Рецензии на книги издательства «Библейско-богословский институт»

– Знаешь, я американец, а мы как-то больше любим равенство.
– Оно и видно! – взревел он. – Вот и катитесь в ад!

Так автор поговорил с иудеем. Разговор не склеился у него и с мусульманином. перед протестантами он извинился за упоминания чистилища, а вообще очень активно обращается в сторону гуруистов и буддистов. Не скажи он, что католик, я бы подумала, что Крифт - протестант: настолько активно он продвигает непреодолимое желание увидеть Бога. Казалось бы, мы уже давно живем во времена, когда лицо собеседника не так уж важно. Но не для Крифта, или правильно называть его американцем? Для американца важно, что люди выглядят по-разному, и это, по его словам, связано с многогранностью Божественной любви. Вершиной многогранности он считает страуса и повторяет этот пример как шутку несколько раз.

Вообще, его "трактаты" очень напоминают протестантские проповеди: берется несколько ограниченных идей, вокруг которых льется вода и лепятся примеры, никак не связанные с этими мыслями, перебивающиеся тут и там анекдотами, которые суть не шутки, но заменяют притчи. Судя по тексту, основные источники вдохновения Крифта - "Исповедь" Августина, "Сильмариллион" Толкина и "Хроники Нарнии" Льюиса. Называя себя апологетом, он не знаком с христианской апологетикой, зато освоил экскурс по западной философии, концептами из которой и пытается мыслить: упоминает Фрейда, когда говорит о смерти, но дальше упоминания не идёт; утверждает, что христианство решает экзистенциальную проблему человека, но только усугубляет эту проблему сплошными отрицаниями в тексте; сводит пары тезисов в силлогизмы, отдавая дань диалектике. Призывая к восприятию веры, любви и надежды сердцем, Крифт упирается в тупики разума, ведя читателя путями философского рационализма.

Крифт начинает с деструкции того, что ставит во главу угла современный человек. Но его призывы похожи на пустопорожние призывы к небытию в угоду восточным религиям и гностической мистике. Его выкладки не рушат логику, которая создает кумиров, не служат познанию Истины и, самое главное, не отсекают ереси ради "узкого пути". Крифту нужно привлечь людей к Богу и всё, что он может предложить - подумать о Нём, не обязательно правильно, ведь его экуменический Бог одинаков даже в авраамических религиях.

Поскольку теперь отрицают или не видят Бога, остаются только две реальности: природа и человек. Если надежда наша и цель — не Бог, мы должны найти цель и надежду или в самих себе, или в природе. Так возникают два новых царства — царство мира сего и царство нашего «я», вот они, сыновья современного Вавилона.

Простая вера в Бога, как противоположность неверию, не ведет в Царство Божие, но Крифт наверно считает, что этого достаточно. Видимо, он не в курсе, что самозванные верующие, которым приходится сталкиваться с аскетикой и апологетикой в контексте своего духовного роста, уходят с прямого пути в сторону веры, которую им хотелось бы для самооправдания своей надменности. Кстати, как типичный харизмат, автор говорит о радости и слезах радости. Он не знает, что слёзы чаще всего возникают при охвате души гордыней, скорбь показывает то, как Бог готов принижать человека в его заблуждениях и вести к смирению.

Ощущение радости — воронка от метеора, который пронесся сквозь атмосферу, сквозь море, на самое дно.

Местоположение радостной лыбы автора определено - дно. Чтобы объяснить вечность, Крифт мыслит интегралами - увеличивает измерения, чтобы изобразить вечность; чтобы заявить о безгрешности человека, считает, что себя попросту не нужно отождествлять с грехом, да и я человеческое вовсе не я -либо мистическое ничто, либо протестантский Христос. Всеведущий Бог у Крифта знакомится с человеком, чтобы тот обрел я.Познание человека Богом тождественно совокуплению мужественного Бога с женственной душой человека. Любовь у Крифта не Бог, любовь у него - романтика (да, это по-католически), в которой содержится любая любовь. Любовь изгоняет страх, поэтому страха Божьего у него не существует.

