Почему писателей привлекает бокс?

Автор Джош Рознблатт

В 1923 году Пол Гэллико, молодой репортер «Нью-Йорк Дейли Ньюс», обратился к чемпиону по боксу в супертяжелом весе Джеку Демпси с идеей для истории. Новичок в боксе, Гэллико волновался, что он не сможет написать о боксе «графически или с пониманием», не испытав это на собственном опыте, поэтому он спросил Демпси, могут ли они проводить спарринги. Его единственная просьба состояла в том, чтобы чемпион не целился в тело. «Я объяснил, что хочу выжить, и сказал, что у меня есть серьезное сомнение в том, что я смогу принять удар в область желудка, — написал Гэллико. — Я спросил этого великого человека, может ли он ограничить свое внимание менее несчастной целью». Демпси сделал журналисту одолжение и нокаутировал его «хорошим ударом в нос» всего за минуту. Гэллико писал, что нокаут был похож на «ужасный взрыв в пределах моего черепа, сопровождаемый ярким светом, ощущением слез и затем темнотой».

Десять лет назад я сам был молодым репортером и переживал кризис раннего среднего возраста. Я провел первую часть своей взрослой жизни как преданный пацифист и декадент, моя голова была либо в книге, либо в бутылке виски, но к 33 годам старые ответы — пить, курить, бездельничать, отвечать на всю враждебность с иронией – больше меня не удовлетворяли. Мне было до смерти скучно. Убежденный в том, что лекарство от моего паралича можно найти только в том, чтобы погрузиться в новую жизнь, я решил бежать в противоположном направлении от того места, куда я двигался в течение десятилетия. Я никогда не участвовал в драке, меня отталкивала эта идея, и я всегда видел в спортивных единоборствах доказательство отказа человечества расти и быть цивилизованным. Но я также видел, хотя и слабо, что бой дарил необычные ощущения, что сражаться — значит чувствовать жизнь глубоко. Поэтому я решил начать свой эксперимент по трансформации с этого. После 33 пассивных лет мне вдруг стало необходимо знать, что я буду делать, если кто-то ударит меня по лицу.

Пол Гэллико является частью великой линии писателей, которые попробовали свои силы в борьбе. Альберт Камю был боксером-любителем. Норман Мейлер боролся с чемпионом в полутяжелом весе Хосе Торресом. Эрнест Хемингуэй мучил Эзру Паунда, заставляя поэта надевать перчатки и пытаться ударить романиста, который был гораздо крупнее, в его парижской квартире. И Джордж Плимптон, который превратил практический подход Гэллико к спортивной журналистике в карьеру, также боксировал с бывшим чемпионом ради истории, в его случае с чемпионом в полутяжелом весе Арчи Муром, который разбил нос писателя.

В основе симпатической связи между писательством и борьбой лежит одиночество. У бойцов есть свои тренеры, секунданты и противники, а у писателей есть свои редакторы, издатели и темы, но в конце концов они оба сами по себе, борются сами с собой каждый раз. Спросите любого тренера, и они скажут, что главным препятствием бойца является не его противник, а его собственный страх. То же самое относится и к писателям. Страх получить травму и страх пустой страницы — это одно и то же.

Через несколько дней после посещения моего первого урока по борьбе я безнадежно влюбился. Вскоре я проводил время, которое обычно тратил на просмотр старых фильмов и культивирование полных смысла человеческих отношений, в тренажерном зале или за просмотром видеороликов смешанных единоборств и пытался раскрыть их тайны. В течение многих лет я с удовольствием писал рецензии на фильмы и о местной политике, но теперь, по причинам, которые я не мог до конца понять, борьба стала моей музой, тем, о чем я лучше всего писал, линзой, через которую я мог комментировать мир. Подобно Джойс Кэрол Оутс, Бадду Шульбергу и Гомеру до меня, я нашел художественное вдохновение в одном из самых жестоких, самых саморазрушительных действий, которые совершают люди.

