5 Красота меняет саму структуру реальности

Конечно, начиная писать, я задумалась, так ли нуждается шедевр в какой-то там тысячной рецензии (и снова ответила себе, что рецензия нужна, в первую очередь, мне самой: это переосмысление прочитанного на новом уровне, как бы окончательное присвоение опыта со-причастности книге).

Начну с того, что я много лет избегала "Щегла", потому что в свое время меня поразила (в негативном ключе) "Тайная история", по этой же причине я не спешу читать "Маленького друга".

Что меня сподвигло все же начать читать роман?

Две вещи сыграли ключевую роль (и как же я теперь признательна себе за то, что решилась): перевод Анастасии Завозовой — мне было любопытно глянуть на текст, о котором многие отзывались как об эталонном, гениальном переводе. И начитка аудиоверсии Игорем Князевым: бывают мгновения, когда мне все равно, что послушать на бегу, если это читает Князев. :)

В общем, я начала слушать "Щегла". Сначала — с опаской и недоверием. Потом недоверие усилилось: я слышала много отзывов о том, что книга чрезвычайно нудная и тяжелая, а что со мной не так, если чем дальше, тем мне меньше хочется от нее отрываться?

Я слушала и читала, как завороженная, круглосуточно. Последние дни уже не отводила взгляд от текста, пока не закончила читать.

Ответ на вопрос такой же, какой бывает почти всегда: в книге есть магия, и она либо работает с конкретным читателем, либо — нет. Откуда берется эта конгруэнтность, почему мы совпадаем/не совпадаем с теми или иными книгами — пожалуй, один из самых интересных вопросов в моей жизни. :)

Со мной магия "Щегла" сработала на 146%. Настолько, что закончив последние строки, я вернулась к первой странице и снова погрузилась в историю (она ведь в каком-то смысле закольцована: как раз после финала читатель может в полной мере понимать, что переживает герой в гостиничном амстердамском номере в самом начале).

Язык. Да, это невероятно красиво. Я не могу оценить текст Тартт в оригинале, но Завозова создала шедевральное литературное полотно. Текст убыстряется и замедляется, иногда он ползет, иногда скачет на одной ноге, иногда льется, иногда подхватывает тебя и взметает на вершину американских горок, а потом ты несёшься вниз — и это я сейчас говорю не о сюжете (о нем — ниже), а именно о вербальных возможностях донести сюжет до читателя. Мне было настолько красиво, что я почти не сохраняла цитаты, хотя обычно я, как сорока, которая хватает все блестящее, с наслаждением выписываю все, что привлекло мое внимание. Здесь я как бы переставала существовать отдельно от текста, и мне хотелось жить в нем, а не смотреть на язык со стороны.

Сюжет. Это самый настоящий роман взросления, и я не увидела в нем лжи. Да, очень, очень многое в делах и мыслях персонажей отзывалось мне болью, и мне хотелось, чтобы они думали и действовали иначе, но это была выносимая боль, и я не увидела несоответствий и противоречий. Среди персонажей мне не встретились плоские или однозначные (супер хорошие или супер плохие, здесь вообще не было необходимости применять какие-то банальные категории). Каждый герой, который возникал на странице книги, действительно был объемным и действовал на разных уровнях реальности в соответствии с тем, как складывалась его судьба.

Это потрясающе проработанный мир. Вместе с мальчиком я переживаю настоящую травму от потери матери (и все, что ей сопутствует: шок, оглушённость, страх, боль, тоску и так далее), и рефрен потери разбивает сердце до последней страницы, вместе с тем на разбитое сердце то и дело выливаются настолько щедрые порции целительного бальзама, что я временами сомневалась: Тартт ли я читаю (мы помним, что я "прибита" "Тайной историей"?). Описания соприкосновения человеческого сердца с искусством, достоверный и очень понятный мне рассказ о воздействии искусства на человеческую душу, постоянное возвращение автора к свету, который льется с картины (и не только), творит настоящее чудо. В книге много тепла и доброты, юмора и каких-то оживляющих мелочей, которые если и не заслоняют собой мрак, в который погружается вместе с героем читатель, то позволяют ему время от времени всплывать на поверхность и набирать полные легкие свежего воздуха. И —  я плакала от благодарности — в финале — да! — мы окончательно выплываем на поверхность и оказываемся перед лицом сияющего бессмертия, простите, я не могу тут звучать менее пафосно, в финале мне показалось, что пройдя книгу целиком, испытываешь катарсис от встречи с Незримым, с тем, ради чего мы все вообще существуем. Эта книга — она для меня была больше, чем текст, который читаешь от праздности и любопытства, даже больше, чем интеллектуальная или эмоциональная игра. Мне показалось, что она вообще больше, чем литература, это будто какая-то штука, которую можно приложить к израненной душе, которая позволяет тебе увидеть Вообще Все — она говорит о том, как устроен мир, о базовых законах физики и нравственности (и все в какой-то мере сливается воедино).

Не могу не сказать о том, с каким страхом и с (заранее!) болью я следила за развитием событий ближе к финалу. "Амстердамская" часть книги далась мне сложнее всего — из-за мучительного чередования "плюсовых" и "минусовых" фрагментов истории: когда тебя то и дело переключает с торжества и облегчения на отчаяние и ощущение безнадеги.

Борис, Борис, дух Рождества, трикстер, междумирное создание, неуязвимый, бессмертный и отчаянный фэйри — его появление спасло мне (и, уверена, не только мне) рассудок. Я хочу снова и снова перечитывать эти страницы, зимой, весной, летом, осенью и особенно — под Рождество, когда на дне ночи порой кажется, что надежды на свет и благополучный исход не осталось, а потом зажигается Звезда.

Не могу не упомянуть Попчика. История собаки заставляла меня плакать от умиления, какие-то особенные мгновения вроде поездки в автобусе с сумкой в коробке или встреча Попчика и Бориса спустя много лет — это же снова тот самый бальзам, о котором я уже упоминала, когда вот — тебе больно-больно, все горит, жжется, вокруг ад — и вдруг к душе прикладывают прохладную чистую повязку с лекарством.

Для меня эта книга — углубленный и расширенный вариант "Над пропастью во ржи", несравнимо более жестокий и глобальный, но это будет всего лишь одним аспектом истории "Щегла". В книге очень много слоев и уровней, и читатель может выбирать, на который из них он заглянет при очередном перечитывали (а в том, что я буду перечитывать, я не сомневаюсь). Это книга о матери, о семье вообще — потому что фигура отца выведена здесь с величайшим искусством и приводит читателя на свой, особый уровень — с болью, горечью, ненавистью, прощением и прочими переживаниями. Это книга о дружбе, о любви, о потерях, о страсти, о вожделении, о зависимости, о борьбе, о правде и лжи, о музыке, о живописи, о городах, в конце-то концов, мне кажется, в этой книге есть — вообще все.

Банально заканчивать переживать этот текст (а пока я пишу рецензию, я именно это и делаю — пере-живаю все заново) простыми фразами, но что еще есть в моем арсенале, я же не Тартт и не Завозова, здесь я выступаю в роли оглушенного и благодарного читателя. Я счастлива, что эта книга состоялась в мире — и в моей жизни. Спасибо.