Рецензии — стр. 105

Как верно подметила моя подруга Юля Julia_cherry : «Где-то мы это уже видели!» И правда, мне тоже сразу приходит на ум «Американская ржавчина» Филиппа Майера .
Авторы высвечивают одну и ту же проблему: маленький городок и маленькие люди в нём. Как им выжить? Как сохранить то, что они любят и чем живут? И возможно ли вообще это?
Пожалуй, сходство на этом заканчивается. А может… может только начинается.

Майлзу Роби 42. В меру упитанный мужчина в полном расцвете сил. Если что, я серьёзно. Уж такое мнение сложилось.
Личная жизнь дала трещину, и сейчас он в процессе развода. Ресторан «Имперский гриль» и дочь, - вот и всё, что у него есть на данном этапе пути. А это, согласитесь, немало, если бы не одно но… Ресторан принадлежит семейству Уайтинг, в частности пожилой Франсинг, вдове Ч. Б. Уйтинга, с которым, оказывается, Майлза связывают узы, о которых он и сам до некоторых пор и не подозревал.
20 лет жизни отдал Майлз этому ресторану, но до сих пор не имеет права голоса решать важные дела. Но он греет себя надеждой, что скоро сможет выкупить его и всё сделать по своему вкусу. А пока…

Жизнь продолжается, и проблемы одна за другой накрывают Майлза. Может даже и проблемами это назвать трудно, так, повседневные дела. Например покрасить церковь. Всё бы ничего, но колокол высоко, а боязнь высоты, которая настигла его в среднем возрасте, не даёт это сделать. Но это ещё полбеды. Вдруг в напарники к нему напросился родной отец, Макс. А это уже настоящая, ходячая и зудящая проблема. Жалкий, беспринципный старикан, постоянно требующий денег и внимания, настоящая заноза в одном месте.
Есть ещё брат Дэвид, бывший алкоголик и наркоман, но теперь, после аварии, он изменился и даже пытается учить Майлза уму-разуму, ну, в смысле нотации читать. Надо сказать, даёт он неплохие советы. Если бы к ним ещё прислушивались.
Дочь Тик, умная, творческая девочка. Она переживает развод родителей по-своему. Ей, конечно, это неприятно, но это она переживёт. Сложнее то, что у неё почти нету друзей, а парень, с которым она познакомилась в отпуске, не отписывает. Зато бывший поклонник не даёт проходу.
Ну и Жанин, без пяти минут бывшая, бросившая его ради выскочки Матёрого Лиса (вот ведь прозвище у человека!)
Вроде бы и разошлись, и расставили точки над і, а будущий женишок днями торчит в «Имперском гриле». Ну и чем ближе свадьба, тем сильнее одолевают Жанин сомнения, и почему-то её тянет в Майлзу.

Вообще-то всех тянет к Майлзу. Нескладному, с лишним весом, не умеющему говорить «нет». Человеку, который больше думает о других, чем о себе.
И во всей этой суете, в рутинной повседневности, в мыслях о будущем, он ещё пытается разобраться и с прошлым. И перед глазами читателя кусочки мозаики начинают складываться в цельную, хоть и не слишком весёлую картинку.
Сколько всего произошло, или должно произойти, чтобы хоть кто-то в этом угасающем городке был счастлив?

Дружба, любовь, преданность. Боль, страдания, грусть. Предательство и ложь, надежда и отчаяние. Откроются такие тайны, которым лучше бы быть похороненными навсегда.
Силы зла словно ополчились на этих маленьких людей. Что онИ могут противопоставить в ответ? Удастся ли им освободится от печальной участи запущенности и пустоты?
Ответ даёт сам автор: «В этой жизни все можно поправить.»

Чем дольше пишу рецензии, тем больше понимаю: «Очень достойная книга. Сильная, достойная своей награды.»
Всё тщательно прописано, продумано: сюжет, персонажи, диалоги. Даже второстепенные герои заслуживают внимания, оставляют заметный след.
И вроде бы ничего особенного не происходит. Но это вначале. А потом клубочек начитает раскручиваться, и, оказывается, на нём много узелков.

