, что это просто душевная порнушка, из которой смущённо удалили инцест и гомосексуальность оригинала", - чувственно шепчу я на ухо Эдди*, но если обратиться к оригиналу - книге Адера, то Эдди прав, без тщательного разбора той книги, сложно будет говорить о Теории катастроф. "Мечтатели" - не слишком верный перевод, правильнее "Видящие сны". Трое подростков, погружаются в сладкую грёзу сексуальных перверсий, интеллектуальность игр, закрытые двери, а с другой стороны дверей происходит "жизнь", то есть бунт совсем других подростков, которые живут жизнью улиц и совсем иными грёзами. Отрезвление будет резким и неприятным. Но спрашивается: а для кого "пробуждение" будет более ужасным? Не заметить параллели с Катастрофами не реально. Что в конечном счёте является грёзой? Какой идеал является только ускользающим от яркого утреннего солнца сном, теряющимся на границах сознания? Кто спит - те, кто играет за закрытыми дверями, познавая границы своей сексуальности, или те, кто несёт по улицам бутылки с зажигательной смесью, веря, что способны изменить мир?

Обещанные минусы книги. Это те самые "аристократы". Пессл сосредотачивается на описаниях одной из них - Джейд. То, что персонажка - любимей любимого было бы ясно даже если бы в финале Пессл нервно не спросила: "А Джейд? Эй, читатели, вам понравилась Джейд?" Понравилась, чо уж, уж слишком выпуклый персонаж, который легко переходит от истерической стервозности к желанию свернуться клубочком и найти того, кто погладит по шёрстке. Чуть более слабо прописанный Найджел тоже смотрится неплохо. Чарльз и Мильтон уже сливаются с обоями. Порывшись в памяти, можно с грехом пополам наскрести по полторы подробности на каждого. Пятая "аристократка" Лу теряется в десятом ряду кордебалета, отписанные ей реплики можно уместить на одной стороне спичечного коробка и ещё останется масса места. В НК каждый персонаж, даже тот, который вовремя высморкался рядом с героем, обладает столь яркой характеристикой, что тянет на десяток фанфиков. В общем, всё зависит от того, с какой горы ты смотришь. Если с равнины современных триллеров, то хочется покивать с достоинством "пикейного жилета": "Да, Катастрофы - это голова!" Но если с вершины "Ночного кино", то хочется Катастрофы снисходительно похлопать по плечу: "Расти-расти, у твоего писателя все шансы стать великим, я знаю, о чём говорю".

И наконец финал. Тем, кто в ранней молодости столкнулся со смертью, требуется найти причину, раскусить, как орех. Доказать самим себе, что не только чья-то смерть, но и их собственная жизнь имеет смысл. "Аристократы" сломаются. Не в силах примириться, они изобретут виновных, уйдут в фантазии. А вот Синь продолжит искать, пока не найдёт шокирующую разгадку преступления. Что и приведёт к финалу, где читателю предстоит самому решить, о чём же эта книга. Быть может, о хитроумном заговоре, но, быть может, об иллюзиях людей и о том, как невозможно расставаться с ними, смотреть на себя и видеть не Правителя Мира, а простого неудачника, такую же серость, как и все остальные. Самое забавное, что объяснение с заговором вовсе не противоречит истории об иллюзиях. Борьба за справедливость вдруг выливается в капельки крохотных честолюбивых желаний. Бывшие соратники идеалисты, превратившиеся в мещан, вызывают такое отвращение потому, что ты осознаёшь, что ты и стал таким же. Кто спит, чьё пробуждение более кошмарно - того, кто придумывает себе романтичное прошлое, или того, кто понимает, что никакой романтики в таком прошлом не было? В этой дихотомии двух личностей, которые давили на Синь с двух сторон, создавали из неё каждый по своему собственное подобие, остаётся верить, что разгадка заговора привела Синь к самому главному из выводов - всегда важно, чтобы в лицо гор, затянутых туманом, у тебя была бы возможность и право выкрикнуть собственное имя.

Что я знаю о Японии? Васаби, суши, оригами? Хиросима, саке, Мураками? Гейши, Китано, харакири? Самураи, бонсай и Миядзаки? Сэйлор Мун? Да, наверное, о Японии мне известно побольше, чем, например, об Уругвае. И я смогу назвать десяток ассоциаций и несколько имен, но всё это будет как минимум поверхностно, почти ничего.

Ничего, что помогло бы хоть немного прикоснуться к загадочной японской душе, хоть одним шажком ступить в этот закрытый мир. «Тысяча осеней Якоба де Зута» подарили мне тысячу возможностей посмотреть на Японию, о которой я даже не догадывалась.

Хотя роман был впервые опубликован всего пять лет назад, написать об острове, раздираемом Западом и Востоком, Дэвид Митчелл мечтал с 1994 года, когда впервые побывал в музее Дедзимы. Но только 2006 году он начал кропотливую работу. Четыре года писатель дотошно изучал историю Японии 18 века. Зануде Митчеллу нужно было узнать всё: от знаковых событий до того, как японцы брились.

Вот это искреннее, бережное отношение к чужой культуре, можно заметить в каждой строчке. Вкрадчивое, спокойное повествование пятого романа писателя пронизано Японией.

Если у меня и есть любимый английский писатель, то это Дэвид Митчелл. Я не знаю, как он это делает и честно, не хочу даже предполагать (пусть хоть по средством нашептывания заклинаний), но из книги в книгу у него получается стирать границы между реальностью и вымышленным миром.

И сейчас читая «1000 осеней», я оказалась в далеком девятнадцатом веке в бухте Нагасаки, на острове «для чужаков»: бежала вслед утреннему бризу, вдыхала ароматы цветов и трав, чувствовала прикосновение осени.

Сюжет – отдельная, я бы сказала магическая особенность романа. Судьбы совершенно разных людей сплетены в тугой узел: Якоб де Зут, Огава Узаемон, Аибагава Орито, доктор Маринус. Между ними нет ничего общего, кроме того, что их соединил и разлучил навсегда забытый богом остров.

Многослойность текста не дает возможности выявить основную сюжетную линию. Судьба каждого героя беспрецедентно важна: презренный гайдзин, беззащитная акушерка, безродный моряк, влюбленный наследник… Так искусно сплести сюжет, не запутавшись самому, под силу не каждому автору.

Несмотря на то, что книга пропитана грустью, она оставляет светлые чувства. Пусть и состоит из череды растоптанных жизней, разбитых надежд и несбывшихся чаяний, здесь есть любовь и кровавый культ, дремучие предрассудки и просвещение, религиозный трепет и земная страсть.

Да, теперь о Японии мне известно больше … ;)

Дарю идею неленивым издателям и исследователям творчества Ольги Токарчук: разработайте несколько путеводителей по тексту с разными маршрутами. Придется пронумеровать сотню с лишним маленьких главок, зато потом можно будет складывать из них совершенно отличные друг от друга истории и варианты прочтения. Если воткнуть еще и указания идеальных для чтения мест, городов, кафе и сопутствующих напитков, то заодно удастся заработать на нативной рекламе.

«Бегуны» напоминают мелко порубленный и хорошо перемешанный салат, но это больше плюс, чем минус. Читателю приходится постоянно находиться в движении и работать над текстом и собственными воспоминаниями о недавно прочитанном. Впрочем, можно попросту на это забить и читать любой фрагмент из любого места, хуже не станет, Кортасар позавидует. Все ингредиенты делятся на условные 4 категории, о них и поговорим, но это чисто мой вариант складывания истории, у вас наверняка получится другой.

