Цитаты

. – Но мне кажется, что самая важная разница – наши кладбища.

– Кладбища? – Лейла с интересом посмотрела на мужа.

– Да, любимая. – Д/Али указал на нетронутую пахлаву, которая лежала перед ней. – Ты не будешь это?

Зная, что муж сластена не хуже любого школьника, Лейла подвинула тарелку к нему.

Д/Али сказал, что в крупных европейских городах места́ захоронений хорошо продуманы, содержатся в порядке и до того зеленые, что их можно спутать с королевским садом. А в Стамбуле кладбища такие же неприглаженные, как и жизнь в целом. Однако дело тут не в одной чистоте. В определенный исторический момент европейцам на ум пришла великолепная идея – отправлять мертвых на окраины городов. Не так чтобы «с глаз долой – из сердца вон», но точно вон из городской жизни. Кладбища устраивались за городскими стенами – призраков отгораживали от живых. Все это сделали быстро и грамотно, словно отделили желток от белка. Такое новое устройство оказалось очень целесообразным. Надгробий – этих ужасных напоминаний о бренности жизни и суровости Бога – видеть больше не приходилось, и европейские горожане стали активнее. Отдалив смерть от повседневности, они сосредоточились на другом: сочиняли арии, изобретали гильотину и паровоз, колонизировали все остальные страны, перекраивали Ближний Восток… Все это и многое другое можно сделать, только вытеснив из сознания мысль о собственной бренности.

– А в Стамбуле? – спросила Лейла.

Подхватив последний кусочек пахлавы, Д/Али ответил:

– Здесь все по-другому. Этот город принадлежит мертвым. Не нам.

В Стамбуле именно живые были временными жителями и непрошеными гостями – сегодня есть, а завтра нет, – и в глубине души все об этом знали. Белые могильные камни встречали горожан на каждом повороте – вдоль дорог, у торговых центров, парковок и футбольных полей, – они разбросаны по всем углам, словно жемчужины от порванного ожерелья. Д/Али сказал, что миллионы стамбульцев использовали лишь малую толику своего потенциала из-за губительной близости могил. Охота к нововведениям теряется, если все время напоминать, мол, вот-вот придет смерть со своей косой, которая отсвечивает красным в лучах заходящего солнца. Именно поэтому проекты реновации ни к чему не приводили и инфраструктуру строить не удавалось, а коллективная память оказывалась не прочнее салфетки. К чему создавать будущее или возвращаться мыслями к прошлому, если мы постоянно скатываемся к размышлениям о конце? Демократия, права человека, свобода слова – есть ли в них смысл, если в итоге мы все умрем? Устройство кладбищ и отношение к мертвым, как заключил Д/Али, – самая большая разница между двумя цивилизациями.

Стамбул – иллюзия. Неудавшийся трюк фокусника.

Стамбул – мечта, существующая лишь в умах поглотителей гашиша. На самом же деле одного Стамбула не существует. Стамбулов много – борющийся, соперничающий, конфликтующий, – и каждый из них понимает, что в итоге выживет лишь один.

Есть, например, древний Стамбул, созданный для передвижения пешком или на лодке, – город странствующих дервишей, предсказателей судеб, свах, мореплавателей, трепальщиков хлопка, выбивальщиков ковров и носильщиков с плетеными корзинами на спине… Есть современный Стамбул – огромный город, перенасыщенный машинами и мотоциклами, которые со свистом носятся туда-сюда, строительными грузовиками, которые везут материалы для возведения новых торговых центров, небоскребов, индустриальных районов… Величественный Стамбул против плебейского, международный Стамбул против провинциального, многонациональный Стамбул против обывательского, еретический Стамбул против набожного, мужской Стамбул против женского, сделавшего Афродиту, богиню вожделения и междоусобиц, своим символом и защитницей… А еще есть Стамбул тех, кто давным-давно уехал, отправился в плавание к далеким портам. Для них этот город всегда будет полон воспоминаний, мифов и миссионерской тоски, всегда трудноуловим, как лицо любимой, тающее в тумане.

Все эти Стамбулы живут и дышат один в другом, словно ожившая матрешка. Но если бы даже какому-нибудь безумному волшебнику пришло в голову разделить их и расставить в ряд, в этом огромном строю вряд ли отыскался бы более желанный, более отвергаемый город, чем тот, что сосредоточился в пристанище демонов – в Пере. Эпицентр беспокойства и хаоса, этот район веками ассоциировался с либерализмом, распущенностью и вестернизацией – тремя силами, сбивавшими с пути истинного молодых турок. Его название произошло от греческого «на дальней стороне» или просто «над» или «за». За Золотым Рогом. Над привычными нормами. Это и был Перан-эн-Сикаис, как он раньше именовался, – «на противоположном берегу».

Мор-Габриэль – старейший в мире монастырь Сиро-Яковитской церкви. Как отшельник, живущий на воде и скудной пище, монастырь сумел выжить благодаря вере и крупицам благодати. На протяжении всей его истории в нем случались кровопролития, гонения и истребления, монахов тиранили все, кто вторгался или просто проезжал через этот регион. И пусть его светлые, словно молоко, крепкие каменные стены устояли, зато великолепная библиотека не уцелела. Из тысяч книг и рукописей, которые она когда-то с гордостью вмещала, не осталось ни одной странички. В склепе были похоронены сотни святых и мучеников. Росшие возле него оливы и сады тянулись до самой дороги, насыщая воздух особым ароматом. Если не знать истории, невозмутимость этого места можно легко принять за покой.

Когда она ещё была жива, Текила Лейла всегда немного удивлялась и даже расстраивалась, если люди с большим удовольствием и одержимостью рассуждали о конце света. Казалось бы, как человек в здравом уме может настолько верить в эти сумасшедшие сценарии: астероиды, метеориты и кометы, повергающие планету в хаос? По мнению Лейлы, апокалипсис далеко не самое страшное. Вероятность мгновенного и полного уничтожения цивилизации пугает вовсе не так сильно, как простое осознание, что кончина отдельного человека не имеет никакого влияния на окружающий мир и жизнь будет идти своим чередом — с нами из без нас. А вот это, как всегда казалось Лейле, действительно жутко.