Истории

Голоса увечных студентов из Vita Nostra сливаются в нестройный хор: "Чему нас учат? Почему нас этому учат? Почему нас именно так этому учат? Нельзя ли нас как-то по-другому этому учить?" Ученики же десятого "И" класса точно знали, чему их учат, - истории. Они даже догадывались, почему их этому учат, - потому что любой уважающий себя человек в современном мире не может обойтись без знания истории, тем более, что этот предмет есть в программе... значит, так надо. Они знали, что их учат именно так - по 6 уроков подряд каждую среду, потому что буква "И" обозначает "историко-юридический класс", т.е. класс с углубленным изучением истории и права. Вопрос "Нельзя ли нас как-то по-другому этому учить?" неоднократно задавался директору лицея, на что директор, багровея и задыхаясь, отвечал: "Вы должны радоваться, что вам достался заслуженный преподаватель, потрясающий педагог с многолетним стажем, сотрудник наипрестижнейшего вуза - Татьяна Фёдоровна, которая тратит на вас своё свободное от основной работы время! А если вас или ваших родителей что-то не устраивает, то вы знаете, где находится выход из лицея!"

Татьяна Фёдоровна, действительно, была во всех смыслах заслуженным, потрясающим и, главное, многолетним... мастодонтом истории. Уже десятое поколение учеников звали её просто Баба Таня. Баба Таня говорила, что помнит Ленина. Мы верили. А чего удивительного, ведь она видела его живьём.

Главной чертой Бабы Тани была её абсолютная непредсказуемость. В конце занятия она давала задание подготовить на следующую среду материал о политике Петра I. Десятый "И" всю неделю готовил материал о политике Петра Первого. И неважно, что весь прошлый год мы изучали политику Петра Первого, свидетельство чего можно найти в тетради за девятый класс. Если вы пролистаете её, вы увидите следующие названия тем: "Правление Петра I", "Пётр Первый и время его правления", "Пётр I: внешняя и внутренняя политика", "Пётр Первый глазами современников", "Революция 1905-07 гг (правда что ли?!)" и "Вопросы на экзамен". И вот подготовленный к занятию 10 "И": у каждого на парте по 3-5 учебников/книг/мемуаров на тему. Баба Таня каравеллой вплывает в класс: "Ну что, 10 "И", готовы рассказать об Иване Грозном? Что за шум?! Повторяйте! Через пять минут приду и проверю." Через полчаса Баба Таня возвращается в класс: "Кто мне расскажет об отмене крепостного права на Руси?" Молчание. "Ладно, если никто из вас не знает никаких теорий о становлении российской государственности, то начнём новую тему... Пишите: "Революция 1905-07 годов".

Шёл пятый урок истории. Мы выживали, как могли. Дима ходил 4 раза в туалет. С сумкой. В туалете Дима пил водку. Алкоголь примирял Диму с действительностью. Дима часто поднимал руку, отвечал невпопад, но с энтузиазмом. Баба Таня хвалила Диму и ставила его в пример другим. Дэн и Стасик курили шмаль в соседнем дворе во время большой перемены. Шмаль примиряла Дэна и Стасика с действительностью. Они часто поднимали руки, но не отвечали, а тупо ржали. Баба Таня ругала Дэна и Стасика и не ставила им палочки, обозначавшие оценки по одной ей известной системе. Девчонки курили ментоловый More в курилке. Сигареты всех нас примиряли с действительностью. Баба Таня морщила нос, мы говорили, что в столовой было сильно накурено. Баба Таня советовала нам в следующий раз брать еду из дома и не ходить в столовую.

Однажды Баба Таня спросила: "Кто командовал Западным фронтом?" Моя соседка по парте подняла руку, встала из-за парты, сказала громко и чётко: "Фрунзе". Баба Таня неопределенно помотала головой. "Есть еще варианты?" Варианты были: Ленин, Сталин, Ремарк (ведь как-то же он написал о Западном фронте) и - на всякий случай - еще раз 15 Фрунзе. Разочарованная Баба Таня застыла у доски: "Как же вам не стыдно, десятый "И"?! Ведь Западным фронтом командовал... ФРУНЗЕ!"

Теперь я знаю, что Западным фронтом командовал Фрунзе. Впрочем, стоп! Минуточку! А чё за война-то была?..