Первое. Идея движения как такового — теоретическая, древняя и беспощадная. Движение — это жизнь, застой лирической героине романа не близок и даже непонятен. Записки перекати-поля содержат не только теорию, но и размышления. Мир по роману «Бегуны» хаотичен, и любые попытки его упорядочить кажутся бессмысленными и жалкими. Психологи выступают сломанными людьми, а просветление и его поиски тоже относятся к путешествиям, только внутрь себя.

Второе. Истории про таких же людей с шилом в одном месте, которые даже в рамках города не могут сидеть спокойно, а везде бегают, ездят, теряются — хотя бы в метро, раз уж больше ничего под руку не подвернулось. Как говорится в шутке, это люди, возглавляющие броуновское движение. Токарчук интересуют не только какие-то масштабные личности, но и самые обычные люди, которые сидели-сидели и вдруг сорвались с места.

Третье. Мумификация, бальзамирование и прочие реально существующие машины времени, которые, к сожалению, могут уносить нас только вперед и в слегка измененном виде. Казалось бы, вечное существование в банке со спиртом противоположно движению, но под определенным углом противоположности накладываются друг на друга.

Четвертое. Личные заметки, путевые дневники, зарисовки и эскизы, которые вроде и приткнуть-то некуда, а вот нашлось. Отлично себя чувствуют где-нибудь между текстом про засушенные туземные головы и рассказом про таинственное исчезновение жены среди ясного дня.

Ольга Токарчук успешно расширяет тонкое пространство бродячих душ не только в обычных физических координатах, но и в психологических, временных и художественных гранях реальности. Любые рамки и спертое пространство ей претят. Так что прекратите, пожалуйста, ставить ее в книжных магазинах на полки с русской современной прозой, такой ярлык ни под каким углом не будет правильным. Лучше кладите на шкаф, непоседы и бегуны и там ее найдут.

Стоит прочитать тем, кто остро чувствует зыбкость окружающего мира и не готов укладываться в навязанные умными людьми схемы и типажи.

Знаете, а пожалуй, это было не просто хорошо, это было идеально.
И главное, я прекрасно понимаю всех, кому книга могла не понравиться – да, может показаться затянутым, да, могут раздражать постоянные отсылки к существующим несуществующим книгам, да, герои могут произвести неприятное впечатление. Все возможно. Но у меня получилось ровно наоборот. Стопроцентное попадание. Тот случай, когда я наслаждалась каждой страницей (за исключением разве что нескольких страниц уже почти в финале, когда Синь вдруг углубилась в пересказ истории одной организации) и была только рада большому объему романа. Да пусть он был и еще длиннее, пусть бы было больше школьных будней Синь и ее друзей «голубой крови», больше цитат ее сумасбродного папочки и воспоминаний о прошлом.

Здесь есть и лучшее от постмодернизма – игра с читателем, но без желания его перехитрить, вынести мозг или же просто оставить за бортом, обращаясь только к узкому кругу друзей, которые в «теме»; есть и очаровательная старомодность, присущая классике. У меня ощущение, что признанные мастера большого романа в наше время писали бы вот именно так. Здесь замечательно срежиссированная детективная история, загадка, которая только пунктиром намечается в прологе и забывается на целых полкниги, но даже ее бледная тень держит в напряжении и побуждает всматриваться в Синь и в окружающих ее людей в поисках ответов. А уж когда сцена в лесу разворачивается во всей красе, когда с таким трудом и любовью выстроенный в первой части романа мир начинает неумолимо сыпаться, от книги просто невозможно оторваться.

И ведь с такой интригой, с такими «ключиками», разбросанными по всему тексту для внимательного читателя, это не детектив, а в первую очередь роман о взрослении и о становлении характера. В центре всего не загадочная история одной смерти, а сама Синь. Ее энциклопедические знания, вечный щит из книжек, которым она привыкла отгораживаться от враждебных проявлений извне, ее внутренняя борьба взрощенного папочкой вундеркинда и обыкновенного подростка, нуждающегося в первую очередь в хороших друзьях, а не хороших оценках. При всей своей оторванности от общества, эксцентричности, частично унаследованной от папочки, Синь – невероятно приятный персонаж. С ней очень легко сродниться, и следовать за ней хочется, в сущности, куда угодно – хоть расследовать чью-то смерть, хоть просто слушать урок биологии. А каков папаша, этот обаятельный социопат с отвратительным поведением, но в котором изредка парой-тройкой обличительных морщин проступает нормальный любящий отец! А какова Ханна, идеальная леди с предательскими катышками на потертом платье, которые, впрочем, видны, только если платье оказывается у тебя под носом? Как будто сошла с экрана какого-то кино в жанре нуар. А аристократы, эта горстка типичнейших подростков с типичными же расписанными ролями, но совершенно при этом живых?

Придраться можно разве что к развязке всей истории: объяснение произошедшего немного напоминает рояль в кустах, это совсем не тот случай, когда автор намекал, а читатель просто не сумел разгадать намеки. Как сказала Оля М., с тем же успехом можно было заявить, что прилетели инопланетяне. Но честно говоря – и ладно, и пусть бы инопланетяне. Здесь я готова согласиться на что угодно. Во-первых, потому что это не детективный роман, это не история Ханны – это история Синь. И во-вторых, я просто не могу противиться обаянию этой книги. Недаром сказано, «Если уж я влюбилась, какое значение имеет все остальное?» (Агнес Перл, «Чувства и разум в литературной критике за чашкой чая»)

Давно хотела вернуться к творчеству Митчелла, но все как-то не складывалось, а зря, ведь возможно, что это еще один мой автор, раз обе прочитанные книги зашли на ура. Данный роман начинается с того, что в фактории Дэдзима, единственном до открытия страны месте во всей Японии, где велась торговля и соответственно происходил контакт с европейцами, сменяется власть. Прежнего управляющего обвиняют в хищениях особо крупного масштаба и заковывают в кандалы. Новый же управляющий громогласно заявляет, что намерен навести в вверенной ему фактории порядок и помогать ему в этом будет писарь Якоб де Зут. В то же время девушка с обоженным лицом, изучающая акушерство, спасает любимую наложницу и новорожденного сына градоправителя Нагасаки, за что и получает право на одно желание и таким образом оказывается в группе студентов голландского доктора Маринуса, проживающего на Дэдзиме. Но нет, это не любовный роман, что бы там ни говорила аннотация, хотя любовь, страсть и похоть будут играть здесь важные сюжетные роли, и даже любовный треугольник имеется в наличии.

Начинающийся как история повседневной жизни голландского торгового поселения на японской земле (явление уникальное и историческое между прочим), роман меняется по ходу чтения как драгоценный камень, блестящий на солнце всеми цветами радуги. Глянешь на одну грань, и вот вам таинственная мистическая и зловещая история уединенного монастыря в горах, где жестокие и фанатичные сектанты поклоняются своей страшной и кровожадной богине, что обещает бессмертие и вечную молодость в обмен на бесчеловечные и кошмарные ритуалы. Посмотришь на другую и грань, и вот он исторический роман, рассказывающий о сложном взаимодействии двух чуждых друг другу культур, где каждый хочет получить свою выгоду от общения с дикарями и варварами.