Когда Крифт берется судить о книге Иова, он считает того богохульником, вторя его друзьям. Для него эта книга показывает, как человек страдает в этой жизни до встречи с Богом, а вырванная из контекста фраза о молчании Иова как будто бы означает, что тот обрел Бога, когда замолчал. Ему невдомёк, что Иов не просто болтал, а произносил молитву, что он вникал таким образом в тайну Бога, неисповедимость Его путей, в то время как друзья Иова проводили понятные взаимосвязи между праведностью и преуспеянием, грехом и болезнями.

Проблема зла – в жизни, не в мысли – помещена во время, и ответ Писания – прост: «подожди».

Очень похоже на призыв к суициду посредством ожидания. Иов не умер и не достиг конца времен, когда к нему вернулись здоровье и богатство. В поисках Бога он не терял Его. Да и вечность после смерти предполагается во времени, как и бытийность человека во плоти. Как католик, он должен был бы знать, что плоть грешна первородным грехом, и именно поэтому требуется перерождение в другой плоти. Но вот, что для Крифта первородный грех:

Все мы, так или иначе, предаем любовь. Это и есть первородный грех.

Первородный грех - это нарушение заповеди, которая регламентировала становление человека Богом, что манифестировала  отрыв от Богообщения. Даже если кто-то и предает любовь или отказывается от Бога, это не первородный грех, а вероятно, какой-то из грехов. первородный грех в человеке с рождения.

Льюис писал: «Самый плохой человек на свете – плохой религиозный человек».

В православии самым плохим человеком признается он сам, в силу постоянного несовершенства в стремлении стать Богом. А вот позиция Крифта вместе с Льюисом довольно атеистична - чтобы быть плохим, нужно быть религиозным. Еще хуже то, что и самого себя у него нет: хороший религиозный человек - человек без собственного я. Ни слова о воле Божьей.

Христианство — религия прыжков. В других религиях царят божественный закон и человеческие усилия или божественный покой и человеческое счастье, у нас же снова и снова скачет Бог; скачут и люди. Прежде всего Бог вечно выскакивает из Себя — в Себя. Каждое Лицо Троицы самозабвенно отдает Себя другому.

Подобному бреду есть чисто американское объяснение. Когда Крифт начинал свою беседу, примиряя противоположности, он упомянул, что демократия не противостоит тоталитаризму, потому что подразумевает, что власть принадлежит народу или хотя бы большинству, а тоталитаризм сподвигает человека всецело принадлежать политическому, общественному, идеологии. На самом деле американская демократия ничто без концепции идентичности. Даже если человек и не должен быть политиком, он должен определиться, кто он, и эта идентификация в США получает коммерческое и политическое подкрепление. Поэтому для них существует проблема экзистенции, поэтому Крифт говорит, что нормально, когда свобода, а не рабство. Для христианства же, в его нормальном виде, естественно, что человек - раб Божий, и его воля согласуется с волей Господа. Крифт говорит, что мир нормальней войны, но Христос пришёл с мечом противостоять силам мира сего. Для христианина жизнь должна быть войной, а не примирением со злом, и мир наступает с победой, тогда человек и приближается к Богу, а не самим фактом веры, фактом отречения, доброделанием. Идентичность делает для американца Бога и людей дискретными, а отношения между людьми - горизонтальными, хотя понятно, что метафора женственной души или невесты-Церкви выходит из иерархичности мужского в сравнении с женским. Но если все станут любить себе подобных (в контексте одинаковых полов), это будет больше соответствовать демократии. Но не христианству. И никак не сподвигнет к духовному совершенствованию и уж точно не приведет к Богу.

Да и к чему стремиться, когда космология, по Крифту, такова:

Небо — фонтан, ад — вода в уборной.

С криком "Никто, кроме нас!" воздушно-десантные войска в августе достигают небес, не поднявшись в небо.

Очередная грантоедная компиляция Шнирельмана является беспорядочным перечнем имён и поверхностных отсылок. Мы наблюдаем лишь перечень абсурдных субкультурно-маргинальных фобий автора, смешанных со скучными заверениями в преданности правящей партии Культурного Марксизма.

