Почему мы живём в «готичные времена»

Хепзиба Андерсон исследует погружённые в беспорядок и тьму старые и новые произведения жанра

«Мы живём в готичные времена», — заявила Анджела Картер ещё в 1974 году. Эту мысль подхватил Карлос Руис Сафон несколько десятилетий спустя: «Наше время — это время с тёмным сердцем, созревшим для нуара, готики и барокко», — писал он в 2010 году. И для таких заявлений у них была веская причина. Готика всегда была чем-то большим, чем истории о героинях в викторианских ночных сорочках, заключённых в лабиринтах родовых поместий; под руку со сверхъестественным, углубляясь в беспорядок и противоречия, она исследует динамику и границы силы.

Семидесятые подготовили читателей к восприятию такой тематики (вспомните нефтяной кризис, Уотергейт, участившиеся случаи захватов и угонов самолётов), но тем не менее, если судить по ужасам и потрясениям, с которыми людям пришлось столкнуться, начало двадцать первого века значительно превзошло это десятилетие (теракт 11 сентября, глобальный финансовый кризис, усиленный страх климатического апокалипсиса). С тех пор мир будто стал ещё более неопределённым, а с эпохой ковида трудно соперничать в готичности. Клаустрофобия? Попробуйте длительное время работать, учиться и при этом общаться с людьми не выходя из дома. Одиночество? То же самое. Непреодолимый страх перед прошлым? Звучит совсем как «длительные последствия ковида».

Готическая литература так же долговечна, как и любое проклятие или анти-герой с острыми клыками. Два с половиной столетия прошло с тех пор, как она зародилась в Британии в разгар мучительной индустриальной революции, и несмотря на то, что жанр не покидал границ западной культуры, нет никаких сомнений в том, что сейчас период бума для историй, осмеливающихся заглядывать в самые тёмные уголки. Как выразился Стивен Кинг , словами, которые должны быть написаны готическим шрифтом, «мы придумываем ужасы для того, чтобы справиться с настоящими». Так что нет, этот звук, что вы слышите, это не гуль, двигающийся вверх по лестнице своими тяжёлыми ступнями, это глухой стук новых книг готического жанра, что дюжинами встают на полки, и пусть многие из них написаны до пандемии, их темы и образы до жуткой степени понятны нам сегодня.

В ближайшие месяцы поклонники жанра смогут посетить полную мрачных секретов школу-интернат для девочек из книги Фиби Винн «Мадам» («Madam», Phoebe Wynne), погрузиться в жизнь мисс Энн де Бёр, героини Гордости и предубеждения , благодаря «Наследнице» Молли Грили («The Heiress» Molly Greeley), и ознакомиться с реальной историей инженера и медиума из дебютного романа финалиста реалити-шоу «Большой брат» Эй Джея Веста «Инженер духов» («The Spirit Engineer», AJ West). Прошлое сливается с настоящим в книге Эй Джея Элвуда «Кукушка Коттингли» («The Cottingley Cuckoo», AJ Elwood), основанной на знаменитых фотографиях фей Коттингли, а Ковен Лиззи Фрай описывает мир, в котором колдовство реально, и президент США пытается выследить тех, кто его практикует.

Чувствуете приближение апокалипсиса? Ознакомьтесь с историей двух близнецов, скрывающихся в заброшенной коммуне, описанной Сью Рейнсфорд в «Багровых днях» («Redder Days», Sue Rainsford). Хотите добавить ужасов? Катриона Уорд  в Последнем доме на ненужной улице расскажет историю о пропавшем ребёнке и женщине, жаждущей мести. Между тем, в «Обмане Харриет Флит» Хелен Скарлетт («The Deception of Harriet Fleet», Helen Scarlett) соединяет феминистские течения с повествованием в викторианском стиле, Карен Коулс в «Лечебнице» («The Asylum», Karen Coles) исследует игнорирование проблем с психическим здоровьем на примере одной семейной истории, а Западный Йоркшир эдвардианской эпохи служит местом действия для рассказа Стейси Холлс «Миссис Ингланд» («Mrs England», Stacey Halls) о контроле и обмане.

Эти и многие другие произведения были отнесены издателями к «готике», или даже «Готике», но если и кажется, что рассуждения о выборе заглавной или прописной буквы «Г» здесь не к месту, то огромная пластичность термина, напротив, крайне любопытна. Он применим и к триллерам, и к криминальным романам, и к фэнтези, научной фантастике, историческим приключениям, любовным романам. Более того, он применим не только к литературе, но и к фильмам, моде, видеоиграм, музыке — вся толпа прячется под одним зонтом (или, если угодно, под одним кружевным чёрным зонтиком). Видимо для того, чтобы противостоять этому всеобъемлющему слову, универсальному для всего «тёмного», появились такие литературные поджанры, как южная готика и готический роман.