Другая грань - и вот она перед нами любовная драма о том, что в реальной жизни мало одних чувств, есть еще социальные рамки, обещания, долг перед своей семьей и государством, куча условностей и прочая, прочая, что мешает соединиться влюбленным. Отец, дающий за дочерью хорошее приданное, не даст согласия на ее брак с нищим писарем. Японская девушка не сможет стать для иностранца никем кроме временной жены (читай проститутки не на одну ночь) и даже в этом случае их дети обречены на несчастье, будучи полукровками, неудобными и неугодными ни одной из родин своих родителей. Японский юноша не может выбрать жену по своему усмотрению, в первую очередь брак - дело отца и матери, которых меньше всего интересуют чьи-то влюбленности. Все влюбленные в этом романе не смогли реализовать свои чувства, это так грустно... И так жизненно.

А еще, поворачивая к свету то одну, то другую грань, можно разглядеть и медицинскую сюжетную линию, особенно акушерскую, и морскую с битвой и пушечным обстрелом, и тема рабовладения затронута далеко не вскользь, и о тяжелом положении женщин в прошлом задумаешься при чтении. Очень многогранный роман, автор которого при этом сумел сплести цельную картину, все эти грани, истории, зарисовки ближе к концу соединяются воедино, все ружья выстреливают, все эпизоды становятся логичными и нужными сюжету. И это мне ужасно понравилось, я вспоминала те или иные моменты и видела зачем они были нужны и какую роль сыграли, для меня это высшее мастерство!

Отдельного упоминания заслуживают и герои, населяющие роман, люблю, когда автору удаются неоднозначные, не черно-белые персонажи, а живые, пусть где-то и неприятные, зато в них веришь, я это всегда ценю. Тот же Якоб косячил не раз, проявляя обычную человеческую слабость или глупость, он не герой на белом коне, не рыцарь без страха и упрека, но он интересный, порядочный и хороший человек, который может признать свои ошибки и свою вину и готов на многое, чтобы их исправить. Очень полюбились мне и девушка со шрамом барышня Аибагава, сильная, смелая, умная и очень добрая, готовая на самопожертвование во имя других, такими, имхо, и должны быть люди, выбирающие медицину своим жизненным путем, момент, когда она возвращается по своей воле в тюрьму, не сумев поставить свою жизнь и свободу выше жизни других, очень сильный. Хорош и второй медик романа - уже упомянутый мной доктор Маринус, человек отдавший всего себя науке, язвительный, резкий, на первый взгляд неприятный тип, на самом же деле, пожалуй, самый гуманный и человечный здесь герой.

Этот яркий, многогранный, захватывающий роман с оригинальным сеттингом сумел полностью овладеть моим вниманием и погрузить в себя, я прожила на искусственном японском острове в форма веера не один день и еще сильнее полюбила Страну Тысячи Осеней...

Ли Июнь - американская писательница китайского происхождения по настоянию родителей - физика ядерщика и школьной учительницы - закончила биологический факультет, получила степень бакалавра, переехала в США, где специализировалась на иммунологии и получила магистерские степени по литературному мастерству. Теперь ее книги переведены более чем на двадцать языков, а The New Yorker в 2010 году назвал ее в числе 20 лучших писателей в возрасте до 40 лет. Ее научное образование чувствуется с первых страниц книги. Она, как биолог-исследователь, помещает своих персонажей в агрессивную среду и наблюдает за их конвульсиями и попытками развития. Герои «Добрее одиночества» разлагаются на атомы из букв в чашке Петри в сильно концентрированном растворе вины. Состав участников эксперимента: одна отравленная девушка и три отравленные жизни.

Однажды ночью в китайской провинции на крыльцо двух престарелых сестер подложили младенца. Это было маленькая девочка, которую назвали Жуюй. Сестры решили оставить ребенка у себя и воспитать из нее воображаемый идеал своей дочки. Когда-то в Китае девочкам бинтовали ноги, чтобы ступня не росла и оставалась маленькой, это варварство оправдывалось надуманными идеалами красоты. Жуюй ноги не калечили, но из ее личности сделали настоящую мумию. Система воспитания сестер - двух на свой изощренный манер набожных женщин с искалеченной революцией судьбой и психикой - заключалась в полном отказе от эмоций и постоянных молитвах. Самые страшные сюжеты после скандинавских психопатов рождаются в книгах, где есть религиозные фанатики. На долю Жуюй досталось целых два. К шестнадцати годам девочку с атрофированными чувствами и полном непониманием, как жить среди обыкновенных людей отправили к дальней родственнице в Пекин, чтобы она там продолжила учебу и посвятила себя Церкви. За нее всё уже решили и судьба ее была распланирована: аккордеон, школа, служение Богу.

На вокзале Жуюй встретили Шаоай - дочка родственницы - и двое соседских подростков Можань и Боян, которые в скором будущем должны были стать еще и одноклассниками Жуюй. Выросшие в одном дворе, они были друг другу как брат и сестра. Дети взяли над своей новой соседкой шефство по адаптации к Пекину и школе. Вот только с Шаоай, с которой Жуюй предстояло делить одну комнату и кровать, общение не заладилось. Эмоциональная анемичность Жуюй бесила Шаоай. Напряжение переросло в не скрываемую неприязнь.

Это лето осталось в далеком прошлом, как и событие, которое разделило жизни всех этих детей на «до» и «после». Кто-то отравил Шаоай. В результате яд почти полностью разрушил ее мозг, она больше двадцати лет была узницей в собственной теле. Как такое могло произойти, почему кто-то решился на такую страшную месть? Этот яд отравил не только тело Шаоай, но и жизни Жуюнь, Можань и Бояна. Они разлетелись осколками своей прошлой дружбы по свету в попытках начать новые жизни, но память стала им тюрьмой.

Джулиан Барнс в «Одной истории» провел виртуозное исследование любви, можно сказать хирургическое вскрытие ее как явления. Ли Июнь в своем романе препарирует природу одиночества, как добровольного заточения в криокамере, как желанного отстранения от людей и их вмешательства в свою жизнь на уровне не просто интроверта, а уже бывалого социофоба. И корни этого поведения, разумеется, надо искать в детстве.

Молодой студент-юрист из Боготы Антонио Яммара — среднестатистический представитель колумбийского общества начала нулевых. Небогатый, в меру праздный и наученный не высовываться из дома в поздний час последними десятилетиями бесконтрольной жестокости, процветавшей в его родной стране. Днем он учится, вечером играет в баре в бильярд, общается с приятелями и пьет ром, — обыкновенная жизнь обыкновенного студента.

За игрой в бильярд он познакомился с Рикардо Лаверде, приятным человеком с сединой в волосах и печальным прошлым в виде длительного тюремного заключения, из которого он совсем недавно освободился. За что сидел Лаверде — никто не знает, а спрашивать как-то неудобно. Неплохой вроде бы мужичок, приличный, ну и что, что сидел в тюрьме — с кем не бывает?

Игра в бильярд сблизила протагонистов, и они вместе начали частенько встречаться в баре, играть и потягивать спиртные напитки, довольствуясь бильярдом, а не разговором. Их немая дружба прервалась в один вечер, когда Рикардо, сильно набравшись, начал рассказывать о своем прошлом. О тюрьме он ни словом не обмолвился, зато рассказал, что у него есть жена, и скоро она приедет к нему в Боготу после долгих лет вынужденной разлуки.

Через пару недель после этого разговора Рикардо обратился к Антонио за помощью — ему нужен кассетный проигрыватель. Они вместе пошли в ближайшую библиотеку, где как раз были аппараты для прослушивания записей с голосами писателей. Пока Рикардо слушал свою загадочную пленку, захлебываясь слезами, Яммара решил послушать стихи, а когда отвлекся от поэзии, увидел, что его приятель уже покинул библиотеку и направился в неизвестном направлении.