Шнирельман толком не может дать определения того с чем имеет дело, предпочитая оперировать несколькими пропагандистскими фикциями. Чем чаще повторяет какую-либо фразу, тем более выдаёт собственные внутренние основные движущие мотивы его работы. К примеру, его предисловие заканчивается на наиболее важной фразе: «речь идёт о неоднозначных последствиях религиозного ренессанса, которые не всегда однозначно осознаются» (стр.xiii). Шнирельман, следовательно, опасается русского православного возрождения, наступившего благодаря свержению коммунистического ига в 1991 г. Левые либералы всегда оказываются ближе большевикам, нежели правым монархистам. «Идёт ли речь об отжившей своё глубоко консервативной традиции»? «Грозит ли религиозный ренессанс оживлением таких движений?» - задаётся вопросами Шнирельман (стр.28).

В перечне его вопросов и идеологическая противоположность между религией и революцией, где либералы и большевики также однозначно всегда делают выбор в пользу революции, какие бы при этом дешёвые пропагандистские попытки примазаться к церковному вероучению они бы при этом ни делали. А таких попыток сколько угодно в крайне левом лагере, начиная от сталинистов до подмен христианства толстовством, толерантностью или упоминаемым Шнирельманом, очень им любимым, т.н. богословием после холокоста, т.е. заменой и подчинением Христа сиюминутно господствующей после 1945 г. либеральной и еврейской пропаганде, специально заточенной против Монархии и Национализма, и пытающейся подменить основанную на правых политических принципах христианскую цивилизацию иной, левой её противоположностью.

Чтобы разобраться в сути предмета, Шнирельману нужно ответить на каждый из задаваемых им вопросов, иначе его набор отсылок не обретёт никакого смысла. Можно взять примеры с любой страницы. Он ссылается на книгу Архиепископа Никона (Рождественского), изданную в 1916 г. и цитирует из неё определение антисемитизма как здорового направления. Но горно-козья скачка по ссылкам не даёт Шнирельману как следует остановиться ни на одном конкретном примере и имени. Он не даёт полноценного разбора книг Архиепископа Никона и определения того, насколько его сочинения соответствуют подлинной христианской традиции и, следовательно, являются сугубо положительным явлением. Причём, судя по весьма актуальным переизданиям замечательных книг Архиепископа Никона после 1991 г. (я читал «Православие и грядущие судьбы России») следует ответить на вопрос Шнирельмана, что эта православная традиция вовсе не отжившая, а востребованная и развивающаяся, т.к. большевикам так и не удалось до конца уничтожить русскую культуру, а либералам не суждено заменить её левой толерантностью уравнительного культурного марксизма (как не получится им это в США или Европе пока там остаются правые силы).

Шнирельману не удастся никого отвадить от православия жупелом словечка антисемитизм, потому что в термин нужно вложить честное определение. Если взять, например, осуждение Архиепископом Никоном еврейских революционеров перед 1917 – это самая актуальная справедливая критика лжецов, грабителей и убийц, а наши человеколюбивые левые либералы из идейного рабства перед сатанинским идолом революции непременно запишут эту позицию в антисемитизм и будут осуждать. Как и отстаивание принципов православного, а не иудейского вероучения, либералы традиционно зовут антисемитизмом, филосемитами у них оказываются только антихристиане. Тем самым либералы начинают называть антисемитизмом не какой-то необоснованный шовинизм, подлинно заслуживающий осуждения, а вполне законные для каждого верующего и честного человека позиции. Так не кто-нибудь, а сами Шнирельманы и пропагандируют антисемитизм. Чему посвящена известная одноимённая книга А. Кураева, ненавидимая такого типа филосемитами, врагами христианства.

Шнирельман не высказывает прямо (хотя вполне может это осознавать), что поддерживая строго антихристианские взгляды (либеральные и советские) он осуждает не каких-то радикалов, а само православное вероучение

Например он сам признаёт: «первое целостное учение об антихристе было сформулировано Иринеем Лионским и вслед за ним воспроизведено его учеником Ипполитом Римским. Именно к ним восходят представления о том, что антихрист будет евреем, связанным своим происхождением с коленом Дана» (с.48).

Борьба Шнирельмана, как следует из огромного множества такого рода сообщений, оказывается откровенно антихристианской. Что только подтверждают его увёртки вроде попутных заявлений о книге «Апокалипсис»: «Кальвин её просто игнорировал» (с.51). То что Шнирельману нравится такое последующее игнорирование только доказывает неприятие им основной богословской церковной позиции, которой Шнирельман предпочитает протестантское отступничество.