В каком-то смысле проще определиться с тем, чем готика не является, чем с тем, чем она является. К примеру, это определённо не ужасы, ведь они скорее интуитивны, чем психологичны. В то же время, высокая степень адаптивности готики усиливает её опасность — просто попытайтесь сдержать этого зверя. Сара Перри в статье для The Paris Review настаивает на том, что готика не является жанром: «Готика — это ощущение, подобное голоду или вожделению; и, как и в случае с голодом и вожделением, скорее всего вам будет это непросто описать, но почувствовав это однажды, вы навсегда поймёте, что это такое». Большинство читателей согласятся с этим утверждением (а также с тем, что именно это за чувство: глупость и возвышенный ужас, смешанные с острыми и леденящими душу ощущениями, соблазном и отвращением), но вне зависимости от того, жанр это, метод или ощущение, происхождение термина вполне понятно. Если проследить течение его истории, можно обнаружить, что некоторые его черты, на первый взгляд кажущиеся абсолютно современными, существуют с самого начала и всё также универсальны.

Как стилистическое направление готика впервые была применена к архитектуре, и вовсе не в качестве комплимента. Придуманная итальянскими художниками в эпоху Возрождения, она воплощала собой средневековую эстетику, которую они считали варварской, и была связана с духом племён готов, которые, по их мнению, были ответственны за вандализм в классическом искусстве Римской Империи в ранние века христианской эры. Литературное же применение готики восходит к роману Горация Уолпола Замок Отранто , короткому наброску романа, в котором замок оживает совершенно пугающим образом.

Роман был опубликован в 1764 году с подзаголовком «готическая история», в нём были сохранены и варварское значение этого слова, и намёк на средневековый винтаж. В предисловии, якобы написанном переводчиком, было указано, что роман был найден в старинной библиотеке и опубликован в 1529 году на итальянском языке. Это всего лишь хитрая уловка, но, пусть готические произведения сами по себе вызывают мороз по коже, знание — неотъемлимая часть их привлекательности: взгляните на Нортенгерское аббатство , где героиня Джейн Остин , одурманенная ранней готикой авторства Анны Радклиф , находит призраки жанра то тут, то там.

Нортенгерское аббатство часто называют «готической пародией» Джейн Остин

«"Нортенгерское аббатство" является прекрасным напоминанием о том, что читатели готической литературы в полной мере осознавали её переизбыток за десятилетия до того, как были написаны многие из более прямолинейных (или менее сатирических) произведений, которые сейчас считаются классикой», — объясняет писательница Эмили Данфорт . Её будущая книга «Обычные плохие героини» (Plain Bad Heroines) заявлена как сапфический готический роман, что сразу настраивает читателя на нужный лад. Эмили опирается на готические детали для поддержания двух сюжетных линий: разрушающийся особняк, жуткая башня, проклятые предметы и гнетущий, окутанный туманом пейзаж. «Я думаю, что стойкость готики и её недавний бум во многом связаны с желанием укрыться под очарованием историй, так плотно связанных с нашим обычным окружением, с желанием баловать себя этими излишествами, такими знакомыми именно потому, что они так привычны (и вместе с тем ужасны)».

Пусть готическая литература и поддерживает здоровое ощущение избыточной мелодраматичности, она также обладает и головокружительной мощью: часто повествование рисует в воображении такие картины, которые по какой-то причине не могут просто кануть в небытие, а потому имеют разрушительную власть над реальностью; при этом беспокойство будет сохраняться даже после того, как разум найдёт рациональные объяснения. Через дома с привидениями готика вторгается в царство домашнего уюта. Через сверхъестественное и известные нам угрозы она будто заново знакомит нас с самими собой (в своём эссе «Зловещее» (The Uncanny) Зигмунд Фрейд описал «класс жуткого, который восходит к давно известному и издавна знакомому»). И через опасности, которые открывают себя лишь наполовину, она лукаво предлагает нам свою помощь в создании персональных ужасов, чтобы лучше не давать нам спать по ночам.