На улице молодой юрист догнал товарища по игре и хотел было спросить, что у него стряслось, как вдруг из неоткуда появился мотоцикл с двумя головорезами, которые открыли огонь по героям. Антонио упал, увидел под собой лужу крови и потерял сознание, так и не узнав, что послужило причиной жестокой расправы.

Пережив нападение, Антонио впал в страшную депрессию — брак с любимой женщиной больше не радует, до младенца, который вот-вот должен появиться на свет, юристу нет дела, а все, что ему хочется, так это забыть звуки стрельбы и вернуть течение своей жизни в прежнее русло. Для этого он решает узнать о прошлом Рикардо Лаверде и выяснить, почему кто-то решил убить бывшего зека и прихватить на тот свет самого Антонио — законопослушного молодого человека среднего класса.

История Рикардо Лаверде — это история Колумбии, кровоточащей от грязных денег наркокартелей и тирании Пабло Эскобара. Хуан Габриэль Васкес, уроженец Боготы, помещает в центр своего повествования судьбу неплохого человека, родившегося не в то время и не в том месте. Рикардо не был жестоким или честолюбивым, он был таким же, как и многие другие жители нашей необъятной планеты, — человеком, который хотел любить, завести семью и иметь возможность ее прокормить.

Трагедия Рикардо Лаверде плотно переплетена со страшной историей Колумбии. Васкес проецирует судьбу одного человека на судьбу целой страны и в лице молодого юриста Антонио Яммары, рассказчика этой истории, показывает, что такое ПТСР в масштабе целого государства.

«Звук падающих вещей» — это, несомненно, важная для современной Колумбии книга, рассказывающая о страшных десятилетиях «правления» Пабло Эскобара. Однако рекомендовать ее российскому читателю я не могу. И не потому, что тема нам не близка, а потому, что книга не так уж и хороша. Любовная линия, находящаяся в центре повествования, — слабая; эстетичных художественных приемов в тексте почти что нет, а придаваться ностальгии по колумбийскому прошлому — у нас с вами вряд ли получится.

Поэтому в сухом остатке получается, что роман Хуана Габриэля Васкеса — это средней руки литература актуальная только для той страны, про которую она была написана. Скучная, простая и неказистая история, которая смогла привлечь к себе внимание только тем, что была издана сразу в двух переводах. Издательскому маневру — зачет, а читать книгу я вам не советую.

Я до сих пор не могу забыть «Ночное кино». Книга настолько меня зацепила, что я временами невольно вспоминаю отрывки некоторых сцен, беру книгу с полки и перечитываю понравившиеся фразы и до сих пор поражаюсь тому, как все закончилось. Но сейчас речь идет не о «Ночном кино», а о дебютной книге Маришы Пессл «Некоторые вопросы теории катастроф». Я вообще, как только узнала о том, что выходит еще одна книга этой писательницы очень обрадовалась и в тот же момент загорелась желанием её прочитать. Конечно, ожидать, что эта история окажется лучше, было глупо, это же все-таки дебют. Но по сравнению с дебютными книгами других автором, книга Маришы Пессл, несмотря на ошибки новичка, оказалась пригодной для прочтения.

Главная героиня - девочка с необычным Синь Ван Меер – дочь преподавателя политологии Гарета Ван Меера. Живут они только вдвоем, мать трагически погибла несколько лет назад, живут они весело, катаются по штатам и ведут скитальческий образ жизни. Мистеру Мееру очень нравится периодически менять место работы, адрес проживания и начинать все с нуля. Но на последний год обучения в школе, он решает сделать дочери подарок: поселиться в небольшом городке Стоктоне и жить на одном месте до окончания школы. Синь – непростой ребенок, в какой бы школе она не училась, она всегда была там чужой, у неё не было друзей, подруг, она не посещала вечеринка как все нормальные подростки, она всю жизнь училась, была первой ученицей в классе и хотела поступить в Гарвард, поправочка, отец хотел, чтобы его дочь поступила в Гарвард. Но встреча с учительницей преподававшей историю кино изменила её жизнь. Ханна Шнайдер познакомила её с компанией Аристократов, к которым она сначала не испытывает теплых чувств, но впоследствии общение с ними для неё становится сравнимым с чтением увлекательной книги. Но ощущение это длится не долго.

Книга необычна, начиная с оформления и заканчивая финалом. Вместо привычного оглавления здесь учебная программа для обязательного прочтения. Каждая глава – это какое-то знаменитое мировое произведение и самое интересное так это то, что название главы, так или иначе, связано с сюжетной линий. Ну а в финале читателя ждет итоговый экзамен.

Роман очень богатый и наполненный, да это обычная подростковая история о девочке и отце, о школьной жизни, но как это все вкусно и увлекательно написано. Невозможно оторваться. Многочисленные отсылки к классической литературе, искусству, кинематографу, знаменитым личностям, несомненно, украшают эту историю, и создается впечатление, что это непросто книга о подростке, а невероятно умный и интеллектуальный роман со своей философией.

Но к этим же отсылкам у меня есть претензии. Порой их было очень и очень много и, причем описаны они очень подробно: в каком году написал, в каком году выпустил, в каком году сжег, на мой взгляд, это ненужная информация и её нужно было сократить, потому наличие такого огромного количества дат, чисел и имен, во-первых мне вряд ли где пригодиться, во-вторых все это запомнить просто нереально. Также не очень понравилось, что автор заострила все внимание на одной «Аристократке» - Джейд, а остальных оставила за кулисами. С самого начала было ясно, что Джейд та ещё оторва, поэтому доказывать полкниги какая она плохая, нужды не было. Видимо, Джейд просто находится в любимчиках у Пессл.

Все же хочется сказать, что, несмотря на недостатки, дебют удался. «Некоторые вопросы теории катастроф» - отличная книга, настоящий самородок среди литературы.

Прочитано в рамках Флэшмоба 2017 3/15
За совет огромнейшее спасибо writer47

Как-то раз на канале «Культура», поздним-поздним вечером показывали джазовый концерт каких-то джазовых джентльменов. Они все, разумеется, были благородного окраса «перец с солью», то есть одновременно черны и седы. Играли что-то относительно доступное - более-менее понятный рисунок, гармония, приятная тональность. Но потом у Гарри, который играл на классической четырехструнной бас-гитаре, порвалась струна соль (которая снизу и самая тонкая). И Гарри, ничтоже сумняшеся, начал эту самую ненадежную и тонкую струну соль менять… не переставая играть. Беспорядочные хлопки, слайды, вибрато, нежное теребление - все это напоминало какой-то древний гаитянский ритуал Сантериа, как визуально, так и акустически. Причем параллельно Гарри болтал с ударником Лайонелом, который тепло и по-дружески ржал над оказией друга, не переставая выстукивать какие-то абсолютно невообразимые синкопы. Так они и играли пару минут, пока Гарри не намотал новую струну, и ребята не вернулись к более доступным джазовым стандартам. Вот именно этот странно запавший в память момент у меня наиболее всего и ассоциируется с «Линкольном в бардо» Джорджа Сондерса, только вот американский прозаик сразу начинает с недобором струн. Поймать ритм произведения практически невозможно, а если вы не читали аннотацию, то можете догадаться что происходит только ближе к середине произведения. Хорошо это ли плохо – вопрос, но точно не для парней с завода или как говаривал Лиэм Галлахер, почесывая свою ногу, «not for me mate».