Для клуба Последний романтик ЛЛ

МОЛЧАЛ ЛИ ТЫ, КОГДА МЫ УМИРАЛИ?

Ты видел снимки в шестьдесят восьмом —
Детей, чьи волосы рыжели, выгорали,
И превращались в жалкие пучки,
И как сухие листья облетали?
Представь себе ручонки-зубочистки
И животы – надутые мячи.
То был квашиоркор – страшнее слово
Едва ль найдется, сколько ни ищи.
Нужды нет представлять – ведь были снимки
В журнале «Лайф», на глянцевых страницах.
Ты видел? Мимоходом пожалел
И отвернулся, чтоб обнять девицу?
Бледнела кожа, будто жидкий чай,
Под ней синели вены паутиной.
Смеялись ребятишки, а фотограф
Нащелкал снимков и ушел, один.

Действие разворачивается на фоне гражданской войны в Нигерии (1967—70), а также охватывает предшествующие события. В книге прослеживаются судьбы пяти основных персонажей: дочерей-близнецов влиятельного предпринимателя, профессора, его слуги и британского журналиста-писателя. После объявления Биафры об отделении жизнь главных героев резко изменилась и была разорвана жестокостью гражданской войны и решениями в их личной жизни.
Война - это всегда насилие, жестокость, голод и лишения. В своей книге автор с убийственной простотой рассказывает об ужасах войны и от этого делается ещё страшнее. Разительны перемены, происшедшие в характерах и поведении героев книги.

Война идет для всех, и каждый решает для себя, меняться ему или нет.

Мне понравилась эта цитата и я решила обязательно использовать её в своей рецензии. Но размышления привели к тому, что хочешь-не хочешь, а война меняет ВСЕХ! Перебирая персонажей, из великого множества, только Матушка осталась верна себе до конца. Как увидели мы её в самом начале властной, деспотичной до самодурства, таковой она и осталась до своих последних дней. Остальные же герои все претерпели изменения. Оденигбо - пламенный революционер, ревностный защитник Биафры после матери впал в деперессию и запил, Угву - из маленького мальчика-слуги превратился в мужчину, прошедшего армию, переживший тяжелое ранение и в итоге запечатлевший военные события в своих записках. Ричард - британец, который за годы войны стал больше биафрийцем, чем сами биафрийцы. Ну и самая колоритная, на мой взгляд, фигура - Харрис. В начале книги бывший большим снобом и преклонявшийся перед всем английским, в конце виртуозно жарил ящериц и готовил сверчков.)
Книга затягивает целиком, не отпускает до самой последней страницы. Да и после прочтения, мысли до сих пор возвращаются к ней. Сложно начать читать что-то ещё. Рекомендую к прочтению всем, однозначно.

Йоу, Herren und Damen.
Это скорее история, но всё же
пусть она будет здесь.

Моя прабабушка, Анна Шёнеман (Шенеман – на манер того самого поволжского диалекта), не знала ни слова по-русски. Её дочь уже говорила одинаково хорошо и по-немецки, и по-русски, как и её муж, хоть оба и были теми самыми «русскими немцами» и жили общиной в такой же, возможно, колонии, как Гнаденталь. Но время шло, не замечать течения «большого мира» было невозможно, и чужой язык – русский, – укоренялся в людях, прорастал, соединял с землёй, на которой они родились, отдаляя от земли, которой никогда не видели. Мой отец, родившийся через 7 лет после Второй мировой, исправно приносил со школы тройки по немецкому, потому что боялся на нём говорить. Боялся, несмотря на то, что их класс больше чем наполовину состоял из таких же немцев, и ещё из казахов и поляков. Но просто – было такое время, и всё.
Репрессии, ссылки, запреты на выезд, трудовые армии – чего только не пришлось пережить этому народу (моему народу), чтобы сейчас мы, дети детей, сидели там, где сидим, читали то, что читаем… и чтобы после всего, что случилось, никто больше не сказал нам: «дети мои».
Вы уже наверняка поняли, что эта книга для меня – личная. Гузель Яхина бьёт в самое сердце, не оставляя шанса спастись, увернуться, отмахнуться. Когда я начинала читать, я не представляла, с чем мне придётся столкнуться, и что оно окажется таким…