Аргументация Шнирельмана в этом отношении часто совсем отсутствует, когда он рассчитывает, что его читатели не знакомы с предлагаемыми им ссылками. В случае с Архиепископом Никоном (Рождественским) единственным предъявленным доводом автора является фраза: «по сути, он лишь повторял то, о чём тогда писали католические авторы в Ватикане» (с.30).

Совпадение позиции православных и католиков по осуждению еврейского антихристианства (или, например, буддийского, без разницы какого именно) в данном случае никак не может компрометировать Архиепископа Никона, а указывает на его принадлежность к подлинной христианской традиции (какой у самого Шнирельмана, разумеется, нет). Но на самом деле Архиепископ Никон не нуждался в том, чтобы заимствовать что-либо у католиков, поскольку он опирался на собственную живую православную традицию.

Хвататься можно буквально за любую ссылку и комментировать её таким же образом.

Не желая ровно ничего тщательно рассматривать, никуда как следует вникать, Шнирельман за несколько фраз даёт грубые обобщения то ко всей раннехристианской истории, то ко всей средневековой, всякий раз подтверждая принадлежность того что либералы называют антисемитизмом к основам христианской традиции, хотя Шнирельман и пытается выделить филосемитизм в отдельную линию для противопоставлений, но делает это слишком лениво и не убедительно. Он находит себе только таких союзников как патриарх Алексий II (Ридигер), которые всю жизнь служили КПСС и прославляли октябрьскую революцию, а потом начали подстраиваться под либерализм. Либо таких как профессор Н.Н. Глубоковский, о котором Шнирельман, видимо не подозревает, что тот печатался в черносотенном журнале «Двуглавый Орёл» Высшего Монархического Совета и разделял взгляды тех, кого Шнирельман осуждает, т.е. правых монархистов и христиан в целом. В т.ч. Глубоковский писал об ответственности евреев за существенное их участие в октябрьской революции 1917, что Шнирельман считает чем-то предосудительным – не участие, а осуждение участия.

Критика русских монархистов со стороны Шнирельмана удивительно легкомысленно безответственная. Такими примитивными аргументами Шнирельман компрометирует только собственное имя, показывая себя автором, не способным разобраться в литературе, на которую он спешно ссылается.

Поразительно бессовестно, например, изложение Шнирельманом позиции М.В. Назарова, хотя исследовательский авторитет автора выдающейся «Миссии русской эмиграции» несравненно выше чем у торопливого компилятора «Колена Даново». Шнирельман показывает полную неспособность понимать прочитанное и совершенное незнание источников на которые он, для видимости, так обильно ссылается. Нельзя не удивляться наивной попытке Шнирельмана обмануть читателей утверждениями типа: «с доверием опирался на подложные документы Сиссона» – про М.В. Назарова (с.450)

В очередной раз рассмешив читателей более осведомлённых, чем сам Шнирельман, автор «Колена» в качестве обоснования утверждения не привёл ни одного высказывания М.В. Назарова, но дал необычайно ценную ссылку на то что документы Сиссона действительно подделаны. До сих пор большевики обожают при любой возможности ссылаться на документы Сиссона (столь же шизофренический случай как у Шнирельмана, в 2022 г. выходил в журнале «Свободная мысль», социалистической партии «Справедливая Россия», пытавшемся опровергать 100%-й факт что Ленин желал поражения России, ссылками на подложность документов Сиссона).

Глупая подделка Шнирельмана разоблачается в издании Э. Саттона, у которого Шнирельман видит разоблачение документов Сиссона, а у М.В. Назарова в упор не замечает. Хотя в послесловии к Саттону Михаил Назаров пишет: «если все они действительно представляют собой фальсификацию (нам тут приходится верить лишь на слово их разоблачителю Кеннану)». Далее М.В. Назаров приводит мнение Г. Каткова, что вброс поддельных документов мог производиться специально дабы «вызвать у учёных недоверие к исследованию этого вопроса» (иностранного финансирования РСДРП). Версия же что Сиссон мог при производстве подделки опираться на подлинные материалы, принадлежит Кеннану, на которого М.В. Назаров уже сослался как на разоблачителя подделки [Э. Саттон «Уолл-стрит и большевицкая революция» М.: Русская идея, 2005, с.329].

