ОСТОРОЖНО!
В истории содержатся жесточайшие спойлеры, сцены насилия и дурная лексика.
Эту историю я рассказывала своему лучшему другу, когда несколько дней назад мы сидели и ждали заказа в кафе, дойдя в неспешной беседе до темы мужских писек. Внимание: из-за тройного пересказа в нём есть намеренные и ненамеренные неточности и искажения. Всё чисто бла-бла-бла ради.
«Слушай, такую историю тут прочитала! Про секту кастратов в революционной Сибири. Мужик-англичанин, начитался монографий про это дело — прикинь, кто-то монографии про них пишет — съездил в Сибирь, разузнал, написал. В общем, мужики письки отрезали, а женщины — сиськи. Почему? Ну, как же, чтобы приблизиться к ангелам божьим, дескать, их так греховные соблазны не одолеют. Потом они кружились до тех пор, что их чуть в блевунец не кидало, и начинали всякие бредовые видения от центробежной силы рассказывать. И всё какие-то с коммерческим уклоном! Типа: «Привиделось мне, братишечки, что я на изумрудном самолёте лечу среди ангелочков, кругом золотые дворцы, а сами ангелы на брульянтовых лимузинах ездят (ну, что-то вроде Снуп Дога)» Устроили себе бесписечную общину, толстели, торговали, работали, кружились, вербовали. Как письки резали? Ну — вжжжжик-вжик, и ты не мужик. Там не очень понятно описано. Прижигали, наверное, чтобы от потери крови не умереть. Не, не огнём, конечно, ну было же чем прижигать во времена революции. Хотя кто их знает, этих долбанашек, может прямо кристаллики марганцовки сухие сыпали на рану и радовались, что марганцовка и адская боль делают их ближе к богу. А вот как женщины груди резали — вообще не представляю, там же работы-то сколько…
А вообще эта книга про каннибала. Ну, как про каннибала… В общем, прибегает в город заросший мужик из тайги и начинает плакаться, что сбежал из острога, потому что его заставил с собой идти крутой зэк Могиканин. Типа, как запас консервов на ножках с собой взял, потом захотел его захавать, а тот руки в ноги и бежать по снегам. Рассказал про трудности каторги, аж слезу все пустили. А потом оказалось, что на самом деле это не Могиканин его съесть хотел, а он своего товарища. А потом оказалось, что это он сам Могиканин. А потом вообще оказалось, что ни в каком остроге он не был, а на самом деле какой-то хитрожопый революционер, но его бабу загребли за терроризм, та ему из острога написала, что помирает, вот он с собой взял эсера пожирнее на закуску и к острогу побежал. А там хавчик не завезли, и все померли, опоздал. Тогда он эсера съел и пошёл угонять бронепоезд.
А вообще эта книга про шамана из тунгусской тайги. У него на лбу — костяная шишка, а на шишке татуировка в виде глаза. И он этим третьим глазом, если в первый рот мухоморов положит, видит и Нижний мир, и Верхний, и промежуточный. Вот он увидел, как каннибал товарища съел, и стал его стыдить, что теперь за ним дух неупокоенный будет шататься в астрале. Зудел, зудел, как напоминание об обновлении в винде, каннибал разозлился и третий глаз ему на жопу натянул. Ну, не буквально, он ему поверх татуировки вырезал ножом слово «Лгун». Мог бы и «Лжец» написать, интеллигент всё-таки, но там, наверное, слишком много палочек в слове. И всё, у шамана третий глаз закрылся, мухоморы не помогают, пригорюнился он. Говорит своему ученику: злые вы, уйду от вас в Верхний мир. Только сам я не дойду, надо мне коня хорошего. Пойду в город, коня искать. А в городе его любопытный чешский еврей поймал, на цепь посадил и ну допрашивать, какие мухоморы нужно жевать, чтобы в грёзах видеть Верхний мир, голых баб и родную Чехию. Шаман молчал, как партизан, а потом ему подсунули бутылку самогона, и он прямо на ней в Верхний мир навсегда уехал, всё кругом кровью заблевав.