Не знала, что глазами шульмейстера Якоба Ивановича Баха я увижу одну из тысяч историй, которые не преподают в школе, скармливая нам факты, а не суть. Главная идея не в том, когда это было, а в том – как.
Жизнь скромного учителя Баха текла своим чередом: битьё в колокол, занятия с детьми, остывший обед, обход родной колонии. День за днём. Пока однажды он не пересёк Волгу и не оказался на хуторе Удо Гримма, где стал обучать его дочь. Мог ли он предположить, что однажды станет хозяином этого хутора, а дочь Удо Гримма – его женой? Что ему придётся покинуть Гнаденталь, и не на время, а навсегда? Что у него будут мир, и счастье, и потери, и смысл жизни, и дело, в которое он вложит душу? И что однажды он перестанет говорить. Что обзаведётся он и дочерью, которая всё-таки не его дочь, и последним учеником, который разглядит в немом учителе настоящий дар к писательству, и сыном, который тоже всё-таки не его сын.
И что будет бессловесно «читать» придуманные им сказки своей не-дочери.
И что эти сказки будут сбываться: странно, рвано, на свой сказочный манер. Будет сбываться прекрасное и страшное, желанное и абсолютно ненужное. История будет идти своим чередом, и, как и полагается, творить сама себя, но детали этой истории выдумает карандаш Якоба Баха. И уже по не независящим от Баха причинам яблоки однажды не будут заканчиваться, и год будет состоять из одного только ноября, и на дне Волги – мёртвые люди, навечно укрытые течением и холодом, навечно сохранившиеся такими, какими должны быть.
И что однажды, потеряв всё, отпустив всё, бывший шульмейстер Якоб Бах впервые в жизни перестанет бояться.
И фоном к его истории – революция, война, голод, новая страна с новыми устоями. Для мира это важно, для закрывшегося на хуторе Баха – второстепенно. И пусть он давно перестал говорить, но, когда его не-дочь и не-сын навсегда покидали хутор, чтобы выйти в «большой мир», чтобы никогда больше к нему не вернуться, он, наверное, хотел сказать им: «дети мои», просто не помнил, как.

Гузель Яхина не пыталась создать героев, которых читатель полюбит. Многие из них отталкивающие, нелогичные, странные. Не вписывающиеся в известные понятия о героях. Вообще никуда не вписывающиеся: ни в родную колонию, ни в человеческое общество в целом. Но интересно то, что происходит вокруг них и внутри них. Любовь к жене, дочери, писательству, детям, Волге, поэзии, музыке, Гёте, «высокому немецкому», дому. Ощущение неправильности течения отшельнической жизни, и в то же время невозможность вернуться к нормальной. Составление личного календаря. Наблюдение, но не участие.
Якоб Иванович Бах не был героем, но всё же он им был.

А твои, твои глазища, твое имя на заборе.
Я согласен выпить море, лишь бы доползти до днища.
«ДДТ» — «Глазища»

Я люблю книги с открытыми финалами – это хороший психологический тест для читателя. И Гузель Яхина меня не подвела! Таким финалом книгу закончила, что все твое нутро как на ладони показывает. Но давайте по порядку!

О том, что «Зулейха открытвает глаза» — новое слово в русской литературе не слышал только ленивый. Что сама Яхина – преемник и продолжатель традиций Айтматова и иже с ним – писателей русскоязычных, но представителей наших многих национальностей и конфессий, кто в тонкостях владеет мифологией и историей своего народа и может интересно об этом рассказать широкому кругу читателей. Я не устояла и в прошлом году подарила эту книгу одноклубнице по нашему книжному «Бамbook’у», а себе сделала заметочку «выпросить почитать». И таки выпросила!

По ходу повествования Зулейха открывает глаза три раза.

