Грэм Свифт: Я не родился писателем — я должен был им стать

Спустя двадцать пять лет после публикации его романа, получившего Букеровскую премию, Свифт размышляет о том, как его история о мрачной однодневной поездке в Маргейт стала праздником жизни.

Когда я написал Последние распоряжения в начале 1990-х, мне было за 40. Мой отец только что умер. Роман был моей реакцией на его кончину и посвящен ему. Это было мое первое реальное признание того, что «посреди жизни мы находимся на краю смерти», чему пандемия теперь учит нас ежедневно.

Я всегда чувствовал, что мое литературное путешествие началось еще в детстве, что семена моего желания быть писателем были посеяны в детстве. Если в то время это было не более чем наивное желание младенца, то тогда это стремление окрепло и стало целью всей жизни. В моей семье не было писателей, и я не рос в среде, которая привела бы меня к писательству или чему-нибудь сколько-нибудь художественному. Мой отец был мелким государственным служащим в унылом офисе в Лондоне. В те дни он называл себя «рабом шариковой ручки». На войне он был летчиком-истребителем. Когда возникло мое собственное озадачивающее желание быть рабом пера иного рода, он не встал у мечты на пути. Ведь это была моя идея.

Но я вырос в 1950-х годах, до того, как телевидение стало преобладающим видом досуга, и когда основными формами домашнего развлечения были радио и чтение, а ведь и то, и другое – искусство слова. Должно быть, тогда я прочитал свои первые сборники рассказов (я имею в виду первые, которые я прочитал исключительно для удовольствия, а не только для обучения чтению) и, как и многие дети, был очарован ими, но, в отличие от большинства детей, я должен был сказать про себя: разве не здорово было бы быть одним из тех людей, которые могут создавать книжные страницы? В этом не было бы много размышлений, и, конечно, это не имело ничего общего с богом данными наклонностями, так что мое желание ничем не отличалось от желания научиться водить машину.

«Кажется, меня привлекает море»… Грэм Свифт сейчас и в детстве.
Фото Януса ван ден Эйндена, агентство Саймон и Шустер

Но это прижилось. Можно сказать, что у меня сформировалась мечта стать писателем, и всю оставшуюся жизнь я посвятил воплощению этой мечты в жизнь. Писателем я не родился – разве кто-то вообще может родиться писателем? – я должен был им стать. Я ни разу не пожалел ни о мечте, ни о долгом, а иногда и тяжелом процессе превращения себя в писателя. Они дали моей жизни смысл и удовлетворение.

И они подарили мне мою жизнь – я знаю это из писем многих читателей, – что-то, чем можно осмысленно поделиться с другими. Я думаю, что художественная литература – это, по сути, акт обмена, интимного человеческого общения. Нет предела ни близости, ни откровенности. Быть втянутым в историю – все равно что получить объятие, когда ты знаешь, что ты не один. У читателей может возникнуть новое ощущение, что они въезжают в чужую страну. Кто эти люди? Почему мне есть до этого дело? Но затем, если история сработает, в какой-то момент они скажут себе: «Подождите, я тоже был там».

Действие «Последних распоряжений» происходит, как и во многих моих романах, в маленьком уголке Англии. Это путешествие из Лондона в Маргейт на северном побережье Кента – всего 50 миль. Большинство людей за пределами Англии не слышали о Маргейте. Но мой роман не может быть просто о маленьком уголке Англии или о Маргейте, потому что за 25 лет, прошедших с момента его публикации, он был переведен на многие языки, и люди со всего мира написали мне, прочитав его, чтобы сказать по-своему: «Я тоже там был».

Похоже, меня привлекает море. Это есть в нескольких моих книгах. Большая часть моего последнего романа «Здесь мы» разворачивается не только в Брайтоне, но и в театре на Брайтонском пирсе. Ведь всех нас, конечно, тянет к морю. Это очень интересное и парадоксальное место. Мы идем туда ради удовольствия, но в то же время это элементарная зона, где встречаются земля и вода, и поэтому, с наличием скал или без них, это безоговорочно опасно. Ничто не могло лучше воплотить это, чем приморский пирс – хлипкое сооружение, предназначенное для веселья и легкомыслия, намеренно построенное над опасными грохочущими волнами.