«Все великие поэты должны были быть борцами, — сказал однажды Мухаммед Али. — Возьмите Китса и Шелли, например. Они были довольно хорошими поэтами, но умерли молодыми. Вы знаете, почему? Потому что они не тренировались». Но Али был неправ. Джон Китс, которого я всегда считал самым утонченным из всех поэтов-романтиков, на самом деле был увлеченным уличным бойцом. А лорд Байрон, романтик романтизма, тренировался с одним из величайших чемпионов бокса своей эпохи. Он дрался даже в утро похорон своей матери — не из-за жестокости или отсутствия чувств, а потому, что борьба — это бальзам для духа, «благословенный предохранительный клапан», как назвал это Артур Конан Дойл.

Впрочем, Али мог быть прав насчет Шелли.

Писатели, ведомые своей профессией и склонностью, целый день сидят за экраном, погружаясь в глубины своего мозга: отчаянно пытаясь придать смысл словам, разбирая крошечные тонкости этой фразы или той, сводя себя с ума и теряя зрение в поисках идеального предложения. Для писателя определенного типа притягательность борьбы в возможности избежать жизни, утонувшей в этих абстракциях. Напишите достаточно слов в своей жизни, используйте достаточно внутренних аргументов по поводу синтаксиса, смотрите на один и тот же абзац и одну и ту же стену целыми днями, и удар в голову может начать звучать как облегчение.

Моя любовная связь с боем достигла своего пика спустя семь лет после своего начала, когда я вошел в клетку в пригороде Лонг-Айленда и участвовал в моем первом поединке по смешанным единоборствам в возрасте 40 лет — неизбежное завершение моего долгого эксперимента по перезагрузке. Хотя за годы обучения я обнаружил, что у меня есть определенный талант к бою, главный вопрос моей жизни все еще ждал ответа: как бы я отреагировал на нападение кого-то со злым умыслом в сердце? И, стоя в клетке ни много ни мало чем перед сотнями пьяных незнакомцев, полуголых, на Лонг-Айленде?

В 1916 году некогда печально известный, но ныне в значительной степени забытый поэт Артюр Краван вызвал бывшего чемпиона Джека Джонсона на показательный бой в Барселоне. Краван, чьи достижения в качестве боксера составили чуть больше, чем объявление самого себя чемпионом Европы в полутяжелом весе после того, как он был единственным человеком, который появился на соревнованиях по боксу для новобранцев в Париже годом ранее, согласился сразиться с самым тяжелым из тяжеловесов своей эпохи, чтобы заработать достаточно денег, купить билет на корабль в Нью-Йорк и увернуться от военной службы и окопов Первой мировой войны. Его бой с Джонсоном длился 6 раундов. Кравен постоянно сближался с бывшим чемпионом, тем самым уходя с его ударной дистанции. Но в конце концов Джонсон настиг его одним мощным ударом, и Крэйвен замертво упал на канвас. После этого публике стало понятно, что бой был договорным. Когда она начала бунтовать, Краван тихо выскользнул через боковую дверь арены и сел на корабль, направлявшийся в Америку, где его эксперименты по эстетической трансгрессии и культурной провокации вскоре вдохновили сюрреалистов, дадаистов, ситуационистов и бесчисленное множество других эстетических движений, заинтересованных в стирании грани между жизнью и искусством.

Когда Пол Гэллико спарринговал с Джеком Демпси, держу пари, что он хотел понять не только, каково это — сражаться, но также и то, каково быть художником, чьи работы ценятся в данный момент, не пропуская время и расстояние, сразу понимающим, установил ли он связь или не попал в цель. Как писатель, я чувствовал то же самое желание и зависть всякий раз, когда я боролся с действительно блестящим борцом. Вы можете наблюдать за дракой и восхищаться ее красотой, даже быть тронутым ею, но это только пассивная оценка наблюдателя, как, например, прослушивание музыкального произведения, или рассматривание холста, или чтение книги. На самом деле бороться с мастером своего дела — значит испытывать красоту в ваших костях и плоти, а также в адреналиновой стрельбе сквозь ваши нервы. Чувствовать возвышенность. Поэты и романисты пожертвовали бы каждым земным наслаждением, чтобы иметь возможность проникнуть так глубоко в кровь своей аудитории.

Только когда я стоял в клетке в ту холодную ночь в Уэстбери, Лонг-Айленд, я узнал, что мой противник, как и я, и как Камю, Байрон и Краван перед нами, писатель. Его боевое прозвище, как сказал ведущий ринга толпе из 800 человек, ожидающих увидеть, как он ударит меня по голове, было «Поэт».

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