Ко мне тянутся пьяные и нервнобольные. Пухлый седенький старичок с дедморозовскими усами, по августу месяцу в треухе, относился к обеим категориям равно. От него недвусмысленно пахло сивухой, и весь он подёргивался, поёживался, ходил ходуном и подхихикивал с тревогой, словно бы сам над собою посмеивался.

- О! О! Девушка! хи-хи... Давно этой самой не было? А, ну я так и думал, вижу, сидит девушка, книжечку читает... Девушка, хорошая книжечка? Про что? "Вол-ко-дав"...
Потрясённо:
- Господи! Понапишут же! Мне, девушка, чтоб вы знали, эти волкодавы всю жись наизнанку вывернули.
Короче. Вышел я на пенсию, занялся свинками. Ну, там один подсвинок, другой, всё равно же чем-то надо заниматься. Участок - гектар, ёлки, там картошка, там капуста,, там о-бля... виноват. Облепиха. Хи-хи. Не веретёна же точить. А у нас на том берегу волки́. Прям стая. И вот я думаю, а у меня же подсвинки, зимой всё позамерзнет, они реку и перейдут. Волки́. Не подсвинки же, хи-хи. Подсвинки, чо им? Подсвинки - им ничо. Я позвонил другу армейскому, мы вместе служили, он говорит - ай, Лёша, что за проблема волки́, хочешь, волкодава продам? Дёшево. Как полтора подсвинка. А я чо? А я ничо. Хи-хи, я привёз его, вот этого, значит, волкодава, ему каждый день бак каши с фаршем, выбегиваться, на цепь не сажай - его кондрашка хватит. Я взял, наладил привязь, он бегает, когтями стучит, подлаивает... как троллейбус. Однова зимой жена понесла ему кашу с фаршем... считай, фарш с кашей... из подсвинка... а чего, любоваться на него? Подсвинки, чо им? Подсвинки - им ничо... а волкодава нашего нету. Оборвал привязь и убежал. К волкам. На ту сторону. Всё же позамерзло. Глядим с женой, по тем берегом идут табуном волки́, и впереди - наш блудный кобель. С волчицей. И улыбаются.

Но вернулся. На фарш-то с кашей.

Я давай армейскому другу звонить. Служили мы вместе. Ты что, такая-сякая рожа, мне продал, волкодав должен волков давить, а этот - не давит. Вернуться вернулся, но никого он там не давил, на что хошь спорю. Что ты мне продал? Это же не волкодав, а волколюб - дед выразился крепче, определённее, - Друг мой армейский, служили мы вместе, он говорит:
- Лёха! Ты из армии пришёл, что ты первым делом сделал?
- Ну, женился...
- Так чем волкодав хуже тебя? С кем ему вообще - с лягушками? Что за проблема волкодав, хочешь, волкодавшу продам? Дёшево. Как два подсвинка.
А я чо? А мне ничо, - победоносно огляделся дед. - Хи-хи, я привёз её, вот эту, значит, волкодавшу, ей каждый день бак каши с фаршем, выбегиваться, на цепь не сажай - её кондрашка хватит. И вот зимой понесла им супруга моя кашу с фаршем: сбежали! Глядим с женой, по тем берегом идут табуном волки́, и впереди - наш блудный кобель, хи-хи, с волчицей и эта, извиняюсь, сука с волко́м. И улыбаются.

Но вернулись. На фарш-то с кашей. И нащенила она нам волченят полон двор, охохонюшки-и-и...

И мы теперь не что-то где-то! Мы питомник "Броня крепка"! Волчьи гибриды третьего и четвёртого поколения! - дед разошёлся, как на митинге. Вокруг нас медленно, но верно собиралась толпа. - Меня зовут к себе большие люди! Погранвойска приезжали... говорят, дядя Лёша, над экстерьером ещё надо работать, но интеллект, дядя Лёша! Мне бы такой интеллект, я в генералах бы ходил. А эти два сидят и улыбаются. Волколюбы.

К тому времени, как электричка подошла, у деда активно записывали телефон и координаты.

Зимний буккроссинг
Заниматься буккроссингом я начала зимой, что сразу прибавило сложности. Это в Европе запросто оставляют книги в парках на скамейках. А у нас в декабре — какие парки! Какие скамейки?!
Уличная библиотечка на Патриарших занесена снегом, вокруг — сугробы. Рядом коченеет легко одетый Крылов. Надеюсь, моя книжечка не примёрзла там, к этой кормушке.