Вообще, если посмотреть на Букеровских лауреатов последних лет, то налицо отход от традиционных романов (Джейкобсон и Барнс) и традиционных романов, густо и вкусно замешанных на истории (Мэнтел и Каттон), в сторону экспериментов, постмодернизма и этого вашего авангарда –Джеймса (а могла быть Янагихара, кстати, она в финале проиграла и поэтому такие книги пишет), Битти и вот Сондерса. Тут есть два варианта событий. Либо товарищи, отвечающие за выбор, хотят сделать Букер по-настоящему «фестивальным», а-ля как малавийский и черногорский арт-хаус вперемешку с новым фон Триером в Каннах. Ну либо просто вот так вот сердце ложится – с 2005 по 2008 год премию, например, получали по очереди ирландцы и индийцы, у которых флаги одного цвета. Ну всякое бывает. Ответа какого-то конкретного нет, но есть один простой факт – «Линкольн в бардо» Джорджа Сондерса *пою голосом Агутина* не похожий на меня, не похожий на тебя.

Честно говоря, мне кажется это очень плохой знак, когда каждые пару страниц ты смотришь, сколько тебе осталось (я начал с 24 страницы). Сконцентрироваться на происходящем абсолютно невозможно. У меня вроде бы все в порядке с литературным вестибулярным аппаратом, но от Сондерса реально укачивает с первой страницы. Я, безусловно, не могу не согласиться с тем, что дядька – тот еще мастерюга, нашел очень оригинальный и эффектный формат, но, черт возьми, мы тут вообще-то просто почитать хотим. Не знаю. Я очень вот переживал, что буду читать Лю Цысиня и ни черта не пойму в его сингулярностях и физических проблемах – ан нет, понял, так еще и в восторге остался. А тут вроде бы, простите, бытовые сцены (со спецификой), но что толком происходит –непонятно. Как-то людно там в этом бардо, как в троллейбусе летом. И ведут себя похоже. *пою голосом Варум* где рождение справляют, и навеки провожают всем двором.

Зато Пинчону вот понравилось. Да и вообще, если вы ищите в современной литературе что-то, что заполнит ваши самые притязательные лакуны - то это вот оно. Сондерса замечательно читать с целью приоткрыть для себя завесу "фестивальной" литературы, давайте это так называть (опять же по аналогии с тем же фон Триером, которого вы точно не будете смотреть на свиданиях, хотя, секундочку, меня кто-то звал недавно) - сложно, непонятно, рвано. Любителей такого у нас, к слову, тоже много, благо, без сарказма, мы нация читающая и интересующаяся. Но для более традиционных читателей Сондерс наверняка останется сложным и малопонятным опытом - трудно сказать, что полезным и нужным. Можно отнести к категории «Пинчоночная недостаточность», не в обиду великому и ужасному мастеру постмодернизма.

И в конце традиционная издательская минутка. Здорово, вот правда, очень здорово, что у нас так быстро начали переводить большие, важные западные книги. Тенденция пугающая и приятная одновременно. Здесь вопросов нет. Но я все-таки хочу кое-что заметить. Уважаемое издательство Эксмо и уважаемый переводчик Крылов (кто это, кстати?) – вот у вас на книге стоит маркировка 18+. Прекрасная возможность не ограничивать себя с точки зрения обсценной лексики. Вот, например, цитата из книги господина Джорджа Сондерса - «Ябсти елдак бздеть дрючить мандить жопа» (47 страница). Заметьте, очень кстати в духе Марлона Джеймса, не находите? Эта фраза (совершенно неважно кто кому и зачем) на мой вкус вполне себе 18+, да? Так вот. Почему вы остальное закрываете звездочками? Вы считаете, что классический х*й чем-то хуже «елдака»? Почему я должен во время чтения мучительно размышлять, что там - требовательно-вопросительное нах** (уя) или беспечно-радостное нах** (уй). Я может сейчас что-то странное скажу, но мне это реально испортило настроение. На пустом месте. Какой-то 14,5+. Ну да, зануда, но что СЛОЖНО ЧТО ЛИ? Бля*ь. А, вообще, молодцы, конечно.

Ваш Co**eeT

Нет - здесь я клюнула не на Маркеса. Хотя и (ужасно наивно) полагала, что раз такое заявляют - то должен же ждать нас хоть какой-то магический реализм! Ха-ха три раза - это просто маркетинговый синоним слов "пишущий колумбиец". Я услышала об этой книге из интервью Михаила Кожухова - и загорелась ее прочитать. И латиноамериканскую литературу я люблю, и захотелось поддержать хорошего человека.
Началось все - с убийства бегемота. И привиделся мне этот бегемот чем-то вроде аллюзии на фразу "Слон в комнате". То есть метафорой чего-то чужеродного в стране, с чем уже нужно что-то делать...
Ну - да вроде сделали уже (учитывая то, откуда этот бегемот взялся). Поэтому далее читателя знакомят с героем Антонио. У него был друг Рикардо Лаверде, и после некоторых событий наш рассказчик из полного надежд и сил молодого человека превратился... давайте будем честными - в унылый и сломленный пельмень. Вроде у него есть жена и долгожданная дочка (которой он так трогательно радовался) - но... И тут из розового тумана возникает дева по имени Майя, которая оказывается дочкой Рикардо и его жены Элейн - и просит рассказать о родителях...
Дальнейшее расслаивается на два плана. Антонио и Майя, забыв о делах мирских (у мужчины там чего-то жена возмущается), устремляются по волнам памяти. И - перед читателем разворачивается история Колумбии. И, на духу скажу - не очень-то разнообразна и интересна эта история: буквально два крушения самолетов и Пабло Эскобар...
У книги есть какое-то поразившее меня свойство. Она - словно песок. Она разваливается, рассыпается и буквально проходит сквозь сознание и сердце, не оставляя после себя - ничего. Ну а что должно остаться в памяти или вызвать интерес? История двух влюбленных - просто как из сериалов. Рикардо - типичный колумбийский chiko, Элейн - типичная гринга-американка. Да еще в середину книги коварно завернута вся ее американистость, волонтерство в корпусе мира, куча американских фразочек. Не ожидала я от книги

Богота - скучный город

и сравнение ее с Джексонвиллем... O, Dios mio!
Не думаю, что книга в полной мере утолит любопытство тех, кто захочет узнать о Пабло Эскобаре. Ну, помимо своей основной деятельности - зоопарк он экзотический собрал...
Изначально я хотела назвать отзыв "Исповедь сорокалетнего мужчины". Оказалось, что автор придумал или рассказал - романтическое приключение в компании внезапной компаньонши. Честно сказать, я подобное не люблю: почувствовал наш пельмешек кризис и решил немного разогнать кровь, как рыцарь, пускающийся на подвиги во имя Прекрасной дамы. А то, что там жена бугуртит

Я же о вас забочусь

Ты на несколько дней свалил с какой-то бабенцией, заботушка!
Не сложилось у меня с книгой - особенно в литературном плане. Все потуги автора - выглядят ну очень тяжело и натужно. Все его "рассветы, дымки, думы" - на фоне остального текста выглядят вымученно и чужеродно, литературность ради литературности. А натужнее всего выглядит эротика, которая - ну просто чтоб была. Все его фантазии и лобзания - неэротичны и необязательны. А уж вещи, шум которых он слышит... Одна из них прозывается "утешитель"...
Больше всего это похоже на исповедь попутчика в поезде. Он рассказывает, как умеет, и не поймешь, где привирает. Вот совсем не хотелось это выслушивать - а уже никуда не деться. Книга отзовется тому, кому отзывается Богота Давайте честно поднимем руки - кому отзывается Богота. Даже героине она не отзывается. Даже мне как-то ближе Барранкилья. Я бы окрестила эту книгу - просто исповедью одного человека, которому важно было рассказать свою историю, а как к ней отнесутся - уже не важно.
И этот странный маркетинг с двумя переводами - не важен. И громкое сравнение с Маркесом - не нужно. Зачем тратить время на историю, которая совершенно не откликается ни уму, ни сердцу? Просто она личная, и даже читатель тут - тоже не важен.