Т.е. правильное понимание ложного характера документов Сиссона у М.В. Назарова несомненно имеется, нет и следа заявленного доверия к подлинности этих документов, раз он говорит, что верит Кеннану (использование М.В. Назаровым лишь одного не очень удачного одного слова «если» не даёт основания говорить о какой-либо опоре на документы Сиссона, ибо такой опоры фактически нет). Доверие М.В. Назарова к фактам получения большевиками иностранных денег совершенно не зависит от подделки Сисссона. Зато Шнирельман показал себя автором безграмотной подтасовки, показывающей приёмы компилятивного наполнения недостоверных и абсурдных по содержание книжек.

Невероятно аморально лживыми являются и практически все остальные высказывания Шнирельмана, будто М.В. Назаров «рекомендовал вернуться к тоталитарному режиму» (снова без цитаты, указания книги и страниц), это поразительная по бессмысленности беспомощная подделка (с.453). Шнирельман, защищающий от критики красных евреев, участвовавших в террористическо-тоталитарной октябрьской революции, зато находящий принадлежность эмигрантов-монархистов к власовцам чем-то предосудительным (с.190), уж куда больший поклонник тоталитарного (советского) режима, чем правый монархист М.В. Назаров, последовательный противник как левого социалистического нацизма, так и революционного красного большевизма.

Безосновательно приписывать М.В. Назарову умеренные взгляды при написании «Миссии» в отличие от более поздних книг. Сравнительный анализ Шнирельмана никуда не годится, поскольку позиции, которые он находит якобы умеренными, полностью сохраняются в дальнейшем, и наоборот. Страдающий такими искажениями пересказ нескольких книг не даёт о них никакого адекватного представления, заставляя вспомнить как в 1921 г. в либеральном «Руле» переврали весь доклад С.С. Ольденбурга о Николае II, обезобразив его до полной неузнаваемости.

Несомненной ошибкой, известной каждому, кто действительно интересуется справедливой критикой деятельности М.В. Назарова, является и заблуждение Шнирельмана, приписавшего Михаилу Викторовичу создание партии «За Русь Святую» в 2003 г. Эту безусловную фактическую ошибку разоблачает и сам Назаров в отзыве на «Колено» [М.В. Назаров «Русские и евреи в драме истории» М.: Русская идея, СПб.: Русская лира, 2020, с.506].

Историку, способному совершать настолько крупные ошибки, показывающие полное незнание предмета и неумение различать качественные источники от информационного мусора, следует дать самую негативную квалификацию. Как иначе бы отнестись в подобной ситуации, представим себе, к занимающемуся политической историей такому же биографу В. Черномырдина, способному запутаться в его партийной принадлежности. Шнирельман же позволяет себе столь непростительные заблуждения.

Не будучи специалистом, кажется, ни в чём, Шнирельман заблуждается всякий раз когда пытается вставлять краткий комментарий к историческим событиями типа дела Бейлиса 1911-13, февральской революции 1917 г., Кишиневского погрома 1903 г. или Екатеринбургского злодеяния 1918 г.

Показывая уже выясненную свою квалификацию, Шнирельман зачем-то именует М.К. Дитерихса полковником (с.176). Мог бы и лейтенантом.

Но даже если фактические ошибки где-то не проскользнули, остаётся не согласиться с моральным компасом Шнирельмана. Совсем как любой сталинист (типа С.Ю. Куняева) либерал Шнирельман очень доволен предательским поворотом митрополита Вениамина (Федченкова) в пользу СССР против РПЦЗ (с.114). Такая система предпочтений разительно чудовищна. Но она регулярно подтверждается. Когда речь заходит об осуждении в СССР А.Ф. Лосева в 1930 г., Шнирельман не постеснялся написать, ввиду изложения Лосевым христианского вероучения, «если некоторые поклонники Лосева видят в нём “борца с режимом”, то им стоило бы задуматься о том, с каких именно позиций он вёл эту борьбу» (с.117).

Схема рассуждений Шнирельмана не меняется, он всегда оказывается на стороне ОГПУ-КГБ в борьбе с христианством, национализмом и монархизмом.

Давая обзор публикаций газеты «Русский Вестник» за 1990-е, Шнирельман почти полностью игнорирует самый существенный её недостаток – отталкивающе опаснейший сталинизм. Шнирельмана такая мелочь нисколько не заботит. Т.е. в процессе уничтожающего действительные христианские принципы постепенного идеологического сращивания сталинизма с православием его пугает именно православие, а не сталинизм.