Первый – можно сказать в юности. Хоть у нее за плечами уже удачное по Казанским меркам замужество, четыре дочери на кладбище и целый хоровод приятелей, как то: дух сеней, дух печки, дух околицы… ну, вы поняли! Человек живет за высоким забором своего мужа, общается только с ним, свекровью с ласковым прозвищем «Упыриха» и своими бестелесными друзьями. Первую сцену – вылазку на чердак – я считаю кратким содержанием всего того, что будет происходить дальше.

Второй – в новой жизни. Без мужа, без высокого забора, без привычного достатка и уюта… зато в окружении людей – приветливых, уважающих ее, с настоящей работой – важной и нужной не только отдельно взятой ячейке общества, с живым сыном.

Между этими двумя моментами – целая жизнь! И раскулачивание, и тюрьма, и мучительная дорога к месту ссылки. А еще появление на свет ребенка и внезапное обретение собственного призвания. Какое из рождений, а я именно так понимаю эти открывания глаз, лучше? Это каждый решает для себя сам, но это – залог именно вашего понимания финала книги.

Третий раз – фактически приходит старость. Рождение Зулейхи в новой возрастной ипостаси – 47 лет это и по нашим меркам условная баба-ягодка, а для середины прошлого века это практически конец жизни. Жизнь прошла. Счастливо? Просто не так, как она ее себе предполагала. Дом она себе не нажила, да и имущества мало – не до того было. Сын вырос. Вдова.

Как трактовать финал? Сама Яхина говорит, что там все достаточно закончено и понятно. Вот она – любовь, живи, наслаждайся. Многие прочитавшие недоумевают: «И все? А добавки?!» Финал, как я говорила, каждый увидит для себя сам.

Я всю книгу читала вдумчиво. Главы большие и наполненные. После каждой откладывала и думала. Сеанс психотерапии сейчас устраивать не буду, но меня книга глубоко потрясла. Особенно периодом раскулачивания, а потом выживанием на берегу Ангары. Нежданная любовь Зулейхи меня мягко говоря шокировала… вначале. А потом я подумала: да кто я такая, чтоб ее осуждать или порицать? Сама такая! К тому же любовь ведь эта не потому, что страсть-тяга-безумие, а просто потому, что «человеку нужен человек». Да и по восточным традициям, кто же, как не товарищ красноармеец должен был взять над ней шефство, ведь именно из-за него вся ее жизнь пошла кувырком.

Я считаю, что книга закончилась хорошо, и дописывать продолжения – только портить! Юзуф стал художником, старость Зулейхи – не одинокая и в своем доме, и с любовью. Семрук со временем загнулся с таким-то комендантом, а наши товарищи уехали в Казань… или в Санкт-Петербург к сыну поближе.

P.S. Полбалла сняла за грудное вскармливание. Ну не подготовилась Гузель, и опыта своего явно в этом деле нет. Это видно. Не правду написала.

Остальное – прямо очень понравилось!

«Можно тратить время на то, чтобы умирать, а можно – на то, чтобы жить. Надо идти вперёд!»

Уве пятьдесят девять, он серьезный, пунктуальный, молчаливый и немного ворчливый и придирчивый старик. Привыкший жить по определенным порядкам Уве не особо вписывается в быстро развивающийся мир технологий и электроники, но он всеми силами старается показать людям, что никакие макбуки и айпады и даже интернет не страшны простому парню, который сам построил дом! А еще у Уве все строго по расписанию, ровно в шесть утра и ни минутой позже он выходит на обход территории, проверяет мусорные контейнеры, выписывает номера машин, которые стоят в неположенном месте и позже докладывает об этом соответствующим людям. А еще Уве очень любит свой сааб 93-й модели и никакой другой машины, кроме этой не признает. Да, да и не нужны ему никакие ваши там навороченные БМВ или тойоты, это знаете ли до первой кочки.

Уве - человек принципов, человек который прошел все тяготы жизни. Его жизнь она непростая, его рано покинули родители и, поэтому Уве рано пришлось повзрослеть и стать самостоятельным. Но он никогда не боялся трудностей и всегда с гордо поднятой головой переживал любые удары, которые преподносит ему жизнь. И при этом Уве никогда не терял все себе человеческие качества и оставался таким же добрым, честным и отзывчивым человеком.