Можно ли вернуться в прошлое?
На этот вопрос есть очевидный ответ- нет.
Проживая приятные моменты нашей жизни, мы наивно полагаем, что эти эпизоды навсегда останутся в нашей памяти.
Фотографии, письма, книги, дневники- всё это служит физическим напоминанием прожитых лет. Но что если, в один из дней, взглянув на любимое семейное фото, вы не поймете кто эти люди? Даже если не доводить ситуацию до финальной стадии, вы уже сейчас, находясь в здравии, можете не помнить очень многих деталей определенных событий. А шёл ли дождь в день вашего 20-го дня рождения? Что сказала вам мама, на ушко, когда вы получили свою первую отличную оценку? Кому-то может показаться это неважным. Тогда зачем же мы так цепляемся за наше прошлое? Почему не можем, полноценно, жить настоящим, и думать только о будущих свершениях? Вот об этом книга, которую я прочитал, и получил огромное удовольствие, и ощущение дикого страха, от некоторых моментов.
«Времеубежище»-это место, где вы сможете вернуться в определеную эпоху, и возможно попав туда, вы вспомните то, о чем давно уже забыли. Когда человечная жизнь подходит к финалу - мы превращаемся в набитый сосуд, который состоит из наших знаний, воспоминаний, житейского опыта. Мы можем передать кому-то частичку увиденного и услышанного, а можем навсегда унести это с собой. Очень важно разговаривать с людьми, пока есть такая возможность, не откладывайте на завтра, если у вас есть вопросы к своим близким, ведь это завтра может для кого-то из вас не наступить.
Мне очень понравилась мысль, что «единственная машина времени-это человек» - согласен на 100%. В разговоре со свидетелями тех или иных событий, которые происходили в прошлом, мы становимся невольными участниками этих действий. Думаем о своей роле, пытаемся дать оценку, и сравниваем это с современными реалиями. Каждый день, мы становимся частью истории. Это важно понимать, и осознавать уникальность происходящего.
Далее разбирается феномен «светлого прошлого». А действительно ли это так, насколько правдивы и объективны наши детские и юношеские воспоминания. Автор детально разбирает и разрушает иллюзии по поводу нашей ностальгии. Предлагая жить настоящим, и думать о будущем. Мне близки эти мысли, я полностью согласен с ним, поэтому нахожусь под силам впечатлением.
От личных воспоминаний мы плавно переходим к общественным, ведь человек-это часть социальной системы.
На страницах этого романа состоится уникальное путешествие по странам Европы, где каждое государство хочет вернуться в определенное время. Объяснены причины этого, тем самым текст приобретает политический контекст, естественно, с субъективным мнением самого автора. Почитать этот отрезок было интересно, но у каждого на этот счет своё мнение.
Я рекомендую эту книгу-вы получите уникальный читательский опыт, ведь перед вами неординарная работа, которая не сможет оставить Вас равнодушным.
Спасибо, издательству “Поляндрия NoAge” за выбор авторов, изумительное оформление книг, уникальную верстку изданий!

Осторожно: много злобы, разочарования и боли!

Это было безбожно скучно. Давно я так не разочаровывалась. «Писатель-интеллектуал, – кричали мне они, – обладатель литературных премий, чуть ли не лучший немецкоязычный автор современности, «новая волна», перевели на 40 языков, огромные тиражи, писатель интеллектуальный…» Если «Измеряя мир» – это интеллектуальная проза, то я – испанский летчик. Или европейские, в т.ч. германские, читатели настолько отупели, что типичную книжку уровня нашей «ЖЗЛ» считают интеллектуальным достижением?

Честно признаюсь: если бы не громкие похвалы Даниэлю Кельману, я бы к его книге отнеслась с большей терпимостью. Меня начало бомбить именно из-за несоответствия ожидания – действительности. Я читала с единственной мыслью: ох, оно закончится, и я смогу написать злой отзыв на сие! Я мечтала, как буду ругать эту чертову книгу, которая отняла у меня несколько часов, я же могла прочитать что-то хорошее, истинно увлекательное и глубокое! А это было настолько наивно-бессмысленное чтение, я безуспешно пыталась найти хоть что-то из: «ироническое переосмысление традиционных форм и постмодернистскую игру… сочетание увлекательного сюжета и глубоких философских проблем (предисловие)». Может, это самая ужасная книга писателя, но читать-то я начала именно ее!

К слову, составителя предисловия отдельно хочется «похвалить». Читая его, я поймала себя на мысли: все, дальше начнется жесть! Читателю с серьезным выражением объясняют простые приемы писателя: «Слушай, ты не удивляйся, что он не использует кавычки, диалоги тут необычно оформлены, а еще нарочитое однообразие местоимений и глаголов…» Спасибо большое! Нет, на кого рассчитаны эти разъяснения? На тех, у кого за плечами 5-10 книг? Кто не сталкивался ранее с индивидуальным авторским стилем? Т.е. у нас как бы интеллектуальная проза, но мы уверены, что вы ранее не читали ничего серьезнее детективов и фэнтези. Интересно, как без таких разъяснительных предисловий обходятся Маркес, Гессе, Камю и Томас Манн?..

Сама книга – это бесчувственный пересказ статьи из Википедии и, может быть, парочки исторических книг. В ней нет ничего авторского, только то, что можно спросить у великого интернета. Неплохая, но бездушная компиляция. Опять же, серии «ЖЗЛ» вы не станете пенять на антихудожественность (но книги «ЖЗЛ» более информативные, так-то). Но «Измеряя мир» хочет быть именно художественной прозой, как те же «Мартовские иды». А художественности в книге нет совсем. Писатель максимально отстранился от повествования, он просто рассказывает, как исторический персонаж двигался из точки А в точку Б.

Мне очень хотелось узнать больше о двух знаменитых немецких ученых – Гумбольдте и Гауссе. Но, как это ни странно, я о них ничего не узнала! Хотя вся книга – о них! Повествованию трагически не хватает психологизма. Как учился, как женился, как работал – хорошо, спасибо, Википедия! Но нет углубления в личности главных героев. Они картонные. Обезличенные. А мысли ученых? Их переживания? Близ них совершаются войны, они делают великие открытия, но остаются поразительно бесстрастными. Сомнения? Чувства? Страхи? Нет, не слышали. Но без раскрытия персонажей книга не имеет смысла! Проза, рассказывающая о реальных людях, оказывается безжизненной, словно речь идет о куклах, у которых нет и не может быть души.

Спасти положение мог бы хорошо написанный текст. Даже при отсутствии глубины и оригинальной мысли стиль может вывести книгу на новый уровень. Но Кельман – не Набоков. Текст очень прилизанный, без интересных оборотов. Прием, который нахваливали, заметен лишь при чтении глазами. «Необычно оформленные диалоги». Но этот прием существует отдельно от содержания. В нем нет мысли. Ну не нравятся писателю обычные диалоги – пожалуйста, имеет право. Но не нужно подавать это, как что-то невиданное. Сейчас таким никого не удивишь.

Вопрос, что хотел сказать автор, в моем случае остался без ответа. Были попытки заигрывать с современностью: «Ах, как было плохо в то время, но герои догадывались, что потом станет лучше, вырастут большие дома…» Но это настолько наивно, что вызывает удивление. Героям не сопереживаешь, ибо нельзя сопереживать картону. И это не книга о тяготах великих – нет же развития характеров! Так зачем? Во имя чего?..

