Запрет книг — это запрет свободы слова: «Самые голубые глаза» Тони Моррисон — не порно. Это книга о боли.

В прошлом месяце, за несколько дней до Хэллоуина, член законодательного органа штата Мэтт Краузе послал письмо Агентству по образованию штата Техас. В письме был дан список из более чем 800 книг, о которых Краузе сказал, что «они могут заставить студентов чувствовать дискомфорт, вину, боль или любую другую форму психологического стресса из-за их расы или пола». Дело в том, что Краузе не прочитал все 850 этих книг, но без колебаний возложил на себя миссию запретить их. Одной из этих книг были «Самые голубые глаза» Тони Моррисон.

Для ясности: Тони Моррисон — литературная икона, и это не только мое мнение. Она была удостоена Нобелевской премии в области литературы в 1993 году, Национальной книжной премии (в 1975 и 1987 годах) и Президентской медали свободы в 2012 году (и это лишь некоторые из ее наград). Под воздействием Моррисон начали писать сотни тысяч людей, в том числе и я.

Что касается «Самых голубых глаз», то эта работа не только сыграла важную роль в том, почему я стала писательницей, но и поставила под сомнение мои колористское (колоризм — дискриминация афроамериканцев по тону кожи обычно в пользу более светлой кожи в их собственном сообществе, как правило, осуществляется на подсознательном уровне — прим. пер.) отношение к моей коричневой коже.

В Нью-Йоркском университете я написала статью, в которой описывала мои детские трудности, связанные с цветом кожи. Я вспомнила один момент со своим тогда восьмилетним и довольно впечатлительным одноклассником.

Это был 1996 год, карточки с покемонами были самым последним увлечением, Билл Клинтон был переизбран на второй срок, а я оживленно спорила о Спайс Герлз с моим лучшим другом Дереком. Во время урока рисования в начальной школе города Ричардса в сельской местности штата Индиана двое восьмилетних детей спорили, какая из британских поп-звезд самая горячая. Она классная. А у нее большие сиськи. Мне нравится ее черное платье. Мне не нравятся ее рыжие волосы. Наши невинные глаза осмотрели пять лиц, наклеенных на компакт-диск с написью С-П-А-Й-С. Наш игривый разговор переменился после того, как Дерек приложил белый палец к единственному черному лицу на диске. «Она самая уродливая», — сказал он. Без колебаний, очень решительный ответ, почти констатация факта: «Она самая уродливая». Я посмотрела на Мэл Би, сбитая с толку, и задумалась. Из-за ее волос? Потому что ее прозвище — «Пугающая спайси (Scary Spice)»? Потому что на фото она рычит?
Затем я спросила своего друга, который раньше играл роль мужа: «Почему?» Его зеленые глаза посмотрели на мое смуглое лицо и ответили: «Потому что она черная». Я не помню, что ответила, потому что не уверена, что сказала что-либо. Я помню, что я сделала паузу. Я действительно помню, как сканировала класс в поисках союзника, искала кого-нибудь, кто бы развенчал его пустое мнение, но все, кого я видела, были белыми. И из-за этого я увидела тринадцать других тел, которые могли бы подтвердить его мнение, потому что она черная, потому что она черная, потому что она черная, потому что она черная, потому что она черная, потому что она черная, потому что она черная, потому что она черная, потому что она черная , потому что она черная, потому что она черная, потому что она черная, потому что она черная. Я не спрашивала мнения других первоклассников из страха, боязни оказаться правой и боязни остаться невидимой. Итак, я села рядом с Дереком, держа компакт-диск, глядя на Мэл Би. Я начала верить в то, что видели его глаза. Я сдержала все свои слезы, кроме одной, которая стекла по моему лицу на пол, и никто этого не заметил.
[отрывок из моего эссе «Все взгляды направлены на меня», 2019]

Прежде чем я подробно остановлюсь на этом отрывке, давайте поговорим о Виктории Мэннинг, заведующей школой в Вирджинии, которая вместе с Краузе добивалась цензуры. В электронном письме, отправленном в государственные школы города Вирджиния-Бич, она назвала роман Моррисон «порнографическим». Позже она призналась, что никогда не читала «Самые голубые глаза», но люди, оставшиеся анонимными, «убедили» ее в том, что эта история не подходит для студентов.