Это также прекрасная история о большой любви с первого взгляда, о любви двух противоположностей: молчаливого, замкнутого Уве и болтливой, неугомонной, очаровательной девушки Сони. И правильно говорит Уве, его жизнь приобретает яркие краски, когда рядом есть эта прекрасная девушка, без неё его жизнь была бы лишена цветов и конечно Уве очень тяжело жить, когда любимой женщины нет рядом. Несмотря на различия в характерах, интересах, Уве и Соня это настоящая семья, где каждый любит и заботится друг о друге.

«Вторая жизнь Уве» - невероятно трогательная и душевная история о человеке с трудной судьбой и огромнейшим сердцем, в котором есть место для каждого, будь то даже облезлый кот. Это история о дружбе, взаимопомощи и светлой любви, которой не страшна сама смерть.

Прочитано в рамках Флэшмоба 2017 2/15
Большущее спасибо Aleni_Ka за такой чудесный совет, книга шикарная)

Мне очень не хочется писать отзыв на "Папокот на светот" (о как чудесно название на македонском, можно даже не переводить, ну какой "пуп земли", ведь папокот сочетает в себе всё, что надо, в нём и сила, и ласковость, и обоссанные тапки, и неистовый ор среди ночи, и непременные усы), но заметку оставить всё же придётся. Слишком много пришлось бы написать, если начинать анализировать каждый символ, а без этого никак, потому что "Пуп земли" — это порочное и прекрасное дитя Милорада Павича и Умберто Эко, причём непонятно, кого в большей степени, это "Имя розы" и все мозговыносящие восточноевропейские зарисовки сразу. Весь роман при этом — сплошное противостояние, конфликт я и мы, мужского и женского, пассивности и активности, чёрного и белого, фаллического ключа и вагилинической (ну а чем не слово, я сам себе Карамзин) замочной скважины, бабочки и паука (продолжайте эти дихотомические пары до бесконечности). Одна и та же история, рассказанная по-разному, перерождённая, переосмысленная, прожитая с другим телом, характером и антуражем, но той же сердцевиной.

Андоновский ничуть не похож на те безвкусные подделки, нагромождения слов и символов, которые кричат из каждого утюга постмодернистской литературы. Он сам по себе, хоть так и похож на кого-то там упомянутого мной в первом абзаце, не помню, кто там, шум в ушах мешает, в глазах рябит, где мои вещи, вы ничего не докажете. Деликатный и хитроумный, он рассказывает нам чисто по-борхесовски (сократим лишние буквы, пусть будет "по-бесовски), что сюжетов в мире ограниченное количество, а вдохнуть в них жизнь можно совершенно по-разному.

Речь и письменность крайне важны. Когда-то монахи верили, что каждая красиво выписанная ими буква — это чей-то замоленный грех. В по-славянски чудесатом мире Андоновского это действительно может быть так. А если не грех, то ключ. Или кусочек шифра. Не знаю, как вообще искать отгадку и на что в этом мире копий и оригиналов, религиозной криптографии и просто выноса мозга.

И я намеренно не буду говорить ничего про сюжет или образы, хотя они здесь тут очень чёткие, ничто не провисло, никто не расплылся, всё в фокусе. Потому что персонажи "Папокота..." пишут для того, чтобы забыть, пережить, перетереть в труху и перемолоть то, что с ними произошло, чтобы это стало переваренным и уже не таким настоящим, не так жалило и мучило. А я не хочу истончать чужой текст своими словами, тем более такой.

На этом месте должна была быть гиперэмоциональная рецензия со слезами, соплями и прочими восклицательными знаками. Но в процессе пост-осмысления текста, вот даже не знаю, правильное ли это слово - осмысление, в этот раз у меня это было больше похоже на пост-прочувствование текста, на пост-осязание текста, на пост-вплывание в текст, короче, в этом процессе меня укачало. Не хочется заливаться соловьем и не хочется открываться. Пусть это будет мое личное, прочувствованное, натроганное, проплытое. Пусть в рецензии останется верхушка айсберга.