Как итог: это что угодно, но не новое слово в литературе, вы ничего не потеряете, если не прочитаете «Измеряя мир». В сравнении с Гессе и Кафкой – бессмысленность. В сравнении с «Чтецом» и «Парфюмером» – тоже. Это самая банальная проза, но с претензией на «хороший вкус». Нужно вам это? Мне – нет. Карл и Саша, вы заслуживаете большего. Простите.

P.S. Но зато тут есть Россия, и показана она не то что бы карикатурно. Оттого повысила оценку ;)

Многостраничный роман современного писателя, увенчанный многочисленными премиями и восторженными отзывами читателей, призван рассказать самобытную историю главного героя, прибывшего в далёкую загадочную и закрытую страну Японию с целью заработать денег для осуществления собственных желаний и мечты жениться на любимой девушке.

С первых страниц читатель погружается в историю взаимодействия голландской Ост-Индской компании и местного населения острова Дэдзима. Та и другая сторона представлены здесь многочисленными героями, среди которых главным становится тот самый Якоб до Зут, чьё имя нашло отражение в названии книги.

Роман изобилует многочисленными подробностями от обстановки на корабле, доставившем главного героя к пункту назначения до разнообразных переговоров и перипетий местного населения, будь то матросы, врачи, чиновники и прочий люд. От этого роман только увеличивается в объёме, но не становится интереснее и содержательнее.

В попытке создать аутентичное произведение, автор стремится как можно больше внимания уделять коренному населению, их обычаям, привычкам и тем порой мелочам, которые отличают каждую страну и её народ. На деле же получается хорошая копия, но не оригинал. При всём желании европейскому автору не удалось передать неповторимую атмосферу и дух восточной страны, что хорошо иллюстрирует всем известная поговорка: Сколько не говори халва, во рту слаще не станет....

Ну и очередное, так порой любимое современными писателями, обилие анатомических подробностей и физиологических отправлений ни в коей мере не делает книгу увлекательнее и насыщеннее. При всём желании меня, как читателя, навряд ли заинтересуют чужие испражнения ....

В итоге с каждой строчкой, нещадно увеличивающей объём романа, изобилующий множеством скучных подробностей, с вялотекущим сюжетом, интерес к происходящему стремится к нулю, а чтение превращается в унылое нечто.

Не могу даже выразить, как меня манила эта книга! Я задалась целью непременно ее прочитать - и начинала два или три раза. Вступление про роды и акушерку уже выучила наизусть.
Дэвид Митчелл для меня - автор-загадка. Какой-то он дико концептуальный, дико метафоричный и даже метатекстуальный. Хотя я мало что знала и понимала, что меня ждет - меня манил сам сюжет. Япония времен голландского завоевания, когда - только-только начинал приподниматься шелковый занавес.
По итогу... Я не поняла - может, мне даже понравилось. Необычно это было - это точно. Мне очень понравилась любовная линия де Зута с акушеркой Орито - и она так закончилась... Да и - не любовной линией единой. Интересная линия - когда де Зут помогал врачу, Маринусу. История Орито - вообще очень захватывающая. Но - неожиданно она заменяется... войнушкой. Прям настоящим таким средневековым морским сражением. Которого - я вообще не ожидала! Позабавил вотэтоповорот в этом сражении - он попался так внезапно, но - был подан так буднично.
Удивительная книга - по форме, содержанию, стилю. Не знаю, сколько в ней трушной Японии - но она оставляет такое впечатление. Взгляд на Японию глазами иностранца - за этим я вообще-то сюда и пришла. Эпизод со слугами - напомнил мне мой любимый Генри Лайон Олди - Карп и дракон. Книга 1. Повести о карме . А - какие описания! От сцены в саду между Орито и Якобом - я просто завибрировала! И - совершенно волшебным было описание хурмы - с ее жасминовым запахам, восковой кожурой... Просто восторг по всем фронтам.
И - на фоне всей этой утонченной красоты - тут же притулились вещи довольно будничные и даже низменные. Довольно неаппетитная сцена - с извлечением мочевого камня. Мужицкие попойки и разговоры о "домах увеселения". А человекообразная обезьяна - которая еще в начале ворвалась с ампутированной человеческой ногой - зачем тут вообще сдалась?!
В моем понимании - Япония такая и есть. Сочетающая упоенное любование красотой в разных ее проявлениях - с довольно приземленными удовольствиями. Фатализм - с упоением страданиями. Загадочная, непонятная, иносказательная. Где - только иностранцы говорят прямо и делают то, что хотят.
Так что книга оставила меня - в раздрае. Что-то я определенно получила - а вот то ли, что хотела... Красивое сменялось бытовым, иногда - медленным или даже кровавым. Очень плотный текст, который не так легко преодолевать. Не знаю, стоит ли Митчелла читать как корпус текстов - в самом конце было прям целое примечание связи героев. Но - что-то определенно во мне всколыхнулось. И - иллюстрации очень красивые. Посоветую - готовым к непростому, многослойному и глубокому чтению. Может, тем - кто хочет приподнять край кимоно и заглянуть в эти слои. Интересно было точно.

Удивительно разнообразные темы, хотя все связанные с подземным миром, затрагивает автор. Тут и философские размышления о роли восприятия подземного мира и его использования человечеством на протяжении веков, и информация о геологии и биологии, антропологии и квантовой физике, истории и экологии. После первой вводной главы автор отправляется в путь, для начал по родной стране, в которой вместе со спелеологом спускается в известняковые пещеры и размышляет от о древних захоронениях в этих местах. Потом он общается с физиками, работающими глубоко под землей, где на их наблюдения не оказывает влияния поверхностный "шум", слишком уж за трудноуловимыми частицами они следят, и с шахтерами, добывающими галит и поташ на километровой глубине. А в следующей главе обращается к биологии и современным знаниям о связи деревьев разных видов в одном лесу посредством корневых сплетений и грибных нитей.
Во второй части книги рассказано о подземном Париже и людях его исследующих, а заодно автор совместно с диггерами исследует тайный от обывателей мир Лондона. Затем он отправляется в карстовый район Италии, чтобы узнать о реках, уходящих под землю. А после и в Словению, где берет исток и уходит под землю одна из тех рек.
В третьей части автор отправляется на север Европы посмотреть древние пещерные картины, хоть и не такие древние и многочисленные как во Франции и Испании, но тоже исполненные мощи и таинственности, поражающие до глубины души и вызывающие мысли о взаимосвязи времен. Потом Роберт концентрируется на нефти, правда в Норвегии, где нефть добывают на шлейфе подземье получается подводным. Ещё он исследует подлёдные глубины Гренландии не только хранящие описание древнего климата в законсервированном во льдах воздухе, но и открывающие не такие древние захоронения в результате ускорения таяния ледников. И напоследок изучает новейшее из построенных хранилищ - для надежного сохранения будущего от нашего ядерного наследия.
Собственно подземью, а также тесно связанным с ним понятиям, людям и событиям посвящена хорошо если половина книги. Автор описывает не только загадочные глубины земли, но и своё путешествие к ним, к тому же постоянно отвлекается и позволяет ассоциативным цепочкам увести себя далеко от заявленной темы, но это придает книге глубину и жизненность, ведь и в реальности всё связано со всем, ничто не существует в вакууме. Вот только глава "Край" на мой вкус оказалась слишком далека от темы книги, лишь на паре страниц автор рассказывает о существовавшей в 19 веке версии о существовании полости в Земле и написанных на эту тему фантастических произведениях, да мимоходом упоминает семенохранилище на Шпицбергене. В остальном же это глава о норвежском рыболове и экологии, о добыче нефти сказано здесь только в разрезе вреда окружающей среде и разрушении традиций рыболовства.
А ещё эта книга о людях, посвятивших жизнь исследованию разнообразных аспектов подземного мира. Описанию тех, с кем общался автор при сборе материалов для своей книги, посвящена н одна страница.
Интересная произошла перекличка: я только закончила читать "Терезу Ракен" и начала эту книгу и вот, в третьей главе, посвящённой английским шахтам и подземный физическим лабораториям, автор упоминает другую книгу Золя, в которой тот рассказал о шахтных пони.
Получила от чтения массу удовольствия и узнала много интересного, хотя и знакомая информация встречалась, но с занимательными подробностями и увлекательно изложенная.