Еще один малоприятный сюрприз: 90% сведений из интернета — списки полок, где можно оставлять книги, — устарели. Печаль. Облюбуешь местечко, специально приедешь, а напрасно.
Так, я зря потратила время на Ленинку — никакого шкафа для книжного обмена там нет. Об этом мне с радостью сообщили дамы в справочном отделе. И на Центральном телеграфе — тоже. А в книжном магазине «Фаланстер» благодушно сказали: «Специальной стойки у нас уже нет, но у входа стоит большая коробка, и знаете — там иногда кто-то копается!»
Прямо скажу, у меня появились сомнения в том, что книги стоит оставлять в неприспособленных местах. Если только вам не наплевать на их дальнейшую судьбу, а действительно хочется, чтобы они обрели новых читателей.
Поэтому можно приветствовать появление новых безопасных полок, как, например, в метро в фойе «Пушкинской-Тверской». Народ бежит на эскалатор и прихватывает что-нибудь почитать в пути. Причем довольно активно. Моего толстенного Алексея Иванова кому-то надолго хватит.

Конечно, было бы здорово получить обратную связь — сообщение о том, кто и где нашел какую-нибудь мою книжку, и куда её потом в дальнейший путь отправил (если отправил). И я надеюсь, что когда-нибудь это произойдёт!
Но по статистике, а она одинаковая во всех странах, пойманных книг всего ничего — от 5 до 20%. Остальные оседают у новых владельцев (тоже неплохо) или теряются (плохо). Я на минутку приуныла, заглянув на страницу одного отечественного буккроссера и увидев, что тот отпустил около трехсот книг, а сам поймал — всего три(((
Но несмотря ни на что, буккроссинг — захватывающий процесс! И потом, я новенькая — всё только начинается.

Предавали ли Вас когда либо друзья? Или любимые? Уверена, что каждый из нас знает, насколько это тяжело и больно. А меня предал писатель. Человек, которого я искренне любила, уважала, к чьим словам прислушивалась и чьи книги рекомендовала включить в школьную программу. Сергей Васильевич назвал меня нацисткой и фашисткой лишь из-за того, что я не хотела жить в стране, где правит малограмотный убийца и вор.

Мне очень грустно и обидно. Сергей Васильевич, чем я заслужила такое? Вы запретили переводить Ваши книги на украинский язык, Вы сказали, что больше такой страны для Вас нет, Вы написали, что я "ненормальная". Давайте посчитаем дебет-кредит. Вы потеряли одного читателя и, возможно, приобрели сотни почитателей, не умеющих даже читать. С таким же успехом можно убить любящего человека ради жалкой кучки евнухов. Стоит ли это того?

Сергей Васильевич, я покупала Ваши книги, который стоят дороже, чем книги украинских фантастов. При первой же возможности, я отправлю их Вам. Вы сами этого хотели. Я желаю Вам одного: чтоб Ваши дети жили в стране, где президент не отдает приказов по ним стрелять. А я верю, что буду жить в стране, где писатели не защищают мерзавцев. Я не буду больше Вас читать, тем более, Вы сами заметили, что в Украине есть немало талантливых писателей-фантастов. Они заслуживают моей поддержки не меньше, чем Вы.

Друзья, я попрошу Вас не усугублять и не присылать комментарии, которые имеют цель просветить меня в политической сфере. Мое мнение давно сложилось и оно не изменится. Спасибо за понимание.

Я читала эту книгу во второй половине 11-го класса (бог мой, как давно!) И я хорошо помню тот урок физики, когда тонула Алиса. О, я была совершенно уверена, что она не может вот так просто умирать, не должна. Я сидела на последней парте, и чувствовала, что плачу, глядя в свою замусоленную мятую распечатку. А Тамара рассказывала о взрыве на чернобыльской АС.

Я с трудом сдержала слезы, у меня ком стоял в горле и глаза были влажными. Тамара не заметила. Но я явственно представила, как она вдруг заметит, что я плачу и пораженная спросит, в чем дело, а я, сдерживая рыдания, скажу, заикаясь: "Че-че-чернобыльцев жалко!"