Я вообще не знаю, как эту книгу читать логикам, как, впрочем, не знаю, как им читать и другую книгу Каннингема, "Часы". Это же должно казаться несусветной чушью, наверное, про ненормальных, про извращенцев, про фриков и общественных высерков. А с виду такая нормальная семья. Семейная вроде сага, отец-грек, мать-итальянка, трое детей, американская мечта в действии, интернациональный котел, ну и что, это же Америка. А на деле один страньше другого. Только почему-то мне куда фриковее кажется самая "нормальная" их дочь, Сьюзен. Расписавшая себе план идеальной жизни, и попытавшаяся прожить его, с этим самым подходящим "никаким" мужем (офис-бизнес-выбор в сенат), в этом громадном "таком, каком нужно" доме. Кажется, у Каннингема так всегда, герои, выбирающие рутинную жизнь по плану, кажутся намного страннее, если не сказать вообще убогими, чем эти вот отщепенцы, наркоманы, трансгендеры и прочие маргинальные личности, летящие на волнах, подбирающие крылья мертвых чаек и поющие голыми на уличных лестницах. Я вот у Каннингема вообще не вижу ничего странного в этих личностях, хотя и должна, ибо консерватор по жизни. Транс Кассандра, к которому/ой даже непонятно как обращаться, получается гораздо человечней и мудрей, чем благонравная мать/бабушка семейства Мэри. Только Кассандра позволяет людям рядом с ней быть собой, а Мэри позволяет им быть только теми, кого она хочет рядом с собой видеть. Неудивительно, что дети слетают с катушек, и самая неудивительная из них - Зои, младшая дочь, в семье "никто". Будь я на ее месте, я бы свалила из дому намного раньше, и конец меня ждал бы такой же, только раньше. Наркота, поблядушки, внебрачный сын, спид, а я ее понимаю, радуюсь даже, наконец-то она нужна кому-то, наконец-то никто ее не пилит за "не то" платье. Мне даже Билли эгоистом не кажется, как я с удивлением прочитала в других рецензиях. Что в нем эгоистичного? Не стал лицемерить на собственном выпускном и делать вид, что все эта напускное "семейное торжество" его радует? Это эгоизм? Лучше было бы прожить свою жизнь как Бен, отрекаясь от самого себя? Тут вообще применимо тогда слово "прожить"?

В-общем, опять этот Часовской (думаю признать его свойственным автору вообще) призыв - живи, будь собой, будь свободен в своих желаниях, тогда появятся и возможности, преследуй свою мечту, будь эгоистом, но не плюй на других, забей на рамки, просто позволь себе. И этот призыв меня царапает ой-ей-ей как. Вся жизнь, если подумать, проходит в рамках, которые мы сами себе устанавливаем, сами себе придумываем. Ты туда не ходи, ты сюда ходи, а то больно кому-то сделаешь, совсем мертвый будешь. И люди терпят, терпят, терпят зачем-то, а потом в один момент срываются... и тут сценарии расходятся. Многие потом жалеют, но некоторые нет. Если позволить себе быть собой, можно совершенно случайно счастливо прожить жизнь? Цитатная мудрость вконтактике. Как захотеть быть здесь и сейчас? Каннингем подсказывает.

Наверное, еще одна книга, и автора я занесу в любимые. Чем больше книг читаешь, тем больше становишься книжным циником, поматросил и бросил, и лишь немногие книги пробиваются сквозь этот заслон. У Каннингема получается. Он, зараза такая, своими фриками с меня маски срывает. Пойду найду мертвую чайку. Или на худой конец, голубя.

Это было великолепно, изящно, интеллигентно и увлекательно! Я вцепилась в эту книгу обеими руками, как в уходящее счастье и, читая, не хотела отпускать, сколь бы ни бушевало во мне рациональное сознание. «Что я любил» стала для меня открытием 2016 года – открытием во всех смыслах этого слова: с неё начался мой книжный 2016-й год, с ней я познакомилась с С. Хустведт, она распахнула мне новый горизонт развития и размышлений. Как во всяком хорошем тексте, в этой книге была какая-то полнокровная избыточность, нечто «из ряда вон», что осталось, как эхо, в сознании, зацепилось в нём как его собственная неотъемлемая часть. Я читала «Что я любил», пребывая в почти молитвенном экстазе платоновского «мышления-воспоминания», и осталась под большим и глубоко резонансным впечатлением даже не от прочитанного, а от пережитого с нею.

