Моральное возмущение и потребность в хите: настоящая история о том, почему Диккенс написал «Рождественскую песнь»

Автор: Элис Винсент (Alice Vincent)

Ничто так не определяет Рождество, как старый скряга из сказки Диккенса , ненавидящий все, что связано с проклятым днем. История Эбенизера Скруджа и его перемещений в прошлое так же синонимична празднику, как индейка, Санта и пудинги с изюмом. А так как большинство изданий вмещают в себя чуть менее 100 страниц, это идеальная книга, чтобы уютно устроиться с бокалом глинтвейна.

Как и Библию, Рождественскую песнь Чарльза Диккенса никогда не переставали перепечатывать; эта праздничная история о жадности, неравенстве и ценностях, делающих жизнь стоящей, переосмыслялась бесчисленное количество раз с момента ее первой публикации в 1843 году, начиная от Маппетов (семейство кукольных персонажей, созданных Джимом Хенсоном в 1954 году – прим. пер.), заканчивая Робби Уильямсом (обратите внимание на обложку его альбома «The Christmas Present»).

Но менее известна история того, что в первую очередь побудило Диккенса написать свою самую известную сказку, которая не могла быть более своевременной в тот год, когда назрели разговоры о детском голоде и нематериальных ценностях Рождества.

Сперва давайте опишем в общих чертах обстановку того времени. 1840-е годы были названы «голодными сороковыми» из-за жуткого сочетания спада в торговле, ведущего к экономической депрессии и массовой безработице, и повторяющихся неурожаев, ведущих к завышенным ценам на хлеб. Для рабочего класса и, особенно, бедняков времена были чрезвычайно тяжелыми. Страна также переживала массовую индустриализацию, семьи стекались в перенаселенные города, а спрос на работу был таким, что даже детей отправляли трудоустраиваться.

Вразрез с этим Диккенс приближался к своему тридцатилетию на растущей волне успеха. Серийные издания таких историй, как: Оливер Твист , Николас Никльби , Лавка древностей и Барнаби Радж – сделали его чем-то вроде любимца викторианского Лондона, которым наслаждалась даже молодая королева. Но к началу 1840-х годов отношения с его издателями испортились, и все более вовлеченный в политику Диккенс обнаружил, что разочарован возвращением тори (консервативной партии – прим. пер.) к власти. К 1843 году Диккенс также остро нуждался в деньгах: его последний серийный роман Мартин Чезлвит продавался настолько плохо, что его издатели угрожали снизить ему зарплату. Добавьте к этому появление в семье пятого ребенка и тот факт, что Диккенс с трудом разбирался с долгами, пытаясь материально помогать своему отцу, означал, что ему нужно было написать хит, и быстро.

Возможно, этого хватило, чтобы побудить Диккенса за 6 недель выдать на-гора новеллу, но были и более серьезные предпосылки. В последнее время автор больше времени уделял общественным проблемам: в 1842 году он отправился в тур по Америке, что способствовало критике рабства, которую он ранее высказал в Записках Пиквикского клуба . Он писал сатиру, высмеивающую тори, и общался с докторами и философами, которые выступали за социальные изменения во все более расколотой Британии.

Однако был один документ, который по-настоящему подтолкнул Диккенса к действию: в начале 1843 года в парламент был представлен доклад о масштабах использования детской рабочей силы в стране. В нем подробно были описаны невообразимые ужасы: интервью с семилетними детьми, которые полжизни провели в шахтах, курящие восьмилетние дети, которые работали так долго, что их собственные отцы не знали, когда они начали. Анекдотические свидетельства того, что «мальчиков забирают, как только они могут встать на ноги».

Несколько авторов были возмущены настолько, что от них последовали письменные реакции, среди них Элизабет Гаскелл , Бенджамин Дизраэли и Элизабет Барретт Браунинг. Но немногие имели такой же жизненный опыт, как Диккенс, который работал на обувной фабрике в возрасте 12 лет после того, как его отца отправили в долговую тюрьму.

Диккенс внес свой вклад в планы в виде протестной брошюры под названием «Обращение к народу Англии от имени ребенка бедняка». Но вскоре он понял, что одной брошюры недостаточно, чтобы нанести «сокрушительный удар» по осознанию тяжелого положения бедных детей. Диккенс, напротив, был полон решимости написать что-нибудь, «в двадцать тысяч раз превышающее силу» брошюры, выпущенной для правительства.

Свою роль сыграло и посещение «школы для бедных». Диккенс не был новичком в этих учреждениях, которые предоставляли бесплатное образование бедным и обездоленным детям: они напрямую повлияли на создание логова преступников Фейгина в «Оливере Твисте» — а визит в 1843 году еще раз убедил его, что бедность, невежество, искупление и доброта должны быть центральными в «Рождественской песне». В 1846 году Диккенс написал письмо в газету «The Daily News», в котором подробно описал свой опыт. Он описывает «две или три жалкие комнаты наверху в жалком доме», в которых «толпа мальчиков, от младенцев до молодых людей, продавцов фруктов, трав, шведских спичек, кремня, спящие под сухими сводами мостов, молодые воры и нищие — в них нет ничего естественного для молодежи», — зрелище, продолжает он, которое «преследовало» его.