Эта мысль разрядила мои душевные мытарства. Хотелось уже не плакать, а смеяться. И Тамара ничего не заметила.

Главный герой этой книги обладает способностью привязывать к себе людей настолько, что его отсутствие становится для них смертельно опасным. Поэтому он боится контактировать с людьми. Он не позволяет себе быть рядом с любимой женщиной, думая о том, что он не хочет, чтобы она была с ним только из-за "уз". Он хотел, чтобы его просто любили, но при этом не желал ограничивать свободу любимой.

То что чувствовал герой книги довольно близко мне. Или о крайней мере было близко в тот момент, когда я читала. Разве мало в нашем мире людей, которые обладают способностью притягивать и вести за собой массы? И разве мало людей сидят каждый в своей скорлупе, как герой Чехова из рассказа "Человек в футляре"? По-моему, довольно много. Во многом я - одна из таких. Редко пускаю посторонних в жизнь и в душу.

Но человек не может всегда быть один. Одиноким в толпе - да. Но всегда должен быть кто-то, с кем можно поговорить, довериться, получить поддержку и самому поддержать. Иначе его ждет гибель, как и главного героя этой книги. Урок, извлеченный мной из этой книги: любая замкнутость в человеке должна быть дозированной. Одиночество ведет к возвышению над толпой, к гениальности (в случае героя - писательскому таланту), а после - к самоуничтожению.

Те, кто смотрел "Ночной дозор" имеют несколько неправильное представление о местах воинской славы Антона Городецкого. Хотя бы потому, что авторы фильма отправили в самом начале Егора не на станцию ВДНХ, а парой остановок дальше - к метро Свиблово.
А на самом деле...

Поезд подъехал к «ВДНХ». Мальчик убрал руку от стекла, вышел на перрон, торопливо зашагал к старому выходу. Девушка осталось.

Егор выскочил в полуоткрытые двери, и пронизывающий холод навалился с новой силой. Волосы, еще мокрые после бассейна — сушилка снова не работала
— мгновенно стали ледяными. Егор надвинул капюшон глубже, не останавливаясь проскочил мимо ларьков, нырнул в переход

Вот подземный переход (сейчас на фотографии следы ремонта - время-то идет)

Егор выскочил из перехода, на миг остановился, глотая холодный воздух. К остановке как раз подкатывал троллейбус. Можно было проехать одну остановку, почти до самого дома...
Медленно, словно внезапно онемели ноги, мальчик пошел к троллейбусу.

Выход из перехода на другой стороне проспекта Мира и вперед, по направлению к дому с красной крышей, мимо гостиницы "Космос", по которой в фильме рассекала Жанна Фриске на красном автомобиле

Правильнее всего сейчас было идти по проспекту, мимо закрытых, но ярко освещенных магазинов, рядом с припоздалыми прохожими, на виду у несущихся машин.
Но Егор свернул в подворотню. Музыка звала туда.

Чуть позже Антон и Ольга ищут Егора

— А вот и след мальчишки, — в голосе Ольги послышалось одобрение. — А и впрямь... хороший потенциал. Пошли, посмотрим, где он живет.
Мы вышли из подворотни, двинулись по тротуару. Двор был большой, окруженный домами со всех сторон. Я тоже чувствовал ауру мальчишки, но очень слабую и спутанную — он тут ходил регулярно.
— Вперед, — командовала Ольга. — Сверни налево. Дальше. Направо.
Постой...
Я остановился перед какой-то улицей, по которой медленно полз трамвай. Из сумрака я так и не выходил.
— В этом доме, — сообщила Ольга. — Вперед. Он там.
Дом был чудовищный. Плоский, высоченный, да вдобавок еще стоящий на каких-то ножках-опорах. При первом взгляде он казался исполинским памятником спичечному коробку. При втором — воплощением болезненной гигантомании.
— В таком доме хорошо убивать, — сказал я. — Или сходить с ума.
— Займемся и тем, и другим, — согласилась Ольга. — Знаешь, у меня в этом большой опыт.