Вот интересно, это хорошо или плохо, когда, взявшись за не так уж давно написанную книгу, ты неожиданно получаешь для повторной рефлексии куски жизни, странным образом похожей на твою? Может ли вообще такое быть, что автор и ты оказались настолько семантически близки, что, кажется, она прошла почти рядом с тобой, чуть не задев твою жизнь рукавом? Вместе с этой книгой я совершила своеобразное путешествие «из Иерусалима в Афины» - из царства свободы в мир вечных истин, а потом – обратно, и это путешествие было для меня «чудом памяти», когда-то волшебно смоделированным Борхесом. Внезапно явившись мне с «Что я любил», оно развернуло мне картинки моих собственных, давно позабытых (или вытесненных?) реальностей, но дало мне их под каким-то новым углом зрения, сквозь иную «координаторную сетку». Всё было так, как если бы я посмотрела на себя и свою жизнь, чуть-чуть скосив глаза. И «ячейки» этой сетки были шире, чем мои, они вмещали в себя больше жизненного пространства: в них без труда проскальзывали и лютое любовное бесстрашие Билла и Вайолет, и творческий неугомон Билла, и «динамический синтаксис» Лео, и равнодушная упорядоченность Люсиль, и бледная озаренность Мэта, и пронзительная мыслечувственность Эрики, и даже гремучий порожняк Марка… Оказывается, сознание иногда достаточно просто встряхнуть, как погремушку, и тут же проявятся его «другие возможности». «Что я любил» выполнило для меня функцию такого внешнего толчка, обратив сознание на самое себя. Эта книга – из разряда тех случайных (или, наоборот, закономерно, по недоступной мне логике, возникших в нужный момент?) событий, которые делают лучше и тебя, и жизнь.

Это – шикарная, мощная, глубокая и абсолютно экзистенциальная книга, раскрывающая сущностные грани человеческого бытия – бытия вместе, бытия один в другом, бытия ради жизни и любви, бытия ради спасения. И в этой любви сквозь её счастливую повседневность проступала даже какая-то своеобразная эстетика: взаимность, совместность, счастье героев являли себя почти как объект художественного любования. До какого-то момента история Билла, Вайолет, Люсиль, Лео и Эрики – это чистая беспримесная любовь к друг другу и жизни как таковой, вынесшая даже испытание смертью. Но потом её, как ржавчина, начинает разъедать бездушный эгоцентризм Марка, замещая живую ткань любви и доверия пылью и тленом страха и бесконечной внутренней тревоги. Герои не сразу это понимают, не хотят замечать капель ада в своём бытийном раю, но то, что в конце концов происходит, - это крах, катастрофа не просто благополучия этих двух семей, а системы ценностей целого поколения. И здесь любовь оборачивается ненавистью – такой же всепоглощающей, какой была утраченная любовь. Читая, с какого-то момента ты понимаешь, к чему всё идёт, но, как в дурном сне, не можешь этого предотвратить. Видимо, между людьми есть что-то, что невозможно победить даже любовью.

Когда закрываешь последнюю страницу, ты чувствуешь себя даже слегка контуженной взрывной волной эмоций и смыслов. После чтения наступает парадоксальное состояние: долгий «отходняк» странным образом совмещается с жгучей жаждой пережить это снова.

Мне очень понравился этот роман. Он, как «Харон наоборот», перевёз меня с берега моего «Нетинебудет» на землю «Стоиттолькозахотеть» и вручил мне карту.

Парадоксальный роман. От вызываемых чувств до воспроизводимых мыслей. Будоражит и погружает, концентрирует и охватывает. Он не то, что не отвечает на вопросы, он их не задает, так как их задает читатель. А задав эти вопросы себе (ведь никто же иной помочь ему не в силах, тут без чтения не разобраться), сам читатель по доброй воле проникает в лабиринт "Слепого убийцы", выйти из которого ему будет непросто. И пучина подтекста с виду простого биографического текста поглощает читателя с головой.