А вообще эта книга про бабу, которая любит секс и фотографии. Сначала радовалась, что отхватила себе бравого гусара, а он возьми, сына ей заделай, и уйди в скопцы. Сначала-то он себе только полписьки отрезал, но она его изнасиловать пыталась, пришлось и вторые полписьки отрезать, чтобы уж наверняка себя обезопасить. Вот что женщины-то делают! Зато муж завёл себе красивого коня, скакал на нём голышом и прикидывался, что он кентавр. Над ним ещё каннибал ржал, дескать, хорошо без яиц на коне скакать, не стукаются и ничто не натирает. Каннибала баба тоже оприходовала. А он с утра у неё сына забрал, чтобы бронепоезд угнать. Угнал, кричит ребёнку: прыгай, а не то я тебя обижать буду, а тот — маленький говнюк, не прыгнул. Подстрелили его, а каннибал от широты душевной мамке обратно дырявого дитятю понёс. Чтобы жопу напорола за непослушание, и он раз навсегда усвоил: если взрослый дядя-каннибал, только что убивший красноармейца, говорит тебе прыгать с бронепоезда — прыгай, или схлопочешь от кого-нибудь свинца. А каннибал расстроился, бабы ему все планы портят. Пошёл к главному кастрату и говорит: режь мне тоже письку, мешает она мне революцию делать, вместо меня думает иногда, да всё не о том. А тот захохотал зловредно и убежал, так и остался каннибал с писькой =(
А вообще эта книга про чехов. Что ты так глаза вытаращил? Надо было тебе с самого начала сказать, что про чехов. В общем, в первой мировой воевал у нас где-то чешский корпус в двести чешских рыл. А потом во времена гражданской где-то там в Сибири и осел. Начальник у них был долбанутый: хочу, говорит, сделать тут чешскую колонию. Все подчинённые в панике, дались им эти бескрайние унылые снега, домой хочется к пиву и Влтаве. А тот соболя поймал и об обеденный стол ему череп разбил. Мозгами кухарку забрызгал. Зачем? Долбанутый же, а может, аллергия. В Сибири всё плохо, половина чехов помёрзли, а местные тунгусы и кастраты ещё всю еду в тайге попрятали. Ну, как Чуров: по бумагам у них полтора оленя, а на самом деле в лесу под каждым пеньком и в каждом дупле по целому стаду напуганной еды напрятано. В конце концов, этот чешский вождь всех достал. Кастрат к нему на коне подскакивает — и шашкой напополам разрубает, не зря ж гусаром раньше был, а теперь ещё и в седле сидеть удобнее стало. А вождь говорит перед смертью: «Прекрасный удар!», а сам думает, как охрененно умер, жалко на дворе начало 20 века и никто на мобилу не заснял, чтобы на ютуб выложить. Кастрата застрелили, а остальная секта сказала, что он хоть и скопец, но мужик с яйцами, раз так поступил, поэтому они его хоронить у себя не будут. А он ведь у них начальником был и освободил от гнёта. Никакой благодарности к тому, кто тебя уговорил письку отрезать.
Спрашиваешь, о чём вообще книга? Ну, как о чём… О том, что от любви до извращения — один шаг».
Из всех людей, сотворенных Богом и увлекаемых на гибельный путь шайтаном, лишь немногие проникают в центр Мироздания – туда, где не существует добра и зла, прошлого и будущего, где утрачивают смысл слова «я» и «ты». Там не бывает войн, ибо для них не имеется причин. Там царит покой, бескрайний и вечный, как море. Тех, кто попадает туда, настолько потрясает открывшаяся им красота, что они утрачивают способность говорить.
Ангелы, сжалившись над этими людьми, предлагают им выбор. Если человек хочет вернуть себе дар речи, он должен забыть то, что видел, и смириться с чувством утраты, которое навсегда завладеет его сердцем. Но если он не в силах отказаться от воспоминаний о красоте, его одурманенный рассудок уже никогда не сможет отличать реальность от миража. Всякий, кто принадлежит к малой горстке избранных, которые сумели попасть в таинственное место, не обозначенное ни на одной карте мира, расплачивается за это либо чувством неизбывной и невыразимой тоски, либо тщетными поисками ответов на целое сонмище вопросов. Те, кто тоскует по утраченному совершенству, обречены служить любви. Те, кто жаждет знаний, обречены служить науке.
Пы.сы. Не моё. Вынесла в истории, что бне потерялось среди цитат
Джо Мастерсон (не)живет в трамвае. Так давно, что уже и сам не помнит, когда взобрался на подножку и взялся за руль. Но знает, что никогда не остановится, чтобы сойти на какой-нибудь остановке. Сразу стоит сказать, что это особенное жилище вовсе не стоит где-нибудь в тупике на ржавых рельсах, однако и пассажиров в нем не развозят. Год за годом красный старинный трамвай неторопливо тащится по заданному маршруту без остановок и, поскрипывая на поворотах, оглушает близлежащую округу громким предупреждающим звонком. На корпусе вагона ярко сверкает начищенный номер "1916", подсвечиваемый снизу мощным фонарем-глазом. На обоих этажах пустого салона вольготно гуляют прохладные сквозняки; на потолках важно раскачиваются ржавые светильники; а на продавленных сиденьях вповалку лежат чемоданы, коробки и ящики, внутри которых обитают самые различные звуки и запахи: от невероятно приятных до прямо-таки тошнотворных.