Двор, окруженный домами - справа, улица, по которой ползет трамвай посередине, дом, на крыше которого развертываются дальнейшие события - слева

Во всей красе. Известен в округе как "дом на курьих ножках"

Обычно, когда меня затягивает книга, я читаю вот так: "Ну, посмотрим, что тут у нас... КАК - ПЯТЬ УТРА?!"
Но с этой книгой получилось что-то совершенно странное. о.О
Эта книга меня не затянула. Нет, она просто бесцеремонно влезла в моё сознание и по-хозяйски начала там обустраиваться, безжалостно выкидывая всё, по её мнению, лишнее, и меняя то, что оставалось. Ну, посмотрим, что тут у нас...
Через некоторое время после того, как я начала читать вторую часть, со временем начало что-то происходить. Стоп, я ведь читала медленно. Пропуская через себя каждое слово. Когда я смотрела на часы в последний раз, было - я помню совершенно точно - 22:18. Сейчас на них - 22:24. Тогда почему я чувствую себя так, словно прошло уже как минимум полчаса?
Недоумённо пожав плечами, я снова принялась за чтение. Через несколько десятков страниц вновь посмотрела на часы. Аа... но как же это... 22:32?! Но я же столько... я же не могла успеть всё это прочитать за восемь минут...
Повторюсь, читала я эту книгу медленно. Вдумчиво. Каждую страницу от первой строки до последней.
Я решила себя успокоить и через каждые пять страниц отрываться и смотреть на часы. Но - ага, как же! Страниц через пятьдесят я всё же вспомнила об этом и взглянула на циферблат. И вот тут-то испугалась по-настоящему. На часах - 22:33...

Сегодня утром то и дело поглядывала на время. Часы идут абсолютно нормально, не спеша и не отставая. Значит, с ними всё в порядке? А вчера вечером... что это было?
И весь "прикол" вот в чём. В том отрывке, который я прочитала - если верить часам - за минуту (однако, полсотни страниц!), описывалось, как героиню книги поместили во временное кольцо. То есть для неё день за днём повторялся один и тот же день.
Простите, но я не знаю, что и думать...

