4.5

В сборнике "Колонии любви" Эльке Хайденрайх девять рассказов, и я когда-нибудь обязательно зачту их все, но пока взялась только за один. Хватит с меня пока одной такой колонии грибков, как здесь. Не в укор тексту, он прекрасен, но выдержать девять подобных колоний — дело не для слабака. Я же как раз и есть слабак.

В рассказе нет ничего необычного, и одно это уже настораживает. Тысячи-тысячи таких обычных семей, которые медленно варятся в банальной бытовушке. Причём "варятся" — самое точное слово. Маму и папу в семье больше всего характеризует их готовка. Рулит отношансами быстрая и агрессивная мамочка, которая все блюда разваривает до такой степени, что получается бесспорно всё ещё питательная, но безвкусная и одинаковая жижа, хоть ты лобстера готовь, хоть мороженое, хоть чёрную икру. Впрочем, если бы рулил батя, то тоже ничего путного не вышло. Он-то готовит вкусно, и его дети любят больше, чем властную мамочку, но он недотыкомка по-другому. В его готовке оказывается засранной вся кухня, вся посуда и даже само блюдо, в котором специй уж чересчур много. Полчаса на кухне, пять минут за столом... А потом половину дня всё это разгребат и отмывать. Проецируем на отношения — тоже не вариант.

Посмотрим, как эта образцово-непоказательная семья относится к своим дочкам. Их, как в доброй сказке, три. Старшая — злая принцесска, у которой есть ум, есть красота, но нет сердца и друзей. Зато у неё отдельная заначка, отдельная запирающаяся коробка с конфетами, ключ от комнаты, ключ от ящика с косметикой, ключ, ключ, ключ. Как она попала в семью, умудрившись не запереть себя где-то далеко в роддоме ещё в самом начале своего жизненного пути, — непонятно. Контакта хоть с кем-нибудь из семьи нет вообще, даже в одной ванне не моется.
Младшая дочурка — источник баттхёрта (а заодно и рассказчица). Мать на её воспитание забивает, и всё, что может сделать — выскочить из-за угла, нервно наорать и надавать быстрых, злых, но всё-таки слабых пощёчин. Отец и того хлеще: делает вид, что периодически её наказывает и ругает, но ключевое словосочетание здесь "делает вид", соответственно воспитательного момента тоже ноль. Соответственно, середнячинка растёт, как сорняк, а батя с мамой используют её поведение лишь как очередной предлог, чтобы поругаться, или сорваться друг на дружку.
Средняя дочурка, опять же, как водится в сказках, "средний сын и так, и сяк". "Никакуха". Добрая простушка с небольшими запросами, пониженной внимательностью и немножко не от мира сего. Как раз такая няша-глупяша, которые уютно устраиваются в жизни, вьют семейное гнездо, толстеют... Ах, да, как раз об этом нам рассказчица и поведает. Ничего удивительного.
Ну и собака, как о ней не сказать, если её вынесли в заглавие? Впрочем, собака тут вообще не важна, вместо неё могла бы бать китайская ваза, лишний чемодан или, что более вероятно, сама рассказчица.

Варится эта семейка в безвкусной выпаренной жиже одинаковых дней. Вроде и семья, а люди совсем чужие друг другу. Мама с папой постоянно собачатся, про папину работу никто ничего не знает, мама вообще — злобненькая загадка сфинкса. Всех вместе связывают только документы и родство крови, с бедной собакой у них точно такие же узы, что и между всеми остальными. Но самое неприятное, что даже в такой ситуации нет ничего необычного. Много таких семей, и я вспоминала о том, что всё происходит в Германии, только когда спотыкалась о неудобопроизносимые имена. Замени на Акулину, Прасковью, Павла — и будет вам Чехов. Он тоже по мещанской бытовухе проходил паровым катком.

К середине рассказа назревает-таки конфликт, когда нервная мама, никогда не замеченная в нежности к остальным домочадцам, гордо обиженная убегает в закат. И дальше нам видится уже развод, и слухи о нём ползут, и папа начинает мысленно делить квартиру-машину-дачу-картину-корзину-картонку. Ах, да, под раздачей и маленькая собачонка. Ну, с ней никто возиться не хочет, так что, наверное, придётся пристрелить. Ещё очень неудобно, что детей нарожали нечётное количество. Себе на уме старшую — себе на уме маме. Мягкую среднюю — мягкому папе. А вот третья лишняя, да ещё и проблемная такая, жалко, что пристрелить нельзя, как лишнюю собачку. Зато можно сдать в интернат. А что, идея...

Но мы ведь понимаем, что рутину, покрытую патиной лени, даже такая крупная ссора просто так не пробьёт. нужно что-то покрупнее. Поэтому никто не поедет в интернат, никто не пристрелит собаку, будет всё по-прежнему. Ведь крупные изменения вроде развода — это тоже движение, тоже изменение, на которое нужна энергия. А энергии в этой семье давно уже нет. И жизни тоже давно уже нет.

Неприятнее же всего то, что предыдущее предложение — тоже явление абсолютно нормальное.