И, конечно же, необходимо упомянуть о Джо, важно сидящем в кабине в новенькой форме с блестящими пуговицами и в фуражке с начищенным козырьком. Преотличное зрелище, между прочим. Самая строгая комиссия, вроде Женского христианского комитета, не нашла бы к чему придраться, если бы не ботинки. У него никак не получается оттереть их от грязи и глины. Просто проклятье какое-то. Джо мог бы стать идеальным вагоновожатым, однако грязь на обуви сводит на нет любые усилия. Но он не сдается и верит, что рано или поздно его старания увенчаются успехом. И вот тогда его не в чем будет упрекнуть. А все потому, что он неукоснительно следует наставлениям отца. Джентльмен должен выглядеть безупречно, обычно говаривал тот. И Джо совершенно согласен с ним, так что при первой возможности снова и снова начищает свои старые, разбитые ботинки.
Временами ему бывает немного одиноко. Честно говоря, Джо не отказался бы от дружеской компании какого-нибудь веснушчатого сорванца или прелестной юной леди с хорошими манерами. Но он понимает, что это очень эгоистично. И, конечно же, ему стыдно за такие желания. Надо же подумать и о родителях, которые будут безутешны. Или на крайний случай сойдет общество любого взрослого, хоть они и до ужаса скучные за редким исключением, ведь поговорить с ними особо не о чем. Никакого полета фантазии, мечты и надежды похоронены под грузом лет, крылья жестоко обломаны и упакованы в оковы благопристойности, ханжества, лицемерия и тоски. Нет, нет, Джо не осуждает никого из них. Просто это очень скучно.
В любом случае, никто не горит желанием разделить с ним путешествие по городским улицам. С жаждой жизни невозможно бороться. В самый последний момент у людей почему-то находятся невероятно важные личные дела, которые нельзя отложить на ближайшую вечность. Отчего-то им куда интереснее нянчить кукол и плюшевых медведей, устраивать гонки с игрушечными машинками, играть в футбол и в крикет, вышивать розы на наволочках, читать утренние газеты, смотреть телевикторины, строчить любовные письма, говорить о политике и о скандальном поведении младшей сестры королевы Елизаветы, выпекать овсяное печенье, копаться в саду, рыбачить, охотиться, ходить на распродажи в ближайший магазин, посещать службы в церкви, просиживать все вечера в пабе, пить чай и сплетничать с соседями, лежать в постелях и видеть десятый сон.
Впрочем, Джо не особо огорчается. На самом деле у него нет ни одной свободной минуты, чтобы погрустить или подумать о превратностях судьбы. Он постоянно находится в пути, в любое время дня и ночи, в любую погоду, выполняя очень важную миссию. И поэтому с легкостью пренебрегает ненужными мелочами вроде грустных мыслей. Ведь нет ничего важнее вовремя доставленных мечты или воспоминания в сон каждого горожанина: от невинного младенца до дряхлого старика, пусть даже и стоящего одной ногой в могиле. Его мама считала, что каждый англичанин должен относиться с ответственностью к работе, выполнять свои обязанности и не подводить тех, кто на него надеется. И Джо очень старается не забывать о мудрых наставлениях.
Приятнее всего проезжать сквозь сны маленьких детей. Их желания простые и чистые, как вода в горном ручье. К тому же до пяти лет они могут видеть Джо, и он с удовольствием общается с каждым юным мечтателем. Они без страха и удивления делятся с ним всем, что у них на душе и сердце, и радуются своим снам. Самые дерзкие малыши частенько выпрыгивают из кроваток, прямо в пижамах бегут за трамваем и пытаются вскочить на подножку. К счастью для них, это совсем не просто. Ведь сойти с трамвая дальнего следования почти невозможно. А потом дети взрослеют, слепнут, открывая глаза в мире, освещенном ярким солнцем реальности, и напрочь забывают о красном трамвае.
Но есть исключения. Они случаются редко, на памяти Джо было только трое взрослых. Леди Элизабет — жена графа Элдона — видела трамвай наяву. Ее мучила бессонница после того, как на войне погиб любимый сын. С тех пор она сторонилась светского общества и жила затворницей, не допуская к себе ни дочерей, ни внуков. Джо побаивался проезжать мимо ее неизбывного горя и ненависти к тем, кто оказался более удачливым и вернулся с фронта. Пусть даже и калекой. Без сомнения, у леди Элизабет было каменное сердце ведьмы. Она страстно, не боясь Божьего гнева, желала видеть других людей несчастными и собиралась вернуть мертвеца с того света. Но у нее не было власти над Джо. Поэтому он с легким чувством злорадства проезжал с плотно закрытыми окнами мимо запущенного графского сада, потому что для исполнения темных желаний нужно обращаться совсем к другой силе. В свою последнюю ночь в мире живых леди Элизабет в первый раз соизволила заговорить с ним.