Если роман Моррисон или другие 800 книг являются «неподходящими» сюжетами для детей, то следующие книги удостоены почетного упоминания. На веб-сайте Goodreads каталогизировано 50 литературных произведений, которые читают на национальном уровне в американских средних школах. «Самых голубых глаз» там нет, но упоминаются ниженазванные книги.

Например, «Ромео и Джульетта» , история любви подростков, в которой есть самоубийства подростков, убийства подростков и добрачный секс. И «Великий Гэтсби» , который «предположительно» содержит сцену секса между Джеем Гэтсби и другим мужчиной в конце второй главы. Давайте не будем забывать «Приключения Гекльберри Финна» , где юный главный герой использует слово на букву Н более 200 раз. Вы видите, куда я веду, верно? Если Краузе и Мэннинг выступают за цензуру книг, связанных с темой пола, ЛГБТК+ и расы в списках чтения студентов, то почему эти книги не попали в этот список?

Конечно, я шучу. Эти три книги не должны быть туда включены, потому что эти три книги не должны быть запрещены.

Один из моих любимых писателей, легендарный Джеймс Болдуин, однажды сказал:

Вы думаете, что ваша боль и ваше горе беспрецедентны в мировой истории, но потом вы начинаете читать. Именно книги показали мне, что больше всего меня мучает именно то, что связывает меня со всеми людьми, которые жили, которые когда-либо были живы.

И одна книга, которая показала мне, что моя «боль», что мое пренебрежение к цвету кожи не беспрецедентно, были «Самые голубые глаза». И нет, слова Моррисон никоим образом не усмирили мой колоризм; она заставила меня впервые увидеть его. И столкнувшись с этим в юности, в возрасте 20 лет, я отпустила эту ложь и изменила свое отношение к себе.

Сделаю краткий синопсис для тех, кто не читал книгу. Главная героиня, восьмилетняя Пекола, жаждет иметь голубые глаза и каждую ночь молится за них. Она молится за эти глаза, потому что другие голубоглазые дети, такие как Ширли Темпл, или те, что по телевизору, или даже куклы в витринах магазинов, были красивыми, желанными и ценными. Поскольку Пекола имела очень темную кожу, она не просто чувствовала себя исключенной из рамок этого особого обращения, а действительно была исключена. На счет той части, которую Виктория Мэннинг назвала «порно»: Моррисон рационально использует изображение сексуального насилия со стороны отца Пеколы, чтобы показать, насколько девочка была психически травмирована ненавистью к себе. Моррисон изобразила ответ Пеколы на отвратительные действия ее отца как «благодарный» для того, чтобы читатель, независимо от расы, понял, что дети не защищены от негатива, порождаемого обществом. «Самые голубые глаза» — не про порно. Это книга о боли. И хотя ее случай был крайним, Пекола жила в том же мире, в котором жила и я.

Например, в тот день в художественном классе в 1996 году.

Я могу только представить, что было бы, если бы эта книга не попала ко мне до моего 21-го дня рождения. Я уверена, по крайней мере, надеюсь, что смогла бы подняться над этим негативным самовосприятием. Однако резкое изменение моего мышления после шедевра Моррисон является причиной того, что я пишу это эссе.

И нет, я не питаю неприязни к Белым людям, Ширли Темпл или Белым куклам. И добавлю, что Моррисон также не назвала никого из троих злодеями. Все дело в том, что запрет книг — это запрет голосов.

Книги — это свобода слова. То, за что борются многие консерваторы, такие как Мэтт Краузе, и я тоже за это борюсь.

Как страна, мы должны сталкиваться с вещами, которых мы не понимаем, чтобы лучше понять, во что мы верим. И если Мэтт Краузе или Виктория Мэннинг когда-нибудь захотят прочитать «Самый голубой глаз», я с удовольствием пришлю им две копии, и, возможно, мы сможем обсудить книгу через Zoom.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