Одна из ключевых и наиболее политизированных сцен в «Рождественской песне», которую часто опускают в современных адаптациях, — это когда Скрудж встречает под одеянием Духа нынешних Святок «двух детей: обездоленных, жалких, внушающих страх, отталкивающих, несчастных... мальчика и девочку».
«Дух – они твои?» — только и может вымолвить Скрудж. «Это человеческие дети, – отвечает дух, глядя на них. – … Этот мальчик Невежество. Эта девочка Нужда. Берегись их обоих и любого их проявления».

Этими двумя часто забываемыми персонажами Диккенс хотел сказать, что пренебрегать бедными детьми — значит лишать их будущего. Без обучения, жилья, еды и заботы о здоровье ранимые дети быстро повзрослеют и, возможно, станут преступниками — если они вообще дотянут до взрослой жизни.

Ему потребовалась съездить в Манчестер в октябре, чтобы его замысел воплотился в «Рождественскую песнь». Диккенс отправился на север, чтобы выступить с речью о важности образования для всего социального спектра и навестить свою сестру Фанни, которая жила в этом городе. Его племянник Генри был инвалидом, и, наблюдая за этой семьей, Диккенс осознал проблемы, с которыми может столкнуться любая семья; зажглась искра вдохновения для создания персонажа малютки Тима.

Диккенс предоставил в издательство 30 000 слов, написанные за шесть недель – он создал историю как по волшебству, совершая 15-20-мильные прогулки по Лондону глубокими ночами осенью 1843 года. Тем не менее, его издатели, не впечатленные низкими продажами «Мартина Чезлвита», отказались раскошелиться на новую книгу, в результате чего Диккенс сам заплатил за печать. Он никому не облегчил задачу, отвергнув не менее двух вариантов форзацев: сначала бледно-оливковый, затем ярко-желтый, который противоречил оформлению титульной страницы. Законченная книга была предметом роскоши: переплетенная красной тканью, страницы с позолоченными краями, она, наконец, была выпущена за два дня до выхода книги в свет 19 декабря. При цене, эквивалентной 25 фунтам стерлингов, она, тем не менее, покорила сердца все более жаждущего Рождества викторианского среднего класса, и к Сочельнику были раскуплены все 6000 экземпляров.

Трудно представить такую картину без типично диккенсовских расцветок рождественских елок, искусно завернутых подарков и, возможно, легкого снега. Но Великобритания, напротив, находилась в зачаточном состоянии праздничного легкомыслия. «Рождественская песнь» была выпущена в том же году, когда была изобретена рождественская открытка, концепция праздника была примерно так же нова, как и «Черная пятница» в современной Великобритании — и люди были в восторге от этого. Сам Диккенс в том году устроил праздничную вечеринку в День подарков (праздник, отмечаемый в Великобритании 26 декабря – прим. пер.), на которой автор выполнял фокусы, в том числе превращал «женские носовые платки в конфеты» и превращал «коробку отрубей в кролика». В течение года «Рождественская песнь» была переиздана 11 раз, два из которых попали в период до окончания 1843 года.

Книга также воодушевила критиков, которые отметили ее «мягкий дух человечности» и способность Диккенса «заставить читателя смеяться и плакать, раскрывать руки и открывать свое сердце для благотворительности даже по отношению к неблагодарным». Другой известный публицист, Уильям Теккерей , был поклонником произведения, назвав его «личным одолжением». Несколько критиков, однако, поспешили обратить внимание на парадокс того, что книга о защите нужд бедных недоступна для них, учитывая, какая дорогая у нее печать.

По иронии судьбы, все эти хорошие отзывы не помогли полностью удовлетворить финансовые нужды Диккенса. В то время как он мечтал о заработной плате в 1000 фунтов стерлингов (эквивалент 100 000 фунтов стерлингов), он в итоге получил около 230 фунтов стерлингов после первого издания, год спустя, а прибыль принесла ему 744 фунта стерлингов.

Как и большинство авторов даже в наше время, Диккенс в конечном итоге зарабатывал больше от своих выступлений, чем от продаж книг — пусть даже только до 1850-х годов, после чего он продолжал читать укороченную версию произведения на мероприятиях: не менее 127 раз в течение следующих 20 лет, вплоть до своей смерти в 1870 году.

К тому времени «Рождественская песнь» прочно закрепилась в общественном сознании. Несмотря на то, что она лишь немного финансово помогла Диккенсу, она помогла сформировать наше представление о Рождестве: с милосердием, примирением, щедростью и доброжелательностью за богатым столом. До появления «Рождественской песни» викторианцы не желали друг другу «счастливого Рождества» и не называли тех, кто этого не делал, Скруджем. Заветы книги уже довольно избиты, но причины ее появления придают «Рождественской песне» уместное значение и послание: забота о наиболее уязвимых слоях общества — это величайший подарок из всех.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