Что ты имеешь, о читатель? Собственную историю, приведшую тебя к этой книге, и собственные больные точки, на которые эта книга будет всей мощью текстовой акупунктуры воздействовать в процессе ее чтения.

Право, а чтение ли это? Да какое же чтение, позвольте, если уже с первых страниц ты, о читатель, вынужден сам решать, кто сейчас ведет рассказ, о чем хочет поведать и почему он сейчас вступил с тобой в диалог.

Как же ты дойдешь до конца, если бредешь по своему внутреннему компасу в неведомой дали повествования? О, да ты уверен, что сам, сам и только сам ты пройдешь этот путь, ты побываешь в теле Айрис, сменив ее тело на оболочку Лоры, ты проникнешь в пустые глазницы слепого убийцы и прикоснешься его руками к шелковистой коже немой жертвенной жрицы! И ты чувствуешь, что расскажи ты кому об этом, тебя не смогут понять, тебе не поверят, тебя подвергнут остракизму, ведь ты побывал в ЗАСТРАНИЧЬЕ!

Какое такое волшебство мастерство присуще автору, что ты смог, о читатель, проникнуть в запредельное? И ты растерян, ведь нет ничего мистического в том, что ты полюбил эту книгу, что этот "рваный текст", нещадно бросающий тебя то в одну точку во времени и пространстве, то в другую, заставил тебя потерять себя в реальности и найти себя на страницах романа.

Ты в раю или в аду? Да тебе ли знать, о друг по несчастью и радости! Ты не можешь оттуда выбраться, но ты там потому что не хочешь оттуда выбираться. ТВОИ ВОПРОСЫ жгут тебя, они ЖАЖДУТ ОТВЕТОВ!

P.S. Искренне рада встретить тебя в лабиринте "Слепого убийцы", о читатель, ибо я тоже там. Я слепа, ибо мои глаза - это книга, я нема, ибо мои уста не изменят ее конца. Протяни мне твою руку...

История - вовсе не ложь победителей, как я в свое время грузил старине Джо Ханту; теперь я это твердо знаю. Это память выживших, из которых большинство не относится ни к победителям, ни к побежденным.

"Предчувствие конца" проехала со мной путь до Минска и обратно, и все это время в дороге меня не покидало ощущение, что со мной в неспешной и красивой манере ведет беседу человек уже почти почтенного возраста, который когда-то давно заблудился в себе и осознал это только здесь и сейчас. Неуловимо по маршруту следования поезда до аэропорта и обратно рядом со мной оказывались пустые места, туда же пустые кресла в салоне самолета - от этого ощущение присутствия усиливалось в разы.
Сказать, что Барнс прекрасен - это ничего не сказать. Здесь он кудесник, немой свидетель и вершитель судеб в одном флаконе. Сюжетная линия настолько прекрасна в сочетании с более чем рассудительными суждениями о памяти, истории и времени, что каждую страницу изучаешь вдоль и поперек (а вдруг что-то важное пропустишь!), а как только позади окажется последнее слово последней главы - руки резким движением закрывают книгу. Чтобы обязательно перечитать, пройтись заново по этим ощущениями, мыслям, заметкам на полях. А еще собственным воспоминаниям - каким ты был, сколько успел сотворить ошибок и чудес, к чему все они привели или только приведут окружающих, среди которых и верные враги, и заклятые друзья.

Как итог - я в полном восторге, глубокое погружение в мысли-воспоминания и резко обратно, да так, что до сих пор не отпускает. Помимо множества мыслей, которые очевидны, а сам не увидишь, благодаря Барнсу я вспомнила вот о чем. У каждого из нас своя история, но каков будет ее финал, подчас зависит не столько от самого человека, сколько от того, что творится в сплетении его жизни с жизнями тех самых двух-трех людей, которых он любит, но так часто осознает эту любовь слишком поздно. Жить только для себя вовсе не стоит того, как и копировать чужие жизни, пытаясь сравнять с кем-то счет. Мои 10 из 10.