Как объясняет Сорча Ни Лэйн (Sorcha Ní Fhlainn), доцент Манчестерского Столичного Университета и основательница манчестерского центра по изучению готики, «Что-то, скрывающееся в тени, тревожит намного больше, чем человек с топором. Чувство пугающей неизвестности, угрозы, которую невозможно измерить — вот что по-настоящему волнующе». Для неё Дракула Брэма Стокера — непревзойдённое в своей готичности произведение: «Центральный персонаж редко показывает себя, но всё время возникает между строк, и это очень, очень хорошо работает. В романе так много всего: вопросы, касающиеся национальной идентичности, женщин, сексуальности... Но он как дом с печной трубой: в повествовании есть лазейка».

Фотография 1848 года американского писателя Эдгара Алана По,
мастера готического жанра

Готика чрезвычайно психологична. В руках таких писателей, как Эдгар Аллан По , её разрушительные способности становятся опорой для исследования страха и других интенсивных психических состояний. Именно такие аспекты привлекли в студенческие годы писательницу Сару Хилари : «Я никогда не ассоциировала готику с кружевными вуалями, старыми домами, гробами и их осквернителями», — вспоминает она. — В книгах, которые я изучала, описывались жуткие вещи, которые люди делают друг с другом, а также ужасная цена, которую приходится платить за тщеславие, жадность и похоть».

Сара нашла отличное применение инструментам жанра. Её грядущий психологический триллер «Хрупкие» (Fragile) — современная интерпретация Ребекки   Дафны дю Морье —  начинается с описания лондонского дома настолько жуткого, что он легко может составить конкуренцию любому монастырю из далёкой глуши или дремучему лесу. Здесь и винтовая лестница, и запущенность, и «удушливый холод музея». Кажется, будто сам рассказчик дрожит, когда переступает его порог. Всё это, как и призрак из «Несокрушимого» (Never Be Broken), последней книги из отмеченной наградами серии о детективе Марни Роум, олицетворение психологического воздействия.

«Любопытство заложено в нас природой, и ответов на наши вопросы никогда не будет достаточно, особенно в такое время, как сейчас. Мы заглядываем в самые тёмные уголки не только в надежде побороть свои страхи, но и найти там ответы», — говорит Сара Хилари. Чтение готики, считает она, «безопасная и гораздо более приятная форма думскролинга». Если мы будем мыслить о ней как об историческом жанре, то стоит помнить о том, что многие основополагающие готические тексты были в той же мере озабочены современными (на тот момент) и новейшими технологиями, как и технологиями прошлого.  Вспомните Франкенштейна : в нём упоминаются и пишущие машинки, и записывающие устройства, и, разумеется, «электро-механический анимационный механизм» доктора.

С помощью готических элементов писательница Аманда Крейг смогла добавить некоторой суровости своему триллеру «Золотое правило» (The Golden Rule): без них романтический Корнуоллский пейзаж показался бы слишком уж беззаботным. «Думаю, готика основана на двойственности», — делится своими соображениями Аманда. «Если вспомнить о классике жанра, Дракуле или Женщине в белом , в них всегда вы встретите двух абсолютно противоположных персонажей». Та же двойственность, заключённая в словах «имущие» и «неимущие», помогла ей точнее определить различия между богатством и бедностью. Двойственность — причина возрождения жанра, считает Аманда. «Я считаю этот жанр отражением происходящего в мире: людей, впадающих в крайности в политических вопросах, разума и неразумия, правды и лживых новостей. Всё вокруг выглядит так, будто мы сами раздваиваемся».

От плотской страсти Монаха   Мэтью Льюиса до пугающей нестабильности личности в Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда , готическая литература всегда отличалась своей разрушительностью и трансгрессивностью, её анархические свойства помогают ей освещать всю правду нашей жизни, на которую другие жанры закрывают глаза. Это изобретение восемнадцатого века процветало в двадцатом так же, как и в девятнадцатом, формируя современную классику от Мервина Пика до Ширли Джексон и, конечно, Анджелы Картер.

Спустя десятилетия после того, как Анджела Картер объявила своё время «готичным», готика породила самые устойчивые проявления молодёжной культуры, заполнив города и пригороды по всему миру подростками с угольными глазами и чёрными волосами. Тем временем, в качестве литературного жанра, она продолжала развиваться, адаптируя свои классические истории о монстрах к нашим представлениям о будущем человека двадцать первого века, или используя технологии для расширения нашего читательского опыта. В настоящее время проекты, поддерживаемые программой CreativeXR и финансируемые Художественным Советом, основаны на сочетании готического повествования, книг-трансформеров и иммерсивных технологий.

На примере жанра можно наблюдать за тем, как прошлое предсказывает будущее. Сегодняшний день может показаться пиком готичности, но вряд ли мы перестанем нуждаться в леденящем блаженстве и губительной тревоге, утешающих и провоцирующих, помогающим нам ориентироваться в завтрашнем дне.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