— Ты пустой, никчемный мальчишка, Джо Мастерсон, — хрипло пробормотала она, отчаянно дымя сигаретой. Сверчки в траве испуганно умолкли, а луна закатилась за тучу. — От тебя нет никакого толку. Но я наконец-то решилась. Да... Сегодня я уйду к своему Уильяму. А ты еще долго будешь болтаться на привязи. И поделом.
Напоследок леди Элизабет вознамерилась разбередить его душевные раны, но потерпела неудачу, потому что не знала главного. Не ведала истину. Джо вежливо приподнял фуражку, нажал на звонок, приветствуя идущую на смерть ведьму, и поехал дальше по маршруту.
На следующий день весь городок бурлил от печального известия о том, что леди Элизабет отравилась насмерть, выпив целую пачку снотворного. А маленькие дети впервые за долгое время спали спокойно и не видели кошмаров, в которых огромная красноглазая змея проглатывала их целиком. И Джо радовался за малюток.
Местная дурочка Салли Гилмор росла на глазах Джо в двадцатых. Он с удовольствием привозил простенькие мечты в ее спальню и в ответ получал маленькие подарки.
— Спасибо, Джо! Я люблю тебя. Очень сильно, — сияя от радости, лепетала она. И бросала в окно кабины букетик фиалок или дарила воздушный поцелуй, ненадолго согревающий его остывшее сердце.
Лишь в снах Салли бывала хоть немного счастлива, убегая от реальности, в которой живые причиняли боль. Перед второй большой войной она умерла, не дожив до пятнадцати лет каких-то двух недель. Не стоило миссис Гилмор отправлять ее поздними вечерами в бакалейную лавку. Тогда примерный семьянин Фред Беррингтон не решился бы изнасиловать и утопить слабоумную дочку соседей в пруду, опасаясь разоблачения. Конечно же, Джо знал о его грязных желаниях, но не мог предупредить никого ни в реальности, ни через сны. Мечты и желания каждого человека — дом, запертый на крепкие засовы. Поэтому он заранее грустил из-за расставания с другом, однако понимал, что жестокая и несправедливая смерть освободит бедную девочку. Ничего хорошего не ожидало ее в жизни, полной обид и одиночества. На этом свете она не была нужна никому. Даже родителям, которые давно тяготились обузой и подумывали отправить Салли на пожизненное содержание в психбольницу.
Третьим был и остался Том Коу. С самого начала он видел Джонни в своих снах. Ведь их дружба была крепче закаленного железа. С тех самых пор, как их крестили в местной церкви одного за другим. С тех самых пор, как они на спор ловили лягушек в пруду, соревнуясь, чья добыча окажется богаче. С тех самых пор, как учитель выгнал их из класса за хулиганство на уроке. С тех самых пор, как они делились мечтами о том, кем станут, когда вырастут. С тех самых пор, как они подрались на танцах за внимание прекрасной Марианны. С тех самых пор, как восемнадцатилетними добровольцами ехали на материк, чтобы воевать против немцев и их союзников. С того момента, как спустя два года Джо умирал на руках у Тома под чужим небом Франции, истерзанной пулями и снарядами.
— Не умирай, только не умирай, Джонни. Не бросай меня, дружище. Мы же всегда вместе. Как же я буду без тебя? — вытирая с его губ кровавую пену, просил Том и плакал, не стесняясь слез.
И Джо остался на трамвайных путях, на границе между миром живых и мертвых. Уже почти пятьдесят лет он (не)живет в трамвае и развозит мечты и желания в сны горожан. Ему только в радость нести эту службу. И почти каждую ночь Джо встречается с Томом, выполняя его желание. Всегда одно и то же. Тот хочет встретиться с лучшим другом.
Только Том видит его в окровавленной и грязной солдатской форме. Только ему Джо показывает свои страшные раны.
— Привет, друг. Ты совсем не меняешься. Все такой же желторотый юнец, — отдавая честь, раз за разом повторяет Том.
— Есть немного, — отвечает Джо и заботливо интересуется: — Как здоровье, Томми?
— Радикулит замучил, а так скриплю потихоньку. Удалось отчистить ботинки?
— Пока нет, но я стараюсь изо всех сил.
— Ты всегда был упорный, с самого детства, — кивает Том и просит: — Ты только дождись меня, Джо.
Они понимающе улыбаются друг другу, и Джо уезжает, чтобы вернуться. Снова и снова вернуться. Все эти годы он ждет, когда придет время, и Том сядет в трамвай. И тогда они отправятся в последнее путешествие. Вместе.
2017
История такова: смотрела я на эту книгу в одном каталоге, а когда увидела ее в живую - то не могла понять, мне кажется или нет- но на обложке Нойншванштайн, немецкий замок?