Благодаря этому роману, всё то время, что читала, сидела и вспоминала своё студенчество. Прошло вот уже два года, как я отучилась. А до сих пор иногда просыпаюсь из-за снов, на которых я сдаю экзамен, либо вижу своих одногруппниц, часть которых уже особо и не помню. До сих пор я не могу нарадоваться тому, что уже второй год я спокойно отмечаю, простите за каламбур, Новый год, да и вообще любой праздник. Наконец, я не пропускаю День города, потому что раньше у нас обязательно на следующий день был экзамен, и, соответственно, отметить я его не могла, так как надо было готовиться, ложиться спать, чтобы встать бодрой. До сих пор удивляюсь, что вечером после работы я свободна - ну, относительно свободна, конечно - у меня нет домашних заданий, мне не надо ездить по два с половиной часа туда и обратно до университета и до дома, мне не нужно бесконечно готовиться к тяжёлым сессиям, которые длились почти всё лето и весь январь. Мне нужно больше видеть и общаться с одногруппницами - часть которых я вообще терпеть не могла и у нас были натянутые отношения. Все две группы состояли из одних девчонок, соответственно, я за пять лет прочувствовала на себе все "прелести" женского коллектива - всякие скандалы, сплетни, шушканья, зависть, делёжка внимания преподавателей - как в первом классе и ещё куча всяких мелких пакостей.
Сашке Самохиной преподаватели твердили избавиться от агрессии - о-о-о, знали бы они, какие мы все были агрессивные во время учёбы! У нас постоянно было по пять пар, мы проводили в университете с 8:30 и до 17:10, когда 18:30, а, бывало, как на первом курсе, могли уйти и в девять вечера. Некоторые преподаватели любили задерживать после окончания занятия, искренне удивляясь нашему недовольству - "А что ещё Вам делать, как не учиться?". Да, действительно, чем ещё заняться-то! Конечно, мы пришли получать знания, но было физически тяжело заставлять себя сидеть столько времени за партами, зная, что впереди предстоит ещё дорога до дома, стояние в пробках и так далее.
А уж сами пары! Как их вспомню. Под каждого преподавателя приходилось подстраиваться - некоторых невозможно было слушать совершенно - из-за особенностей голоса, самой личности, некоторые предметы просто выводили из себя - было непонятно, зачем на них мы тратили время, когда можно было уделить внимание тому, что могло потом пригодиться на практике.
У нас так же был свой "Портнов" - точнее, наш Портнов была женщиной. И вела она синтаксис - суровый и беспощадный. Этот предмет и манера преподавания "Портнова" доводила до слёз и юношей. На экзамен шли как на каторгу. Хотя, по-моему, на каторгу идти было бы приятнее всё же. До сих пор помню, как на пятом курсе, перед письменным экзаменом по синтаксису, я не могла спать две недели, я сидела в тетрадях, учебниках и пособиях, в прямом смысле рвя на голове волосы от досады. Не столько боялась самого предмета - сколько была у всех боязнь нашей преподавательницы. Её боялись даже коллеги - чего уж говорить о студентах. Она могла порвать зачётку, могла швырануть твои записи, послать по известному адресу, из-за плохого настроения половина группы могла уйти на пересдачу просто так, отчислялись люди даже с пятого курса - причём не такие уж глупые студенты. Страх пересдачи был ужасный настолько, что многие радовались и "тройке" - лишь бы уже отвязаться от этого предмета и больше не видеть "кошмар всей жизни". Я нисколько не преувеличиваю - моя подруга-одногруппница, которая пересдавала синтаксис на каждом курсе по три раза, до сих пор плачет, вспоминая, как мне приходилось заниматься с ней, сколько усилий ей пришлось приложить, чтобы сдать хотя бы на "удовлетворительно"... Но таких Портновых было достаточно. Не говорю, что каждый преподаватель был сволочной - нет, были и те, которых я люблю до сих пор, чьи лекции готова слушать и сейчас, я им безмерно благодарна и вспоминаю самыми добрыми словами.
Но в целом, читая роман, на меня нахлынули негативные эмоции. Поэтому я понимала эмоции героев. Мы шли в университет осознанно - знали, примерно, что нас ждёт, понимали, зачем нам это нужно всё и жили мыслью о том, когда бы, наконец, всё закончилось. И то злились, ругались с преподавателями, проклинали их временами, кляли, на чём свет стоит, наше расписание, занятия, пары... Чего уж говорить про этих детей, которых заставляли делать непонятые ритуалы - как оказалось потом, для прохождения вступительных экзаменов. Которых мучили страхом, которых старались выгнать за рамки возможного и мыслимого, которых пытались переправить под новую функцию - ещё непонятную и неизведанную...
Единственное, чего не понимала - как всё-таки Саша обходилась без друзей. По-моему, в одиночку очень тяжело выжить в нашем мире. Если бы во время учёбы со мной рядом не было бы моих любимых подруг, было бы тяжело вынести всё. Конечно, к концу романа понимаешь, что этим уже не совсем людям что одиночество, что семья - уже не важны, но сам факт... Саша сама как-то настраивала людей против себя, а потом страдала от этого...
В романе внимание отводится студенческому гимну - я не могла не вспомнить наш курс по латинскому языку, который вела преподавательница, полностью погружённая в тему. Было ей на тот момент 72, тётенька иногда забывалась во времени и пространстве, могла дать подряд три раза одну и ту же контрольную работу, а потом удивляться - "Девочки, какой прогресс! Вы так хорошо всё запоминаете! Ловите латинский на ходу!". Никогда мне не забыть, как она заставляла нас забираться на парты и, стоя на шатких столах, ПЕТЬ ГИМН. Она сама стояла, в воздухе водила руками и радостно кричала: "Девочки, какая в вас тяга к знаниям, вы так любите латинский язык, вы такие латиняночки!". До сих пор помню, как я с подругами в кровь искусали губы, чтобы не загоготать - просто надо было слышать, как мы читали на латинском - точнее, лучше этого, как раз, было НЕ СЛЫШАТЬ!
Из курса латинского языка я помню, конечно, уже мало - я и во время учёбы-то не больно приняла этот язык, чего уж говорить спустя столько лет - учили это мы всё в 2008 году. А вот читая роман, вспоминала всякие курьёзные случаи на занятиях по латинскому, вспоминала нашу преподавательницу, которая в 72 года не потеряла вкус к жизни, выглядела очень хорошо, ходила на каблуках, носила шляпки...
Эх, светлое время было, но как же я счастлива, что всё это уже прошло и больше не вернётся! Роман подарил два с половиной дня прекрасного чтения, два с половиной дня воспоминания, в которые уложились пять таких долгих, а, с другой стороны, коротких лет!..