Книга была прочитана мной в декабре, хотела сразу написать "пару-тройку слов", но что-то отвлекло... 

Теория катастроф является математической теорией описания драматических или резких изменений прерывистых процессов, что и называется катастрофой.(с) Сетевые источники...

"Ночное кино" Мариши Пессл не разочаровало, но чувство неудовлетворённости оставило. Решила, по совету в мобе,  познакомится с ещё одним произведением писательницы...

Главная героиня, по совместительству рассказчица с экзотическим именем Синь, колесит с отцом по Америке: три-четыре месяца и новое место жительства. Мать девушки умерла, когда Синь была  маленькой. Отец, эпатажный профессор политологии и ловелас, считает что в одном месте преподавать неинтересно. Синь читает умные книги, размышляет, цитирует Сократа, Цицерона, Шекспира (этот список можно продолжить),  дискутирует с отцом на разнообразные научные, политические и философские темы. На каждый случай или событие у Синь есть цитаты и примеры из книг. Даже ссорится с отцом с их "помощью".

Я сгребла еще книг, сколько могла удержать в руках, словно обезумевшая от голода беженка, которой позволили взять в столовой столько еды, сколько она унесет. Кажется, мне попались «Деятельная жизнь» (Рузвельт, 1900), «Листья травы» (Уитмен, 1891), «По эту сторону рая» (Фицджеральд, 1920), тяжеленный зеленый том в твердом переплете — «Описание Англии» (Гаррисон, 1577). Все это я отправила в полет, как очередь из пулемета. Большинство снарядов папа отразил, хотя «Англия» стукнула его по колену... 

С самого начала повествования, кажется, что писательница предлагает читателю "сыграть" в некую литературную игру. Об этом свидетельствует перечень глав,  каждая из которых название известного классического произведения с указанием фамилии автора.

Стиль повествования своеобразен. Он состоит из множества ссылок, цитат, аллюзий художественной и научной литературы, а также поп-культуры, причем не только реальных, известных и не очень, классических, но и придуманных писательницей (вновь возникает мысль о литературной игре).  Но на мой читательский вкус текст получился перенасыщенным.  Бесконечные комментарии и сноски поначалу вызывают интерес, но постепенно начинают утомлять, а затем и раздражать...

А я ещё только на двести одиннадцатой странице...

Думаю, разве что ленивый не отметил сходство книги с "Тайной историей" Донны Тартт, или ещё тот, кто Донну Тартт не читал. Статусная группка старшеклассников, сплоченных вокруг загадочной преподавательницы истории кино Ханы Шнайдер, опека которой позволяет им ощущать себя избранными. В эту компанию попадает Синь, когда её отец решает, что выпускной год дочь должна проучиться в одной школе, без переездов.

И, конечно же, анонсированная в начале книги загадочная смерть, которая уже произошла.

Четыреста семьдесят девятая страница... Трупа ещё нет...

Неожиданно чарующий триллер... Потрясающе органичный стиль и блистательная разгадка тайны.(с)The Boston Globe.

Серьезно?!...

Не могу не отметить креативность и оригинальность произведения, но прочитанные 736 страниц того не стоили.

Не скажу, что эта книга пролетела для меня как один миг, тяжело она шла, очень медленно и вязко. Все-таки я люблю более динамичные истории с обозначенным сюжетом. А читая «Тысячу осеней…», чувствуешь себя на лодке в стоячей воде – нет каких-то цепляющих моментов, захватывающей дух истории или интересных персонажей, за судьбой которых хочется наблюдать. А эта манера медитативного повествования пусть и явная дань уважения литературе страны восходящего солнца, однако меня совсем не впечатлила.

Перед нами исторический роман о закрытой Японии, да еще и с нетривиальной любовной линией. Казалось так сперва. А по итогу любовная линия тут очень слабая и с плоским развитием из разряда увидел один раз и полюбил на всю жизнь. Это выглядит слишком обтесано, в это не верится, а, следовательно, и наблюдать за героями тоже не интересно. Персонажи – это отдельная проблема наряду с манерой повествования. Очень полюбился Митчеллу прием неожиданного ввода толпы героев без какого-либо предисловия. Тут и так японские имена, к которым нужно привыкнуть и запомнить, так еще нам в сюжет/диалог вводят новое лицо, не объясняя кто есть кто, да еще и словно бы подразумевая, что мы знаем о нем. А в итоге я пока на протяжении нескольких глав въеду, кто это, уже и забуду с чего все началось. Сюда же можно отнести резкие обрывы главы или быстрые заходы в новую, да еще и от другого лица (без обозначения оного). Очень много недосказанности в романе, что отнюдь не придает ему нужного шарма (для меня уж точно).

Очень много нудных описаний, лишних диалогов, просто невероятного растяжения сюжета, которого я толком и не прочувствовала. Все прочтение казалось, что вот вот начнется что-то интересное, захватывающие ну или хотя бы чуть-чуть цепляющее, но нет. Так и не удалось мне уцепить сюжет за хвост. Вот спросите меня, о чем этот немаленький объем книги, и я вам даже не смогу ответить. Безусловно, основные события я помню, но какой-то конкретики – не-а, прости прощай. Да, местами тут можно найти интересные моменты, мне так больше всего понравилась часть про сестринскую обитель, в которой выживала Орито. Но опять-таки, этого было очень мало и так резко оборвалось, что я все время ждала продолжения, которое так и не наступило.

Главный герой – это маленький человек в чужой стране. Но господи, как это плохо реализовано. Якоб сам по себе не интересный персонаж, выдающихся черт не имеет, так еще и постоянно попадающий в мерзкие ситуации. Вот первое, что мне приходит на ум при воспоминании о нем, так это как на него помочилась обезьяна или как в его, кхе-кхе, задний проход вставляли трубку на глазах у всех чисто эксперимента ради. Прекрасный облик главного героя. Давайте добавим к нему еще щепотку трусости и гору сожаления – вуаля, главное разочарование романа готово. Любовь и самопожертвование, которое ему тут приписывается, яйца выеденного не стоит. В книге есть герои с куда более интересной судьбой, однако их почему-то оставляют не удел.

Культура Японии – то, за что многие также хвалят книгу. Но нет, для меня от Японии тут не больше содержания исторической брошюрки. Нет этого самурайского духа, закрытой общности и азиатского колорита, что тоже очень печально. Вот атмосферы грязи, отходов и вони тут избыток.

В итоге Японию окружает куда меньше водных просторов нежели в этом романе. Читала книгу на последнем упорстве, а теперь даже побаиваюсь браться за другие работы Митчелла. Слабо, очень слабо. Книга оказалась большим разочарованием для меня.