Цитаты из произведения Десять железных стрел — стр. 2

– Знаешь, с металлом нет пути назад, – Руду вздохнул и вытянул ноги, рассевшись на полу сырой ниши, в которой мы решили побаловаться. – Как только его обнажишь, он не вернется в ножны, пока кто-то не умрет. Вытащишь – и люди вспомнят, что ты творил, и захотят вытащить свои. Прольешь им кровь, и кто-то возжелает твоей.…

Не хочу показаться грубой, но как только в одной комнате оказывается больше двух мужчин, остается, по сути, только ждать, когда обнажатся либо клинки, либо члены. У меня не было желания видеть ни то, ни другое, и ситуация, судя по всему, была из тех редких и раздражающих, которые нельзя разрешить просто всех перестреляв.

Первая ложь, которую мы себе говорим – это что мы лучше зверей. Имперец или революционер, неважно – в каждом обществе полно стихов, пропаганды, опер и военных песен, прославляющих великие дела человечества. Наши цели благороднее низменных инстинктов существ, что рыщут по этим землям, говорим мы себе. Мы не деремся за еду,…

Исцеление – это куда больше, чем швы и перевязки. Приготовить чай для скорбящей вдовы. Помочь ребенку понять, что шрам не сделает его хуже. Посидеть тихонько рядом, выслушать все, что болит. А в этом случае – сохранить тайну.

Как смотришь на свое дитя и гадаешь, сколько всего великолепного оно сотворит, увидит, кем станет. Никто не смотрит на свое дитя, гадая, сколько людей из-за него погибнет.

Не убийство делает человека плохим или хорошим. А то, как он их совершает. И это жестокий факт жестокого мира, что самые подлые, гнусные по ночам крепко спят и легко расточают улыбки.

Если поразмыслить, люди не слишком уж отличаются от шрамов. Ты живешь, их собирая. И когда появляется новый, ты это чувствуешь. Боль вначале такая свежая, яркая, что ты ощущаешь ее с каждым сделанным рядом с ними шагом. Но затем вы наговорите всякого, а извинения останутся невысказанными, и с течением лет острая боль…

Какофония – больше, чем оружие. Привередливый во вкусах, изящный в пристрастиях, всесовершенный в разрушительности.