Для определения моральных качеств Шнирельмана, существенно, что он оказывается идейным пособником не только прежних, но и современных чекистских преступлений. Он сожалеет что «попытки некоторых правозащитников» нарушить права М.В. Назарова и натравить на него чекистов, большевицкое басманное правосудие, «закончились безрезультатно» (с.455). Одинаково Шнирельман жалеет что чекисты слишком долго не приходили за О.А. Платоновым. Но в данном случае поклоннику советских репрессий нашлось чему порадоваться, т.к. в 2016 г. «работники Следственного комитета РФ наведались в Институт русской цивилизации» и было возбуждено судебное дело (с.408).

Трудно найти за Шнирельманом какое-то достоинство. Он не умеет работать с источниками и создавать исторические обзоры, полезные для читателей. Хотя были такие левые авторы как А. Верховский, который, насколько мне помнится, при всей недоброжелательности к православным монархистам, умел описывать их деятельность и позицию довольно точно.

Данная работа представляет некоторый интерес для людей, интересующихся творчеством Профессора, но, если честно, до конца не понятно, для какой именно части поклонников она предназначена.
Например, я, как толкинист с 12-летним стажем, ничего принципиально нового из неё не почерпнула, разве что некоторые сопоставления в плане текстов Профессора и текстов Священного Писания. Но если вы интересуетесь христианством, то подавляющая часть этих аналогий всплывёт у вас сама собой, без уточнений автора. Кстати, об авторе.

Стрэтфорд Колдекот — британский католический публицист. И книга его тоже чистой воды публицистика. То есть, если вы ожидали научную монографию по наследию Толкина в теологическом, литературоведческом или культурологическом ключе, то неа. Вы её здесь не обнаружите. Текст довольно поверхностен, плохо структурирован и систематизирован, автор перескакивает с одной темы на другую. И порой цитирует католических богословов чаще, чем виновника торжества. А уж частые апелляции к Юнгу и его (ну почти) теории архетипов и вовсе ставят в тупик. Это не вызывало бы таких странных чувств, будь нам заявлена соответствующая методология. Но у автора фактически никакой методологии исследования нет — поэтому нет и самого полноценного исследования.

В целом же, если человек лишь начинает знакомиться с творчеством Толкина (прочитал только ВК и "Хоббита"), но хочет продолжить, углубить свои знания и больше узнать о личности Профессора, то, возможно, прочесть эту книгу будет нелишним. Но я бы советовала лучше читать

.

Основной проблемой этого труда является то, что автора – известного российского социолога-этнолога Виктора Шнирельмана – не очень-то интересуют ни русские, ни неоязычники, ни националисты, ни современная Россия в целом. Его интересует почти один только антисемитизм, который и находится в фокусе его внимания, а всё остальное – соответственно – оказывается в некотором расфокусе. Так, например, из книги практически невозможно узнать ничего конкретного о том, во что же всё-таки верят неоязычники, или о том как устроена внутренняя социальная и обрядовая жизнь их общин. Складывается впечатление, что автор вообще не беседовал «в живую» с неоязычниками, ограничившись наблюдением за их интернет-дискуссиями.

В числе достоинств труда отмечу обширную – более трети общего объема(!) – и интересную вводную часть, посвящённую возникновению неоязычества в советское время и начинающуюся с разбора «Слова нации» – первого политического манифеста русских националистов в СССР . В этой части работа будет интересна как очерк об истории русской национальной мысли (хотя и при взгляде на неё со странного ракурса). Также Шнирельман высказывает новую и интересную идею о том, что внутри партийной верхушки существовала некая «про-языческая» группа, а в позднем СССР велась «массовая пропаганда языческого наследия», а сам «образ жизни в СССР способствовал расцвету языческих и оккультных настроений»

Это книга из качественной серии "Богословие и наука", в которой, в основном, протестантские священники, пытаются примирить научный прогресс с классической христианской теологией. Способ примирения, избранный Пикоком, довольно радикален, даже для протестантизма: он говорит о необходимости пересмотреть или даже отбросить большинство христианских догматов, так как они никогда не смогут удовлетворить современным критериям научной истины и разума, и предлагает оставить только веру в то, что Бог есть Любовь, и что Бог избрал по меньшей мере одного человека, который был полностью открыт для божественного присутствия, к божественной жизни, т.е. веру в воскресение и вознесение Иисуса.