«Последние распоряжения» – это не просто однодневная поездка на побережье через так называемый «сад Англии», а изначальное путешествие, как внутреннее, так и внешнее, через нашу общую территорию смертности, его особую, но вечную цель живых – разобраться с мертвыми. Но было бы неправильно сказать, что это роман о смерти или что он особенно мрачный. Во многих смыслах речь идет о жизни, стоящей на пути смерти, – частое явление в повествовании, которое может быть очень комичным. Я бы даже сказал, что «Последние распоряжения» – это, по сути, комический роман. Это научило меня многому, как серьезное может быть смешным. Ни трагический, ни комический взгляд на жизнь никогда не будет законченным и правильным, но, возможно, их сочетание возможно.

Язык романа, этот язык – уличный язык Лондона. Или это тот язык, который теперь несколько изменился и поблек, как это было в начале 90-х, – уличный язык, который я слышал всю свою жизнь. «Последние распоряжения» не транскрибирует уличный язык напрямую, но уважает его и вплетает его в ткань произведения. В романе он используется как внутренний язык, язык мысли и речи. Я обнаружил, что этот язык время от времени способен на красноречие и прямолинейность. И юмор. Это не язык «образования». Герои романа не образованы ни в каком формальном смысле, но воспитаны жизнью. Язык книги – это язык их образования.

Я бы добавил кое-что довольно личное о персонажах – не только о мужчинах, которые собираются в пабе Бермондси, чтобы отправиться в путешествие, но также об одном или двух других персонажах, которые их не сопровождают, включая одну центральную женщину. С тех пор, как я впервые «встретил» их, они никогда не уходили от меня. Они сейчас так же присутствуют, как и когда я начал писать этот роман. То же самое и с другими персонажами других романов. Они не отступают. Мои самые ранние книги так же близки мне, как и самые последние. У них есть способ существования вне обычного течения времени, и у персонажей даже есть способ (для меня) существовать вне книг, в которых они появляются. Я бы не удивился, если бы действительно встретился с ними.

Точно так же я не думаю, что когда-либо терял чувство очарования от чтения этих первых рассказов, задолго до того, как я стал сам их писать или даже не знал, как это сделать. Оглядываясь на 14 написанных мною книг, я не уверен, что могу сказать, из чего состоит «знание как». Образец моего начала как писателя повторяется в каждой отдельной работе, которую я начал. Я начинаю с простого проблеска, мечты. Тогда моя задача – осуществить эту мечту. В девяти случаях из десяти он исчезает, как и сны, но лишь изредка и всегда, к моему удивлению, превращается в необычайно конкретную, сложную и постоянную вещь, которая представляет собой письменный рассказ.

Думаю, мое понимание магии художественной литературы только усилилось за время моей карьеры. Поэтому неудивительно, что в моем последнем романе «Here we are» есть волшебник среди персонажей, и этот роман, по крайней мере частично, посвящен магии. Художественная литература (англ. Fiction – фикция) – любопытное, обманчивое слово. Это означает, конечно, нереальное, искусственное, выдуманное. Но все мы знаем, что когда мы находимся в тисках хорошей истории, она становится для нас реальной, что она оживает. Мы можем чувствовать, что в этом есть доля правды. Мы можем даже сказать себе: «Я тоже был там». Таким образом, фантастика обладает сверхъестественной силой превращаться в полную противоположность тому, чем она претендует. А если это не волшебство, то что?

Но более того. Если вымысел может ожить таким образом, то он всегда будет на стороне жизни, он всегда будет иметь жизненную силу, даже когда имеет дело, как это часто бывает, с более болезненными аспектами человеческого опыта. В лучшем случае это будет праздник жизни и, по крайней мере, когда наступят тяжелые времена, это будет свет в темноте.

Последний роман Грэма Свифта «Here We Are» издается издательством Scribner UK

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