5

Здравствуйте. Нет-нет, сидите.
Простите, спойлерофобы в аудитории есть?.. Зачётки на стол — и до свидания, с вами встретимся в следующий раз. Спасибо.
Далее. Гомофобы есть? То же самое. Нет. Нет. Да, до следующего раза, спасибо за понимание, до свидания.
Молодой человек! Да, вы… Как, простите? Хорошо, я запомню… Дверь, пожалуйста, если вам не трудно… Спасибо.
Ну вот, а с остальными поговорим.

Одиночество. Отчаяние. Два «О», как два бледно-голубых глаза, холодно следят за нами с этих страниц. Ишервуд сродни Набокову — и не в воспевании предосудительной страсти, а в том, что она — лишь видимая и понятная даже посторонним и равнодушным причина отсечённости героев от «нормального» мира. Они туда, впрочем, не особо стремятся: разве в нём счастье?
Для Джорджа мир без Джима — и не мир вовсе, а бесконечное болезненное напоминание о том, что было, и о том, чего уже никогда не будет.

Много лет назад, еще до Джима…

Джима ему не заменит никто — ни Кенни, ни Шарлотта, ни Англия. И жизнь в невосполнимом одиночестве превращается в этакий День сурка наоборот, когда одного дня достаточно, чтобы представить себе все остальные. Нет уж, лучше не надо.
Кенни прекрасен, как Купидон, и так же жесток и слеп. Мне кажется, он только пробует свою силу, легкомысленно оттачивает зубки, чтобы со временем превратиться в настоящего хищника, из божка любви — в её демона.
Шарлотта — воплощение нелепости и никчёмности, так и не научившаяся жить со своим одиночеством, думает, что от каких-то перемен жизнь и впрямь изменится. Оставь тщету, Чарли, с этим уже ничего не поделаешь.
Англия же, истаивая в тумане времени, помаленьку превращается в классическую сказку, в которую Джордж и сам уже почти не верит. Поэтому очень верно, что действие этого «однодневного романа» происходит в Америке, сияющей равнодушной дежурной улыбкой, keep smile, какого чёрта, да не пошли бы вы все.
И всё это — в то время, когда страна рыла бункеры и скупала рис и бобы, когда у истории появилась видимая граница, когда в сознании крепла убеждённость в том, что любой день может оказаться последним.
Наступает время третьего глаза, пока закрытого — «С». Смерть — не трагедия, не вынужденное решение, она — Coup de Grace для Джорджа, которому больно, слишком больно и дальше идти по жизни с любезной, рассеянной, ничего не значащей улыбкой — одному, навсегда одному.
Может, это и есть счастье, Джордж: так и не узнать о своей смерти?..

Спасибо. К следующему разу… А впрочем, не надо. Все свободны.