Пикок рассуждает так: если современное богословие не разработает представление о Боге, которое гармонично охватывало бы все то, что мы знаем сегодня из наук о космосе и природе, то христиане Запада выродятся в общество любителей старины, общающееся только само с собой и неспособное нести "благую весть" в секулязированно мыслящие массы. Христианство до сих пор имело такую силу, потому что в своё время смогло "переварить" мощнейшую эллинистическую философию (благодаря отцам-каппадокийцам), а затем Аристотеля (благодаря Фоме Аквинскому), но так до сих пор не смогла вобрать в себя научную революцию и теорию эволюции. Пикок, конечно, не обладает гением Григория Паламы или Фомы, но он осознанно работает на эту цель.

Во-первых, используя открытия И. Пригожин и квантовой физики, холистические подходы в науках, он находит место для деятельности Бога, одновременно ограничивая её. Например, он согласен с тем, что Бог не в состоянии предвидеть по какой траектории будут двигаться триллионы электронов во вселенной в каждый следующий момент времени. НО именно Бог заложил все способности электронов и сознательно ограничил свое знание вселенной, дав определенную свободу не только человеку, но и природе. Следуя той же логике автор полностью принимает теорию эволюции и даже материализм, утверждая, что материя способна породить не только живые организмы, но даже существа с духовными свойствами. Разумеется, эту способность материи дал Бог. Также автор сторонник эмерджентизма, т.е. теории о том, что нижние уровни материи порождают из себя более высокий уровень организации, принципы которого не сводимы к нижним уровням. При этом Пикок монист, признающий, что вся вселенная состоит из элементарных материальных частиц.

Во-вторых, Пикок - сторонник панентеизма (см. гл.5 как самую панентеистическую), т.е. он считает, что Бог - имманентно присутствует в каждой частице мира, Он никогда не уходил из него, но одновременно, он сохраняет свою трансцендентность по отношению к миру, т.к. онтологически, по своей бытию, качественно превосходит мир.

Книга (вернее, сборник статей) в значительной степени посвященная панентеизму - редкий зверь на русскоязычных полках. Пикок помогает верующему человеку не бояться эволюции, материализма, современных открытий в биологии и физике, а наоборот принять их, сказав "чуден замысел твой, Господи". Он придерживается точки зрения, согласно которой материализм не противоречит существованию Бога, а эволюция является другом веры.

Долго и осознанно не бралась за чтение «Апокалипсиса». Это самая загадочная книга Библии, для которой необходимо прежде всего особое духовное состояние. Как и другие книги Библии, она требует знаний истории и контекста времени в которое была написана. Но это не единственные нюансы. Существуют различные толкования и мнения, которые тоже необходимо изучать.

Последние несколько лет столько информации о «последних временах», и я решила, что не могу верить бесконечным «урывкам» в сети.

В Рождественский пост начала читать комментарии к Апокалипсису архимандрита Иауннуария, и с огромным удовольствием делюсь этой книгой.

Признаюсь честно, многое осталось не понятным, и возникли новые вопросы. Но как минимум знаю, что реально есть в тексте книги, где толкователи сходятся во мнении, а где полнота тайны раскроется только во времена второго пришествия.

Автор объясняет отсылки  к Ветхому завету, образы, символы и даже принципы построения текста. Например, открытием  стало то, что текст изначально написан для чтения на богослужениях.

Рекомендую тем, кто ищет ответы на вопросы о конце времён. Но будьте готовы к тому, что это только начало пути к пониманию «Апокалипсиса».

Автор книги, бесспорно, мастер пера. Изящно сплетённые и завораживающие своей сложной структурой узоры мысли мастерски инкрустированы диковинными терминами, типа «идиосинкразия», «маргиналии», «гомилия», «континуальность», «диоцез» и многими другими, в том числе используемыми в тексте в этой рецензии. Вот один из примеров нарратива, в котором идёт речь об усилиях библейских комментаторов талмудической традиции найти способ верно исполнять заповеди, живя на чужбине. Цитата из главы 12:

В своей основе эти усилия могут быть рассмотрены как способ трансцендирования от навязчивости сакральной географии, для чего залогом континуальности был представлен «вечный завет», а не «земля», хотя она и «Святая», и «обетованная».

Компаративный компендиум автора действительно далёк от эксплицитных трюизмов и банального редукционизма. Если кто-то не знает, то компендиум — это сокращённое изложение основных положений какой-либо дисциплины, а компаративный означает сравнительный (в авторском контексте этот термин относится к сравнительному литературоведению).

О содержании

Как видно из названия книги, её цель заключается в том, чтобы изложить краткую историю Писания, которым для иудеев является Танах, а для христиан — Библия, состоящая из Ветхого Завета и Нового Завета. В Предисловии Ярослав Пеликан говорит о том, как у него появилась идея написать эту книгу. В следующей цитате, состоящей из одного предложения, демонстрирующего выдающиеся литературные способности, эрудицию и утончённое чувство юмора автора, Пеликан говорит о своей тёте в контексте событий, происходящих в 1990 году:

Однажды она спросила меня мимоходом, на том языке, который Патрик О`Брайен в четвертом романе цикла «Обри/Матюрен» называл «беглым, хотя и своеобразным английским, лишённым артиклей» (характерная проблема для славян, с которой и у меня до сих пор проблемы — по той же причине), на английском с заметным акцентом, хотя она уже давно на нем говорила: «Скажи мене, и шо ты думаешь за Библию?»

В том же Предисловии автор, упомянув о том ,что он является членом совета Национальной конференции христиан и иудеев, говорит, что Иудейская богословская семинария Америки 16 мая 1991 года отнеслась к его литературным трудам с удивительным уважением. На самом деле нужно обладать недюжинным талантом, чтобы написать книгу, равно признаваемую и фундаментальными иудеями и догматическими христианами. В аннотации к книге «Кому принадлежит Библия?» издатели отметили, что автор предоставляет читателю возможность посмотреть на Библию непредвзято, с разных точек зрения: с точки зрения иудеев, с точки зрения католиков и с точки зрения протестантов. Видимо, по этой причине некоторые утверждения в книге представляет собой причудливый оксюморон. Единственное, что остаётся неясным для читателя после прочтения этой книги, так это то, каков же взгляд на Библию у самого автора.

С учётом того факта, что всемирно известный историк христианства, богослов и профессор Йельского университета в своей книге о Библии ничего не говорит о сути и главном содержании Писаний, его произведение действительно можно назвать незаурядным. При определённых усилиях, возможно, вам удастся извлечь из неё довольно интересные исторические данные, познакомиться с различными религиозными взглядами и попутно пополнить свой словарный запас. Но если вы хотите познакомиться с Библией, лучше выбрать для этого какую-нибудь другую книгу.

Книга "Текстология Нового Завета" является, пожалуй, наиболее известной из всех произведений, опубликованных выдающимся американским учёным в области библейской текстологии, профессором новозаветного языка и литературы Брюсом Мецгером.

Это издание выпущено Библейско-богословским институтом св. апостола Андрея (ББИ) в 1996 году. Перевод на русский сделан с англоязычного издания, опубликованного Оксфордским университетом (Англия).

Книга ориентирована прежде всего на читателей академического уровня — студентов богословия и филологии, но она должна быть интересна всем, кто серьёзно интересуется вопросами новозаветной текстологии. В ней приводится немало специфических подробностей, связанных с историей развития этой области науки, рассматриваются различные научные подходы, перечисляется множество источников и их авторов, приводятся примеры древнегреческого текста из различных манускриптов и т. п.

Но несмотря на всё это книга читается на одном дыхании. Полагаю, что для тех, кто ценит Священные Писания и, в частности, Новый Завет, будут интересны все те подробности, которые скрупулёзно излагает автор на страницах своей книги. Интересная мысль автора заключается в том, что текстология является не только наукой, но и искусством, которое выражается в умении найти взвешенные аргументы в пользу того или иного варианта при анализе разночтений.

Хотелось бы, чтобы исторические и текстологические знания, тщательно изложенные в этом труде, были достоянием не только узкого круга учёных, но и многих верующих, которые принимают и применяют в своей жизни Божье Слово — Библию. К сожалению, сегодня среди христиан не хватает объективного знания и понимания в этой области библеистики.